Текст книги "Поэзия народов СССР XIX – начала XX века"

Автор книги: авторов Коллектив

РАЗГОВОР С ЛЕТУЧЕЙ МЫШЬЮ

 
Сарыбай
 
 
Смотрю на тебя – и глазам я не верю:
Куда подевала ты мягкие перья?
Тебя не украсила эта потеря.
Что скажешь с утеса, летучая мышь?
 
 
Летучая мышь
Облезлая шапка из шкуры барана,
Твой смех непочтительный слышать мне странно,
Следи жe за речью своей неустанно
И будь поучтивей, когда говоришь.
 
 
Сарыбай
 
 
Зачем прозябаешь ты в темном ущелье?
Ведь сыро и холодно в каменной келье.
Крылатым без перьев какое веселье?
Ответь мне, пожалуйста, бедная мышь.
 
 
Летучая мышь
На трудный вопрос ты желаешь ответа!
Была я в красивые перья одета,
Но сжил нас правитель жестокий со света,
По милости царской теперь я голыш.
 
 
Сарыбай
 
 
Гляди-ка: вон солнце за облаком скрылось.
Поведай мне, что же с тобою случилось?
К какому царю ты попала в немилость
И в чем провинилась, летучая мышь?
 
 
Летучая мышь
Скрывать я жестокую правду не стану:
Коварство и пытки царя Сулеймана
Изведаны мною, и все мои раны,
Всевышний, один только ты исцелишь!
 
 
Сарыбай
 
 
Так вот оно что! Сулеймановы руки
Тебя обрекли на великие муки.
Тебя я расспрашиваю не от скуки, —
Поведай всю правду, летучая мышь.
 
 
Летучая мышь
Наверное, мир Сулейману наскучил,
Давно на пернатых глазища он пучил,
Поймал меня первою – чуть не замучил.
Я вырвалась – юркнула в частый камыш.
 
 
Сарыбай
 
 
Чего же от птиц-то ваш царь добивался,
Зачем он ловить и терзать их пытался,
О чем он старался и как расправлялся
С другими? Ответь мне, летучая мышь.
 
 
Летучая мышь
У птиц он, тряся подбородком от злости,
Выщипывал перья, выдергивал хвостик,
На солнце высушивал легкие кости…
Не вырвешься, если к нему залетишь.
 
 
Сарыбай
 
 
Высушивал кости? А дальше-то что же?
Число неповинно загубленных множа,
К чему он стремился? Неясно мне все же.
Рассказывай дальше, летучая мышь.
 
 
Летучая мышь
Он птичьего племени целые тучи
Губил, собирал их в кровавые кучи,
Под кучей костер разводил он горючий —
Гори себе, птичка, пока не сгоришь.
 
 
Сарыбай
 
 
Нет слов, чтобы дольше с тобой состязаться.
Устал я… На север пора отправляться.
Ну, что же, счастливо тебе оставаться,
Пора нам расстаться, летучая мышь.
 

ИЗ ТУРКМЕНСКИХ ПОЭТОВ

НИЩЕТА

 
У меня сто болезней и тысяча бед,
Тяжелей всех на свете забот – нищета.
Скорбь искала меня и напала на след.
Без конца караваном идет нищета.
 
 
Льется золото в пестром кругу бытия.
Затвердела от голода печень моя.
Держит, душит и гложет меня, как змея,
Умножает долги что ни год нищета.
 
 
Не прожить без еды и единого дня.
Ночью глаз не смыкаешь, лежишь без огня.
Не уходит к богатым, живет у меня,
Спит в углу на тряпье, слезы льет нищета.
 
 
В руки ей человек попадется живьем —
Подпояшется старая крепким ремнем
И ударит с размаху чугунным пестом…
Бьет – ударам ведет точный счет нищета.
 
 
Не могу я избыть нищету и тоску,
Кто посмотрит с улыбкой в лицо бедняку?
Много игр я впустую сыграл на веку,
Смотришь – каждую ставку берет нищета.
 
 
Говорит Кемине: тех – казной золотой,
Этих – жизнь наделяет сумою пустой.
Ты не рвись, мое бедное сердце, постой,
Будет время – от нас отойдет нищета.
 

* * *

 
Доверься разуму, покуда он с тобой.
С драконом в бой пойдешь – горой за правду стой
Злоречие в родстве с презренной клеветой.
Не будь же злоречив и бойся праздных слов!
 
 
Лжецы наставники и неучи муллы,
Вы бросили ислам в пучину душной мглы.
«Мы просветители!» Бесхвостые ослы,
Глаз не дает сомкнуть ваш сумасшедший рев.
 
 
Попрали знание властители наук
И от поганых яств не отрывают рук;
Зов истины для них – лишенный смысла звук,
И стал простой народ добычею воров.
 
 
Ребенка малого избрали старшиной,
Пыль бородой метут пред байскою мошной;
Бедняк для них – баран, а нищий – пес дрянной,
Их суд страшит сирот и беззащитных вдов.
 
 
Дервиш и скуп и нагл, а мы святым отцом
И благодетелем обманщика зовем.
Жезл Моисея крив пред истинным путем;
Прямей стрелы мой путь, и правда – мой покров.
 
 
Пускай лицо в муке – еще не мельник ты.
Чалма на голове, но злой бездельник ты.
Когда бы ты своей страшился пустоты,
Не множилось бы так число людских грехов!
 
 
Поститься нам велишь – и пальцы в жир суешь,
Возьмешь последний грош – и прямо в рай пойдешь
Дутарщика зато навеки в ад пошлешь,
О пир, наставник наш, любитель мертвецов!
 
 
Ты хитрости достиг невиданных высот,
О мерзостях твоих не ведает народ,
Кто разгадал тебя, тот грешником слывет,
Ты молишься, а сам проклясть меня готов.
 
 
Моих проступков бог и тот не может счесть,
Но он простит меня: я помню стыд и честь.
Кто, Кемине – кяфир? Ты сам кяфир и есть.
Ад ждет тебя, – ты, пир, на склоне дней таков!
 

ХОРОШО

 
Хорошо прожить на свете долгий век,
И еще пожить немного хорошо.
Твоему ли будет сердцу, человек,
У последнего порога хорошо?
 
 
Неуч в перстень вставит криво самоцвет;
До высоких дел злодею дела нет;
Вдалеке от наших горестей и бед
Вольной лани быстроногой хороню.
 
 
Вот к прохожим потаскуха льнет во тьме,
У нее краюшка хлеба на уме.
Хорошо не подходить к ее кошме,
И пойти другой дорогой хорошо.
 
 
Где ты, вянущая роза, спишь в траве?
Кемине не доверяет злой молве.
Замуж выйти он советует вдове, —
Разве быть ей слишком строгой хорошо?
 

НАПУТСТВИЕ

 
Спешите, юноши, на этот мир взглянуть:
Воспоминание блаженных лет останется.
Играйте, милые, любите дольний путь,
И капля радости в пучине бед останется.
 
 
Жизнь, точно девушка, приятная на вид,
Для неудачников готовит сто обид.
Кочевники уйдут, и песня отзвучит,
Но все же от колес в пустыне след останется.
 
 
И скажет Кемине: сомненья нет, умрешь,
Измученную плоть сухой земле вернешь,
Твою казну возьмут и взвесят каждый грош,
Но сыновьям твоим весь этот свет останется.
 

ЛУНА

 
Шах смотрит с башни на страну.
Навстречу хану хан стремится.
Народ приветствует луну,
Луна от наших стран стремится.
 
 
Я за любимой рвался вдаль,
С любимой не видался – жаль! —
Была печаль, и есть печаль.
Кто полюбить обман стремится?
 
 
Султанша выйдет погулять,
Служанки будут ликовать.
Луну встречать пойду опять —
Луна уйти в туман стремится.
 
 
От Кемине один почет:
Он милостей от милой ждет,
Он жалобу желанной шлет,
Он сердцем к Айсолтан стремится.
 

ВЕК

 
Друзья! Настал нелепый век.
Зло подле человека ходит.
Быком по миру ходит бек,
Бедняк в ярме у бека ходит.
 
 
Сам станешь вором, вора скрыв.
Судья наш – крив, наставник – лжив!
Там, где ходил прямой элиф,
Согнувшись дал-калека ходит.
 
 
В лихие наши времена
И зрячим правда не видна.
Пир – настоящий сатана.
Муфтий – к девчонке некой ходит.
 
 
Доносчик в каяздый дом проник,
И в клевете погряз язык,
И Кемине уже привык,
Что грех главою века ходит.
 

ПЛОХАЯ ЖЕНА

 
Ах, милые, с плохой женой
Седым и безбородый станет.
А печень у тебя больной
И в молодые годы станет.
 
 
Почешут люди языки,
Когда она крушить горшки,
Жечь платья да на пустяки
Переводить доходы станет.
 
 
Когда растает, словно дым,
Добытое трудом твоим,
Жена пойдет к дверям чужим,
Петь про свои невзгоды станет.
 
 
Обидишь глупую словцом
Да в шутку погрозишь прутом —
Уйдет, и опустевший дом
Жилищем непогоды станет.
 
 
По Кемине – любой ценой
Спасайся от жены дурной,
Запомни, что с плохой женой
Седым и безбородый станет.
 

* * *

 
Смотрите: идет, стройна, не видит нас молодица.
Не хочет любви моей и в этот раз молодица.
О, хоть бы костер тоски во мне погас, молодица!
Что ад пред огнем твоих бездушных глаз, молодица?
Хотя бы на час приди, приди сейчас, молодица!
 
 
Кто видел тебя, тому – лишенным покоя быть;
Я – нищий, ты – шах, тебе пристало такою быть.
А мне пристало твоим покорным слугою быть:
Плененным до смерти мне твоей красотою быть,
Кровавые слезы лить – вот твой приказ, молодица!
 
 
Влюблявшиеся до нас, видавшиеся тайком,
Друг друга желали так, что вспыхивали огнем,
Во имя любимых кровь из сердца била ключом,
И другу влюбленный друг безропотным был рабом.
Меня бы твой поцелуй от смерти спас, молодица.
 
 
Одежда твоя красна, отрада жизни моей.
Ты – пестрый тюльпан, а я – безумный твой соловей.
Вот косы – чернее туч, вот лик, что луны светлей.
А я говорю: такой не будешь до склона дней.
И вспомнишь, старухой став, ты свой отказ, молодица.
 
 
Друзей Кемине зовет: «Спешите меня спасти!
От высокорослой рук не в силах я отвести».
Беда соловью, когда тюльпану скажет: «Прости!»
Ищу я твой светлый путь, забыв другие пути,
Красавиц у нас не счесть, но мой алмаз – молодица.
 

ВЛЮБЛЕННЫЙ

 
Я влюблен, молчать не могу.
Плачь, певец, онемей в тоске!
Я заснуть опять не могу.
Роза! Твой соловей в тоске.
 
 
Я – стремянный, ты – на коне.
Я – бедняк. Наклонись ко мне.
Я тебя по твоей вине
Жажду втрое сильней в тоске.
 
 
Мир стране своей возврати.
Укажи мне свои пути.
Руки нежные опусти
И меня пожалей в тоске.
 
 
Живописцы нашей земли
Дорогой кармии извели —
Воссоздать тебя не могли.
Ты мне солнца светлей в тоске.
 
 
Ты отвергла любовь мою,
Я вина твоего не пью.
Узнают меня по тряпью,
Я брожу средь людей в тоске.
 
 
Ты приходишь только во сне,
Не смеешься для Кемине,
И не спросишь ты обо мне
У подруги своей в тоске.
 

* * *

 
Любовь ступила на порог, —
Свой хлеб ты гостю отдала ли?
Да будут хлеб твой и творог
Источником твоих печалей!
 
 
Рай на кошме твоей простой
Могли бы мы найти с тобой,
Тебя ослицею слепой
В стихах тогда бы не назвали.
 

* * *

 
О сердце, затяни свой пояс посильней
И все исполнятся желания равно.
Ты в розовом саду рыдаешь, соловей,
Дыханью роз твое рыдание равно.
 

Роза. Миниатюра Абдулхалика Махмуда. 1856–1857 гг.

 
Адам, дитя земли, из праха сотворен.
Здесь полномочен рок: он – властелин племен.
Напиток общий – смерть, и между всеми он
Распределяется заранее равно.
 
 
Когда мы в бой идем на воинство обид,
Нам совесть чистая – покров и крепкий щит.
Постылой смерти груз наш караван влачит,
И племя племени в скитании равно.
 
 
И лучше в этот мир не приходить совсем,
Но ты, живущий, будь насыщен бытием
И на земле оставь наследника, затем
Что мраку тщетное пылание равно.
 
 
Из мига в миг растет души моей недуг,
И крикнуть некому: приди на помощь, друг!
О люди! Для меня приманок нет вокруг,
Мне дней и месяцев мелькание равно.
 
 
Надеждой на тебя твой Кемине живет:
Жизнь гонится за ним, и смерть не отстает.
Яви, все праведный, поток твоих щедрот,
Да будет всем твое деяние равно.
 

ДВА ЦВЕТКА

 
Два совершенства, два цветка,
Сегодня я увидел их.
И, доверительно легка,
Текла беседа у троих.
 
 
Одна – вальяжная сона,
Свежа другая, как весна.
Дух будоражит мне одна,
С другой я благостно притих.
 
 
Одна – возвысила мой дух,
Другая – услаждает слух.
Какую предпочесть из двух,
Из восхитительных таких?
 
 
Одна – цветущий куст весной,
Другая – жемчуг рассыпной.
Вина испил я у одной,
А в честь другой слагаю стих.
 
 
Одна – каскад дневных лучей,
Луна другая, страж ночей.
Она смеется, как ручей
В беспечных струях золотых.
 
 
Глаза одной таят дурман.
Другая – маленький джейран.
Одна наносит сотни ран,
Другая исцеляет их.
 
 
Одна в наряде дорогом,
Другая в платьице простом.
Одна, порой, грозит перстом.
Другая – радость для живых.
 
 
Одна в любви призналась мне,
А от другой я сам, в огне.
Хожу в дурманном полусне,
Шалея от упреков злых.
 
 
Одна святой гылман в раю,
А от другой в аду горю.
С блаженным вздохом говорю!
Я, Сеиди, люблю двоих!
 

ПУСТЫНЯ

 
Когда, весеннею порой, я огляжу родной простор,
Как благодатный дар лежит в сиянье золотом пустыня.
На вешнем пастбище пестрит цветов и трав сплошной ковер,
Тебя, мой изобильный край, напрасно мы зовем: пустыня.
 
 
Все сердце вольное мое забрать желает от судьбы:
Люблю в молчанье созерцать барханов серые горбы,
И слушать, сидя на коне, сухой, нестройный звук пальбы —
И доброта и злость в тебе заплетены клубком, пустыня.
 
 
Издревле рядом здесь идут простосердечье и обман.
Охотник хищника торопит, бредет неспешно караван,
Маралы скачут по пескам, пугливо прячется джейран,
И влажный глаз его большой с вечерним схож цветком, пустыня.
 
 
Весной особенна твоя неизъяснима красота,
Сто тысяч раз я здесь бывал – ты каждый раз была не та:
То беспощадна, то нежна лучилась неба высота —
Тебя и вдоль и поперек я исходил пешком, пустыня.
 
 
Охотник радостно поет – к седлу добычу прицепил,
Но если торока пусты, то белый свет ему не мил,
От незадачливости злой, он и собрату нагрубил,
По равнодушно вкруг него шуршит седым песком пустыня.
 
 
Друзья, давайте в мире жить, как сердце и душа велит:
Уйдет от выстрела марал – не надо нам таить обид.
Приметлив зоркий взгляд стрелка, охота снова предстоит,
Он, благородной страстью полн, опять к тебе влеком, пустыня.
 
 
Пустыня, слушай Сеиди: любовью души ранишь ты,
Нас на охоте провела, сто раз еще обманешь ты.
Но каждой новою весной тревожно дух дурманишь ты,
И любит мой народ тебя открыто и тайком, пустыня!
 

ВЛАСТИТЕЛЬНИЦА ХАТИДЖА

 
Злой соперник не дает повидаться нам разок, —
Юной прелестью своей всех прельстила Хатиджа.
Хочешь, зеркальце возьму и узорчатый платок —
Не напрасно гостя в дом пригласила Хатиджа.
 
 
Сила тайная любви с давних дней меня влечет.
Умный скажет: «Увлечен!», глупый молвит: «Сумасброд!»
Лучше в зеркальце гляди, как платок тебе идет, —
Это память обо мне, ангел милый, Хатиджа!
 
 
Нет искусников таких, чтоб влюбленность излечить,
Шуток легких, озорных, чтоб страдальца подбодрить,
Удалось разлуке в миг сердце бедное разбить.
Ах, как больно ты меня поразила, Хатиджа.
 
 
На болезнь и иа печаль рок несчастного обрек.
В омут медленной тоски погрузил меня не в срок.
Рок мне разум омрачил, ослепил слезой зрачок, —
Не пойму: добро иль зло причинила Хатиджа.
 
 
Обжигает губы вздох трепетанием огня.
Для друзей теперь я плох, разобижена родня.
Ополчиться каждый мог на влюбленного меня, —
Стан врагов моих беда оживила, Хатиджа.
 
 
Не найти второй такой, звездный свет очей моих.
Сердце полнится одной, окрыляется мой стих.
За тебя я сто с лихвой дам красавиц молодых —
Так своею красотой ослепила Хатиджа.
 
 
Разорвать тугую сеть, коль попался, не могу.
Захотел бы умереть, попытался – не могу!
Я любовь преодолеть постарался – не могу,
И досады сердце жжет злое жало, Хатиджа.
 
 
Сеиди мечтает вновь к розе уст в ночи припасть
И, хмелея от любви, пить спасительную сласть.
Раб твой связан по рукам, не позволь ему пропасть,
Стала жизнь моя тебе жертвой малой, Хатиджа!
 

НЫНЕ

 
Позор тому, кто оробел,
Судьба его обманет ныне.
Враг осквернил родной предел,
В отважном дух воспрянет ныне.
 
 
Бог даровал оплоты нам —
У нас Халач-Джалан, Китнам.
Кто рвется отомстить врагам,
Тот на Чарджоу грянет ныне.
 
 
В сраженье правом смерть сладка,
Кровь красит порубань клинка,
Жизнь супостата коротка —
В небытие он канет ныне.
 
 
А те, кто страхом сражены,
Уткнутся пусть в подол жены…
Нам сабли трусов не нужны,
За право храбрый встанет ныне.
 
 
Эй, эрсари, пойдем в поход,
И враг реки не перейдет,
Джигит со знаменем, вперед!
Оно цветет и манит ныне.
 
 
Пусть гром пальбы ласкает слух,
С концов ударим сразу двух, —
Потешим волчьей схваткой дух,
Враги у нас в капкане ныне.
 
 
Слог Сеиди горит огнем.
Пять дней раздольно проведем,
Чарджоу с боем мы возьмем,
Руиной крепость станет ныне.
 

ПРОЩАЙ НАВЕКИ

 
Судьба с младенчества была со мной сурова.
Мир, где царит один обман, прощай навеки.
Поклон сторонке обжитой, родному крову,
Любимый мой, Мазандаран, прощай навеки.
 
 
Я, как Рустам, в горячке битв с врагами бился.
В силки попав, с надеждой жить я распростился.
Ходил я гордо, пировал и веселился —
Друзей моих надежный стан, прощай навеки.
 
 
В тисках неволи не снести мне плен позорный,
Где ты, любимая моя, с косою черной?
Где степь бескрайная моя и путь просторный,
Скакун – крылатый ураган, прощай навеки.
 
 
Моих, на торных тех путях, следов не стало.
Мечтал столетье я прожить, а жил так мало…
Я жадно книжные тома листал бывало, —
В тисненом золоте Коран, прощай навеки.
 
 
Не знал, что нам готовит рок одни страданья.
Мир доброты разрушен был до основанья.
Замолкли музыка и смех, друзей собранья.
Грядущий, праздничный майдан, прощай навеки.
 
 
Когда бы верный Мухаммед со мной был рядом, —
Я был бы дружбой обогрет, сердечным взглядом.
Хабиб-ходжа, отважный друг, души отрада,
Прощай, отважный пахлаван, прощай навеки.
 
 
Бутон погиб, не расцветя – сожжен хазаном.
Смолк соловей, певец весны погиб нежданно.
Молла премудрый, Зелили, мой брат названый,
Ты сложишь без меня дестан, прощай навеки.
 
 
А вы, соратники мои, в красе и силе,
Бежали вы, когда враги меня схватили.
Злодеи сверстников моих в бою сразили,
Могильный, брошенный курган, прощай навеки.
 
 
Увы, в печали и тоске живу я ныне.
Я встречу свой последний час на злой чужбине.
Прощай, весны моей простор, шелк неба синий…
Ты, Хатиджа, подруга-джан, прощай навеки.
 
 
Мяти, мне не забыть тебя, по крови брата.
Неотвратимо близит смерть часы заката.
Тот, кто найдет безглавый труп, в слезах утраты,
Кто будет горем обуян, прощай навеки.
 
 
«Приедет!» – тщетно шепчет та, что ждать устала,
И сердце в пламени беда сто раз сжигала.
Верблюдица, пропал ее сыночек, малый,
Мать, изнемогшая от ран, прощай навеки.
 
 
Оразбиби, сестра моя, ушли надежды.
Клеймо разлуки печень жжет, бессонны вежды,
Иссохли груди от тоски, черны одежды.
Разлука горбит стройный стан, – прощай навеки.
 
 
Рек Сеиди: умру я здесь и прахом стану,
В забвенье на чужбине я безвестно кану,
Ты, лукобровая моя, одна желанна, —
Прощай, в глазах слепой туман, прощай навеки.
 

БЕРЕГИ ЧЕСТЬ

 
Настоящие джигиты честь мужскую не уронят.
Боязливый муж отважным, непреклонным стать не может.
И подчас родного брата нам дороже посторонний,
Если брат твой равнодушный про тебя узнать не может.
 
 
Изначально всем живущим предназначен путь особый.
Часто близкие бывают полны зависти и злобы.
Шарлатаны заболевших не излечат от хворобы, —
На себя такую смелость неуч-знахарь брать не может.
 
 
Принимать гостей хозяин, как велит закон, обязан.
Тот, кто это не исполнит, тот презрением наказан.
Назову того алмазом, кто священной клятвой связан, —
Он ее от всех скрывает и друзей предать не сможет.
 
 
Сеиди всегда на тое щедро гостя угощает.
Всем поделится, но тайны никому не разболтает.
Он единственной любимой Хатиджу свою считает
И возлюбленной другую никогда назвать не сможет.
 

СТАЛО БОЛЬШЕ

 
Друзья, худые времена, —
Несчастных вдвое стало больше.
Душа правителей темна,
Творящих злое стало больше.
 
 
Забыв, что близок Страшный суд,
Пирует праздный лизоблюд.
За деньги совесть продают —
Лжи и разбоя стало больше.
 
 
Мир – двор нечистый, проходной —
Живет наживою одной.
Таких, что даже в пост святой
Творят срамное, стало больше.
 
 
Пойми взволнованным умом:
Невзгод все больше с каждым днем,
Клеветников, что лезут в дом,
Грозя бедою, стало больше.
 
 
Сердца невежд развращены,
Страдает правый без вины.
Жестоких ханов у страны,
Увы, не скрою, стало больше.
 
 
Ох, Сеиди, померк твой взгляд,
Народ походит на ягнят.
Волков, что нас пожрать хотят,
Кичась собою, стало больше.
 

СПИНА СКАКУНА

 
Когда в снаряженье садишься верхом,
Как трон Сулеймана – спина скакуна,
Покрыта атласным она чепраком,
В шитье златотканом спина скакуна.
 
 
Домчится до цели джигит верховой,
С конем породнился наездник лихой.
Мир занят порою нечестной игрой,
Но в нем безобманна – спина скакуна.
 
 
Кто немощен был – исцелится в миг,
На скачках он высшего счастья достиг,
Под ним не тюльпаны, не райский цветник —
Блаженства поляна – спина скакуна.
 
 
«Ну!» – крикнешь, бывало, на скачках гоня,
И в конском глазу полыханье огня.
Сто тысяч верблюдов не стоят коня —
Столь сердцу желанна спина скакуна.
 
 
Люблю я отменную конскую стать,
Весь мир за коня мне не жалко отдать,
Случалось мне в трудном походе устать —
Была неустанна спина скакуна.
 
 
Конь в битву джигита, как ветер, несет.
С налета противника грудью собьет.
Но пусть на привале твой копь отдохнет,
От пота туманна спина скакуна.
 
 
Твой конь благороден, коль едешь верхом,
Не смей никогда помышлять о плохом,
Прекрасны и горы и долы кругом,
Но сад Гюлистана – спина скакуна.
 
 
Мы – дети греха, многогрешны подчас,
Но скачка мой дух очищала не раз,
Речет Сеиди, завершая свой сказ:
Достойна дестана спина скакуна.
 

РОЗА

 
Зажегся утренний восток, и жарко заалела роза.
Ты, соловья поймав в силок, певца не пожалела, роза.
 
 
Мир вешним солнцем обогрет, царит везде зеленый цвет —
Святоша и сухой аскет хотят, чтоб облетела роза.
 
 
Весной мой сад затрепетал, расцвел, защелкал, засвистал, —
У соловья покой пропал, бедою стать сумела роза.
 
 
Когда беспечный пир пойдет и кравчий чару поднесет, —
На дне вдруг розово блеснет своей красою зрелой роза.
 
 
Ей, подружившейся с огнем, негоже знаться с вороньем —
Им опозорить нипочем тебя, цветок несмелый, роза.
 
 
Я, созерцая, изнемог, насыщен розовым зрачок,
Ты – роза с головы до ног, твои душа и тело – роза!
 
 
Одна мечта живет во мне, погибнуть в розовом огне…
С тобою быть наедине мне сердце повелело, роза.
 
 
Она, жестокости служа, сгубила многих без ножа,
Но, целомудренно свежа, быть каждый раз умела роза.
 
 
О Сеиди, ты видел ту, с губами в розовом цвету.
Я понял жизни красоту, и вновь душа запела, роза.
 

ПРОЩАЙ

 
С любовью взлелеянный мой огород,
Мне долго был радостью каждый твой плод.
На север, в Хиву, меня враг уведет,
Сегодня тебе говорю я: прощай!
 
 
К тебе убегал я от зноя, мой сад!
Вдыхал я душистых цветов аромат.
Любил Зелили твой зеленый наряд,
От тени твоей ухожу я. Прощай!
 
 
Мой дом, ты открыт был всегда для гостей,
Ты слышал немало веселых вестей.
Уводят меня из-под кровли твоей.
Из двери открытой пойду я, – прощай.
 
 
Вы, овцы, не скоро на вас я взгляну.
Верблюд, ты привез мне когда-то жену.
Прощайте, любимые, друг ваш в плену.
Вы, травы, ты, поле, – в плену я, прощай!
 
 
Придет на развалины друг мой, поэт,
Мой поздний от вас он услышит привет.
Скажите ему: Зелили уже нет,
Тебе передал он, тоскуя: прощай!
 
 
Балханы! И к вам Сеиди подойдет,
У вас, великаны, ответ он найдет.
В далекие страны дорога ведет.
Ты, край мой скалистый, иду я, – прощай!
 
 
Ты неба высокого синий шатер!
Прощай, мое небо, мой кончен простор,
Меж скал увидало ты черный позор.
Сегодня всему говорю я, прощай!
 
 
Садовников новых я вижу вдали,
Ишаны и ханы исчезнут с земли.
И вспомнит свободный народ Зелили,
И скажет врагам он, ликуя: прощай!
 

ОБМАНУЛ ТЫ

 
Ты начал тоем, кончил тризной,
О мир блудливый! Обманул ты.
Подобно женщине капризной
И похотливой, обманул ты.
 
 
Мы шли беспечные, как дети, —
Так много радостей на свете!
Расставив дьявольские сети,
Всех, мир игривый, обманул ты.
 
 
Склоняя к выгодам базарным,
Ты золото рассыпал в дар нам.
Но, вероломный и коварный,
Нас речью лживой обманул ты.
 
 
Как девушка, в нарядах лучших
Явился ты в мечтах летучих.
Напрасной мукою измучив,
Вновь, мир ревнивый, обманул ты.
 
 
Ты улыбнулся мне, как другу,
Но лишь к тебе простер я руку —
Погнал меня в Хиву, в разлуку,
Улыбкой льстивой обманул ты.
 
 
Проходят годы чередою.
Пришел – и вновь простись с землею,
И звезды гаснут над тобою, —
Всех, мир болтливый, обманул ты!
 
 
И мы пришли, судьбой гонимы,
Отрады в мире не нашли мы.
Где, Зелили, Гурген родимый?
О мир кичливый, обманул ты!