Текст книги "Поэзия народов СССР XIX – начала XX века"

Автор книги: авторов Коллектив

РОГ

 
Бедный мой Ирма! Буйвол мой верный,
С плугом шагал он – пахарь примерный.
Рог его черный память о старом
Ныне мой стол украшает недаром.
Рог тот люблю я, тонко точеный,
Узкоконечный, чудно крученый.
Как в старину, пить рогом люблю я,
Весело, с песней, друзей именуя.
Не к чему мне хрусталь и стаканы,
Рог я беру, тамадой мне данный:
Рог до конца, до капельки пью я.
Снова наполнив, не уступлю я.
Шапкой под крик в потолок я заеду,
Рог осушу, переброшу соседу.
С лету поймает тени бесшумней,
Кубок к чему мне, чаша к чему мне?
Всю я посуду, которую знаю,
Всю за окованный рог уступаю —
Щедрый и нас до конца веселящий,
Предков с потомками снова роднящий.
Рог забывать годится ль нам, люди?
Это не пир, если рога не будет.
Рог не выпьешь – стоять будешь с рогом.
Выпьешь – речет тамада тебе: с богом!
Рог не осушишь – вином в тебя бросит.
Выпить из рога хозяин нас просит.
Рог – украшенье стола, и мы строго
Все по-старинному выпьем из рога.
Дружно, по-братски, смеясь, напевая,
Пир начинайте, лишь рог осушая.
В мир ли иной мне придется собраться,
Просьба на слово мое отозваться.
В день, как умру, вскиньте твердой рукой
Рог за моей души упокой!
 

Розенталь Ян. После обедни. 1894 г.

ГОРАМ КВАРЕЛИ

 
Горы Кварели! Покинув родные селенья,
Может ли сердце о вас вспоминать без волненья?
 
 
Где бы я ни был, со мною вы, горы, повсюду.
Сын ваш любимый, ужели я вас позабуду!
 
 
Помню: ребенком, исполнен неясной тревоги,
Весь замирая, смотрел я на ваши отроги.
 
 
Но не от страха тогда мое сердце дрожало —
Я и в младенчестве вас не боялся нимало.
 
 
Полный восторга, взирая на ваше величье,
Дивные тайны стремился душою постичь я —
 
 
Тайны вершин, пропадающих в дымке туманов,
Где раздается ликующий гул ураганов,
 
 
Где, задыхаясь, летит караван журавлиный,
Еле равняясь с далекою вашей вершиной.
 
 
О, как я жаждал невинною детской душою
В буре и мраке взлететь высоко над землею.
 
 
О, как мечтал я, почуяв орлиные крылья,
К вам прикоснуться, едва напрягая усилья!
 
 
В час, когда ветры, нарушив ночное молчанье,
Львиное в пропасти вдруг исторгали рычанье, —
 
 
О, как дрожал я! Но, внемля раскатам обвала,
Звуки родные душа моя в них узнавала.
 
 
Детскому сердцу довольство собой незнакомо.
Ныне же, горы, я горд, что воспитан я дома,
 
 
Ныне горжусь я, что – сын этой дикой природы
Вырос я в бурях и рано узнал про невзгоды.
 
 
Горы, свидетели детских моих огорчений,
Как я рыдал перед вами, исполнен мучений,
 
 
Как я от вас утешения ждал и привета!
Но, как всегда, не давали вы, горы, ответа.
 
 
Этого чудного, полного тайны молчанья
Вплоть до последнего я не забуду дыханья!
 
 
Горы Кварели, сопутники юности нежной,
Долг перед жизнью влечет меня в путь неизбежный,
 
 
Судьбы грядущего требуют нашей разлуки, —
Можно ли требовать более тягостной муки!
 
 
Конь мой торопится, рвется душа от печали,
С каждым вы шагом уходите в синие дали…
 
 
Вот вы исчезли… И только вершины седые
Еле видны… И расстался я с вами впервые…
 
 
Тщетно глаза я от солнца рукой прикрываю,
Тщетно я взоры в пустое пространство вперяю —
 
 
Всюду раскинулись синего неба просторы,
Уж не венчают их больше прекрасные горы!
 
 
О, так прощайте же, дивные горы Кварели!
Сердце мое, полюбившее вас с колыбели,
 
 
Вечной любовью к великой отчизне пылая,
Вам улыбнется, рыдая, из дальнего края!
 

₁₈₅₇

ПОЭТ

 
Не затем, чтоб дикой птицей
Петь, летя по белу свету,
Не бряцаньем струн гордиться
Я пришел на землю эту.
 
 
По земным иду дорогам,
Сын небес – рожден в народе,
Лишь затем дружу я с богом,
Чтоб вести людей к свободе.
 
 
И божественное пламя
Мне даровано судьбою,
Чтоб земными жить делами,
Человеческой борьбою,
 
 
Для того, чтоб скорбь народа
Тяжелей своей мне стала
И грузинские невзгоды
Душу жгли, как жар металла.
 
 
Коль от искры той небесной
Запылает мысль пожаром, —
Отзовется сердце песней,
Я спою ее не даром.
 

ДЕНЬ ПАДЕНИЯ КОММУНЫ (23 мая 1871 года)

 
Стяг угнетенных и рабов, —
Спасительное знамя пало,
Увы! Пята тирана вновь
Его, повергнув, растоптала.
 

₁₈₆₀

* * *

 
Мое перо, о дорогое, к чему нам слава?
Чему служили мы – тому ж послужим снова.
Бросать в народ благое слово дано нам право,
На гибель зла дано нам право взирать сурово.
 
 
Пускай сердца не знают наши! Мы знаем сами,
Что чист наш помысел и чисто стремленье наше,
Что нас вела дорога Картли былыми днями,
Что, страх забыв, идти за Картли – нет доли краше!
 
 
Пусть говорят: «Он о грузинах твердит худое,
Он не таит пороки наши, в нем дышит злоба».
То шум невежд! И только сердце поймет родное,
Что в злых словах любовь таится, любовь до гроба.
 

_{Октябрь 1861 г., Кварели}

* * *

 
Тот удивительный народ,
Опять подвергшись пытке новой,
Для блага ближних вновь несет
Страдания венец терновый.
 
 
Пусть кровью мучеников вновь
Укреплено святое дело, —
Увы, великая любовь,
Ты пораженье потерпела.
 
 
Лежит поверженный у ног,
Зовет вселенной упованье.
Не ради ли него сам бог
Изведал крестное страданье!
 
 
Истории задержан ход,
И медлит обновленье мира.
А для тирана – праздник: тот
Опять вкушает сладость пира.
 

* * *

 
Славная родина, что ты сегодня грустна?
Ныне безвременье, но подойдут времена.
Старых не стало, зато молодые пришли
И восстановят величье любимой земли.
Родина, клад мой бесценный, зачем ты грустна?
Младшие выросли – крепкий, упорный народ.
Им ты всечасно предмет и забот и работ.
Им ты доверься, они не изменят тебе,
Доблестью их просияешь в превратной судьбе.
Родина, клад мой бесценный, зачем ты грустна?
Сердце широким гнездом их восторги таит.
Грудь их – защита надежнее всяких защит.
Чувства к тебе не изменит презренный обман.
Грудью вперед сокрушат они вражеский стан.
Славная родина, что ты сегодня грустна?
 

_{15 сентября 1872 г., Кварели}

* * *

 
Ты горька, моя жизнь бесталанная,
Ты глуха, моя боль непрестанная,
Потому что мне стала желанная
Ненавистницею окаянного.
 
 
Ад в душе у меня. Смерть. Агония.
В одиночестве духом я падаю,
Но, когда предо мной посторонние,
Я креплюсь, и врагов я не радую
Незажившей, открытою раною.
 
 
Ты горька, моя жизнь бесталанная,
Ты глуха, моя боль непрестанная,
Потому что мне стала желанная
Ненавистницею окаянного.
 
 
Кто мне будет от муки защитою
И подаст руку помощи братскую?
В розах скрыта змея ядовитая,
Желчь в шербете моем, зелье адское
И кощунство в устах, речи бранные.
 
 
Ты горька, моя жизнь бесталанная,
Ты глуха, моя боль непрестанная,
Потому что мне стала желанная
Ненавистницею окаянною.
 
 
Умирать мне пора. Что ж я мешкаю?
С каждым годом ведь старость постылее,
Жар истлевший дымит головешкою,
И одною ногою в могиле я.
Вот и пристань моя долгожданная…
 
 
Ты горька, моя жизнь бесталанная,
Ты глуха, моя боль непрестанная,
Потому что мне стала желанная
Ненавистницею окаянною.
 
 
Я бессилен, мечты не сбываются,
Сам себе я смешон в этой немощи.
Дай мне, боже, уснуть, чтобы не маяться,
Без огня и любви цепенеющим.
Лучше смерть, чем тоска постоянная.
 
 
Ты горька, моя жизнь бесталанная,
Ты глуха, моя боль непрестанная,
Потому что мне стала желанная
Ненавистницею окаянною.
 

₁₈₇₁

БОЛЬНАЯ

 
Не умерла она! Лишь спит…
Воскреснет, встанет ото сна!
И тех, кто ей не дорожит,
Отвергнет навсегда она.
 
 
От долгих, тяжких битв устав,
Уснула, впала в забытье,
И тот грешит, кто, духом пав,
Отчаялся в судьбе ее!
 
 
Но сердце верит, сердце ждет…
Провидит ум сквозь ночь и муть,
Что не пресекся, что зовет
Ее – грядущий славный путь!
 
 
К лицу ли двоедушье нам,
Когда в беде отчизна-мать?
В великодушии отцам
Сегодня нужно подражать!
 
 
Мы для нее, коль нужно так,
Пойдем хоть с нищенской сумой.
Дороже честный нам бедняк
Иуды с толстою мошной!
 
 
Не умерла она! Лишь спит…
Когда ж воспрянет ото сна —
Тех, кто любовью к ней горит,
Навек прославит имена!
 

СКАЗАННОЕ СО СЦЕНЫ

 
Ну что еще может сравниться
С уделом поэта на свете!
Все молят: даруй ему, боже,
Удачливость и долголетье!
 
 
Ну кто еще столько имеет
Друзей и товарищей в мире!
Всяк хочет усесться поближе
К поэту на дружеском пире.
 
 
И каждый к поэту участлив,
С ним делят и радость и горе
И так нам «ура» возглашают,
Что эху завидуют горы.
 
 
И щедрость к нам не иссякает,
Не молкнут кругом славословья,
Живым преподносят восторги,
А мертвым – венки и надгробья.
 
 
Ну что еще может сравниться
С уделом поэта на свете!
И странно, что все не стремятся
В поэты на нашей планете!..
 

₁₈₈₁

ПЕСНЬ ПЕСНЕЙ

 
Пусть остальные пьют друг за дружку,
Я своим счастьем пьян без вина.
Только восторгом моим, а не кружкой,
Прелесть вселенной озарена.
 
 
Как благодатно
В дымке закатной
Дали прощальным блеском зажглись!
Вечером ясным
Веяньем властным
Душу уносит в горнюю высь.
 
 
Необычайно,
Чувствую тайну
Мир обнимающего родства.
Ум, хоть и гибок,
Полон ошибок,
Сердце правее, чем голова.
 
 
Знаю наверно:
Небо безмерно
Чувству открыто, все без конца.
Мир – это чудо,
Явное всюду,
В благоговенье славит творца.
 
 
Лунной печалью
Светятся дали,
Лунной печалью строг небосвод.
Звезды бессонно
По небосклону
Водят и водят свой хоровод.
 
 
«Неизреченна
Слава вселенной», —
Как бы твердят светила, крыля.
Звездному строю
Снизу земною
Песнею песней вторит Земля.
 
 
В этом напеве
Слышны деревья,
Одурью грядок пахнущий сад,
 
 
Свежесть рассвета,
 
 
Шелесты лета,
 
 
Ропот прибоя, роз аромат.
 
 
Сдавшись напору
Брачного хора,
Сам ликованья я не избег,
И, подпевая
Песне, я знаю:
Богу подобен я, Человек.
 
 
Кто дал прозреть мне? Что превратило
Жизнь предо мною в сказку и сон?
Кем над уделом твари бескрылой
К высшим пределам я вознесен?
 
 
Это все ты, любовь. Ты причина.
Это тобою совершено,
Небо и Землю всю – воедино
Соединяющее звено!
 
 
Ты, на кого клевещут жестоко,
Именем чьим зовут, что хотят:
Скотоподобье, пошлость порока,
Образ животный, грязь и разврат.
 
 
Всех постигало косноязычье,
Брался лишь кто тебя воспевать.
Как описать твоей силы величье,
Свыше дарованная благодать?
 
 
Но, как кончины предчувствие мечет
Лебедя с песней за облака,
Пусть этот стих мой увековечит,
Царственная, тебя на века.
 
 
Для красоты своей небывалой
Ты всю природу обобрала.
Голос у соловьев украла,
Алый румянец у роз взяла.
 
 
– Сон мой, мечта моя! – славословья
Сами теснятся мне на уста,
Ты, величаемая любовью,
Все увенчавшая чистота.
 
 
…Пусть остальные пьют друг за дружку.
Я своим счастьем пьян без вина.
Тайной любви моей, а не кружкой
Прелесть вселенной озарена.
 

₁₈₈₂

ПОЭТ

 
То я мудрец, то – сумасброд,
Я ни глубок, ни плосок.
Дитя падений и высот,
Я жизни отголосок.
 
 
Глубокомыслью не дивись,
На простоту не сетуй:
Все чувства мощные слились
В отзывчивости этой.
 
 
Способность замечать дала
Мне в дерзкий дар природа,
И я ловлю, как зеркала,
Все, что мелькнет у входа.
 
 
Но слышу и передаю
Лишь то, что в полной мере
В придачу к своему чутью
На опыте проверю.
 
 
Итак, не то, что в первый миг
Предполагают люди,
Я жизни чистый проводник
И истины орудье.
 

₁₈₈₆

СЕДИНА

 
Уж не тот я, что когда-то;
Седина гнетет сурово…
Уж не так звучны раскаты
Рога моего стального.
 
 
Сердце ж все быть сердцем хочет,
С временем в неравном споре.
В нем пылает, в нем клокочет
Человеческое горе.
 
 
Сердце полнилось по капле
Ядом слез, потерь, мучений…
Времена полны не так ли
Мириадами мгновений?
 
 
Так к чему мне жизнь такая,
Если – вот и смерть все ближе,
А тебя, страна родная,
В разоренье горьком вижу.
 
 
Но когда надежда белым
Мне крылом блеснет над тьмою,
Мню себя я Тариэлом,
Обуянный вновь мечтою.
 
 
И зову, трубя протяжно,
Автандила и Придона:
Дареджан в плену у каджей
Избавленья ждет бессонно!
 
 
Что мне проседь! Я седины
В славной битве окровавлю,
Боевой мой рог старинный
По-иному петь заставлю.
 
 
Но, увы, подослан адом
Мне коварный враг – сомненье,
С зеркалом стоит он рядом,
Ухмыляясь… О, мученье!..
 
 
Шепчет: Автандил с Придоном
Еле вышли из пеленок,
Да и сам ты с Тариэлом
Сходен, как со львом котенок.
 
 
Прав он. Но могу ль святое
Дело гибели обречь я?
Ведь предшествует герою
Слабый иногда предтеча…
 
 
Нет же! Вечно цвесть надежде!
Не согнусь под сединою.
И гремит, зовет, как прежде,
Славный рог героев к бою!
 

₁₈₈₆

ВОЛНУЙСЯ, МОРЕ!

 
Волнуйся, море, и гуди,
Не прекословь дыханью шквала!
Как горы, волны взгромозди,
Чтоб влага на берег хлестала!
 
 
В твоей бездонной глубине
Таятся тысячи жемчужин.
Пока ты дремлешь в полусне,
Твой клад невидим и ненужен.
 
 
И лишь когда ударит шквал, —
Всю глубь свою открыв вселенной,
Кидаешь ты на грани скал
Прекрасный жемчуг драгоценный.
 
 
Поэт, и ты не избегай
Сердечных бурь в минуту гнева!
Греми, буди заснувший край,
Сверкая молнией напева!
 

₁₈₉₄

СУЛИКО

 
Я искал могилу средь могил,
В сердце боль запрятав глубоко.
Я страдал, я звал, я слезы лил.
Где же ты, родная Сулико?
 
 
Роза расцвела среди полей,
Лепестки раскинув широко,
С болью в сердце подошел я к ней
И спросил: «Не ты ли Сулико?»
 
 
И цветок невиданной красы
В знак согласья голову склонил
И, как слезы, капельки росы
На траву густую обронил.
 
 
Соловей защелкал надо мной,
Рассыпая трели далеко.
Потрясенный песней неземной,
Я спросил: «Не ты ли Сулико?»
 
 
И вспорхнула, рассекая мрак,
Птица – собеседница моя.
И защебетала звонко – так,
Словно отвечала: «Это – я!»
 
 
Смолкла птица, и зажглась тогда
Звездочка на небе высоко.
Я воскликнул: «О моя звезда,
Дай ответ, не ты ли Сулико?»
 
 
Стоя на земле, я видеть мог,
Как звезда кивнула в вышине,
И теплом пахнувший ветерок
Радостно шепнул на ухо мне:
 
 
«Вот она – услышь, взгляни, вдохни,
Это то, что ты искал, любя!
Пусть теперь текут без горя дни,
Солнце пусть сияет для тебя.
 
 
Став цветком, и птицей, и звездой,
Пред тобой она возникла вновь.
Ты ее любил, она с тобой,
И не может умереть любовь!»
 
 
Больше не ищу могилы я
И не проливаю горьких слез,
Видя звезды, слыша соловья
И вдыхая нежный запах роз.
 
 
Снова мир приветлив и хорош,
Я нашел тебя, и мне легко.
Это ты мерцаешь, и поешь,
И благоухаешь, Сулико!
 

₁₈₉₅

ЛИРА

 
Молитва и лира певца —
Два мира, две силы родные.
Вы схожи, как два близнеца,
Рожденные той я «е стихией.
 
 
И чувство и разум, вдвоем
Качавшие вас в колыбели,
В свободном полете своем
Вам ставят высокие цели.
 
 
Склонить вас к иному чему
Бессильны слова и внушенья.
Лить свет, точно звезды, во тьму —
Удел ваш и предназначенье.
 
 
Грешно ни с того ни с сего
Тревожить ваш мир понапрасну.
Бессмысленное ханжество —
Молиться везде и всечасно.
 
 
И глупо бряцать без конца
На лире. А то ведь иначе
Любого поэта-творца
Заменит волынщик бродячий.
 

₁₉₀₁

МОЯ ВЕРА

 
Весной река, вздуваясь, плещет,
Играет полая вода,
И через край мятежно хлещет
Ее вспененная гряда.
 
 
И мчится все быстрей, смывая,
Что ей мешает на пути.
И в скалы прядает, живая,
Не устает играть, расти.
 
 
И там, в низине отдаленной,
На гальку вынесет, ярясь,
С волною мутной и зеленой
Ракушки, мертвых рыб и грязь.
 
 
Так и народ. Он, как стихия,
Неудержим, непобедим.
Мольбы, проклятия глухие
Бессильны, тщетны перед ним.
 
 
И то, что было лживым, бледным,
Ненужным для любых времен,
В разливе бурном и победном
Навеки смоет кровью он.
 
 
И воды входят в русло снова,
Река широкая течет —
Сверкает славой жизни новой
Освободившийся народ.
 
 
Так думал я и вижу ныне,
Как мой народ смывает грязь,
Смывает рабство и унынье,
С чиновной шатией борясь.
 
 
Ярмо насилия срывает
С давно натруженных плечей,
И ждет зари, и прозревает
Мильоном жаждущих очей.
 
 
Он ищет света, жаждет чуда,
Но, правду с кривдою смешав,
Еще не ведает, откуда,
Куда и как направить шаг.
 
 
Вот, вот она, благая сила!
Ее стихией мы зовем.
Она, смывая, прочь сносила
Все то, что мы считаем злом.
 
 
Мечта о ней лежала камнем
На сердце с юношеских лет,
И в старости она близка мне,
И ничего мне ближе нет!
 
 
И, слава богу, век мой прожит,
Я дожил до мечты своей,
И песню молодую сложит
Усталый старый соловей.
 
 
Я вижу– кровь струится к рекам,
Но это естества закон!
Плоть и водой омыть, – от века
Лишь кровью дух был обновлен.
 
 
Бывало, кукурузу полют,
Сорвут с травой два-три стебля,
Но кто из-за того неволит
Оставить в сорняке поля?
 
 
Так вместе с сорною травою
Две розы где-нибудь сорвут.
Но суть не в том, что гибнут двое,
А в том, что сотни оживут.
 
 
Народ волнуется, бушует —
Честь и хвала ему за то!
Когда народ восторжествует,
Все вспыхнет, солнцем залито.
 
 
И снова сердце бьется, веря
В народ, в расцвет родной страны.
Как ни крути зима, все двери
Открыты настежь для весны.
 

₁₉₀₅

ЛЮБОВЬ

 
Все на один и тот же лад
Поэты про любовь поют,
Они навязчиво твердят,
Что сердце лишь – ее приют.
 
 
Я утверждаю, что любовь
Трех видов есть… И каждый вид
От прочих гранью отделен.
И различать их надлежит.
 
 
Вид первый – сладость для души…
Пылает сердце, как в огне,
И обнаруживает вдруг
То, что таилось в глубине.
 
 
Любовь горит, и прогорит,
И не оставит ничего,
И вместе с ней уйдет навек
Чарующее торжество.
 
 
А вид второй – спокоен, тих,
В нем виден ум, в нем вспышек нет.
Там взор не просит внешних чар,
Не ищет внешности примет.
 
 
Там любят издали… Умом,
Воображеньем, может быть…
А если вдруг познают плоть,
То вмиг перестают любить.
 
 
А третий вид – не тем чета!
В нем страсть господствует сама,
Здесь навсегда соединен
И жар души, и пыл ума.
 
 
Так я люблю! Люблю тебя
Умом, и сердцем, и душой.
И все готов тебе отдать —
Небесный мир и мир земной.
 
 
Но ты – увы! – не веришь мне,
Не веришь сердцу и уму!
Я унесу лишь образ твой,
Когда навек сойду во тьму…
 

₁₉₁₀

ДУМЫ УМИРАЮЩЕГО

 
Что ж – я готов. Отчизны пробужденье
Я собственною смертью оплачу.
Приди, палач, я грудь свою открою
Безжалостному твоему мечу.
 
 
И ежели из каждой капли крови
Отчизны сын восстанет молодой,
То не грешно ли избегать мучений,
Не жертвовать за это головой?
 
 
Да, я готов пожертвовать собою,
Меня не остановит смерти страх.
Душой и телом предан я отчизне,
Пускай над ней развеется мой прах.
 
 
Печальное мое существованье
Меня томило горечью забот,
Но будет смерть моя началом жизни,
А жизнь моя бессмертье обретет.
 
 
О, если б с верой в будущее мог я
Уйти из этой жизни в мир иной,
О, если б знал, что долг свой осознают
Те поколенья, что идут за мной!
 
 
Да, если смерть моя нужна собратьям,
То я готов и я неколебим!..
Пусть пробудится дух в сынах отчизны
И сами небеса помогут им!..
 

_1911–1913

АМИРАНИ

 
Вставай, Амирани, довольно дремать,
Пора черемши быстроногому дать.
Тому, кто отвергнут, и сон не к лицу.
Лишь горе да слезы под стать молодцу.
Народное сказание
 
 
Стоит он, могучий,
Прикован к скале,
Тяжелою тучей
Печаль на челе.
 
 
Под цепью старинной
Скрещение рук.
Глаза паутиной
Опутал паук.
 
 
Одетый в скопленье
Тяжелого льда,
Склонил он колени
В былые года.
 
 
И меч его ржавый,
Печалью томим,
Овеянный славой,
Застыл перед ним.
 
 
Ни люди, ни боги
Не помнят о том,
Как дэвьи чертоги
Он рушил кругом.
 
 
И ждет только песик,
Единственный друг,
Когда же он сбросит
Железины с рук.
 
 
И лижет он цепи
Века напролет,
И в горы и степи
Страдальца зовет.
 
 
Но только оковам
Подходит конец,
В молчанье суровом
Приходит кузнец.
 
 
И снова и снова
Он молотом бьет,
Покуда оковы
Опять не скует.
 
 
И снова несчастный
Стоит под горой…
Когда же безгласный
Воспрянет герой?
 
 
Когда Амирани
Наденет доспех
И слезы страданья
Сменяет на смех?
 
 
Как только в просторы
Протянет он меч,
И долы и горы
Поймут его речь.
 
 
Поля содрогнутся,
И небо вскипит,
И звезды взовьются
Под самый зенит.
 
 
Забудет о муке
Скопление вод,
И, вытянув руки,
Оно запоет.
 
 
И грянут раскаты
Громов, и тогда
За правду распятый
Воскликнет: «Беда!»
 
 
И над наковальней,
Разбитой во прах,
Тюремщик опальный
Заплачет в горах.
 

₁₈₈₄

* * *

 
По ущелью тянутся туманы,
Поднимаясь с каменного дна.
Радуются, словно басурманы,
Что земля во мрак погружена.
Все в глазах слилось и потемнело,
Зря гляжу на горные хребты.
Горе мне! Не греет больше тело
Солнышко из этой темноты.
Так возьми ж, проклятый сумрак ночи,
Жизнь мою и растопчи во прах,
Вырви сердце, выклюй эти очи,
Загрызи, безжалостный, в горах!
Ты куда стремишься в путь-дорогу,
Черный ворон, страж моих полей?
Поспеши хоть ты мне на подмогу,
Обними меня и пожалей.
Улетим отсюда мы с тобою
В дальний путь, в неведомый простор,
С милою простимся стороною,
Не увидим больше этих гор.
Полетим мы, ворон, над горами,
Понесемся в дальние края,
Обольемся горькими слезами
В далеке от милых – ты и я!
 

₁₈₈₆

ОРЕЛ

 
Я видел: окруженный вороньем,
Упал орел, не в силах отбиваться.
Еще хотел бедняга приподняться,
Да уж не мог, и лишь одним крылом
Уперся в землю, и потоком крови
Весь обагрился, к смерти наготове.
Проклятье вам, стервятники могил!
В несчастный день меня вы сбили, гады,
А то бы я сегодня без пощады
Все ваши перья по ветру пустил!
 

_{1880-е годы.}

ЖАЛОБА МЕЧА

 
Глубоко клинок поржавел,
И узор ножен загублен.
Где ж хозяйская забота,
Чтоб ты снова засверкал?
Мой хозяин пал в Шамхоре,
Пополам мечом разрублен;
Копьями насквозь проколот —
Пенной кровью истекал.
 
 
Впереди в боях скакал он,
Крепко щит зажав прекрасный;
Лишь бы войско не позорить —
Ни во что не ставил смерть.
Он служил Тамар-царице.
А потом заставил праздно
Внук хозяина никчемный
На стене меня висеть.
 
 
Лет семьсот не натирали
Мой клинок курдючным салом!
Мир становится духаном
И не стоит ни гроша.
Много раз я был заложен,
И благодаря хожалым
Я лежу с аршином рядом
На прилавке торгаша.
 
 
Лет семьсот меня не клали
Жалом на брусок широкий,
И, тихонько припевая,
Не точил меня герой.
Не кричал грузин в сраженье:
«Друг! Руби – пробей дорогу!
Если славы не добудем,
Как воротимся домой?»
 

₁₈₉₀

УТЕШЕНИЕ

 
Утешен я и жду утешенья:
Душа пылает пламенем горнил.
К родной стране приверженный с рожденья,
Я в этом мире зла не сотворил.
О, кто бы видел в час изнеможенья,
Как я рыдал, какие слезы лил!
 
 
Отдав земле присущее земное,
Небесное я небу отдавал,
Не пресмыкался, мысля о покое,
Парил, как сокол, возле этих скал.
Украсил я и горы и долины
Красою слов, и ныне у огня
Картлийцы, кахи, и имеретины,
И абахезы слушают меня.
 
 
Чтоб славных дедов чествовали внуки,
Я тени предков вызвал из гробниц,
Облобызал их доблестные руки,
Оплакал шрамы мужественных лиц.
Я оживил рукой животворящей
Останки их величественных тел,
Вернул булат им, острый и блестящий,
Венки на них лавровые воздел.
 
 
Как летний дождь в степи необозримой,
Я напоил иссохшие поля.
В моей душе не гаснет лик любимой —
И этим тоже утешаюсь я.
Не мыслил яму рыть я для соседа,
А тех, кто рыл, клеймил я день и ночь,
Не отнимал у ближних я обеда,
Но сам стремился ближнему помочь.
 
 
И пеньем труб, и громом барабана
Я о любви к собратиям взывал.
Я вдунул душу в тело истукана,
Вложил язык в уста немые скал.
Я изукрасил царственною статью
Любую травку… В эти времена
Поистине небесной благодатью
Была рука моя осенена.
 

₁₈₉₄

ПОЧЕМУ Я СОЗДАН ЧЕЛОВЕКОМ?

Песня

 
Почему я создан человеком?
Почему, исполненный красы,
В сонме туч, в высоком мире неком,
Не рожден я капелькой росы?
Отчего никто меня не мечет
Ни дождем, ни вьюгою с высот?
Чем иным владыка мой излечит
Грудь мою от горя и забот?
 
 
Взял бы он меня к себе обратно
И не разлучался бы со мной,
Чтоб не жить мне в мире безотрадно,
He бороться с горькою судьбой.
И, любуясь солнцем и сверкая,
Плыл бы я в безбрежные края, —
Сверху небо, снизу грудь земная,
Оба вместе – родина моя.
 
 
Как бы любовался я ватагой
Этих гор, взирая с высоты!
Там, моей напитанные влагой,
Поднялись бы вешние цветы.
Отдавал бы сердце молодое
Утром солнцу, вечером луне,
Орошал иссохшую от зноя
Эту степь в родимой стороне.
 
 
Превращенный в снежные кристаллы,
Не грустил бы я и в холода,
Ибо, сверху падая на скалы,
Умирал бы там не навсегда.
Был бы я лишь несколько мгновений
Как бы мертв, а там, глядишь, опять
Возвратился в этот мир весенний,
Чтоб его с улыбкою обнять.
 

₁₉₁₃

ЗАВЕЩАНИЕ

 
Не нужно жаловаться, дети,
На то, что много разных дел
Не довершили мы на свете
И вам оставили в удел.
Увы, наш век был веком чувства,
Мы жили горестью одной,
И не познали мы искусства
Спасенья родины больной.
Неподходящий для геройства
И неподатливый весьма,
Наш век губил живые свойства
Людского сердца и ума.
Бараташвилевский Мерани
Теперь вам грезится опять,
И снова нас томит желание
О судьбах Грузии узнать.
Ужель мой стих, облит слезами,
Погибнет здесь, в родном краю?
О, если б крикнули вы сами
В могилу тесную мою:
«Забудь, поэт, свои печали,
Загробных слез своих не лей:
Сыны Отцов, мы тоже встали
За дело родины своей!»