Текст книги "Западноевропейская поэзия XХ века. Антология"

Автор книги: авторов Коллектив

 
Если б когда-нибудь
Мне речь сказать довелось…
–  Оскар, про дрова не забудь!
– Жюлъен, не смазана ось!
 
 
…Всему бы я свету сказал:
Им тоже хочется жить…
–  Сюзетта, вымети зал!
– Жак, чемоданы сложить!
 
 
Жить в замках, чтоб рядом вода
Журчала в тени дерев…
–  Эдмон, десять бочек сюда!
– Леон, ты вычистил хлев?
 
 
…Чтоб жизнь от зари до зари
По-королевски текла…
–  Мари, со стола убери!
– Жанна, протри зеркала!
 
 
… Ведь они и впрямь короли
Над грязью, железом, огнем…
Как-то раз прогуляться пошли
Король с королевой вдвоем
 
 
Под железнодорожный мост…
– Ни работы, ни денег нет…
– Брось горевать, Нинетт!
Погляди, сколько в небе звезд!
 
 
…И в этой речи своей…
–  Какой ты славный, Анри!
…Я крикну богу: «Скорей
Все звезды им подари!»
 

Морис Карем(род. в 1899 г.). – Франкоязычный поэт. Лирика Карема родственна народным балладам и песням, ей присуща ясность формы, простота и мудрая лукавая наивность. Картины родной природы, философские раздумья, стихи о любви, стихи для детей – таков круг поэтических тем Карема. Автор многих сборников («Особняк», 1926; «Мать», 1935; «Магический фонарь», 1947; «Голос тишины», 1951; «Птицелов», 1959; «Из пламени и золы», 1974, и др.).

Перевел на французский язык басни С. Михалкова. На русском языке стихи Карема публиковались неоднократно.

 
Порой не знал он, что сказать.
Она тем более не знала.
Но им друг друга понимать
Нисколько это не мешало.
 
 
Не знал он, любит ли ее.
Она тем более не знала.
Но что с того! Житье-бытье
И это им не омрачало.
 
 
Не знал он, как идут дела.
Она тем более не знала.
Но что за важность! Жизнь текла
И всеми красками сверкала.
 
 
Чем для нее он в жизни был,
Не знал он. И она не знала.
Но что с того! Игра судьбы
Их крепко-накрепко связала.
 

 
Плохая для них
Наступила пора:
Ни кур, ни коня,
Ни кола, ни двора.
 
 
Тогда из ветвей
На родном пепелище
Сооружать они
Стали жилище.
 
 
Поскольку не смели
Их просто убить,
Решили их голодом
Всех уморить.
 
 
Лишили их чая,
Лишили хлеба,
Оставили только
Землю и небо.
 
 
Тогда они ягоды
Начали рвать,
Грибы и каштаны
В лесу собирать.
 
 
Когда же в деревню
Им вход запретили,
Когда все дороги
Пред ними закрыли,
 
 
Когда приказали
Покинуть леса,
Переселились они…
В небеса.
 

 
Хотел ходить —
Ему связали ноги,
 
 
Хотел творить —
Ему скрутили руки,
 
 
Стал говорить —
Ему заткнули рот,
 
 
Хотел заплакать —
Глаз его лишили,
 
 
Хотел любить —
Любовь его убили,
 
 
«Как дальше жить?» —
Спросил он у Христа.
 
 
Распятый бог
Не разомкнул уста.
 

 
«Когда умирают, это всерьез», —
Покойник сказал родным.
 
 
Ему отвечали: «Поскольку вопрос
Исчерпан, давай помолчим».
 
 
«Когда умирают, – он продолжал, —
Находят к небу ключи».
 
 
«Возможно, – кто-то из близких сказал, —
Но все-таки замолчи».
 
 
А он все твердил: «Не надо меня
Ни сторожить, ни будить».
 
 
«Будить мы не станем, – сказала родня, —
Но перестань говорить».
 
 
Однако покойник молчать не хотел,
Покойник перечислял
 
 
Дома и угодья, все то, чем владел,
Проценты и капитал.
 
 
Под утро ушла из дома родня,
Покинули все мертвеца.
 
 
И день наступил. Но не видел он дня…
И говорил без конца.
 

 
Матфей сказал: «Скрывать от вас не стану,
Вам обратиться лучше к Иоанну».
 
 
«К Луке идите, – молвил Иоанн, —
Лука – мудрец. Ответ вам будет дан!»
 
 
«Нет, лучше к Марку вам адресоваться, —
Лука сказал, – Марк сможет разобраться
 
 
В проблеме этой. Для меня ж она,
Как грамота китайская, темна».
 
 
Недолго Марк заставил их томиться
И дал совет… к Матфею обратиться.
 
 
Так шли они, уйдя с зарей из дому,
От одного апостола к другому,
 
 
Которые ответить не могли,
В чем суть законов неба и земли.
 

 
Однажды он тень свою потерял.
Но мир об этом даже не знал.
 
 
Потом потерял он и голову тоже.
Но думали все: он обычный прохожий,
 
 
Такой же, как вы или я, пешеход,
Хотя и не ясно, куда он идет.
 
 
Затем, уносимый людским потоком,
Он сердце свое потерял ненароком.
 
 
Все дальше поток его нес и бурлил,
И не было ни фонарей, ни перил.
 

* * *

 
Другие верят в бога,
Он верил в облака,
И все в округе строго
Бранили чудака,
И верой непристойной
Друзей он огорчал,
А он им со спокойной
Улыбкой отвечал:
«Садовник в розу верит,
А роза в мотылька,
Волна морская в берег,
А я вот – в облака».
 

Арман Бернье(род. в 1902 г.). – Поэт, эссеист, прозаик; шппет на французском языке. Ряд стихов поэта проникнут пессимизмом, религиозными мотивами. При этом Бернье – последовательный противник ненависти, расизма, войны. Автор многих сборников стихов («Блуждающий странник», 1934; «Слишком много звезд», 1948, и др.).

 
– Мои родные голуби, олени,
Скажите, что вы знаете о жизни?
 
 
– Мы знаем, что земля дает плоды,
Что свет прозрачен – это видит глаз;
Еще мы знаем свежий вкус воды,
Что жизнь – любовь и что любовь для нас
Полет и бег…
 
 
– А слышали вы слово «умирать»?
 
 
– На слух оно полно блаженной лени,
Но непонятно… Повтори опять…
 
 
– Мои родные голуби, олени!
 

 
На меня внимательно смотрит большая собака,
черная, как ее молчанье,
и я молчу в ответ на ее молчанье.
 
 
Так, может быть, сами того не зная,
мы рассказываем друг другу
о чем-то, что происходило с нами.
Но ласковая собака и грустный человек
разделены непроходимой тайной
и обречены никогда не узнать друг друга,
ибо меж ними– стена молчанья.
 

Ашиль Шаве(1906–1973). – Поэт французского языка. Один из основателей сюрреалистской группы «Разрыв» (1934). Сражался в Интернациональной бригаде в Испании. Участвовал в бельгийском движении Сопротивления. В творчестве Шаве сложная ассоциативность, зашифрованность образов сочетается с логичной структурой, с реальной, социально острой и конкретной основой каждого стихотворения. Автор сборников «Вопрос доверия» (1940), «Герб любви» (1950), «Каталог единственного» (1956), «О естественной жизни и смерти» (1965) и др.

 
Нож терпенья
подобен ножу, которым на стройке
ты разрезаешь свой хлеб насущный,
товарищ.
 
 
Дружеская рука,
понимающий взгляд,
слово из глубины души —
и мы с тобой говорим о любви,
товарищ,
 
 
и никто нас в фальши не упрекнет —
ведь мы смотрим вперед.
 

* * *

 
В Арагоне тем героическим летом
у меня на глазах умирал верный товарищ.
 
 
Старое солнце отбрасывало мою тень
на землю чистых людей.
 
 
Предо мной воскресал миф об Антее [45]45
  Антей – сын Посейдона и Геи (Земли); был неодолим до тех пор, пока соприкасался с матерью-Землей ( греч. миф.).


[Закрыть],
и я смотрел на спасительницу-землю.
 
 
Недвижный, ушедший в думы,
я пронзал свое сердце
золотым клинком действительности.
 

* * *

 
Я все так же подобен
стреле краснокожего
из моего детства.
 
 
А что до моей визитной карточки,
так я давным-давно потерял ее
в бескрайнем поле ржи.
 

Давид Шайперт(род. в 1916 г.). – Поэт, прозаик, драматург; пишет на французском языке. Роман «Длинноухий фламандец» (1959), посвященный теме Сопротивления, издан в СССР в русском переводе. Активно борется за утверждение передовых принципов реалистического искусства, пропагандирует в Бельгии опыт советской поэзии, литературы социалистических стран. Стихи Шайиерта связаны с народной песенной традицией (сб. «И свет запел», 1954; «В этом саду, который стал вселенной», 1956; «Как я дышу», 1960; «Одна роза на десять шипов», 1968, и др.).

 
Была бы сотня тысяч,
Я б все цветы скупил,
Весь город бы засыпал.
Весь снег бы растопил.
 
 
Была бы сотня франков,
Я б ворох красок взял
И кистью на заборах
Весну бы написал!
 
 
Хоть десять франков было б,
Купил бы я лимон,
Чтоб на остывшей печке
Горел, как солнце, он!
 
 
Ни франка не имея,
Окно я распахну,
Зайти ко мне без денег
Я попрошу весну!
 

 
Если в небе ты умеешь читать,
Объясни, пожалуйста, мне одному:
Серо-алое облачко почему
К медовому тянется опять и опять?
 
 
Если азбукой гнезд овладела ты,
Объясни, пожалуйста, мне одному:
Серо-алая птица почему
К белоснежной тянется с высоты?
 
 
Если в сердце ты читаешь моем,
Объясни, пожалуйста, мне одному:
Загорелая рука почему
Хочет нежной рукой владеть, как цветком?
 

 
Так мало места надо
Для нищеты моей,
Что камня у ограды
Вполне хватило б ей.
 
 
Так надо места мало
Для гордости моей,
Что острия кинжала
Вполне хватило б ей.
 
 
Так мало надо места
Для радости моей,
Что было бы нетесно
В груди гитары ей.
 

 
Послушайте, сударь, теперь вы, пожалуй,
могли бы сойти с пьедестала:
ночь настала и люди ушли.
Кто оценит сейчас
благородный изгиб ваших бедер,
чела вдохновенность и разлет шевелюры?
Кто оценит прекрасный порыв к небесам
и к бессмертью?
Затекли ваши ноги, онемели ладони,
и над глазом
назойливой бронзой нависла
непокорная прядь,
но – такая обида! – пропадает величье зазря!
Вокруг ни души, только шальной воробей
беззаботно клюет
кончик вашего носа.
А ведь это, должно быть, убийственно скучно —
клевать металлический нос,
скучный нос человека, который в изысканной скуке
сам под звездами
носом клюет, —
и воробей улетает,
и опять вы один,
в пустоте.
Даже коты в подворотнях перестали вопить…
И тогда, на секунду забыв
зачарованность сказочных замков,
вы чихаете.
Ах, этот низменный звук,
этот клич простодушного носа,
никогда он не смел
проникнуть в парадные залы
ваших поэм…
Вы чихнули и съежились вдруг,
и мне стало вас жаль, мсье поэт,
вам так одиноко
торчать на своем пьедестале,
кругом ни души,
и никто не пропишет вам капель от насморка,
и нету жаровни,
чтоб зазябшие пальцы погреть,
даже сторож ночной отлучился куда-то,
и никто вам не даст
коленкой под зад,
чтобы в вашу стерильную кровь
просочилась хоть капля
шершавой
земной
поразительной жизни.
 

Марк Брат(род. в 1925 г.). – Поэт, пишущий на нидерландском языке. Участвовал в движении Сопротивления. Стихи М. Брата представляют демократическую, антибуржуазную линию в современной поэзии Бельгии. Автор многих поэтических сборников («Восемнадцать шагов во время бури», 1950; «Вариации на заданную тему», 1956; «Все в едином мире», 1961, и др.). Член компартии Бельгии. Неоднократно бывал в СССР.

 
книг совсем не беру с собою
никаких навек предрешенных вычурных знаков
танец в сердце проник
до конца став моей судьбою
 
 
за словами нечего гнаться
они просятся с губ
снегом падая в ночь
и нечего сокрушаться
 

 
расстаться это заново начать жить
это осознать пространство и время
это вытравить из себя страх и в мертвых ветвях
разбудить свежую песню
 
 
расстаться это услышать напев тишины
узреть бесконечный ликующий путь и любовь и
ее неумолчный зов
 
 
расстаться задеть ранить боль причинить
поселившимся на холодной луне
где покинутый мастер самозабвенно играет
и все более легкие дни уходящему вслед отмеряет
 
 
расстаться это напоследок сжать руку
обещать непременно писать обнять милые плечи
и уйти вперед без оглядки
(если поезд ушел слишком рано если он
никогда не прибудет – расстаться
это унести с собой бесценную тайну)
 
 
и кому-то известно: расстаться
это за гранью тоски и печали
тянется жизнь и растет
прежде чем кануть во мрак
 

 
пусть слова-карамель
себя сами забудут
 
 
мирт в липкой крови
 
 
каждый фонтан будит горькую песню
ведь фонтаны не спят
и розовато-лиловые горы
по-рассветному молоды кротки
песнь листвы хохот
пересмешника безграничные выси
 
 
земля в липкой крови
каждый шаг множит отчаянье
чернотою вечерних олив
блеск петухов из стекла стоящих на страже
город затаивший дыхание
чтобы не выдать свой страх
 
 
руки в липкой крови
 
 
серебристые вздохи Гвадалквивира
безмолвный полет козодоя
нежная поступь весны
бурьян поющий о смерти
хрупкой и недостижимой
когда с неба падает месть
темной грозой в лаве молний
когда не молчат голоса
выплескиваясь ураганом огня
 
 
ведь это в липкой крови голова федерико
 
 
пусть слова карамелью
сладко истают
есть боль иная та что горит
на ослепшем лице и скрюченных пальцах
есть боль иная боль пролитой крови
крови беспамятства
и оставленности
 

Хуго Клаус(род. в 1929 г.). – Поэт и драматург. Пишет на нидерландском языке. Его стихам свойствен гуманистический пафос, сложная ассоциативная образность. В настоящее время живет в Нидерландах. На русский язык стихи Клауса переводятся впервые.

 
О доброта и радость и мечтанья
украдкой я развесил вас полотна
и неводы посохните на солнце
а рядом будут рыбы будут краски
 
 
Крик роженицы и сигнал в тумане
нагрели дождь дома под теплым душем
не зябко почкам в парковой аллее
 
 
Но мертвенный рыбак у парапета
соломинку свою не отпускает
та тянет вниз
 
 
Тропические пригороды вянут
и девушки стыдясь своих открытий
захлопывают окна
 
 
И фонари подмигивают гнусно
глухою ночью
жучкам грызущим камень и железо
 
 
Разведчик Ноя выживет на юге
а ты в моих руках окаменеешь
 

 
Он убежал он спасся там пожар
а тут рассвет на лапках золотится
и солнце заплетает семь косиц
 
 
Живехонек он юркий светлоглазый
а большего не надобно ему
но в полночь вновь туда на смерть и долго
 
 
Ждать зарева охотничьего рога
так смело так безропотно никто
другой не любит жизни
 

 
Полынь воспоминаний ранним утром
в Мондклеме
 
 
Бойницы башни рвы
посев камней и пахари в могилах
разбойники бароны крикуны
а ветер воет в рог пустых столетий
и в шлеме с гребнем ждет войны петух
 
 
Ступи сюда и маятник сверкнет
порежет пальцы
и броню груди
и будет жить в ней живо
жить лениво
пока слова соломой не сгорят
и поле перед замком и воскреснув
из пламени утопленники-дни
не запоют одышливую песню
 

ГЕРМАНИЯ

Герхарт Гауптман(1862–1946). – По преимуществу драматург и прозаик. Представитель натурализма, долгое время был под влиянием неоромантизма (немецкой разновидности символизма). Пьесы «Ткачи» (1892), «Затонувший колокол» (1897), «Перед заходом солнца» (1932) и др. принесли ему всемирную известность. Дебютировал подражательными стихами («Весна любви», 1881), вернулся к поэзии на склоне лет («Новые стихи», 1946). Перевел «Гамлета» В. Шекспира (1930). Лауреат Нобелевской премии (1912). В годы нацизма престарелый писатель оставался в Германии.

 
Трясется, несется, летит состав,
Сквозь лунную полночь мчится.
Семь пассажиров храпят, устав.
Мне одному не спится.
То гаснет лампа, то вновь мигнет,
А вагон то качнет, то толкнет, то тряхнет,
И в торжественно-мерном круженье
Проплывают призраки за окном.
И при свете мигающей лампы в нем
Возникает мое отраженье.
Поезд летит все быстрей, быстрей
Мимо рвов и крутых косогоров,
Мимо чащ, мимо рощ, мимо пустырей,
Мимо стен летит и заборов.
Между тем сгущается мгла вокруг,
И горячие слезы из глаз моих вдруг
Бегут, лицо заливая.
Сердце дикой охвачено колотьбой,
И уже не властен я над собой,
В сладкой прихоти изнывая.
Рвануться бы в лунную ночь, туда,
В сгустившийся сумрак синий,
За телеграфные провода
Вдоль косо бегущих линий.
И опять открывается передо мной
Озаренная точно такой же луной
Ночь, блаженней которой нет в мире.
Я, как в сон, погружаюсь в нее, и вот
Снова эльфы ведут близ пруда хоровод,
Им эльф играет на лире.
Да, помнится, эльф так волшебно играл,
Что трава шелестеть не смела.
Ручеек возле мельницы замирал:
От восторга вода немела.
И сверкали слезинки чистейших рос
На глазенках ландышей, диких роз,
А в долине, помню, в долине
Внимали этой игре певцы,
Сладкозвучных, нежнейших мелодий творцы,
Кой-чему научившись отныне.
Но все дальше уносится поезд стальной,
Сон мой дивный обдавши чадом.
Прорезает гору он, как шальной,
Пролетает над водопадом.
В лихорадке – планета. Клокочет шквал.
Что за демон меня в своих лапах сжал
И несет в беспредельные дали,
Не давая остаться мне при луне,
Здесь, с самим собою наедине,
И чтоб звезды друг другу мигали?..
Исчезает виденье в дыму, в чаду.
А внизу подо мной все грохочет,
Громыхает, беснуется, как в аду,
Все ревет и смолкнуть не хочет.
То кряхтенье, то стон оглашают ночь.
Будто весь этот поезд по рельсам волочь
Привелось циклопам громадным,
И они, надрываясь, взывают к нам
Своим голосом, гулким, подобным громам,
Умоляющим и беспощадным:
«Сквозь душистую ночь вас несем мы сейчас,
В изможденье хрипя и стеная.
Мы дома золотые воздвигли для вас,
Словно коршуны, крова не зная.
Мы ткем для вас платья, мы хлеб вам печем,
Вы нам платите смертью, нуждою, бичом.
Но мы сломаем оковы!
Мы добро, что вы взяли, объявим своим.
Нас измучила жажда: мы крови хотим!
Мы к отмщенью, к отмщенью готовы!
Мы грубый, безжалостный, грозный народ,
И помыслы наши кровавы.
Но сбросьте с нас бремя скорбей и невзгод,
На жизнь и на смерь дайте право!
О, если, свой каторжный меряя путь,
Мы сможем хоть раз всею грудью вздохнуть,
То песня громовая грянет:
На песенки эльфов мотив не похож,
Он мрачен, он яростью дышит, и все ж
Он гимном столетия станет!..
Ты хочешь постичь эту песню, пиит?
Забудь же о чахлой свирели!
Услышь, как машина победно гремит,
Как рельсы стальные запели!
Взвиваются искры – гудят провода,
Дымят пароходы – клокочет вода!
Но, полн состраданья святого,
Ты чуткое ухо свое склони
К стенаньям и воплям людским, чтоб они
В стихах твоих ожили снова!..»
Трясется, несется, летит состав,
Сквозь лунную полночь мчится.
Семь пассажиров храпят, устав,
Мне одному не спится.
То гаснет лампа, то вновь мигнет,
А вагон то качнет, то толкнет, то тряхнет,
Грохот невероятен.
Но, слух обретя и волшебно прозрев,
Отчетливо слышу тот зов, тот напев,
Он в хаосе звуков мне внятен.
Вот стихает слегка, вот нахлынет опять,
Словно вырвавшись прямо из бездны,
Чтобы свирепствовать и бушевать,
Неистовый грохот железный.
Он все заполняет собой, а затем
Смолкает и вдруг исчезает совсем,
Будя и желанье и волю —
Напевом, рожденным небесной весной.
На высях житейских, средь жизни земной
Всем сердцем насытиться вволю!
 

 
Германия, великая страна,
Зловонной уподобилась трясине,
Где все, чем в мире славилась она,
 
 
Бесславно гибнет в липкой смрадной тине, —
Плодильня трупных мух, гнойник земной,
Для палачей Эдемом ставший ныне!
 
 
Свой клюв стервятник притупил жратвой,
Не зная страха, входят в храм гиены
И нагло пожирают хлеб святой,
 
 
И гадят на пол, мочатся на стены,
И тигр мурлычет, кровью пресыщен,
И лишь глаза горят огнем геенны.
 
 
Ему готовят европейский трон.
Пред ним рагу из падали. Он смрадом
И зрелищем гниенья упоен.
 
 
И, осмелев, шакалы бродят рядом.
И чьи-то кости в темноте хрустят.
И шепчет мир, ища смятенным взглядом:
 
 
«Где зверь? Кого он жрет?» Мой скорбный брат!
Пройди с поникшим от печали взором.
Пройди скорей и не гляди назад,
 
 
На гноище, смердящее позором!
 

15 ноября 1942 г.

* * *

 
Приди и властвуй, Новый год
от дня рождения Христова,
во имя счастья всеземного
сплотив наш человечий род!
 
 
Твой путь снегами занесен,
но за невидимой чертою
ты лучезарно осенен
господней милостью святою.
 
 
Полвека и пять лет пройдет,
и год двухтысячный займется,
и новым чудом превзойдет,
что чудом исстари зовется.
 
 
Вот белые кружатся мухи,
чтоб молча на землю упасть.
То – силы зла, то – смерти духи,
над всеми их немая власть!
 
 
Но только ты, новорожденный,
ты, самый первый день в году,
от злобных чар освобожденный,
любую сокрушишь беду
 
 
и, вызов бросивши испугу,
шагнешь отважно в божий свет,
где жизнь и смерть нужны друг другу
и зря дрожать – резона нет!
 
 
Итак, вперед, о Новый год,
надеждой сладостной всесилен:
в священной битве рухнет гнет,
грядущий урожай обилен!
 
 
Чем беспощадней приговор,
тем жить отрадней убежденьем,
что славой сменится позор,
паденье в бездну – восхожденьем.
 
 
И дни, выстраиваясь в ряд,
смыкаясь с дальним новогодьем,
среди зимы весну таят
и летним дышат плодородьем.
 
 
Вино осеннее бурлит…
Движенье дней угодно богу…
И все зовет, и все велит:
Вперед! Вперед! Вперед! В дорогу!.
 

Агнетендорф, 1 января 1945 г.

Рикарда Гух(выступала также под псевдонимом Рихард Гуго; 1864–1947). – Последовательная сторонница неоромантизма, автор книг «Стихи» (1891), «Новые стихи» (1907), «Старые и новые стихотворения» (1920), «Осенний огонь» (1944). В поэзии Гух, по преимуществу камерной, иногда звучали и гражданские мотивы. Не скрывала своего резко отрицательного отношения к нацизму и подвергалась в годы «третьего рейха» репрессиям. После войны приняла активное участие в культурном возрождении Германии. На русский язык переводились только новеллы Гух («Светопреставление», 1970).

 
Чтобы ты был со мной,
Расплачусь всем на свете —
Самой горькой ценой —
За мгновения эти.
 
 
Так высокий зенит
Птиц измученных манит,
Берег, словно магнит,
Волны дальние тянет.
 
 
Так в чужой стороне
Будет снова и снова
Видеть путник во сне
Крышу дома родного.
 

* * *