Текст книги "Поэзия народов СССР XIX – начала XX века"

Автор книги: авторов Коллектив

ДРУЗЬЯМ

 
К испытаньям наготове
Все вперед, друзья, вперед!
Пусть на теле клейма крови
И с чела струится пот!
 
 
Все вперед, друзья! Невзгоды
На пути у нас кругом.
Знамя правды и свободы
В муках гордо пронесем.
 
 
Если кто из нас владыке
Поклонился, подхалим,
Стыд ему, и срам великий,
И презрение таким!
 
 
Пусть, пред сильным пресмыкаясь,
Лижут пятки языком
И смеются, наслаждаясь,
Слыша братьев стон кругом.
 
 
Их, изменников, осудит
Будущего приговор,
Их могилу не забудет
Ни презренье, ни позор.
 
 
Мы, друзья, перед кумиром
Не склонялись никогда.
Битва будет нашим пиром,
И надежда нам – звезда.
 
 
В наше время непогоды
Будь решительным, иди!
Знамя братства и свободы,
Знамя правды впереди!
 

ПРОЩАНИЕ ПРИГОВОРЕННОГО К ССЫЛКЕ

 
Нет у меня здесь пристанища, дома.
Там, куда сослан, их тоже не будет.
Но и на жесткой тюремной соломе
Родины имя звучать во мне будет.
 
 
Здесь у меня сладкой не было жизни.
Там ее тоже не будет. Одна лишь
Будет мечта о далекой отчизне —
Острой тоски неизбывная залежь.
 
 
Буду я помнить всегда содроганья
Родины, злыми врагами казнимой,
Вопли, и крики во сне, и стенанья.
Так написал и поэт о любимой:
 
 
«Родина стала нарядной рабыней».
Ну, так прощай же, мой Кавкасиони,
Ширь Алазани спокойной нашей,
Скал и лесов отраженье в Риони.
 
 
Долы широкие, мощные горы
Я не забуду. Прощай, дорогая!
Вспомню тебя я прекрасной и скорбной,
Раненой мыслью к тебе улетая.
 
 
В утренний час и зарею вечерней
Встретит мечта на горах озаренный
Крест и багрец окровавленных терний —
Встретит Голгофу на Кавкасиони.
 
 
Что же еще, мой цветок? Ты слыхала
Все, что тебе я сказал на прощанье.
Как на груди твоей роза пылала,
Чье мы изведали очарованье!
 
 
Помню ручьев голубых лепетанье,
Рожь золотую и птицу в полете.
Ветер унес мой цветок, и в тумане
Кружится он и увянет в болоте.
 
 
Призрак цветка! Но тебе не зазорно,
Родина, львиное сердце не пряча,
Скрыться, как птица в кустах, когда черный
По небу ворон проносится мрачен.
 
 
Ну, так прощай! Так печально и сиро
Сердце, и скорби оно не избудет,
Что на груди моей родины лира
Петь и звучать уже больше не будет.
 

ПОЛИНЕ ДЕ ВИАРДО[5]5
  Это и следующее стихотворения написаны по-русски.


[Закрыть]

Сонет.

 
И чем одно из них нежнее
В борьбе неравной двух сердец,
Тем неизбежней и вернее,
Любя, страдая, грустно млея,
Оно изноет наконец…
Тютчев
 
 
До смертного конца он был тобою ранен,
Как ваза хрупкая, безмолвно он страдал:
Певец Базарова, великий северянин,
Поклонник вечных грез и вечный твой вассал.
 
 
Волшебный ваш союз так бесподобно странен!
Хотя воздвиг тебе он в грезах пьедестал,
Был день его любви медлительно туманен,
Как вечер матовый средь одиноких скал.
 
 
Судьба недобрая, как дух противоречий,
Рукою дьявольской качает те весы,
На чашах чьих сердца в пустой надежде встречи
Дрожат мучительно, как листья в ночь грозы.
 
 
Он первый изнемог в борьбе невыразимой
И тихо опочил в обители незримой.
 

₁₉₁₅

КОНСТАНТИНУ БАЛЬМОНТУ

 
Всех стран и всех веков тебе подвластны чары,
Ты миром как вином и как загадкой пьян,
Певец мгновения, огнепоклонник ярый,
Влюбленный в тишину и звонкий океан,
 
 
Искатель жемчугов и златорунных стран,
Порою ты дитя, порою викинг старый,
Ты – ослепительный! Достойной нет тиары,
Чтобы венчать тебя, пленительный баян.
 
 
Ты щедро дивные свои рассыпал трели,
Чтоб в звуках сладостных и легких воссоздать
Божественную мощь и пламя Руставели.
 
 
Коня поэзии тебе дано взнуздать.
Летишь на скакуне к своей мечте заветной
Сквозь вихрь, окутанный вуалью огнецветной.
 

₁₉₁₅

ПОТОМСТВУ ЗАВЕЩАЮ

 
Сегодня, как и встарь, моя чужда вам лира,
Для вас еще не пел и петь не стану я.
Отраден нежный звук ликующему миру,
Но только горечью душа звучит моя.
Я для того пою, чья жизнь одета тьмою,
Кто плачет о друзьях, ушедших навсегда:
Пусть он увидит там, за горестной чертою.
Пестро одетые грядущие года!
Я для грядущего пою, и песнь простая
Умолкнет лишь тогда, когда сойду во тьму.
Но я свою мечту потомству завещаю,
Волненье все мое чтоб передать ему.
 

₁₉₀₅

МОРЕ

 
Все море встало и ревет,
Отвесных скал круша изломы,
Вихрь катит в пропасти лавин
Глухие каменные громы.
 
 
Гроза рвет небо пополам,
И дуб над лугом обожженным
Огнем багровым запылал,
Свирепой молнией сраженный.
 
 
Как будто все стихии вдруг
По тайному клокочут знаку —
И как же им не клокотать,
Когда вокруг господство мрака.
 

₁₉₀₆

НАРОДУ

 
Кровь жестоких боев опалила сердца,
Гнет и горе испиты тобой до конца.
 
 
Ты со смертью встречался, отвагой горя.
Слезы высохли. Солью богаты моря…
 
 
Глубоки твои раны, но зорки глаза.
В богатырской груди – не покой и гроза.
 
 
Вижу время твоей исполинской борьбы
Против мрака и жестокосердной судьбы.
 
 
Мне с тобой – ликованье и горе встречать.
Я не стану покоем тебя обольщать.
 
 
Ратный меч удержать я тебе помогу,
Разожгу беспощадные чувства к врагу.
 
 
Сыновьям бескорыстным отвагу вручу.
В прах преграды тяжелой стопой растопчу.
 
 
Мне нельзя до победы с тобой не дожить,
Надо беды осилить и песню сложить.
 
 
Вновь и сызнова счастьем меня напои, —
Никогда родники не иссякнут твои!
 
 
Лишь с тобою в строю моя поступь тверда.
Я пою, защищенный тобой навсегда!
 

₁₉₀₉

МОЕ ЧОНГУРИ

 
Радость и горе народа проникли
В песни чонгури и в них зазвучали,
Стоит коснуться мне струн ненароком,
Как уж окрашена радость печалью.
 
 
Крепко чонгури, хоть ранено даже,
Ранит в ответ оно сердце чужое,
В самой печали рождает надежду,
Веру в грядущее наше большое.
 

₁₉₁₁

НЕЗНАКОМКЕ

 
А когда приходит полночь
И смолкает все земное,
О единственной тоскую,
Мысль одна владеет мною.
 
 
Дух смятенный неустанно
Незнакомку ожидает:
То она со мною рядом,
То она вдали мелькает,
 
 
Ветром, памятью иль тенью,
Сопричастная забвенью!
 
 
Никого не вижу, только
Воля, полная гордыни,
К ней, таинственной, стремится,
Тайно ждет ее и ныне.
 

ДЕВУШКЕ ИЗ НАРОДА

 
Словно темный сад твои ресницы,
и глаза – морские жемчуга,
тонкий стан и шейка голубицы.
Но не этим ты мне дорога.
 
 
Я люблю сильнее год от года,
но не внешний облик сердцу мил —
чудный образ дочери народа
я в тебе навеки полюбил.
 
 
И не только оттого горю я,
что мне сладко на тебя смотреть.
И не верь, что ради поцелуя
я готов безумцем умереть.
 
 
Нет в тебе мечтательности томной,
строги чувства сердца твоего.
И в тебе люблю я образ скромный
дочери народа своего.
 

₁₉₀₇

* * *

 
Синеет небосклон за дальними хребтами,
и месяц ввысь плывет, в дремотные края.
Порой закаплет дождь, фиалка под кустами
опустит голову, свой аромат струя.
 
 
Лукавый ветерок, шаля, колышет травы,
душа любуется закатной полосой;
слезы блаженной блеск – на розе величавой,
на склоны яркие кряж смотрит вековой.
 
 
И соловей поет, цветов любовник нежный,
и горного ручья песнь звонкая слышна;
над лугом небеса сверкают безмятежно, —
покою, радости природа отдана…
 
 
Но величавая мне тягостна картина,
я вдохновением не в силах вторить ей, —
затем, что с детских лет изведал я кручину
и должен слезы лить над родиной моей!
 

₁₉₀₉

ДА БУДУ ТЕБЕ ЩИТОМ!

 
Когда прогневается рок,
и разразится гнев,
и затрубит в огромный рог
угрюмый свой напев,
и враг придет с огнем, с мечом
в родимые края —
прикройся мною, как щитом,
о родина моя!
 

₁₉₀₉

Г. Шлатер. Главный корпус Тартуского университета. 1852–1853

ИЗ АРМЯНСКИХ ПОЭТОВ

ЧЕЛОВЕК, ЛЮБЯЩИЙ СВОЙ НАРОД, ГОВОРИТ ПЕРЕД СВОЕЮ СМЕРТЬЮ

 
Прощайте, прощайте,
Былые дни!
Ты мирскую скорбь
Позабыть реши.
Не плачьте, родные,
Вы не одни:
Только прах сгинет,
Не любовь души.
 
 
По этой стезе
Мы должны пройти
И жизнь через смерть
И покой найти.
Но если я рано
Смерти алкал,
Для пользы народа
Ее искал.
 
 
Но где та мечта,
Что палила огнем,
Что мучила сердце
И ночью и днем?
Вот родине тело
В жертву дано,
Сгниет, увы,
В могиле оно.
 
 
О почестях я
Не вздыхал с тоской.
Не жалел, что славы
Лишен мирской,
Но как перед смертью
Нам не вздыхать?
Ведь тысячи дум
Надо в землю взять!
 
 
Ни длительной жизни
 
 
Я не желал,
 
 
Ни богатств у мира
Я не просил.
Но каждый мой вздох
Мне смертью бывал,
Коль его я народу
Не приносил.
 
 
Лишь за тем желал я
Власти, честей,
Лишь за тем жаждал
Сиянья венца,
Чтобы тысячам тысяч
Несчастных людей
Слезы с глаз стереть,
Облегчить сердца.
 
 
Придите ж сюда,
Меня помяните,
Отца дорогого
Благословите.
За мертвого скажет
Могила моя:
Буду в небе страдать
Все о том же я.
 
 
Был мне мир тюрьмой,
Было солнце тьмой.
Что хотел, того
Не достал рукой.
 
 
Не знает никто, —
Лишь создатель мой, —
С какой я к нему
Припадал мольбой.
 
 
Ах, люди, люди!
Когда ж вы проснетесь
И сердцем к сердцу
Когда ж обернетесь?
Поймите: тогда лишь
Мы рай найдем,
Коль душу народа
И скорбь поймем.
 

ЛУНА, ПРЕКРАСНАЯ ЛУНА!

 
Лампада дивная луна, всевышний сам тебя зажег,
Ты освещаешь ночи путь и отмеряешь ночи срок.
Разверстый глаз кромешной тьмы, висящий на цепи резной,
Ты даришь зрение душе, раскачиваясь надо мной.
Твои лучи из серебра, фитиль из ткани золотой,
Ты искры высыпала в ночь, и стала каждая звездой.
Из чаши светлой льешь в меня ты млеко сладкое, как мед,
Тревогу сковываешь ты, как воды сковывает лед.
Какой же ты была в ту ночь, когда из недр небытия
На небо выкатил господь новорожденную тебя?
Какой же ты была в ту ночь, когда впервые над тобой
Запел о счастье соловей, для страсти созданный судьбой,
Когда напевы полились тебе во след из края в край
Прозрачны, словно горный ключ, благоуханны, словно рай.
Внимать не мог им человек, который не был сотворен,
Но сонмы ангелов святых теряли голову и сон…
А ты скользила по дуге, не зная радостей и бед,
Пока пылающих лучей не протянул тебе рассвет,
Когда ж в багрянце и росе восстал над миром первый день,
От жарких ласк за горизонт ты ускользнула, словно тень…
Эй! Солнце, медленней вставай, ярка лучей твоих игра,
Но дай луне средь темных туч побыть подольше, чем вчера.
Постой, луна, не уходи! Пройди над кручами, луна,
Холодным светом освети все наши пропасти до дна.
Позволь с тобой поговорить, куда еще пойдет поэт,
Когда несчастен он, когда в душе живого места нет?
Не покидай меня, луна! Я знаю – слушать тяжело,
Но ты одна – бальзам сердец, в которых горе проросло.
Ты над Арменией встаешь, но ты не та, что в старину,
Когда счастливый человек лишь у любви бывал в плену
Ты согревала ночь тогда, ласкала воды и цветы.
И смерть не смела посягать на то, чему светила ты.
А ныне глянь на склоны гор, – наш край заброшен и убог
Одни могилы в деревнях и при церквях и у дорог,
Но мир не хочет знать о них, не говорят о них нигде, —
Отцы и деды спят в глухой, нерасторжимой темноте.
 

МЫ – БРАТЬЯ

 
Пусть как один святой напев
Природы голоса поют;
Иль пусть – прекраснейшей из дев
Персты по струнам пробегут;
Все эти песни не звучат
Милее звуков слова: «Брат!»
 
 
Мы – братья! Руку мне подай:
Лишь буря разлучала нас!
В лобзанье братском исчезай
Все зло, что создал рок на час.
Везде, где очи звезд блестят,
Что есть желанней слова: «Брат!»
 
 
Пусть мать седая Айастан
Друг с другом видит сыновей
И боль целит глубоких ран
Слезами сладкими очей!
Везде, где звезд огни горят,
Что есть прекрасней слова: «Брат!»
 
 
Мы прежде шли путем одним…
Мечты – вновь вместе быть – зовут!
Печаль и радость съединим,
И плодотворен будет труд!
Везде, где звезд нетленен ряд,
Что есть священней слова: «Брат!»
 
 
Ах! Вместе сеять, вместе жать,
И вместе лить на нивах пот,
И жатву блага собирать.
Твой, твой расцвет, родной народ!
Какие ж звуки прозвучат
Милей желанных звуков: «Брат!»
 

СВОБОДА

 
Когда в меня вдохнул господь
Дыхание свое
И в темный прах, в земную плоть,
Ворвалось бытие, —
 
 
Младенец, ручки я тянул,
Хотя был слаб и мал,
Но бессознательно одну
Свободу обнимал.
 
 
И запеленутый, со сна
Кричал я что ни ночь,
И мать будил, но и она
Не знала, чем помочь.
 
 
Освободи от кожуры,
Распеленай дитя!
Мне кажется, что с той поры
Люблю свободу я.
 
 
И детский лепет день от дня
Был чище и складней,
И тешилась моя родня,
Что голос внятен ей.
 
 
Но не «отец», произнесло
Дитя в тот ранний миг,
«Свобода» – вот начало слов
Младенческих моих.
 
 
«Свобода! – вторил с высоты
Неодолимый рок. —
Ее отныне рекрут ты,
Хотя и одинок.
 
 
И в терниях грядущий путь.
И если твой кумир
Она, то завтра, не забудь,
Увидишь тесным мир!»
 
 
Свобода! – и пускай враги
Ждут, гибелью грозя!
Пускай огонь, пускай ни зги,
Пускай ревет гроза!
 
 
До висельничного столба
Я руки к ней тяну,
Свободу милую любя,
Одну ее, одну!
 

ХУДОЖНИК

 
Взор вперив без слов, с тайной на челе,
Юноша, куда мыслью ты влеком?
Кисти пред тобой, краски на столе…
Что же ты стоишь молча пред холстом?
 
 
Обрати глаза, оглянись вокруг:
Ведь смеется чернь над трудом твоим!
Милый! Разгони сладостный недуг,
Отомсти хоть раз, пробудившись, им!
 
 
Но прощаешь ты все в душе своей,
Ропотом мирским дух твой не смущен.
Вдруг в глазах твоих вспыхнул блеск огней,
Сердце быстро бьет, весь ты опьянен.
 
 
Кисти ты схватил, в краску обмакнул,
К жизни пробудил кистью полотно:
В таинствах небес думой потонул,
Тайное другим – знать тебе дано.
 
 
Ненависть, любовь, гнев и блеск ума
Ты, взмахнув рукой, полотну даешь;
Все, пред чем и речь мудреца нема,
Красками без слов ты воссоздаешь.
 
 
Изумлен народ, прибежал, стоит.
На твою мечту глядя чрез порог,
Преклоняясь ниц, фимиам кадит.
Голосом одним вопит: «Вот – наш бог!»
 
 
Ах, за подвиг свой ты не жди наград!
Несколько монет бросят пред тобой,
В свой убогий дом ты пойдешь назад…
Но картине быть в раме дорогой!
 

ЦИЦЕРНАК

 
Цицернак, цицернак,
Гость пернатых ватаг,
Ты куда же летишь,
За зигзагом зигзаг?
 
 
Чрез поля, чрез овраг
Мчись в родной Аштарак
И под кровлей родной
Свей гнездо, цицернак!
 
 
Там, далеко, с тоской,
Мой отец, весь седой,
Сына милого ждет
С каждой новой зарей.
 
 
Мой привет в этот дом
Передай перед сном
И скажи: «Ах, старик,
Плачь о сыне своем!»
 
 
Расскажи, сколько бед
Я терплю много лет;
Что все дни я в слезах,
Что полжизни уж нет.
 
 
Для меня небосклон
От зари затемнен,
На глаза мои в ночь
Не спускается сон.
 
 
Ах, без пользы вдали
Силы сердца ушли.
Я – красивый цветок
Без родимой земли.
 
 
Улетай, цицернак!
За зигзагом зигзаг,
Мчись к армянской земле,
В мой родной Аштарак!
 

ПРЯЛКА

 
Прялка, ты вертись, вертись,
Белую кудель пряди,
Нитка толстая тянись:
Нужд немало впереди!
 
 
Масла я влила в ушки,
Прикрепила рукоять;
Ну, пряди, пряди мотки,
Двигай крыльями опять!
 
 
Прялка, ты вертись, вертись,
Колесо свое вращай,
Нитка толстая тянись,
Веретена оплетай!
 
 
Тиграник мой к пастуху
Ходит в поле босиком,
Габриэл продал чуху,
Плачет ночью, плачет днем.
 
 
Прялка, ты вертись, вертись,
Белую кудель пряди,
Нитка толстая тянись:
Нужд немало впереди!
 
 
Ни мешка нет, ни ремня,
Ни веревки, ни сумы;
Не бывало прежде дня,
Чтобы так нищали мы!
 
 
Ах, невестой я ткала
И паласы и ковры;
Замуж вышла – продала
Даже войлок с той поры!
 
 
Красный день мой почернел,
Тот пришел, кто в долг давал
С черным сердцем, что хотел,
Все унес, все отобрал.
 
 
Прялка, ты вертись, вертись,
Белую кудель пряди,
Нитка толстая тянись:
Нужд немало впереди!
 

СОН

 
Я голос матери слыхал,
Мне в сердце сладко лился он.
Вставал рассвет беспечно ал,
Но это был всего лишь сон.
 
 
Журчал за домом ручеек
И под хрустальный перезвон
Катил жемчужины у ног…
Ах, это был всего лишь сон.
 
 
Вернулись детство и покой
Под колыбельный древний стон…
Припал я к матери щекой,
Но это был всего лишь сон.
 
 
Она мне вытерла глаза,
Платком знакомым с тех времен,
Но за слезой текла слеза…
Как жаль, что это был лишь сон.
 

МОЯ СКОРБЬ

 
Я не о том скорблю, что, в жажде сновидений,
Источник дум иссякшим я нашел,
Что прежде времени мой нерасцветший гений
Сломился и поблек под гнетом тяжких зол;
 
 
И не согрел никто горячим поцелуем
Ни бледных уст моих, ни бледного чела;
И счастья не познав, любовью не волнуем,
Смотри: уж предо мной зияет смерти мгла…
 
 
И не о том скорблю, что нежное созданье
Букет из красоты, улыбки и огня,
Не усладит мое последнее страданье,
Лучом своей любви не озарит меня…
 
 
Я не о том скорблю… Нет, родине несчастной —
Все помыслы мои… О ней моя печаль!
Не в силах ей помочь, томясь тоской напрасной,
Безвестно умереть, – о, как мне жаль, как жаль!
 

РОПОТЫ

 
Прощайте, бог и солнце, – мир лучей,
Горящий знойно над душой моей!
Собой умножу в небесах огни.
Что звезды? Не проклятье ли они
Несчастных, неповинных душ, чело
Браздящих небо горько и светло?
О, ружья огненные бога, вы —
Основы молний, перлы синевы!
 
 
Что я сказал? Испепели меня,
Разбей, о боже! Атом жалкий, я
Осмелился стремиться к небесам!
Желал взнестись к божественным огням!
Молюсь тебе, о боже, в дрожи мук,
Цветение и луч, волна и звук,
О, снявший розу с моего чела,
Огонь – с очей, с уст – трепет, блеск – с крыла!
Ты сердцу вздохи дал и взорам – тьму!
Сказал, что в смерти я тебя пойму.
За гробом – жизнь; о, верю, для меня
Ты сохранил молитв, цветов, огня!
И если мне исчезнуть суждено,
Беззвучно, безответно пасть на дно, —
Дай бледной молнией теперь же стать,
Над именем твоим, восстав, кричать,
Что ты «бог мести», впиться в грудь твою
Проклятием, подобно острию!
Ах, я дрожу, я бледен, я заклят,
Во мне вся внутренность кипит, как ад…
Меж стонов кипарисов черный вздох,
Я – лист осенний, что поблек, иссох.
Мне искру дайте, искру, чтобы жить!
Как после грез холодный гроб взлюбить?
О боже, как судьба моя черна!
Могильной сажей вписана она.
О, влей хоть каплю пламени в нее!
Я жить хочу, хочу любить еще…
Мне в душу падайте, огни небес,
Чтоб ваш любовник горестный воскрес!
 
 
Весна челу ни розы не дает,
Ни луч с небес улыбкой не скользнет.
Ночь – гроб мой; звезды – факелы; уныл,
Блуждает месяц, плача, средь могил.
Для тех, над кем никто не сронит слез,
Ты этот месяц в небеса вознес.
Кто к смерти близки, все же нужны тем
Сначала – жизнь и плакальщик затем.
Писали тщетно звезды мне: «Любовь!»,
Пел тщетно соловей: «Люби же вновь!»,
Твердили тщетно ветры о любви,
И отражали ясный лик ручьи!
Напрасно лес при мне был молчалив,
Молчали листья, тайну затаив,
Чтоб не смутить мечты святой моей,
Напрасно я всегда мечтал о ней,
Напрасно вы, весенние цветы,
Струили ладан на мои мечты!
Нет, все смеялось в злобе торжества,
И этот мир – насмешка божества!
 

МОЯ СМЕРТЬ

 
Если ангел смерти придет за мной,
Милосердный меч обнажив,
Отделится от тела душа, скорбя,
И, однако, я буду жив.
 
 
Если брат надо мною свечу зажжет,
Пальцем веки мои смежив,
Не сощурю я глаз на огонь свечи,
И, однако, я буду жив.
 
 
Если саван окутает плоть мою,
Все минувшее отрешив,
Я не споря улягусь в своем гробу,
И, однако, я буду шив.
 
 
Если смерти жестокой гремучий смех
Хлынет, жалобы заглушив,
В божий храм на руках отнесут меня,
И, однако, я буду жив.
 
 
Если клир черноризный служить начнет,
Всех молитвой заворожив,
Будут свечи и ладан и чей-то плач,
И, однако, я буду жив.
 
 
Если памятник мне возведут друзья,
Боль былую разворошив,
Не смогу я сказать благодарных слов,
И, однако, я буду жив.
 
 
Лишь когда обо мне позабудут все,
Покосится крест на ветру,
И могила терновником зарастет, —
Я покину мир, я умру.
 

ОЗЕРО

 
Чем возмущен твоих вод покой?
Кто пробудил твой гнев?
Быть может, смотрелась в тебя с тоской
Прекраснейшая из дев?
 
 
А может, влюбилась волна твоя
В небес голубой кристалл,
И те облака, что недавно я
Клочками пены считал.
 
 
Меж нами завяжется дружбы нить,
Гордынею не греши.
Подобно тебе я хочу любить,
Молчать и мечтать в тиши.
 
 
Росинок своих не считаешь ты,
Как слез не считаю я,
Камнями изранена грудь воды,
Бездушием грудь моя.
 
 
Но пусть даже небо само теперь
Стряхнет в тебя звезд огни,
Останусь богаче я, хочешь верь,
А хочешь, в сердце взгляни.
 
 
Там ясные луны не гаснут днем,
Не вянут зимой цветы,
И стайки моих облаков дождем
Моей не мутят воды.
 
 
И все же к тебе я иду, как сын,
Ведь даже рукам ветров
Не дашь ты коснуться своих глубин,
Где мне приготовлен кров.
 
 
У женщин любви я найти не смог, —
Сказала одна: «Певец!»
Сказала другая: «Больной щенок!»
А третия: «Не жилец!»
 
 
Никто никому не шепнул: «Как знать
А вдруг, обретя любовь,
Здоровым, красивым и сильным стать
Сумеет бедняга вновь».
 
 
Никто никому не шепнул: «Бог весть
Что гибнет в его огне,
Спасти бы стихи, пока время есть…»
И вот, лишь зола во мне…
 
 
Недаром смущен твоих вод покой, —
Ты гневно не без причин,
Глядится в твою глубину с тоской
Несчастнейший из мужчин.
 

ЦАРЬ АРТАВАЗД

Легенда

 
Бей молотом по наковальне, кузнец!
Бей молотом: звенья да крепнут цепей!
Врага ненавистного звенья цепей!
Бей молотом по наковальне, кузнец!
 
 
Угрюмые тучи пришли, собрались,
Седого Масиса чело облекли.
И буря ревет, словно звери сошлись,
Свистит, стонет, буйствует ветер вдали.
 
 
Бей молотом! Ну! Дикий рев повтори,
Ужасные вопли из бездны звучат,
И молния блещет со взоров царя,
И искры от гнева высоко летят!
 
 
Он, мстительный, хочет вернуться опять,
Чтоб яд смертоносный страданий своих
По лону земли без конца разливать,
Но крепко он стиснут в цепях роковых.
 
 
Пусть верные псы те оковы грызут,
Грызут беспрестанно оковы царя, —
Страданья твои, Артавазд, не пройдут, —
Последняя в мире – далеко заря!
 
 
Твоей обессиленной злобы порыв
Под молотом нашим опять упадет!
Мы верим: наш край еще будет счастлив
И грешный народ еще благо найдет!
 
 
Но, если будем подобны камням,
Расслышать не сможем призывов души, —
Спасенья купель не откроется нам:
Наш молот тогда, Артавазд, сокруши!
 
 
Когда перестанем мы молотом бить,
Вы, псы, разгрызите железо оков:
Пора наступила – царя отпустить,
Он ринется в мир, и жесток и суров…
 
 
Но нет! Не пришла роковая пора!
Нам с нового неба затеплился свет!
То – радуги в семь переливов игра:
Свободной и светлой судьбины завет!
 
 
Бей молотом, бей неустанно, кузнец!
Бей молотом: звенья да крепнут цепей!
Царя ненавистного тяжесть цепей!
Бей молотом по наковальне, кузнец!
 

₁₈₈₇

ПЕВЦУ

 
Пусть прелесть песенных созвучий,
Родившись в глубине сердечной,
Своей гармонией певучей
Разбудит дремлющих беспечно.
 
 
Зажги в нас пламень благородный
Больших страстей, большого чувства
И мы поклонимся свободной,
Бессмертной правоте искусства.
 

₁₈₈₇

* * *

 
Не забывай, певец, о верной лире,
Не дай умолкнуть струнам золотым,
Пускай их звон разносится все шире,
Пусть будет он в веках незаглушим.
 
 
Пусть лира славит добрые деянья
И подвиги, не ждущие венца,
Пусть голосом любви и состраданья
Воспламеняет чистые сердца.
 
 
И как зима дыханьем ветра злого
Не в силах задержать приход весны,
Так жгучей правоте прямого слова
Ни клевета, ни злоба не страшны.
 

₁₈₈₇

* * *

 
Прощайте, солнце и весна,
Ковер цветочный благовонный,
Реки журчащая волна
И зеленеющие склоны.
 
 
Прощайте, дни любви благой,
Улыбка ангельская девы,
И наслажденья, и покой,
И юности моей напевы.
 
 
Любовь я бедным отдаю.
Их скорбь и плач близки мне стали.
Настроил лиру я свою,
Чтоб петь страданьям и печали.
 

₁₈₈₇

С. ШАXАЗИЗУ

 
Ночь нависла, как густой туман.
Просвета нет во мраке этом черном.
Страдала в рабстве родина армян,
Главу склоняя под ярмом позорным.
 
 
От стольких ран сердца кровоточат, —
Хотя бы слово услыхать участья!
И лишь невежда, лишь глупец был рад,
Что небеса заткала мгла ненастья.
 
 
Но сыновей достойных искони
Имела мать Армения: как пламя,
Подняли знамя разума они,
Тьму разорвали сильными руками.
 
 
Все фарисеи побледнели вдруг,
В испуге замолчали лжепророки,
Когда раздался юной лиры звук,
Предвозвестивший возрожденья сроки.
 
 
Ты отдал струнам жар свой молодой,
Охваченный заботой благородной,
Оплакивал судьбу страны родной,
Скорбел душой об участи народной.
 
 
Любовь и братство, знание и свет
Ты проповедовал горячим словом,
Всем, кто изнемогал под ношей бед,
Опорою ты был в бою суровом.
 
 
Ты в нас надежду сладкую вселил,
Что недалек желанный час рассвета,
Певец, ты страстно родину любил,
И слава вечная тебе за это!
 

₁₈₈₇

* * *

 
Дорогая, усни! Сладкий сон призови,
Чтобы очи сомкнуть у меня на груди.
Полнозвучной волной песнопений любви
Очарованный слух до зари услади.
 
 
Благовонными розами я уберу
Твои кудри и грудь, колыбель всех отрад.
Спи, царица моя, спи, пока поутру
Стаи радостных птиц в небеса не взлетят.
 
 
И едва только золото первых лучей
Заиграет, горя, над твоей головой,
Пусть разбудит тебя голос страсти моей —
На багряных губах поцелуй огневой.
 

₁₈₉₁

* * *

 
Ты веками, о родина, слезы лила,
Кровь сочится из раны твоей и сейчас,
Тайну страшную мук ты в душе берегла
От чужих, от сухих, от не плачущих глаз.
 
 
Ты, безмолвна, родная, как темная ночь.
Ты, как путник, тревожно взираешь кругом:
Неужели звезде загореться невмочь?
Неужели не грянет живительный гром,
 
 
И гроза не осветит твои пустыри,
И твой гений не вспомнит о скорбной земле,
И улыбкою мира, яснее зари,
Не зардеет лицо твое в утренней мгле?
 
 
Ждешь ли ты, чтобы в смертном твоем забытьи
Грохот неба раздался, завыл ураган,
Стали озером крови ущелья твои
И забыла ты ужас бесчисленных ран?
 
 
Или будешь по самый свой час роковой
Дни глухие влачить, как влачила и встарь,
Чтоб, еще не умершей, уже не живой,
Обагрить своей кровью насилья алтарь?
 

₁₈₉₆

* * *

 
Один, всегда один, я счастлив тем!
Я полон ликованьем неземным,
Живу я вольно юным сердцем всем,
И каждый миг считаю я своим.
 
 
Вдали от шума вздорной суеты
Свободен я от мелочных страстей,
Ласкаю сокровенные мечты,
Страдаю без сочувственных речей.
 
 
С восторгом тем, что высказать нельзя,
Хочу, мечты захвачен высотой,
Как облако чистейшее, скользя,
Рассеяться в бездонной сини той.
 
 
Как снег вершин, истаяв, в синеву
Скользить хотел бы струйкой ручейка,
Пройти, лугов чуть шевеля траву,
Как легкое дыханье ветерка.
 
 
Иль, как от страсти потерявший речь,
В объятьях, нежных сжатый горячо,
На грудь земли на теплую прилечь,
Заснуть навек, не помня ни о чем.
 

₁₉₁₁