Текст книги "Поэзия народов СССР XIX – начала XX века"

Автор книги: авторов Коллектив

* * *

 
Повей, ветер, в край родимый,
Где расстался я с любимой,
Где оставил черны очи…
Повей, ветер, с полуночи!
 
 
На родимой Украине
Хатка белая в долине;
А в той хатке – там отрада,
Там отрада – моя лада…
 
 
Повей, ветер, прежде солнца,
Прежде солнца, у оконца:
У оконца спит на воле,
Спит на воле моя доля.
 
 
Повей, ветер, с лаской прежней,
Над румяной щечкой нежной;
Над той щечкой наклонися,
Спит ли милая – вглядися.
 
 
Если спит, не пробудилась,
Ты напомни, с кем любилась,
С кем любилась, целовалась,
В любви вечной признавалась.
 
 
Если сердце встрепенется,
Если милая проснется
И в тоске вздохнет сильнее, —
Возвращайся поскорее!
 
 
А уж если позабыла
И другого полюбила,
То развейся по долине,
По родимой Украине.
 
 
Ветер веет, ветер веет,
Сердце тужит, сердце млеет,
Ветер веет, повевает —
А назад не прилетает.
 

₁₈₅₆

ДЯДЮШКЕ ПРОХОРУ,КУЗНЕЦУ

(Отрывок)

 
Не знаешь ты горя,
Не ведаешь вздохов,
Счастливец ты, право,
Наш дядюшка Прохор!
 
 
Железо пудами
Большими считаешь,
Сидишь у оконца,
Все думку гадаешь.
 
 
Все думаешь думку,
В заботе немалой:
Как выковать людям
Брусок небывалый?
 
 
И вмиг твои хлопцы
Угля насыпают,
Большими мехами
Огонь раздувают.
 
 
Горит черный уголь,
Пылает не быстро,
Железо калится,
Рассыпало искры.
 
 
Железо взбелело —
Клещами подцепишь,
На сталь наковальни
Кидаешь и клеплешь!
 
 
Готова работа,
И нечего охать…
Счастливец ты, право,
Наш дядюшка Прохор!
 

1857

СЛАВНО ТОРГОВАЛОСЬ

 
В Киеве или в Полтаве,
Может, и в столице,
Меж торговыми рядами
Шел чумак с мазницей.
 
 
В лавках серебро и злато,
Глазу больно даже,
А он спрашивает: «Нет ли
Дегтю на продажу?»
 
 
Со смеху сидельцы-дурни
Так и помирают!
А чумак еще богаче
Лавку выбирает.
 
 
В самой пышной лавке двое
Купчиков сидело.
И туда чумак заходит
С мазницею смело,
 
 
Говорит степенно: «Люди
Добрые, здорово!»
А затем уже про деготь
Спрашивает снова.
 
 
«Нету дегтя! – закричали
Шельмы и смеются: —
В нашей лавке только дурни
Одни продаются!»
 
 
А чумак им: «Чтоб не сглазить,
Славно торговалось,
Если вас, таких пригожих,
Только два осталось!»
 

₁₈₅₇

ПОЧЕМ ДУРНИ?

 
«Где же нынче побывал ты,
Расскажи мне, Ваня!»
«Где я только не был! Всюду
Побывал я, пане!
 
 
Был в Адесте, и в Вендорах,
В Ромнах, и в Полтаве,
Понаведался и в Киев,
Бывал и в Варшаве».
 
 
«А почем, скажи мне, Ваня,
Дурни продаются?»
«Да смотря еще какие
Дурни попадутся!
 
 
Дурень-пан – цена дороже:
Всё же уважают.
Ну, а мужика, понятно,
Задарма спускают…»
 

₁₈₅₇

ДАЛЕКО ЛИ ДО КИЕВА?

 
Спрашивают как-то хлопца
Дорожные люди:
«Сколько верст, скажи, любезный,
До Киева будет?»
 
 
«Да вот так: еще намедни
Было восемнадцать,
А теперь, – говорит хлопец, —
Считаем семнадцать…»
 
 
«Что ж, любезный, за причина
С вами приключилась?»
«Да причина не причина:
Верста повалилась!»
 

₁₈₅₈

СВЕЧКА

 
Свечечку купил купец,
Подает другому
И вдогонку говорит:
«Сергею святому».
 
 
А сосед-то глуховат,
Подает другому
И вдогонку говорит:
«Андрею святому».
 
 
Пошла свечка по рукам,
Купец наблюдает:
Вот и староста вперед
С нею выступает.
 
 
Да к Андрею и пошел!
Купец как взовьется:
Всех толкает и вперед
Собакою рвется!
 
 
«Ты какому, – заорал, —
Лепишь дуралею?
Не энтому, говорят!
Говорят, Сергею!»
 

₁₈₅₉

* * *

 
Ой, пойду я во садочек, где растет калина,
Где шелками вышивает милая дивчина.
Погляжу я на калину – она расцветает,
Погляжу я на дивчину – она обнимает.
 
 
Только нынче та калина листья обронила;
Только нынче та дивчина меня разлюбила.
Та же самая калина, да не расцветает,
Та же самая дивчина, да не обнимает.
 
 
Проберусь я во садочек, чуть забрезжит утро,
Может, выйдет дорогая поглядеть на руту?
Выходила дорогая, к руте подходила,
Все цветы пообрывала, по воде пустила.
 
 
Та же рута, как и прежде, но уже без цвета;
Те ж в душе моей надежды, только без ответа.
Руту вырвал бы я с корнем, да душой отходчив,
Память вырвал бы из сердца, да не хватит мочи.
 
 
Проберусь я во садочек, встану под оконцем,
Может, выглянет дивчина на восходе солнца?
Нет, не глянула дивчина, дремлет-почивает
Да другого дорогого к сердцу прижимает.
 
 
Те же очи, те же брови, да не то обличье,
Та ж краса приворожила, только не девичья…
Прострелил бы вас стрелою, да легка расправа,
Положил бы спать навеки, только жаль вас стало.
 

₁₈₅₉

* * *

 
Пусто, голо мое поле,
Где ж вы, ясные цветы?
Поосыпались, как звезды
С поднебесной высоты!
Даже гибкий стебелек
На сухую землю лег.
 
 
Вы как детки мне, цветочки!
Выйду, гляну я на вас,
Кровь отхлынет, сердце стынет,
Что цвели вы только раз.
Лишь успели расцвести —
Тут вас горький час настиг.
 
 
Вас не пчелка иссушила,
Как приникшее дитя, —
А жарою, духотою
Извела судьба шутя.
Иссушила, извела
И слезы не пролила.
 
 
Вас красавица девица
Не срывала на венок —
Обрывали, зарывали
Ветры буйные в песок!
На весь мир, на весь свет
Раскидали белый цвет.
 
 
Ох, судьба моя, судьбина!
Ты верни мои цветы,
Словно звездочки – лампадки
В синем небе засвети!
Чудесам не бывать —
Злой тоски не миновать.
 

ПОКЛОН

 
По горе да по высокой трилистник простлался;
Там с девицей белолицей казак попрощался.
Поклонился казачина с коня вороного:
Ты попомни, моя радость, меня молодого!
 
 
Раным-рано в воскресенье дева умывалась
И рукою и косою щечки утирала,
Утирала свои щечки, утирала часто:
Нету милого со мною, не с кем повстречаться!
 
 
Не плачь, радость, не плачь, сердце, не томись тоскою,
Повстречался я надолго, только не с тобою,
Повстречался я, как видно, со своею долей:
Насыпали надо мною курган в чистом поле.
 

₁₈₆₂

ВЕЧЕРОМ

 
Кони воду пьют в Дунае,
А я сохну-изнываю:
Кони, кони белогривы!
Отчего я несчастливый?
 
 
Отчего я несчастливый?
Или с виду некрасивый?
Иль палаш мой затупился,
Что я с горем обручился?
 
 
Солнце светлое садится —
Добрым людям спать ложиться,
Ну, а мне довольно чести
Ночевать с конями вместе.
 
 
Ночь печалюсь и другую…
Не прогнать кручину злую.
Гой, вы, кони, кони-други,
Будьте вы хоть мне, как слуги!
 
 
Будьте вы хоть мне, как братья!
Стану в винах вас купать я,
Стану медом вас поить я,
Лишь от горя унесите.
 
 
Унесите в ту сторонку,
Где в тени калины тонкой
Прислонилась хата к тыну —
Там живет краса-дивчина.
 
 
Выйди, выйди, моя зорька,
Без тебя на свете горько!..
Кони, кони белогривы,
Отчего я несчастливый?
 

₁₈₆₂

СЕСТРА

 
Не в лесу кукушка затужила,
Не над лугом пташка голосила —
То сестра письмо писала,
На чужбину посылала,
Со слезами брата заклинала:
 
 
«Ненаглядный, где ты, сокол, сгинул?
На кого сестру свою покинул?
Я кукушкою летаю,
Призываю-заклинаю:
Брат, вернись, в разлуке погибаю!»
 
 
«Ой, сестричка, рута луговая!
Как вернуться мне к тебе, не знаю, —
Через леса дремучие,
Через реки текучие,
Через степи-пески горючие?»
 
 
«Ты лети, как лебедь, над Дунаем,
Над степями – быстрым горностаем,
А на мое на крылечко —
Соколом быстрокрылым,
А голубем – на мое сердечко!»
 
 
«Ой, лечу семь дней я, поспешаю,
На порог сестрицы прилетаю;
Прилетел – сестрички нету,
Зову – нет на зов ответа, —
Ой, должно быть, нет сестры на свете!
 
 
За какой пошла, сестра, бедою,
Что ты сделала, сестра, с собою?»
«Братик милый, почиваю,
Надо мной – земля сырая,
Тебя, милый, в гости поджидаю!»
 

₁₈₆₂

СВЯТАЯ ДЕВА, РАДУЙСЯ, МАРИЯ!

 
В лазурном море солнце утопает
И луч багряный, точно кровь, роняет
По всей округе и в края иные, —
А там кукушки чуть приметно пенье,
И колокольчик зазвенел в селенье.
И с ветром шелесты летят лесные:
Святая дева, радуйся, Мария!
 
 
Святая дева, радуйся, Мария!
Вот молодой солдат среди поляны:
Лицо как мел, струится кровь из раны,
Расстрелян за провинности чужие…
Товарищи ему могилу рыли
И отдыхать беднягу положили;
Уж не прошепчет он слова простые:
Святая дева, радуйся, Мария!
 
 
Святая дева, радуйся, Мария!
Вот мать-солдатка, под чужим забором,
Младенца держит, смотрит скорбным взором,
И льются, льются слезы огневые…
Нет, и не плачет, не рыдает тяжко —
Поникла головой, молчит бедняжка,
А с неба смотрят звезды золотые…
Святая дева, радуйся, Мария!
 
 
Святая дева, радуйся, Мария!
Вот без отца, без матери мальчонка
Один блуждает, – все в пыли ножонки,
Глаза слезятся робкие, больные…
Несмело постучался в чью-то хату —
Хозяин гонит прочь его, богатый,
И гонятся за ним собаки злые…
Святая дева, радуйся, Мария!
 
 
Святая дева, радуйся, Мария!
Я не могу… Во мне душа живая,
Я вижу все, я слышу все и знаю
Все, что творится в мире не впервые!
Когда же в гроб мое положат тело,
Чтобы оно в сырой земле истлело,
Там, где смолкают ропоты людские,
Святая дева, радуйся, Мария!
 

₁₈₆₂

РЕКРУТ

 
Стоял раз в карауле он
В цесарском дворце,
Нарядный, умытый,
Как гусь на воде;
Умылся-то слезами он —
Никто не слыхал —
Оперся на ружье свое
Да вдруг задремал.
 
 
Оперся на ружье свое
В цесарском дворце
И видит сон, что ходит он
По синей горе,
Расчесывает кудри,
Кудри свои вьет…
«Что писем нет от матушки,
Жива ли еще?…»
 
 
«Ой, рада бы, сыночек мой,
Письмо написать, —
Землей меня засыпали,
И силы нет встать;
Нет силушки, соколик, —
Лежу в глубине,
Сырой земли насыпали
На руки мне».
 
 
Ему в дворце у цесаря
Еще бы снился сон,
Да грянул в церкви колокол,
И очнулся он;
И вытер он лицо свое,
Взглянул на белый свет…
Кровь алая на мраморе,
А рекрута нет.
 

₁₈₆₂

ДЕЗЕРТИР

 
За столик к свету слабому присел он и читал,
Запутанные буковки прилежно разбирал.
Запутанные буковки, листочек небольшой…
И – уронил головушку, охваченный тоской.
«Старушка мать несчастная пишет мне сама,
Что там зима ненастная, жестокая зима.
И некому ей, старенькой, наколоть дровец,
Ведь сын ее единственный – цесарский стрелец».
И он взметнулся пламенем, как птица, полетел,
Так быстро, что догнать его и ветер не сумел.
Летел с такою силою, чтобы в краю родном
Спасти старушку милую, согреть родимый дом.
 

₁₈₆₂

В ВЕРОНЕ

Песня

 
Как в Вероне, при воротах крепостных,
Трое рекрутов стояло молодых;
Там стояли, меж собою толковали:
Эх, когда бы эти стены да пропали!
Не так стены крепостные, как ворота:
Мать-старуха истомилась от заботы.
 
 
Не плачь, мама, ты не плачь, моя мамуся,
На богатое убранство полюбуйся:
Дали саблю, дали куртку – нарядиться,
Пить захочешь – кровь потоками струится.
А не пить, не пропивать – гулять на воле,
Разгуляйся в чистом поле на раздолье!
 
 
Стоит рекрут молодой на карауле,
Смотрит – крыльями три сокола взмахнули.
Где вы, соколы, где, быстрые, гуляли?
В чистом поле на раздолье пировали;
Там лежат для нас готовые гостинцы:
Всё солдаты молодые, буковинцы.
 

₁₈₆₂

ГУЦУЛКИ

 
Ой, пирую, ой, гуляю – ничего не знаю,
А уж мне охапки прутьев в роще нарезают;
А уж мне готовы прутья – просекать до кости,
Чтобы не ходил я больше к моей милой в гости.
 
 
Ой, пирую, ой, гуляю – и нету мне дела,
Что в оковы наряжаться времечко приспело;
А готовы мне оковы – вовсе не безделка, —
Чтобы не ходил я больше на те посиделки.
 
 
Что ж, готовьте мне оковы, надевайте с ходу,
У меня-то побратимы – хорошего роду,
Не дадут мне гнить бесславно у мадьяра в ямке,
А достойно похоронят во Львове на Замке.
 
 
Так срубите, паны-братья, срубите кедрину,
Да вытешите сабельками дружку домовину,
Да вытешите сабельками из турецкой стали,
Чтобы меня, молодого, люди поминали.
 
 
Чтобы люди поминали, девушки любили,
Чтоб кедровый гроб широким ковриком накрыли;
Ой, ковриком пребогатым, голубого цвета,
Чтобы не завидно было мне белого света!
 

₁₈₆₂

НИВА

 
Долго ль мне бродить по свету,
У чужих просить совета,
Долго ль ожидать придется, —
Мол, Галичина проснется?
Лучше встану сам пораньше
И пойду своей дорогой, —
Плуг возьму, волов упряжку,
Вспашу горы и долину,
Вспашу нашу Буковину,
Как наш Тарас, как мой батько
Научил пахать когда-то;
И любовь и веру ныне
Посею на Буковине.
 
 
Уроди нам, русский боже,
Пшеницу как надо!
Зеленей, родная нива, —
Мне, певцу, отрада!
Чтоб вязался колос в колос
На полном раздолье,
Чтоб взросли на Буковине
Правда, вера, воля!
А я пойду – по палатам
Да по нищим хатам,
Может, где и повстречаюсь
Со жнецом-собратом.
Жните, жните, жнецы мои,
Да хвалите долю,
Что смогли собрать пшеницу
На собственном поле.
Что не пойдем батраками
Нищими проситься
В чужой край, да к чужим людям
За чашку пшеницы.
Уж не пойдем, жнецы мои!
Наш батько любимый
Научил нас пахать землю,
Ходить за родимой.
…
Теперь уже знаем…
Жните, жните, жнецы мои,
А я – запеваю.
 
 
Вот я запеваю родимому краю,
Пускай моя песня далеко несется:
От Черной Горы до Днепра, до Дуная
Взойди, моя песня, как травы на солнце!
Пусть перьями шляпы украсят сельчане,
Пусть девушки наши в венки уберутся,
Пускай не твердят нам, что мы бесталанны,
И слезы кровавые – больше не льются…
Сверкай, моя песня, рассыпься лучами,
Сияй, осушая кровавые раны…
Звучи и сверкай, словно яркое пламя,
Развеивай черные вражьи обманы.
 
 
Так звучи же, моя песня,
Звучи, не смущайся!
Где родное встретишь сердце,
Там и поселяйся!
Точно голубок с голубкой
Под кровлей тесовой
Поселяйся, моя песня!
 

₁₈₆₃

МОЙ САРДАК

 
Старый дедовский сардак мой,
Серый, долгополый,
Век тебя не постыжусь я
В жизни невеселой.
 
 
Ты всегда готов полою
Слезы утереть мне —
И за то не отрекусь я
От тебя до смерти!
 

₁₈₆₃

ГДЕ СЧАСТЬЕ?

 
Ты дома молотил горох,
А я скитался, брат мой милый,
За счастьем гнался что есть силы;
В Валахию закинул бог
Да за Тирольские отроги…
Отбил давно в скитаньях ноги,
Но всё дела, как прежде, плохи…
А счастье, видно, спит в горохе.
 

ВЫЙДИ!..

 
Ночка-то, ночка, луной озаренная!
Ну, хоть иголки сбирай.
Милая, выйди, трудом истомленная,
В роще со мной погуляй.
 
 
Сядем с тобой под калиной ветвистою —
И над панами я пан!
Глянь, моя рыбка, – волной серебристою
Ходит над полем туман.
 
 
Роща в сиянии звездном красуется,
То ль замечталась, то ль спит;
Только листва на осине волнуется,
Тихо от жажды дрожит.
 
 
Небо усыпано звездами, – господи,
Всюду такая краса!
Под тополями жемчужного россыпью
Дивно играет роса.
 
 
Ты не пугайся, что вымочишь ноженьки,
Выйдя в такую росу:
Верная, к дому тебя по дороженьке
Сам на руках отнесу.
 
 
Ты не страшись и замерзнуть, лебедонька:
Ветер улегся давно…
Крепко прижму тебя к сердцу, молоденьку
Греет, как солнце, оно.
 
 
Ой, ты не бойся, что злоба надутая
Шепот подслушает твой:
Ночь усыпила всех, сном всех окутала.
Не шелестнет и травой!
 
 
Спят твои недруги, дремой тяжелою
Скован надменный их смех…
Что ж нам, обманутым нашего долею,
Даже увидеться – грех?!
 

«Коник». Фрагмент народной картины «Козак-бандурист». XIX в.

* * *

 
Когда замкнется крышка гробовая
И упокоюсь я в земле сырой,
Придет ли хоть одна душа живая,
Вспомянет ли приют печальный мой?
 
 
Кому ж прийти? Не песни – голос муки
Один, в тиши, когда-то поднял я;
А недруги мне связывали руки
И не пришли на помощь мне друзья!
 
 
Вдвоем с подругой верною – тоскою
Безвестным протащились мы путем:
Вся жизнь свелась к глухой борьбе с нуждою,
Великим не прославлена трудом.
 
 
И вот стою перед могилой ныне,
Под бременем давно угасших лет…
Так без росы, в пылающей пустыне,
Хиреет, вянет утлый первоцвет!
 

₁₈₇₇

ПИР

 
Дворец сияет. В пышном зале
Вдоль стен высоких, тут и там,
Огни, как звезды, засверкали
Усладой праздною глазам.
 
 
Дымится снедь, и вина льются,
Посуда – в бликах золотых,
Столы едва-едва не гнутся
От яств роскошных, дорогих.
 
 
Багровые, пылают лица
На этом пиршестве ночном;
Как розы – дамы и девицы
Цветут за праздничным столом.
 
 
Едят и пьют не уставая,
Несется смех со всех сторон,
В бокалах зайчики играют,
Тарелок слышен перезвон.
 
 
Среди веселья, криков, шума
На хорах музыка гремит…
Но, как всегда, все та же дума
Меня терзает и томит.
 
 
Иные вижу я картины:
Снега… Угрюмые боры…
Поля и степи Украины,
В сугробах хаты и дворы.
 
 
Голодный люд без хлеба, соли
В своих потопленных хлевах,
Где нету света, нету доли,
Где только тьма да рабский страх.
 
 
Поникли головы от гнета,
И нету силы их поднять.
Среди кровавых слез и пота —
Немой покорности печать.
 
 
Повсюду смерть стоит у входа…
И как пойти мне может впрок
Бесстыдно взятый у народа
Вот этот лакомый кусок?
 

₁₈₈₂

ШВЕЯ

 
Прядка темная свисает,
Разметалась по щеке…
Над шитьем игла мелькает
В тонкой, худенькой руке.
 
 
Свет от плошки – на колене,
Там, где барское шитье…
И легли густые тени
Под ресницами ее.
 
 
Долгий кашель ночью долгой,
Стоны ветра под окном…
Взор усталый и голодный,
Незнакомый с тихим сном.
 
 
За работой вечно гнется,
В старый кутаясь платок…
Горько, видно, достается
Заработанный кусок!
 

₁₈₈₂

БОРЦУ

 
Окончилась мука твоя…
Идет золотая заря!
И в песне зеленых дубрав,
Воскреснешь ты вновь, величав,
И образ героя-борца
В ней будет звучать без конца.
 
 
Тебя не забудет народ,
Он в сердце твой след сбережет,
Недаром ты пал: твоя кровь
Вдохнула в нас к братьям любовь,
В сердца, что страдают от зла,
Отвагу и силу влила.
 
 
Мы в битве поднимем твой стяг,
И дрогнет испуганный враг,
А дочери светлых долин
Прославят тебя, исполин,
Прославят без слез на глазах, —
Слеза оскорбит лишь твой прах!
 

₁₈₈₂

ПОСЛЕДНЯЯ ДОРОГА

 
Глухо. Мрачно. Лес дремучий…
Ни дороги, ни пути…
Небо сплошь закрыли тучи,
Не дают вперед идти…
 
 
Ветер воет псом голодным,
Ливень хлещет на ходу,
И под ливнем тем холодным
На кладбище я бреду…
 
 
Всё раскрали понемногу,
Кроме сердца и ума,
И осталась мне в дорогу
Лишь порожняя сума.
 
 
А ведь было, без сомненья,
В ней накоплено с утра —
И плодов благих ученья,
И душевного добра,
 
 
И кипящих сил без меры,
И мечтаний молодых,
И священной в правду веры,
И надежд, надежд живых,
 
 
Что потемки самовластья
Свет науки победит
И для всех, кто ищет счастья
Будет верный путь открыт,
 
 
И таким путем широким
Мы пойдем, плечо в плечо,
И навстречу, светлым оком,
Солнце вспыхнет горячо…
 
 
А пути-то все не видно, —
Глушь да темень, лес густой.
И кивает мне обидно
Ель кудлатой головой…
 

₁₈₉₃

ВСТРЕЧА

 
В снегах бесконечных, глубоких,
Где призрачно сосны качались,
В тайге на этапном привале
Они невзначай повстречались.
 
 
Сквозь мглу еле солнце светило,
Сосульки сверкали на хате…
Он был в своих тяжких оковах,
Она – в арестантском халате.
 
 
Воскликнули от удивленья,
И лица их вспыхнули жаром,
И каждый заметил бы сразу,
Что это волненье недаром…
 
 
На узников горе, и время,
И тюрьмы печать наложили,
Но все же в глазах их пылало
Все то, чем в былом они жили.
 
 
Слетело сердечное слово,
Сплелись ослабевшие руки…
Была в этом нервном пожатье
Бескрайность и счастья и муки.
 
 
А стаи вороньи на ветках
Сидели – свидетели встречи,
В их криках не слышала стража
Двоих затаенные речи.
 
 
Беседа лилась и кипела,
Как паводок бурной весною,
Про злые невзгоды в разлуке,
Про тяжесть неравного боя…
 
 
«Мы дружно за правду боролись,
Друзей своих не предавали,
За это нас, – молвил он тихо, —
Теперь в кандалы заковали.
 
 
Пусть выпала тяжкая доля,
Но все ж мы не станем рабами,
Пусть нас истязают и мучат, —
Победа все ж будет за нами!
 
 
Тюремщики нас унижают,
Железом скрутив наше тело,
Но думы не скрутишь цепями, —
Им жить и свободно и смело!
 
 
Чем больше земля оросится
Священною нашею кровью,
Тем воля настанет быстрее
И мир освятится любовью…»
 
 
Но тут же команда: «В дорогу!»
Свиданье прервала жестоко.
Слеза в ее взоре блеснула,
Вздохнул он печально, глубоко.
 
 
Кандальным испугано звоном,
Взлетев, воронье расшумелось,
А солнце, как будто спросонья
Зардевшись, на лес загляделось…
 

₁₉₀₂

В СТЕПИ И В ХАТЕ

 
Пылью прибита, суха, сиротлива
Тяжко печалится чахлая нива.
Много ль родит она в этом году?
Ну и наслал же ты, боже, беду:
 
 
За лето с неба ни капли единой…
Живо придавит нужда селянина:
Где раздобудет он хлеба для них —
Для несмышленых малюток своих?
 
 
Тяжко гнетет хлебороба кручина:
Ноги протянет без корма скотина…
Хлеба на ниве сухой ни снопа;
Как ты, фортуна слепая, скупа!
 
 
Чем он подушную подать заплатит?
Чем перекроет оп крышу на хате?
Нечем! А тут еще вой – детвора…
Так тяжело – хоть беги со двора!
 
 
Тяжко и женке его, работяге:
Весь огород ее высох без влаги.
Этой зимы не забудет она!
Даже капусты – и той ни кочна;
 
 
Свекла пропала, картошка истлела;
Лен не взошел, конопля погорела…
Чем ей придется обшить, облатать
Малых детишек, пречистая мать?
 

ВЕСНОЙ

 
Для меня, соловей,
Ты весной пожалей
Сладких песен в душистой сирени,
Ты не пой мне о днях,
Что исчезли, как в снах,
Не оставив в душе даже тени.
 
 
Да и много ли их,
Дней счастливых таких
На веку невеселом я знаю!
И усмешки печаль
На губах, как печать,
Когда я эти дни вспоминаю.
 

БОБЫЛЬ

 
Идет бобыль утром рано —
Нараспашку свита;
Свита рвана, шапка рвана —
На затылок сбита.
 
 
Идет бобыль – степь курится,
А за степью – море.
Поет, вольный, словно птица, —
И горе не в горе.
 
 
«Пускай, – поет, – моя доля
Упала не с неба, —
Была бы мне своя воля —
С хлебом иль без хлеба!
 
 
Для чего мне те червонцы,
Звонкие дукаты?
И без них мне светит солнце,
Я и так богатый.
 
 
К чему женка, теплый угол,
Подушки цветные?
Пригреют меня, как друга,
Курганы степные.
 
 
Скажи сыну, степь родная,
Скажи, ветер-птица:
Кому еще жизнь такая,
Как моя, приснится?»
 
 
Веет ветер, гонит росы
И траву колышет.
На свои бобыль вопросы
Ответа не слышит.
 

ПЕСНЯ

 
Не в одежке новой,
В дерюге постылой
Бреду, чернобровый,
В гости к своей милой.
 
 
Но с тоски-печали
И брови слиняют…
Бедняка едва ли
Милая узнает.
 
 
Обойдется круто,
Попрекнет, пожалуй:
«У другой приюта
Поищи-ка, малый!»
 
 
Да своей ли волей
Я таким остался?
На хозяйском поле
С горем повстречался.
 
 
Думал подработать,
После пожениться,
А пришлось всего-то —
Угодить в больницу.
 
 
От беды-истомы
Приуныл невольно;
Что-то встречу дома?
И подумать больно!
 

НЕ ГАСНЕТ ЛЮБОВЬ

 
Когда твое сердце в тоске и кручине
И нет для него утешенья ни в чем,
Ты только не верь, будто в мире отныне
Иссякла отрада забытым ключом.
 
 
Повсюду крупицами радость сверкает,
Но ты не увидел ее потому,
Что солнечный свет от тебя заслоняют
Рои надоедливых, суетных дум.
 
 
Когда твое сердце, как пепел, остынет,
В пожарах измен отпылав горячо,
Ты только не верь, будто в мире отныне
Погасла любовь догоревшей свечой.
 
 
Как солнце, любовь в этом мире искрится,
Сияет она от начала начал.
Тебе же любовь до сих пор только снится,
Лишь призрак любви ты доныне встречал.
 

ПЕРВЫЙ СНЕГ

 
Еще вчера здесь солнце грело,
Чабан свою отару пас,
И озимь ярко зеленела,
И лист шуршал в рассветный час.
 
 
Сегодня ж снегом серебристым
Как будто в бархат дол одет,
И плачет ветер в поле чистом,
И солнце льет холодный свет.
 
 
Куда ни глянешь – все белеет,
В глазах как будто стал туман,
И только кое-где чернеет
В снегу былинка иль бурьян.
 
 
Так и на сердце в годы эти
Ложится снег, студя мне кровь…
А все ж нет-нет да и засветит
Ему надежда и любовь.
 

КОЕ-КОМУ

 
Твердите вы: мол, Украина когда-то
Своим, не заемным хозяйством жила,
Свободой и братством безмерно богата,
Во славе всемирной она возросла.
 
 
Одна болтовня! Все хозяйство былое
Старшине в мошну без следа утекло,
А рыцарство древнее то, сечевое,
Народной душе ничего не дало.
 
 
А славное братство бесславно прибито
Тяжелою гетманскою булавой
Иль, где-то за Уманью пылью покрыто,
В далеких походах легло головой.
 
 
А воля святая? В темнице сидела
У турок, у ляхов, в отчизне своей;
Вовеки приюта она не имела,
Чтоб вывести в люди бессчастных детей.
 
 
А слава? Прикрытые сказкой о воле
Убийства, набеги, пожары войны,
Слезами и кровью политые вволю…
Не хвастать, стыдиться должны, болтуны!
 

ИСКРЕННЯЯ МОЛИТВА

 
«Боже, молитве моей ты внемли,
Барину нашему годы продли!
Пусть поживет он долгонько, молюся!» —
Истово старая шепчет бабуся.
Барин услышал, и странно ему:
«Молишься ты за меня почему?»
«Да потому, что при дедушке вашем
Шесть штук овечек имела я, скажем:
Пару из них он себе отобрал:
«И четырех с тебя хватит!» – сказал.
Батюшка ж ваш, в свою очередь, пару
Тоже в господскую отдал отару…
Вы, принимая наследство, опять
Пятую тоже решили забрать…
Дай же вам господи век долголетний,
Чтоб ваш сынок не прибрал и последней!»