Текст книги "Поэзия народов СССР XIX – начала XX века"

Автор книги: авторов Коллектив

ИЗ КАЗАХСКИХ ПОЭТОВ

ПЕСНЯ

 
Моя домбра, как родника вода,
От перебора струнного звучна.
Сын Жаркушака, доблестный Айдар,
Ты светел, как высокая луна.
Твой первый дед был знатный человек,
Из рода он Дулатов четверых.
Сайким был первый, после – Батырбек…
Не дом, а целый город был у них.
А сколько на счету у них побед!
Своей отвагой удивляли мир.
Ну, а второй твой знаменитый дед
Происходил из племени Шимир.
Из горла, напирая, как змея,
Пусть льется песнь хвалебная моя.
О сын Дулатов! Ты ли не могуч?
И на тебя ложится славы луч!
Ильи-пророка ты щедрей в душе!
Молва идет о доброте твоей.
Не откажи ты в милости Шоже!
Скупишься, да? Смотри не пожалей!
А я припомню нынешний отказ,
Не век ты будешь крепок и удал.
Зачем, зачем – воскликнешь сам не раз —
Зачем Шоже я ничего не дал!..
Ну что ж, уйду. Еще до темноты
Смешаюсь с богомольческой толпой.
Но только знай: каков с другими ты —
Такими будут и они с тобой.
Тревожно в мире. Тяжко на душе.
…А в трудный час – твой окупился б дар.
Не обижай же бедного Шоже,
Не охлаждай его любви, Айдар.
Коль уваженье потерял джигит,
Добра не жди, слепой ты человек!
Когда удача от тебя бежит —
Богатство не воротится вовек.
Известно всем: судьбы не избежать,
За все приходится держать ответ.
Так, если бедствуют отец и мать,
Джигиту, сыну их, прощенья нет.
Мы все – во власти всемогущих рук.
Пусть храбро отправляешься ты в путь,
Но если счастье изменило вдруг,
Его уже по крохам не вернуть.
Зерна попросишь – и никто не даст.
Заплачешь горько – не заметят слез.
Падет твой скот – а скажут: сам не спас.
Пойдешь на подвиг – не возьмут всерьез.
Не зазовешь махающей рукой
Назад, в свой дом, ни славы, ни удач.
И уж тогда – ценою никакой
Былого не воротишь,
Плачь не плачь.
 

О СТАРОСТИ

 
О, старость приходит своим чередом:
Невестка со мной говорит с трудом.
Пощечин пока она мне не дает,
Но хлеще ладони бьет языком.
Как ветер был я в двадцать лет,
А в тридцать стал как горный хребет,
И горным потоком стал к сорока —
Потоком, преграды которому нет.
В бездонное озеро влился поток —
И стал я, как озеро это, глубок,
Когда мне исполнилось пятьдесят,
Я многое знал и многое мог.
Старость догнала меня тогда.
Джейляу вытаптывают стада.
Вот так же меня затоптала жизнь —
Обгрызла, бросила навсегда.
Прошли пятьдесят, прошли шестьдесят,
И семьдесят на плечах висят.
И вот уже семьдесят позади —
И тут как тут восемьдесят.
Мне девяносто, и я устал
И кожей, дубленной на солнце, стал.
А в двадцать лет я был смел и горяч!
А в сорок – полной грудью дышал.
Пришли шестьдесят, и я стал сдавать,
Но головы не хотел опускать.
Семьдесят стукнуло мне. Тогда
Не мог я без помощи больше вставать.
Больным ягненком я стал тогда,
Но шли года, и прошли года,
И стукнуло мне девяносто лет.
Стал я цыпленку подобен тогда.
Сначала старость мой сон отняла,
Потом она зубы мои взяла.
В гору всходил ли, с горы ли шел —
Всегда со мною она была.
Она по ночам заставляла вставать,
На двор выходить и дверь открывать.
А утром ворчала невестка моя:
«Он холоду в дом напустил опять!»
Да, старость меня лишила сна,
И зубы вышибла мне она.
Куда бы я от нее ни бежал —
Оглянешься – старость рядом видна.
Шепчет, что нету другого пути,
Кроме как с нею рядом идти:
«Я породнилась с тобой, Суюнбай,
Лучшей родни тебе не найти».
Веки гноятся, двоится в глазах,
Впалые щеки в горючих слезах.
Звонкий мой голос охрип давно —
Больше ему не звенеть на пирах.
Старость подругу мою прогнала,
Рядом со мною на ложе легла.
Так оседлала меня, что теперь
Этого мне не стряхнуть седла.
Мне уж десятый десяток идет.
Старость мне вороном душу клюет.
 

ЧЕТВЕРОСТИШИЯ

* * *

 
Женщина, кляни рождение свое,
Ведь житье без воли – скверное житье, —
Может каждый, если выплатит калым,
Взять тебя, как у старьевщика тряпье.
 

* * *

 
Мне уж за полсотни, спорить не могу, —
Только перед глупым старый не в долгу,
Дней, что мне остались, не связать в года,
Но за подаяньем я не побегу.
 

* * *

 
Для джигита бедность – злая западня,
Радость он утратит, потеряв коня.
А уж если друга угостить не сможет,
То умрет от горя до исхода дня.
 

* * *

 
Много старых, много юных на Арка,
Не забыли люди песен земляка,
Но я болен и печаль в душе моей, —
Взять домбру Биржана некому пока.
 

* * *

 
Говорят: «Отнимет разум болезнь,
И друзей разгонит разом болезнь».
Кто не знал болезней, скажет: «Не верь!»
Но на гроб косится глазом болезнь.
 

* * *

 
Я «нищий господин», я сын Байжанов,
Ношу на шее кучу талисманов,
Хожу пешком, но горд, как верховые,
Что потеряли счет стадам баранов.
 

* * *

 
Сынок мой, твой отец, бедой согбенный.
Ушел пешком разыскивать законы.
Я верил в них, но ты успел родиться,
Пока я судьям отбивал поклоны.
 
 
Не лажу я с толпою городскою,
Я в Омске сыт бывал одной тоскою,
Домой ужом беззубым приползу я,
А думал небо ухватить рукою.
 

* * *

 
Муса я, это имя всем известно,
Джигиты, поступать учитесь честно.
Меня зовут заочно трусы Беглым,
Но я вернусь – в степи им станет тесно.
 

* * *

 
Я к могиле Сапар приник,
Рядом плакал наш сын Садык.
В тридцать семь ты ушла, Сапар,
О, как этот срок невелик.
 

* * *

 
Вы богатыми стали, ограбив народ,
Только счастья не купишь за слезы сирот,
Вы мне снились в позоре, в рванье, в нищете.
Не всегда будет праздник у ваших ворот.
 

* * *

 
Наши бии – подлецы все подряд,
Каждый жаден, и хитер, и богат.
У народа нет врагов хуже них,
А послушать – все за бедных стоят.
Учат лжи они с пеленок ребят,
Их противники по тюрьмам сидят;
Верно, в жилах их струится не кровь, —
Черной зависти и жадности яд.
 

* * *

 
Бием звать судью – смешно,
Бием звать раба – грешно,
Сеять разве что безумцам
Хлеб на камне суждено,
А попробуй докажи им,
Что не вырастет зерно.
В поученье мысли много,
Но понятно ли оно?…
Коль живешь с роднёю ладя,
Шли ей издали поклон;
Если враг тебе твой дядя,
Ста чужих опасней он,
Нож он вынет из ножон.
Соловей поет во мраке
Всех смелей, хоть ростом мал,
И не каждый выстрел в драке
Убивает наповал.
До луны длинна дорога,
Но, увы, длинней намного
Путь к родне, коль с ней порвал.
 

КТО ЭТО?

 
«Дитя, дитя, не плачь!» – в глухую ночь,
В испуге просыпаясь, говорит
И долго-долго, низко наклонясь
Над колыбелью маленькой, стоит.
Младенца нежит, нянчит, не бранит
И, как бурдюк со сливками, хранит.
 
 
Его пеленки греет на груди,
Когда мороз за окнами трещит,
Иль, вкруг ребенка пищу разложив,
Затем, чтоб он не смог упасть, следит.
И мягко-мягко на руки берет.
Ходить в рубашке грязной не дает,
Чтоб был он, словно яблоко, душист.
 

РЕКА

 
С громом с гор низвергаясь в глубокий провал
Огибая последние выступы скал,
Затихает река – и в долине блестит
Гладь ее, как поверхность спокойных зеркал
 
 
Сердце радо реке. От объятий ее
Хворь оставит недужное тело твое.
Скот, измученный зноем, в прохладной воде
Отдыхая, находит блаженство свое.
 
 
Безъязычные рощи, дойдя до воды,
Вдруг начнут говорить с ветерком молодым,
И любая песчинка долинной земли
Сохраняет живительной влаги следы.
 
 
Сочным травам расти помогает вода.
Вдоль реки по долине пасутся стада,
В светлых струях под берегом рыба идет
Косяками – готовь для нее невода.
 
 
Сотни стад не сумеют реки замутить,
И ничем невозможно ей путь преградить!
Лев придет отдохнуть к ней – и возле, резвясь,
Рыбы станут за шкуру его теребить.
 

ЧАС ИСПЫТАНИЯ

 
Кто крепок сердцем, кто в душе герой, —
Лишь тот в тяжелый час тебе поможет.
И тот при встрече отвернуться может,
Кто в дни удачи за тебя горой.
Уж тот велик, кто в бедствии подаст
Хоть кончик пальца. Поищи такого.
В тяжелый час с тобой любой горазд
И жестко обходиться и сурово.
Трусливому нужны и власть и честь.
А где он, друг, что честен и упорен?
Коль ты богат – то и друзей не счесть.
Там много кур, где много хлебных зерен.
Коль друга нет ни одного с тобой,
То знай – несчастье под твоею кровлей.
Хвастливого ты испытай борьбой,
А сокола расхваленного – ловлей.
Когда повсюду благодать и мир,
В своем углу любой из нас – батыр.
Красу озер мы чувствуем весной,
 
 
Когда осядут лебеди на воды.
И только в дни,
Когда придут невзгоды, —
Узнаешь, кто чужой, а кто родной.
 

* * *

 
Страсть изменчива, как летний ветерок,
От влюбленного бывает редко прок,
Я отчаялся догнать мираж любви
И печален, словно высохший поток.
Если цели нет, зачем в степи бродить.
К бесприютному добрей не станет рок.
Уступает коршун соколу во всем,
Почему – обоим, верно, невдомек.
Каждый создан на особый образец.
Не седлает ишака лихой ездок,
Только юность, не умеющая нить,
Верит разом в добродетель и в порок.
 

* * *

 
Взволнованны ветром камыш и вода,
Коня я отправил на скачки сюда,
Но первым не чалый идет, а гнедой,
Боюсь – с Кулагером случилась беда.
 

* * *

 
Немало ударов мне жизнь нанесла,
Лишь мудрый постигнет, за что она зла,
Мне нужно в степях грамотея найти,
Чтоб песни свои сохранить и дела.
 

* * *

 
Наместник аллаха – пророк Мухаммед,
Но я не знаком с ним, он мне не сосед.
Неужто и впрямь на тебя он похож —
Угрюм, горбонос, и веснушчат, и сед.
 

ПРОЩАНИЕ КЕМПИРБАЯ

Когда больной Кемпирбай находился при смерти, к нему приехал акын Асет.

 
Асет
Здравствуй, нар Кемпирбай!
Да поможет бог
Сладить с хворью,
свалившей тебя, старика.
Белый сокол, ты гордо летал,
но не смог
Из коварного выпутаться силка.
Лишь о хвори узнал – помутился свет.
Горько плача, поэму читал я три дня.
Я приехал к тебе.
Мое имя – Асет.
Я приехал к тебе,
ты не знаешь меня.
Неужели пред смертью строки не создашь?
Зоркий беркут, на весь ты прославлен Алаш!
 
 
Кемпирбай
Чтоб утешить,
Асет перешел мой порог.
Кашель рвет мою грудь,
лоб намокший – в огне.
Я оставлю наследникам несколько строк.
Поднимите, друзья,
изголовие мне!
Перед смертью своей «Кок кептер» пропою.
Песнь прозрачна в моей глубине и чиста.
Эй, двуструнную доску
отдайте мою —
Перед вечной разлукой
открою уста!
Напрягись, моя глотка! Я прежде умел
Песни громкие петь для друзей и родни.
Средь Аргынов, Найманов
мой голос гремел,
Тяжело бедной глотке
пришлось в эти дни!
Ангел смерти курук мне на шею надел.
Вот уйду, не останется даже следа.
Кемпирбай откочует
за смертный предел,
Не родиться такому
уже никогда!
Словно меч двусторонний язык у меня.
Еще многое может он людям сказать.
Но похож я, Асет,
на худого коня,
Что уныло трусит, разучившись скакать.
Я любых аргамаков опережал,
Грива вскидывалась над шеей крутой.
Я размашистой иноходью бежал,
Лошадей обгоняя
породы простой.
С тем, чей облик яснее июньского дня,
Я дружил, песни пел и в обнимку ходил.
Девяносто акынов
пытались меня,
Навалившись, подмять.
Только я – победил
В годы детства – Даут занимался со мной.
Из колодца Даутова пил я тогда.
Коль вода в Сырдарье
поднималась весной,
И тогда по колена
была мне вода!
Ай, Асет, я умру! Я от боли кричу,
Что все злее и злее мне сердце сосет.
Если крылья налажу и в небо взлечу —
Даже это от смерти меня не спасет.
Вот мое положение, милый Асет.
Я лежу недвижим, и невесел мой взгляд.
Улететь собираюсь, Асет,
на тот свет.
Божий вклад
я отдать собираюсь назад.
Полосатая утка, грузна и грустна,
Из груди улетела – то песня моя!
Надо мною тоскливо кружится она,
Неохота лететь ей в чужие края!
И сказала:
«Прощай, Кемпирбай, навсегда!» —
И заплакала,
вспомнив минувшие дни.
Да, спасенья от божьего нету суда.
Я умру! Добрым словом меня помяни.
…Пусть летит моя песня к лесным родникам,
К побережью, в глухие степные углы,
К знати северных мест
и ко всем беднякам
Хан-Бертыса
и Каркаралы.
И в пустыни, куда не достанешь рукой,
И до Кара-откеля скалистой глуши…
Так молитесь же, люди,
за упокой
Кемпирбая,
его беспокойной души!
 

* * *

 
Я презрел познанье, юноша пустой.
Видел пользу в нем, но шел стезей другой.
 
 
Возмужал – наука из-под рук ушла.
Поздно к ней ты устремился, разум мой!
 
 
Кто повинен, что остался я ни с чем?
С малых лет учась, я был бы не такой!
 
 
Из людских отрад одну зовут – дитя.
Обучение детей – наш долг прямой.
 
 
Сына отдал в медресе: «Учись, родной!»
Цель не в том, чтобы достался чин большой.
 
 
Сам к высотам я стремился всей душой.
В красноречии мне уступал любой.
 
 
Но ведь некому здесь оценить мой труд…
Под конец я предпочел всему покой.
 

* * *

 
О казахи мои! Мой бедный народ!
Жестким усом небритым прикрыл ты рот.
Кровь – на правой щеке, на левой – жир…
Где же правда? Твой разум не разберет.
 
 
Ты и с виду неплох, и числом велик.
Почему же так обманчив твой лик?
Ты не хочешь добрым советам внимать,
Режет всех без разбора твой серп-язык.
 
 
Власть не можешь явить над своим добром.
Спишь тревожным сном и тревожишься днем,
То заносчив, а то с обидой глядишь,
Постоянен в непостоянстве одном.
 
 
Всякий подлый, чванливый и мелкий сброд
Изуродовал душу твою, народ.
Не надеюсь на исправленье твое,
Коль судьбу свою в руки народ не берет.
 
 
Родич с родичем спорят из-за пустяков.
Богом отнят их разум, удел их таков!
Ни единства, ни чести, везде разлад.
Стало меньше в степях табунов, косяков.
 
 
Из-за денег и власти кипит вражда.
Ты бессилен, а спор ведут господа.
Если накипи этой не смоешь с себя,
В униженье, в страхе ты будешь всегда.
 
 
Разве можешь ты быть спокоен душой,
Если горки не в силах взять небольшой?
Если стойкости нет, если твердости нет,
Разве можешь ты быть доволен собой?
Если кто-либо верный укажет путь,
Ты его клеймишь неразумной хулой.
 

* * *

 
Поэзия – властитель языка,
Из камня чудо высекает гений.
Теплеет сердце, если речь легка,
И слух ласкает красота речений.
 
 
А если речь певца засорена
Словами, чуждыми родному духу,
Такая песня миру не нужна.
Невежды голос люб дурному слуху.
 
 
Коран с хадисом славны вязью слов,
В них мысль узорно вплетена в реченьях,
Когда б не рифмы, не соблазн стихов,
Пророки бы молчали, без сомненья.
 
 
Молящийся в мечети мудрый муж,
Ученые, чьи в полночь пылки споры, —
Все любят красноречие. Кому ж
Не любо ткать словесные узоры?
 
 
К стихам стремятся смертные равно,
Но лишь избранника венчают славой,
Того, чьей мысли золотой дано
Блистать стиха серебряной оправой.
 
 
На старых биев ныне погляжу:
Пословицами речь отягощали.
Иных певцов глупцами нахожу —
Из мусора стихи они слагали.
 
 
В толпе с кобызом пели и с домброй,
Хвалили всех, скитаясь по дорогам.
Бродили попрошайками порой,
Позоря песню, проклятые богом.
 
 
Бродяга за подачку расточал
Душевный жар свой, теша встречных лестью,
На стороне чужой, ценой похвал,
Он добивался невысокой чести.
 
 
Он шел туда, где бай и где хвастун,
Но подаяньем не менял удела.
И дешевели звуки звонких струн,
И жажда песни в людях все скудела.
 
 
Как старый бий, пословиц не леплю,
Не бормочу, на грош меняя душу.
Слова скупые, верные люблю,
И ты простую речь мою послушай.
 
 
Кичливых мог бы славить богачей,
Красавиц легкой веселить забавой.
Бряцание пустых моих речей
В их жизни было б сладкою приправой.
 
 
Немногим по душе благой совет,
Иной безумец лишь упрямству верен.
Надеждой лишь для знати полон свет.
Простите, если мой укор чрезмерен.
 
 
Все норовят связать сосну с лозой.
Все жаждут жить спокойно и привольно.
Хвастун и льстец поймут ли оклик мой?
Найдется ли из тысячи достойный?
 
 
Плутам одна нажива дорога,
Иному хитрецом прослыть охота.
Затеяв драку: «Бей, – кричит, – врага!» —
Авось он под шумок ухватит что-то.
 
 
Терпенье, совесть, гордость – не в цене,
И к мудрости и к чести люди глухи,
Не ищут знанья, – лишь в слепой возне,
Как шерсть, прядут пустую ложь да слухи.
 

₁₈₈₇

* * *

 
Острый разум чист, словно пласт ледяной.
В непослушливом сердце – кипучий зной.
Терпеливую мысль и пылкую страсть
В силах ты обуздать лишь волей одной.
 
 
Только тот, кто сердце и разум скует
Непреклонной волей, – достигнет высот.
Эти свойства не стоят врозь ни гроша,
И любое из них тебя не спасет.
 
 
Что без воли и страсти сила ума?
Неразумному сердцу – ив полдень тьма.
Разноречье троих сумей сочетать,
Этой мудрости учит нас жизнь сама!
 

₁₈₈₉

* * *

 
О любви, душа, молишь вновь,
Не унять смятенье твое, —
Так желанна сердцу любовь,
Так сладка отрава ее!
 
 
Вся тоска, вся горечь невзгод
Над огнем души не властна.
Лишь любовь – твой верный оплот,
Лишь с тобой угаснет она.
 
 
А того, кто жил не любя,
Человеком назвать нельзя.
Пусть ты наг и нищ – у тебя
Все же есть семья и друзья.
 
 
Довелось бы брести впотьмах,
Если б дружбы не вспыхнул свет.
Слава – тлен и богатство – прах,
Если верного друга нет.
 

₁₈₉₀

* * *

 
Язык любви – язык без слов,
Лишь чувства, ощущений зов,
Мгновенный взгляд или улыбка —
Его основа из основ.
 
 
Когда-то с этим языком
Я был до тонкости знаком,
Но для меня его значенье —
Увы! – давно уж под замком.
 

₁₈₉₄

* * *

 
Природа смертна, вечен человек,
Он умер или нет – не кончен век.
Я разлучен был с нею. О разлуке
«Все это смерть», – один невежда рек.
 
 
Над нами широки судьбы права.
Мы часто в жизни держимся едва.
Но можно ли того назвать умершим,
Кто миру дал бессмертные слова?
 
 
Кто не полюбит жизни быстрину?
Ты хочешь видеть море – зри волну.
Себя ты не познаешь, друг мой, если
Ты не постигнешь мысли глубину.
 
 
Кто смерть хулил, кто жизни пел хвалу.
Я крайностей судьею не слыву.
Кто жизни рад и равнодушен к смерти,
Того я жизнестойким не зову.
 

₁₈₉₅

* * *

 
Страсть к науке тебя влекла,
Как тулпар, к вершине вершин.
К знанью мчался ты, как стрела,
Не страшась препятствий, мой сын!
 
 
Не жалел себя самого,
А друзей жалел и берег.
Все же первенства своего
Никому уступить не мог.
 
 
Ты за правдою шел вослед,
С юных лет ей преданный весь.
Знаменит был во цвете лет,
Но не знал, что такое спесь.
 
 
Стать учителем ты мечтал,
Мудрым знаньем с людьми делясь.
Если б ты им путь указал,
Легче было бы мне сейчас…
 
 
Редкий сын был мне богом дан…
«Умереть от горя нельзя», —
Говорят у нас, Абдрахман…
Это – правда: не умер я.
 

₁₈₉₅

* * *

 
Проклятый мир обирает нас. Как поладить с ним?
Где былые силы твои? Ты стал иным!
В надежде горечь таится. Коварна жизнь!
А мы в своем злополучье других виним.
 
 
Любая радость твоя перейдет в печаль.
Что суетиться ради немногих дней?
Ты не найдешь того, из-за чего не жаль
Близких своих забыть и оттолкнуть друзей.
 
 
Коль речь твоя не от сердца – слова сдержи!
Язык привычен лукавить, послушен лжи.
Ты разве знаешь предел желаньям твоим?
Они скрывают завесой истину от души.
 

₁₈₉₈

* * *

 
Если мысль за волею вслед
Оскудеет в сердце пустом,
Ты, утратив разума свет,
Станешь тварью, темным скотом.
Мой безвольный разум, скользя
По верхам, нейдет в глубину.
И душа устала, друзья!
Одряхлел я, тянет ко сну…
 
 
Коль смиришь ты жадную плоть, —
Жаль ее, беднягу, тебе.
А не сможешь плоть побороть,
Одолеет она в борьбе.
 
 
Ведь у тварей душа темна,
И не знают мыслей скоты.
Вовсе красок жизнь лишена,
Если вглубь не стремишься ты.
 
 
Человеком назваться я
Не могу, окруженный тьмой.
Как найти мне смысл бытия,
Коль народ невежествен мой?
 

₁₈₉₈

* * *

 
На сорок лоскутьев тоскою
Растерзано ты – каждым днем…
Как же сердцу дожить в покое,
Изверившемуся во всем!
 
 
Те – взяты землей, те – враждою,
А как их любило ты!
Вражда и беда шли чредою,
И вот – ты среди пустоты.
 
 
Лишь старость одна пред тобою,
Спасенья и выхода нет.
Беспечных утешит любое.
А где нам с тобою ответ?
 
 
Измучено ты болью злою…
Мечты! Оглянись на них
И вспомни величье былое
Желаний бесплодных твоих.
 

₁₈₉₉

* * *

 
Я вырастил пса из щенка, —
Он мне ногу раз прокусил.
Обучил я когда-то стрелка, —
Он меня чуть не подстрелил.
 

* * *

 
Веселья легкая вода,
Пустая молодость – беда.
Ты лучше разумом попробуй
Познать, где дружба, где вражда.
 
 
Что славным у людей слывет,
Тебя не слишком пусть влечет.
Не торопись, мой друг, работа —
Она предмет твоих забот.
 
 
Души богатства береги,
Всего, что дешево, – беги,
А скромность – истинный хозяин,
Он душу не введет в долги.
 
 
Не будь ко всем доверчив сплошь,
От зоркости ты не умрешь,
Не то и стариком согбенным,
Где враг, где друг, – не разберешь.
 
 
Хапуга на объятья скор,
Всегда он там, где шум и спор.
Мой друг, ты разве сам не видишь,
Что под конец он пищ, как вор.
 

* * *

 
Мотыльки, чей светел наряд,
Вам цветы, привет свой дарят.
Но спугнет гроза, сад примят —
И они назад не летят.
 
 
Людям всем дана, всем подряд,
Череда удач и утрат,
Что всегда сомненьем томят
И скорей ответа хотят.
 
 
Время гонит всех – стар иль млад.
Бремя злых помех снять бы рад!
Жизнь – тоска и смех, блеск и чад.
Срок придет, и ты смертью взят.
 

* * *

 
Как морс – сердце, радость – блеск его.
Без радости все – тускло, все – мертво.
А если в сердце погасает пламень, —
Не радует на свете ничего.
 
 
Дружить, кипеть – у сердца много дел!
И честь и совесть – разума удел.
Важны лишь честь и совесть… А тщеславье,
Оно – как дым: дохнешь – и улетел!
 
 
Огонь тускнеет в сердце старика,
Не ладятся дела без огонька:
Себе не веришь, слушаешь советы,
Робка твоя рука и неловка.
 

₁₉₀₂

* * *

 
Ангел молнии, Рагит,
Как стрела, к земле летит.
Опрокинутый на землю
Дождь ее животворит.
Молния бьет наповал.
Силу слов ты, друг, познал,
Если их, как молний силу,
На себе ты испытал.
Мимо этих слов пройдет
Взяточник и обормот.
Нищенка-душа не примет
Огненных таких щедрот.
Примет молнии-слова,
Кто устал от плутовства.
 
 
Не пора ль к рукам прибрать
Болтунов всесильных рать?
Что за публика такая —
Только знают врать и врать.