Текст книги "Поэзия народов СССР XIX – начала XX века"

Автор книги: авторов Коллектив

* * *

 
Не я пою, – народ божий
Придал песне лад пригожий.
 
 
Со своей землей родною
Цепью скован я одною.
 
 
Скован с ней по доброй воле, —
Будь то в доле иль в недоле.
 
 
Если где случится горе,
Плачет сердце, братьям вторя.
 
 
Слышу ль радостные вести, —
Рад и я с народом вместе.
 
 
Шлет мне весть любая хата,
Говорит мне сердце брата.
 
 
Радость, счастье, грусть людскую
Глубоко в груди ношу я, —
 
 
Пусть взойдут весною ранней,
Точно травка на кургане!
 

ВЕСНА

 
Люди молвят: «Весна». Пишет так календарь.
Разве это весна, коли двор побелел?
Зря готовишь соху в эту слякоть и хмарь.
Да и аист, как на смех, сюда прилетел.
 
 
Журавли уж летят с криком звонким своим,
Юг покинул кулик, чайка где-то кричит.
Только ветер все бьет по полянам пустым.
«Еще лету не быть!» – стон повсюду стоит.
 
 
Ой ты, доля моя! Ты – как эта весна,
Не приходишь ко мне, хоть давно бы пора.
Чарку горя, как пил, так и пью я до дна,
И заря не горит, только брезжит с утра.
 
 
Где же ты? Отзовись! За тобой я пойду,
На край света пойду. У какой ты межи?
Отзовись соловейкой в зеленом саду,
Ясной звездочкой глянь. Где ты, доля, скажи?!
 

* * *

 
Что за голос, тоскливый и звонкий,
Облетел все поля и леса,
Поднялся над родимой сторонкой
И со стоном ушел в небеса?
 
 
Может, ветер рокочет унылый,
Может, старые сосны скрипят,
Может, совы – спаси и помилуй! —
На погибель кому-то кричат?
 
 
Может, мать над могилой рыдает,
Где лежит ненаглядный сынок,
Может, девушка к богу взывает,
Потерявши заветный венок?
 
 
Стон звучит, как набат, – это значит,
Что он грудью рожден не одной:
Весь народ наш в отчаянье плачет
Над несчастной своею судьбой.
 
 
Руки сильные есть, и охоты,
Чтоб трудиться, хватало всегда,
Да нигде не найти нам работы,
Нет ни хлеба, ни соли – беда!
 
 
Мало деды оставили наши,
Поделили наследство сыны,
И сегодня всего нашей пашни —
Два шага ширины и длины…
 

* * *

 
Нас калечили паны —
Их дворянством звали —
Нынче сукины сыны
Нас за горло взяли.
 
 
Что есть этот, что был тот —
Никакого толка,
В деньги наш рабочий пот
Превратят – и только.
 
 
Долго ль будем ждать добра,
Кланяться злодеям,
Подпевая, как вчера,
Панским их затеям?
 
 
Время всем парням сейчас
Собираться кучей,
Если много будет нас —
Обернемся тучей.
 
 
Опрокинемся дождем
На свои невзгоды,
Дружно духом в рост пойдем,
Словно в поле всходы.
 
 
Будет славная гроза,
И панам из тучи
Молния сверкнет в глаза
Смертью неминучей!
 

СОСЕДЯМ В НЕВОЛЕ

 
От хат своих, от тихих нив,
От братьев всех, кто только жив,
Несу слезу, несу я стон,
Несу глухой кандальный звон.
У нас там ночь, у нас там стук,
Устали мы от страшных мук,
С нас льется пот, и сохнут груди,
Нас пытают! Знайте, люди!
Где вы, братья? Руку дайте!
Мы – родные, правду знайте:
Мы и в доле и в недоле
Рядом с вами встанем в поле,
Друг за друга, брат за брата,
За свободу против ката.
 

₁₉₀₅

ВЕРА БЕЛОРУСА

 
Верю я: людьми мы станем,
Сгинет наш постылый сон.
Широко на свет мы глянем,
Век напишет нам закон.
 
 
Пишет он не на бумаге,
Не сдает его в архив, —
Льет он пот людей в сермяге
На скупую почву нив.
 
 
Землю поит. Зерна всходят
И дают насущный хлеб.
Голос слышится в народе:
«Поднимайся тот, кто слеп!»
 
 
Верю, братья, в нашу силу,
Знаю: воля есть у нас.
Кровь огнем бежит по жилам
Ждем, когда придет наш час.
 
 
Мы ведь крепкие, что камень.
Мы из самой твердой стали.
Закалил нас в горне пламень
Чтоб еще мы крепче стали.
 
 
И теперь мы из гранита,
А душа из динамита.
И могучими руками,
Братья, сбросим цепи сами!
 

ДЕРЕВЕНСКИМ ЖЕНЩИНАМ

 
Ой вы, милые сестрицы!
Как цветочки в зной жестокий, —
Так увяли ваши лица,
Восковыми стали щеки.
 
 
Точно град трясет калину,
Точно гром каменья рушит, —
Так и вас гнетет судьбина,
Красоту забота сушит.
 
 
Не узнаешь в вас, подруги,
Девушек звонкоголосых.
Истомили вас недуги,
Серебро сверкает в косах.
 
 
Вам награда – бугорочек
Да безвестный крест сосновый.
Безутешных ваших дочек
Ждет такой же труд суровый.
 
 
Вы увянете, сестрицы,
Как трава в жару без тени…
Ах, бескрылые вы птицы,
Бессловесный цвет весенний!
 

_1907–1908

РАБОТА И ДЕНЬГИ

 
Говорят, мужик – всего-то
Шельма, хам, лентяй, невежда!
Ну, а чья ж тогда работа —
Хлеб, гречиха и одежда?
 
 
Кто в лесу расчистил поле,
Осушил кругом болота,
Сотворил для всех раздолье?
Он, мужик, – его забота.
 
 
Корабли, дома, соборы,
Утварь, парки и палаты,
И себе – одни заборы
Да продымленные хаты.
 
 
Чья работа, кто причиной?
Кто потел, трудясь годами?
Тот, кто хамом и скотиной
Прозван вами, господами!
 
 
Кто опора властелинам?
Кто дворцы вознес до неба?
Кто перины постелил им?
Кто их кормит белым хлебом?
 
 
Кто отрыл окопы в поле?
Чьими лбами стены брали?
В чем же нету хамской доли?
И с кого же шкуру драли?
 
 
Да, мужицкими руками
Отливают пушки, ядра,
Носят ружья со штыками
И форты возводят храбро.
 
 
Может, кто решил, что деньги
Кормят, поят, холят тело?
Нет, панове и паненки,
Деньги – вздор, пустое дело.
 
 
Денег нет – мы сыты все же,
Хоть в лаптях, а хату сложим,
Лен спрядем, нашьем одежи,
Да еще другим поможем.
 
 
Плюнуть бы на деньги надо
Да работать, не лениться;
Деньги не посадят сада
И не вырастят пшеницы.
 
 
Сиднем сядь на кучу денег
Да всю жизнь на них любуйся
И не сможешь, пан-бездельник,
Ни одеться, ни обуться.
 
 
Люди жили же когда-то
И не кланялись монетам,
Был и хлеб, была и хата,
Люд был людом, свет был светом.
 
 
Деньги – выдумка пустая,
И в деньгах всего-то проку —
Целый век кормить лентяя,
Хитреца и лежебоку.
 

ПРИЗЫВ

 
Прочь, певцы зловещей смерти!
Вам скулить не надоело?
Нет, не в петлю лезть, а строить
Счастье нам пора приспела!
 
 
Дело каждому найдется:
Там – упавших поднимайте,
Здесь – уснувших растолкайте, —
Ни минуты не теряйте!
 
 
Бросьте стоны, хватит вздохов!
Живо в поле, за работу:
Надо крепко потрудиться,
Не жалея сил и пота!
 
 
Целину вспахать глубоко,
Разровнять, расчистить поле,
Двинуться единодушно
К свету счастья, к солнцу воли!
 
 
Полно плакать-убиваться,
Люди-братья, стоит жить нам!
В мире есть за что сражаться,
В мире есть что полюбить нам!
 

ВОДЯНОЙ

 
Седоусый, сгорбленный, я улегся в тине
И годами греюсь в ней – сплю на дне реки,
Все в траве лицо мое, словно в паутине,
Засыпают грудь мою желтые пески.
 
 
Над водой прибрежною тихо спит осока,
Да лоза зеленая плачется-шумит,
Волны ровно катятся и бегут далеко, —
Все вокруг немотствует, сном извечным спит.
 

₁₉₀₉

КРАЙ МОЙ РОДИМЫЙ!..

 
Край мой родимый! Как проклятый богом,
Столько выносишь ты горя.
Тучи, болота… Над жнивом убогим
Ветер кружит на просторе.
 
 
Нищих селений и пашен картины
Так безотрадны и хмуры…
Жалкие избы, березки, осины,
Люди забиты, понуры…
 
 
Много трудились их черные руки,
Крепкие плечи и спины,
Много заставили вынесть их муки
Пущи, разлоги, низины.
 
 
Глянь на страданья крестьянского люда,
Сердце, и плачь безутешно:
Сколько увидишь ты горя повсюду,
Сколько нужды безнадежной.
 
 
В песне поется, как вдовьего сына,
Янку, любовь погубила;
Там, где понуро склонилась калина,
Бедного хлопца могила.
 
 
В сказках – о счастье, о солнце свободы
Сердце ветвей не почует.
Горе стеснило дыханье народа,
Горе повсюду панует.
 
 
Тяжкой волной разлилось, словно море,
Край наш родной затопило…
Братья! Людское развеем ли горе?
Хватит ли, братья, нам силы?
 

ОЗЕРО

 
Тут рос густой, суровый бор
И леший жил; когда ж топор
В бору раздался, – леший сгинул
И, уж невиданный с тех пор,
Нам зеркальце свое подкинул.
 
 
Как будто в мир иной окно,
Лежит, спокойное, оно,
Теченье жизни отражает
И все, что сгинуло давно,
В холодной глубине скрывает.
 

₁₉₁₀

* * *

 
Когда Геракл во прах поверг Антея
И он, поверженный, лежал в пыли,
В него вдохнула силы матерь Гея,
И, сделавшись отважней и сильнее,
Напрягся он и сразу встал с земли.
 
 
Я стар и слаб, близка моя могила,
Но вот к земле, как верный сын, приник,
И мать меня от боли исцелила
И молодой отвагой напоила,
И забурлил дремавших сил родник.
 

НАД МОГИЛОЙ МУЖИКА

 
Спи, бедняга! Только гроб тебе достался,
Гроб один – труду бессонному цена.
Всю-то жизнь свою с землею ты тягался,
Час пришел, и вот-осилила она!
 
 
Грудь пластом тяжелой глины придавила
И в глаза твои насыпала песку…
Так зачем, скажи, холодная могила,
Было с жизнью век тягаться мужику?
 

₁₉₁₀

* * *

 
Доброй ночи, заря-зарница!
Тихий сумрак на землю ложится,
Черной ризою все покрывает,
Пылью звезд небеса засевает.
Тишина мне окутала душу.
 
 
Ветерок придорожную грушу
Еле слышно колышет-качает.
Где-то звон бубенцов замирает,
Где-то булькает-льется криница.
Доброй ночи, заря-заряница!
 

₁₉₁₁

* * *

 
Встань, буря, грянь над миром снова,
Взвей, ветер, с нею заодно!
Под вихрем улетит полова,
Оставя чистое зерно.
 
 
Взрой, смерч, морских пучин просторы,
Коснись их сумрачного дна,
Всплесни волну – и перлов горы
На берег выбросит она.
 

* * *

 
Мы в бурю по морю блуждали,
И вот – желанная земля!
Путь верный звезды указали,
Порука в том – треск корабля,
Что сел на риф неосторожно.
Привет, желанная земля!
И звезды смотрят бес тревожно,
Как тонут люди с корабля.
 

₁₉₁₁

* * *

 
Я помню, как метель мела колючей пылью
И прошлое мое стирала без следа.
Метель утихла… Вдаль плывут мои года,
Но трудно мне расправить крылья, —
Куда ж идти теперь, куда?
 
 
В душе огонь тоски унылый, мрачный, черный.
Быть может, тот огонь потоком слез залить
И сердце плугом мук тяжелых разрыхлить,
Чтоб в нем взошли надежды зерна?
Куда ж идти мне, как мне быть?
 

₁₉₁₁

МАЙСКАЯ НЕПОГОДА

 
Падают вишни цветы, и разносит их ветер холодный;
Снегом в лиловую грязь падают вишни цветы.
Плачьте же, ветви, листы! Погубил ветер цвет благородны
Незачем больше вам жить. Плачьте же, ветви, листы!
 

₁₉₁₁

* * *

 
Если только огонь разгорится во мгле,
Ураганы его не пугают —
Они слабый огонь прибивают к земле,
А кострам полыхать помогают.
 
 
Разгорайся, огонь, веселее гори
И не гасни в суровом ненастье.
Разгорайся, чтоб людям дождаться зари
И познать настоящее счастье!
 

₁₉₁₁

СЛУЦКИЕ ТКАЧИХИ

 
Не видеть им родимой хаты,
Не слышать деток голоса:
Забрал на двор их пан богатый
Ткать золотые пояса.
 
 
И, опустив печально взоры,
Уже забыв отрады дни,
На полотне своем узоры
На лад персидский ткут они.
 
 
А за стеной – дороги в поле
И шум черемух у окна…
И думы мчатся поневоле
Туда, где расцвела весна.
 
 
Там ветерок веселый веет,
Звенят, смеются ручейки,
Там так заманчиво синеют
В хлебах зеленых васильки;
 
 
Там вешний гул густого бора…
Ты ткешь, безвольная рука,
На месте чуждого узора
Цветок родного василька.
 

₁₉₁₂

* * *

 
Наших дедов душили чащобы лесов,
Не давали им жить настоящим житьем,
И палить они стали те дебри огнем,
Их кругом поджигая с далеких концов.
 
 
И пылали по нашему краю леса,
Пока солнце не стало повсюду светить;
И светлей и вольней люди начали жить,
На золе, где ни глянь, спелой ржи полоса.
 
 
С наших дедов суровых пример бы нам взять,
Не клониться в беде, не бояться огня,
Ведь тогда лишь дождемся мы ясного дня,
Если тяжесть борьбы нас не будет пугать.
 

_1909–1912

* * *

 
Много в жизни людей есть дорог,
А ведут они все до могилы.
И без ясных надежд, без тревог,
Загубив свои лучшие силы,
 
 
Все мы некогда встретимся там
И самих себя спросим жестоко:
Для чего мы по разным путям
Шли в неведомый край одиноко
 
 
И зачем поспешали мы так,
Напрягая последние силы,
Если тихо ползущий червяк
Все ж догнал нас у самой могилы?
 

₁₉₁₂

* * *

 
Тем венки суровой славы,
Кто за родину в бою
Жребий вынули кровавый,
Гибель встретили свою.
 
 
Матерей славнее доля, —
В сердце затаив любовь,
Отдают, в тоске и боли,
За дитя родное кровь.
 
 
Слава тем, в ком сил хватает
Смерть, не дрогнув, повстречать,
Кто в мученьях умирает,
Чтобы жизнь ребенку дать!
 

ВОСПОМИНАНИЕ

 
«День этот, – так сказал Катулл, —
Я обозначу белым камнем».
Я рад, как встрече с другом давним,
Аллее, где над липой гул.
Когда-то зонтом на песке
Там ручки милые писали.
Что – не скажу. Вы отгадали,
Слова уже на языке.
 

* * *

 
Народ, Белорусский Народ!
Ты – темный, слепой, словно крот.
Тобою всегда помыкали,
Ты был подъяремным века,
И душу твою обокрали,
У ней даже нет языка!
Очнувшись от грозной беды,
Боязни исполненный, ты
Не волен и крикнуть «спасите», —
Ты должен «спасибо» кричать.
Услышьте же это, узнайте,
Кто сердцем готов услыхать!
 

₁₉₁₃

* * *

 
Ой, скатилася звездочка, скатилася,
Ты ушла от нас и не простилася,
Не простилася, не распрощалася,
И куда ушла – не сказалася.
Я же тебя лечила, сберегала,
На снег наговорный клала,
Сквозь хомут продевала
И поила липовым цветом, —
Почему ж ты мне сделала это?…
 

_{1914 или 1915}

ЛЯВОНИХА

 
Ах, Лявониха, Лявониха моя!
Помяну тебя хорошим словом я, —
Черный пух бровей, изогнутых дугой,
Очи яркие, взгляд быстрый и живой.
Вспомню я твою походочку и стать,
Вспомню я, как ты умела целовать.
 
 
Ой, Лявониха, Лявониха моя!
Ты певала голосистей соловья.
В пляске первым отбивал твой каблучок
И «метелицу», и «юрку», и «бычок».
А как жать начнешь ты свой загон,
Нерадивый даже ахает Лявон.
 
 
Ой, Лявониха, Лявониха моя!
У тебя ведь пол-деревни кумовья.
Знала ты, как пригласить, и угостить,
И уважить, и в тоске развеселить.
Знала к месту слово доброе сказать,
А порой – и к сердцу накрепко прижать.
 
 
Ой, Лявониха, Лявониха моя!
Дай же бог тебе счастливого житья!
Дай на свете белом радостно прожить!
Всех вокруг, как веселила, – веселить!
Чтоб не раз тебя с отрадой вспомнил я,
Ой, Лявониха, Лявониха моя!
 

НЕ ГАСИТЕ ОГНЕЙ!..

 
Не гасите огней! Пусть горят веселей,
Пусть искрятся во тьме, среди ночи…
Не гасите огней! Пусть их отблеск ясней
Просветляет дремотные очи.
 
 
Не гасите, довольно потемкам царить.
Пусть растет, разгорается пламя,
Путь-дорогу во мраке пора озарить,
Вдаль туман улетает клоками…
 
 
Не гасите огней, пока ночь не пройдет.
Пока солнце земли не согреет,
А погожий денек серебристо блеснет, —
Темный жизненный путь посветлеет.
 

₁₉₁₀

СЕЯТЕЛЮ

 
Встало солнце над пашнями жгучее.
Ты дождался желанного дня.
Грудь вздымается песней могучею,
И летит ее слово певучее,
Над распаханным полем звеня.
 
 
Отгоняешь ты думы тоскливые,
Сеешь полною горстью с утра.
И взойдут небывалою нивою
Зерна радости, счастья, добра.
Сей же, сей! Наступила пора!
 
 
Вот и первые всходы виднеются,
Где прошел ты по нивам родным.
Значит, можно и ждать и надеяться.
Если счастье взошло, зеленеется, —
Верь, что скоро мы встретимся с ним.
 

ЗАБЛЕСТЕЛИ В ТЕМНОЙ ДАЛИ МАЯКИ…

 
Заблестели в темной дали маяки…
Ну, садитеся за весла, моряки:
Ну, сильней, сильней откинемся назад,
Встречных волн мы перережем длинный ряд.
 
 
Нам не страшен ветер северных сторон,
Пустим смело, пустим быстро мы свой челн,
Пусть качается, колышется, летит,
Скоро, скоро счастье дали озарит.
 
 
Песня, лейся и звени сильней, струна,
Подгоняйте веселее бег челна!
Ближе стали золотые огоньки.
Вот и берег. Вскиньте весла, моряки!
 

₁₉₁₆

ИЗ МОЛДАВСКИХ ПОЭТОВ

ЧЕСТНЫЙ ЧЕЛОВЕК

 
Не надо мне процветанья имущего гордеца,
Который живет в достатке с тех пор, как открыл глаза,
Ведь я – как листва сухая, гонимая без конца
Куда-то, по воле рока, куда унесет гроза.
 
 
Ищу я, ищу я друга, который мне даст покой,
Но близкой души не встретишь, не сыщешь ее нигде,
И нет, увы, утешенья в жестокой толпе людской,
А только врагов злорадство, радующихся беде.
 
 
И вот ничего мне люди не дарят и не сулят,
Ведь честному жить несладко с негнущейся головой:
Толкуют, что он в пустыне находит душевный лад, —
Скажу, что он лишь в могиле покой обретает свой.
 

БЕДНЫЙ ЮНОША И БАРЫШНЯ

 
Я бы хотел, Елена, чтоб ты таила это —
Что я любим тобою; ведь я бы счастлив был
Таким бесценным даром в мальчишеские лета,
Когда молчит рассудок и властен сердца пыл.
Хочу я, чтобы счастью все дни мои служили —
Так некогда трудился Иаков для Рахили.
 
 
Я бы хотел, Елена, чтоб бедною была ты,
Чтоб жизнь в довольстве, в неге была добыта мной:
Из мрамора чертоги, роскошные палаты
С одеждой дорогою, мехами и казной,
Чтоб жемчуга, как зубы, улыбкою сияли,
Очам твоим равнялись сапфиры и эмали.
 
 
Я бы хотел, Елена, чтоб не такой красивой
Была ты – чтоб я выбрал, что мне милей в тебе:
Твои душа и сердце налиты кроткой силой,
Они-то неизменны в изменчивой судьбе.
Но слишком хороша ты, не будешь ты иною…
О, сможешь ли, дочь неба, моею быть женою?
 

СИНИЕ ГЛАЗА

 
Я видал сиянье слез из синих глаз,
Как алмазы – слезы на твоих щеках
Или как росинки в предрассветный час
На фиалках юных, на легких лепестках.
 
 
Смеху и улыбке, нежной плоти рта
Нипочем и жемчуг и рубин смутить,
Синих глаз лучистых блеск и теплота
Вмиг меня умеют к жизни возвратить.
 
 
Я, как туча в ярком солнечном луче,
Золотом по мраку весело свечусь,
И душа, привыкшая быть в параличе,
Снова оживает, забывая грусть.
Синих глаз сиянье разгоняет ночь,
Скорбь, тоска и муки отлетают прочь.
 

СКОРБЬ

 
Куда мне деваться от скорби большой?
Супругу любимую, смерть, отняла ты,
Я навзничь повергнут с разбитой душой,
Больной, обессиленный ядом утраты.
 
 
Не выразить горе ничем и никак,
И в горле моем застревают рыданья,
И сердце болит, и неровен мой шаг,
И грудь переполнили стоны страданья.
 
 
Лишь смерти дано бессердечно пресечь
Обеты супружества, верные клятвы,
Огонь поцелуев и нежную речь —
И ныне они, как она, безвозвратны.
 
 
Былого блаженства счастливые дни
Расстались, как тени мелькнувшие, с нами,
Жила наша радость мгновенья одни —
Ее я теперь искупаю слезами.
 
 
Так я средь людей, неутешный, живу;
Но, друг мой, с тобой я мечтами моими,
Всечасно с тобою – во сне, наяву
Твое повторяю любимое имя.
 
 
Порою мне кажется: вижу тебя
И слышу знакомый твой шаг в отдаленье,
Зову и молю – но, безмолвно скорбя,
Глядишь ты, не в силах продолжить движенье.
 
 
Ко мне не идешь ты! Забыто ль тобой,
Что были тебе колыбелью объятья?
Забыты ли говор и шепот ночной
И ласки, что мог принимать и давать я?
 
 
И если все будет и далее так
И сил недостанет скитаться по свету,
Я лягу под землю, в таинственный мрак,
И вырежут надпись надгробную эту:
 
 
«Здесь, в этой могиле, вдовец погребен,
Что умер, все силы от скорби теряя,
И слово последнее вымолвил он:
«Супруга моя, одинок без тебя я!»
 

ОБЕЗЬЯНА НА МАСКАРАДЕ

 
Жил философ в царстве некой,
Одинокий, как паук,
Слыл он мудрым человеком,
Знал он тайны всех наук.
И свой собственный музей
Он собрал с планеты всей.
Раковины, камни, перья —
Все предметы охватил.
Под картиной Рафаэля
Дремлет нильский крокодил.
И каких только чудес
Не перебывало здесь!
Пополнял он днем и ночью
Свой паноптикум всерьез.
В общем, говоря короче,
Обезьяну он привез.
Обезьяну – как ни странно, —
Скажем без обиняков,
Он привез орангутанга
С африканских берегов.
Поселил – живи, дыши…
И не чаял в нем души.
День за днем, от мира спрятан,
Он, не слыша ничего,
Над старинным фолиантом
Хмурил бледное чело.
И, завален, увлеченный,
Манускриптами по грудь,
Мог лишь вечером ученый
Час-другой передохнуть.
С обезьяною, шутя,
Забавлялся, как дитя.
Как-то раз о маскараде
Кто-то мудрецу сказал,
И мудрец, забавы ради,
Обезьяне заказал
Пышный праздничный костюм
(И взбрело ж ему на ум!),
Самый яркий, самый модный —
Чтоб не выглядеть смешно,
В полном блеске, с позолотой,
Красочное домино!
И достал еще старик
Важный, с буклями, парик.
Все на совесть, без изъяна,
Подобрал он, шутке рад.
Как принцессу, обезьяну
Разодел на маскарад.
Маску выбрал
И, как в сказке,
В туфли бальные обул.
И перчатки, без опаски,
Ей на пальцы натянул.
Мордочка, как кабачок,
Скрылась в маске. И молчок!
Обеспечен, честь по чести,
Пышный выход – в высший свет,
И, с присущим ей кокетством,
К носу поднося лорнет,
Вся, как облако, бела —
Обезьяна в зал вплыла…
Старец медленно под ручку
С ней идет, народу – страсть!..
Гомон, давка и толкучка,
Негде яблоку упасть.
Рев оркестра, бубнов гром.
Каждый лезет напролом.
Музыка. Цыгане. Танцы.
Аферисты, иностранцы.
Желторотые юнцы
И степенные отцы.
Ведьмы – вровень с молодыми —
Томно держат веера.
Вздор бредовый – по-латыни —
Изрекают доктора.
Высший свет и полусвет,
И кого здесь только нет!
Дама, что на все готова,
Скромно опускает взгляд.
Исполняет роль немого
Говорливый адвокат.
И мои герои тут,
В пестрой сутолке идут.
Их толкают справа, слева,
Пятятся на их пути.
Обезьяна королевой
Выступает впереди.
И уже и тут и там
Слух ползет по их пятам.
И глядят уже с опаской,
С уважением, всерьез…
Кто скрывается под маской? —
Вот мучительный вопрос,
Интригует чрезвычайно:
Что же под собой таит
Столь сановное молчанье
И величественный вид?
Шепчут вслед,
Прищуря глазки,
Всех маститых перебрав:
Знаете, кто в этой маске?
Это – иностранный граф…
Бросьте, то английский лорд
Так величественно горд…
Вот те крест, сомненья нету
Кардинал… Проездом в Рим…
Я скажу вам по секрету,
То китайский мандарин!.. —
Сборище новинке радо.
Всем знаком и взгляд и рот.
Кто – венгерского магната,
Кто – микадо
Узнает…
Дамы ахают и тают,
Множа громкую молву.
Все мартышке угождают,
Назначают
Рандеву.
По причине бенефиса
Дарит ей билет актриса,
Меценат зовет на пир.
Векселей сулит банкир.
И сует рецепт особый
Друг-аптекарь, тут как тут…
В общем, важную персону
Все, без исключенья, чтут.
Ух, в каком она почете!
Все чины, за рядом ряд,
На протекцию в расчете,
Перед нею лебезят…
И небрежно, свысока
Оттирают старика…
И тогда —
Решив в отместку
Тайны больше не беречь,
Снял он с обезьяны маску
И сказал такую речь:
– О безмозглые бараны,
О слепое дурачье!
Вы всему чужому рады,
Презирая все свое.
Ну-ка, посмотрите сами —
Вот пример перед глазами!
Вот чему спешили разом
Вы поклоны принести.
А достоинство и разум
Здесь, как видно, не в чести.
Вам, что пресмыкались рьяно,
Правда, видно, не нужна.
Будь хоть черт, хоть обезьяна,
Лишь бы – мантия пышна!
А невежество хранит
Гордо-молчаливый вид,
И глупцы – во все века —
Пышно рядятся в шелка…
 
 
Замер зал. И тихо стало.
Гасла за свечой свеча.
Лишь мартышка приседала,
До упаду хохоча.
 

СЛОВО СОКРАТА

 
Строил дом себе Сократ,
А соседи все подряд
Кто с упреком, кто с советом:
– Нет пропорций в доме этом!..
Планировка бестолкова!..
Право, для лица такого
Маловат и тесен дом!.. —
Так судил народ кругом.
Возникали эти мненья,
Словно на воде круги,
И Сократ вознес моленья:
О Афина, помоги!
Я клянусь тебе, богиня,
Заплатить любой ценой,
Чтоб входили в дом отныне
Лишь друзья – никто иной!
Ибо при таком условье, – мудро рассудил Сократ, —
Дом окажется просторным, – был мыслитель прав стократ.
Каждый врет на всякий случай,
Что, мол, друг он наилучший;
Тот, кто верит, тот простак,
Ибо получилось так:
В нашем мире званье это —
Как разменная монета,
Но отыщется не вдруг
Настоящий, верный друг.
 

ХУДОЖНИКУ

 
Образ дальний, сердцу милый
Кистью воссоздай умелой
И портрет моей любимой
По стихам вот этим сделай:
 
 
Ты изобрази вначале
Смоль и блеск кудрей крылатых,
Чтоб они напоминали
О дождях и ароматах;
 
 
Лоб – белее зимней вьюги,
Тенью полные ресницы,
А над ними – брови-дуги,
Что хотят соединиться;
 
 
Напиши их, чтоб не знали,
Как союз основан дружный,
Что тут есть: дуга одна ли
Или дружба полукружий?
 
 
Напиши глаза-сапфиры,
Пламя их изобрази ты —
Синее, как у Афины
Или дивной Афродиты;
 
 
Тронь лицо нежнейшим тоном
Лилии и розы разом,
Уподобь лицо бутонам
Майским, росным, светлоглазым;
 
 
Сделай так, чтоб стало ясно:
Губы манят к поцелуям.
И к гармонии прекрасной
Путь блаженный неминуем;
 
 
Чтобы, отгоняя тучи,
Сам Эрот летал над нею,
Чтобы мы узрели тут же
Душу светлую – Психею;
 
 
Но чтобы одежда тело,
Покрывая, не скрывала,
Чтобы красота блестела
Под покровом покрывала!
 

НА СМЕРТЬ ОТЦА

 
Как и что сказать могу я, где, скорбя, найду слова я,
Чтобы выплакаться вволю? Боль и горечь велики.
Горе, я отца утратил, а моя страна родная
Патриота потеряла, утешенье – бедняки.
 
 
Был он – как икона в церкви, был он добрым и суровым.
Сколько раз он, представая пред внимающей толпой,
Из сердец жестоких слезы исторгал горячим словом
И гасил порока пламя и страстей порыв слепой.
 
 
В час, как над землей молдавской гром раскатывался адский,
И разор, грабеж, убийство прятались в дыму густом,
И над углями вздымался полумесяц азиатский,
Он провозглашал победу мудрым словом и крестом.
 
 
Был ума он преисполнен, благородства был такого
И к возвышенным деяньям, к милосердью склонен так,
Что и в разоренном доме у него искали крова
Муза языка родного и с чужою речью враг.
 
 
Проповедуя усердно цель, которой нет дороже,
Верен зову, что глаголет: «На земле работник будь!»,
Он указывал дорогу неокрепшей молодежи —
Через темные могилы к новой жизни светлый путь.
 
 
Он всю жизнь свою боролся против вспененного вала,
Против гроз, одолевая жизни бурный океан;
Чтоб детей растить, отец мой не щадил себя нимало —
Так птенцов своею кровью кормит птица-пеликан.
 
 
Боже, он – перед тобою; если скажешь, что нетленно
Хоть одно из дел, внушенных силой духа твоего,
Полон грусти и признанья, я молю тебя смиренно:
Дай ему покой на небе, мне же – душу дай его.
 

ГРУСТЬ

 
Придешь ли ты, кумир мой непорочный?
Я жду тебя в печальной тишине
С тех пор, как соловей умолк полночный
И только вздох мой тяжкий слышен мне.
 
 
Порой цветенья быть тут довелось мне,
И жизнь была весенне-хороша;
Минуло время золотых колосьев,
Иною стала и моя душа.
 
 
И, как роса, что умывает даром
Цветок, почти убитый жаром дня,
Я слезы лью – я так борюсь с пожаром,
В могилу увлекающим меня.
 
 
Здесь счастлив был я под зеленой сенью
С тобою, драгоценный мой цветок…
Пришла пора жестокому мучёнью —
Я гибну, ибо стал я одинок.