Текст книги "Поэзия народов СССР XIX – начала XX века"

Автор книги: авторов Коллектив

Род уходит и род приходит.

Екклезиаст, гл. 1, стр. 4.

 
Мчатся годы, мчатся годы,
И стремителен их бег,
Мученики от природы,
Люди трудятся весь век.
От работы, что натужна,
Сохнет мозг в костях людских.
– А кому все это нужно? —
До вопросов ли таких!
Вечна смена поколений,
Все как сон, как вещий знак.
И герой ушел, и гений,
И вельможа, и бедняк.
Даже самых знаменитых
Время, схоронив сперва,
Не спеша с надгробных плит их
Принялось стирать слова.
На кладбище многолюдно,
И надгробных плит не счесть,
Но на них бывает трудно
Эпитафии прочесть.
Есть рождению и тлену
Предназначенный черед,
Поколению на смену
Поколение придет
И героев новых время
Породит среди веков.
Снова племя сменит племя
Богачей и бедняков.
Принесут с собою годы
Жизнь другую, мир иной.
Представленья, нравы, моды —
Все не вечно под луной.
Надмогильными камнями
Дверь закрывших за собой
Позабудут, хоть корнями
С ними связаны судьбой.
От работы, что натужна,
Долго ли сойти на нет?
– А за чем все это нужно? —
Есть один простой ответ:
– Нрав наш не переупрямить,
Будь нам хоть под сотню лет,
О себе оставить память
Мы стремимся – не секрет…
За ушедшими в жестокий
Становлюсь черед земной.
Знаю, что тысячеокий
Ангел прилетит за мной.
Встречей с ним прельщусь едва ли,
Но ему желанный, я
Отложу перо в печали
И скажу: «Адье, друзья!»
И, как фон-барон-бездельник,
Развалюсь в земле. Причем
Окажусь, хоть жил без денег,
По соседству с богачом.
Он при жизни был вельможей,
Я держался в стороне,
Но богач по воле божьей
Ровней сделается мне.
После моего заката
Книжный лист напомнит вам,
Что писал сие когда-то
Я – Гольдфаден Абраам!
 

САМОВАР

 
– Ты зачем, ответь по чести,
В обществе хорошем, друг,
Стоя на почетном месте,
Дуешься на всех вокруг?
Почему, вздувая пар,
Кипятишься, самовар?
 
 
– Оттого я так серчаю,
Что иные вкруг меня,
Рады, приступая к чаю,
Сплетничать день ото дня.
Не терплю таких речей
И пыхчу все горячей…
 
 
Налил чай гостям хозяин,
Слушать – мед на языке,
Но в душе желает Каин
Им свариться в кипятке.
Рад, когда уходят гости.
Фальшь презрев, киплю от злости…
 
 
Гость иной поесть попросит,
Еле держится душа.
Чай пустой ему подносит
Мой хозяин не спеша.
Экий скряга! Я, признаться,
От стыда готов взорваться!
 
 
Вновь придет к хозяйке дама:
«Ангел мой, прошу к столу!»
А простятся – тут же прямо
Говорит о ней хулу.
Выскочить готов за дверь я,
Ненавижу лицемерья!..
 
 
Явится иной с визитом.
Беден? Что за благодать!
Раз слывет не именитым
На смех след его поднять!
 
 
Ха-ха-ха!
 
 
А я киплю,
Издевательств не терплю!..
 
 
Пьют иные чай богатый,
Венское стекло, фарфор,
Но красны долги расплатой,
И стучится кредитор.
Тех клеймить не перестану,
Кто живет не по карману…
 
 
Коль за чаем вечерком
Муженька бранит супруга,
Словно шпарит кипятком,
И дрожит он от испуга,
Я встреваю в их раздор:
– Подкаблучнику позор!..
 
 
Отбыл муж на таратайке,
И тайком проник во двор
Щечки целовать хозяйке
Златоусый ухажор.
Я киплю. Я негодую
На хозяйку молодую…
 
 
– Помолчи, пузан, немного,
Не суди их грешных чар.
Эй, служанка, ради бога,
Убери-ка самовар!
Он пыхтит здесь ни к чему,
Льнет хозяйка не к нему.
 

ПЕСНЯ О ХЛЕБЕ

 
Боже! О твоей защите
Молим чисто и светло!
Братья, поле уберите,
Пока солнце не зашло.
Братья! Поле уберите,
Пока солнце не зашло.
 
 
Солнце! Как ты нас ни жжёшь,
Освещаешь путь наш к счастью.
Ныне урожай хорош
И назад ни шагу, братья!
Ныне урожай хорош
И назад ни шагу, братья!
 
 
Богу мы молиться будем,
Чтобы не пришла беда.
Боже! Ты поможешь людям,
Чтобы с хлебом быть всегда!
Боже! Ты поможешь людям,
Чтобы с хлебом быть всегда!
 
 
Только с жатвой мы покончим,
Только урожай сберем,
Золотой венок колосьев
Тотчас в школу отнесем.
Золотой венок колосьев
Тотчас в школу отнесем.
 
 
Пусть узнают дети в школе,
Что уже давным-давно
Хлеб наш – с собственного поля,
Наше – каждое зерно.
Хлеб наш – с собственного поля,
Наше – каждое зерно.
 
 
Боже! О твоей защите
Молим чисто и светло!
Братья! Поле уберите,
Пока солнце не зашло.
Братья! Поле уберите,
Пока солнце не зашло.
 

СОРЕ И РИВКЕ

 
Двух красавиц сестер встретил я в Рахместривке,
Когда в юности давней я прибыл туда.
Звали старшую Соре, а младшую Ривке —
Я прекрасней невест не видал никогда.
Голова закружилась в тоске и печали
Оттого, что не знал я, кого предпочесть.
Ведь такие достоинства их отличали!
И у каждой свои преимущества есть!
 
 
Словно солнце в июле у Соре глаза:
До того улыбались они и горели,
Что выдерживать взор долго было нельзя.
Отворачиваюсь, поглядев еле-еле.
А у Ривке поглядка, как уголь, черна,
Ровным взором пылает подземное пламя.
Как потупит глаза – и вся жизнь не нужна.
Как поднимет – вся радость сияет над нами.
 
 
Даже те, кто в ученые лезет тома,
Мастериц лучше Соре и там не находит.
Сшила чудные туфельки Соре сама.
Под венец в этих туфлях пойти она хочет.
Ривке, пятницу всю напролет просидя,
Сшила платье. В субботу его надевает.
Будет счастлив, кто Ривке возьмет за себя,
Потому что прекрасней невест не бывает.
 
 
Кое-что как-то Соре шепнул на ушко,
И она разрыдалась, как малые дети:
«Мол, зачем не остался, где был – далеко.
Мол, живут негодяи такие на свете!»
Видно, бес в самом деле мне в душу вошел,
Я шепнул то же самое Ривке, однако.
«Я не уличная! Не такую нашел! —
Заявила она. – Не целую до брака!»
 
 
Думал я, думал я, понял я: это стыд.
Это срам. И, чтоб не было больше позора,
Ноги в руки я взял. Бог мне это простит.
Восвояси домой возвратился я скоро.
Женихаться – я понял – не стоит труда.
Я навеки запомнил и Соре и Ривке.
Холостяцкую жизнь предпочел навсегда
С той поры, как покинул тогда Рахместривку.
 

ЗИМА

 
Ой, помогите, дети…
Она пришла сама…
На всем на белом свете
Теперь зима, зима!
 
 
Пришла, белоборода,
В домишко малый мой
И ломится в ворота,
Словно к себе домой.
 
 
С ухваткой удалою,
Чуть сгорбившись, идет.
Своей большой метлою
Метет, метет, метет.
 
 
Заснежены дороги,
В снегу леса до пят.
У них озябли ноги.
«Нам холодно!» – гудят.
 
 
Для моего дитяти
И для больной жены
Ни щепки нету в хате.
Давно все сожжены.
 
 
Знать ничего не хочет
Зима про холод тот —
То в кулаки хохочет,
То головой трясет.
 
 
Нет, не дают пощады
Лихие холода
Тем домикам дощатым,
Где горе и нужда.
 
 
Ой, помогите, дети,
Она пришла сама…
На всем на белом свете
Теперь зима, зима!
 

ФРЕЙЛЕХС

 
Братцы,
 
 
Едут сваты,
Мы веселью рады —
Тихо, не шурши!
Наш жених – что надо.
«Виват» нашим сватам от души
 
 
Вот он,
Дядька Коне
Вместе с тетей Хане —
Тихо, не шурши!
Грянем же заране
«Виват» нашим сватам от души!
 
 
Вот сестрица
Гите,
В круг ее возьмите —
Тихо, не шурши!
Как волчок вертите —
«Виват» нашим сватам от души!
 
 
Вот реб Эле
Дядька,
Его брюхо гладко —
Тихо, не шурши!
Он всем дядькам дядька.
«Виват» нашим сватам от души!
 
 
Сват наш
 
 
Старый Дуся,
Как индюк, надулся,
Тихо, не шурши!
Он не в нашем вкусе.
«Виват» нашим сватам от души!
 
 
Дай нам руку
 
 
Все же
 
 
И невеста – тоже.
Тихо, не шурши!
Помоги же, боже,
Всей родне, мы молим от души!
 

БАБУШКА

 
Думаю
Думу я,
Помоги мне, боже!
В двадцать лет
 
 
Счастья нет
 
 
И жены нет тоже.
 
 
В городу,
Как в саду —
Розами он полон.
Выбрать смог,
Ты цветок.
Я прошу, Биньомин…
 
 
Циреле,
Миреле,
Золото – девицы.
Гителе,
Рителе,
Глаз не надивится!
 
 
Переле,
Сореле
Двух голубок краше!
Песеле,
 
 
Гнеселе —
 
 
Это счастье наше!
 
 
Ханеле,
 
 
Брайнеле
 
 
Веселы, пригожи…
Рохеле,
Брохеле —
С звездочками схожи!
 
 
Хинценю,
Шпринценю
Красотой гордятся!
Рикеле,
Микеле
И царю сгодятся.
 
 
Думаю
Думу я,
Как нам быть, Биньомин?
В двадцать лет
 
 
Счастья нет.
 
 
Холост ты, Биньомин.
 
 
В городу,
Как в саду —
Розами он полон…
Выбрать смог
Ты цветок.
Я прошу, Биньомин.
 

ЖДИ И ВЕРЬ!

 
Жди! Весна – не за горами…
Мотылькам – опять резвиться!
Заливаться песней новой
В новых гнездах новым птицам!
 
 
Верь, ночная мгла растает,
Вновь прозрачным станет воздух.
Снова плыть по новой сини
Новым солнцам, новым звездам!
 
 
Новый мак, шиповник новый
Даль весеннюю встревожат.
Мед, лучи и песня – всюду!
И – над нашим склепом тоже…
 

₁₈₉₁

БИБЛЕЙСКИЙ МОТИВ

 
Крадется к городу впотьмах
Коварный враг.
Но страж на башенных зубцах
Заслышал шаг.
 
 
Берет трубу,
Трубит во всю мочь,
Проснулась ночь.
Все граждане – прочь
С постели! Не встал лишь мертвец в гробу.
 
 
И меч
Говорит
Всю ночь.
 
 
Бой в каждом дому,
У каждых ворот.
– За мать, за жену!
– За край, за народ!
 
 
За право и вольность – кровавый бой,
Бог весть – умрем или победим,
Но долг свой выполнил часовой,
И край склоняется перед ним.
 
 
Не спавшему – честь!
Подавшему весть,
Что воры в дому, —
Честь стражу тому!
 
 
Но вечный укор,
Но вечный позор,
Проклятье тому —
Кто час свой проспал
И край свой застал
В огне и в дыму.
 

₁₈₉₄

КОШЕЧКА, НЕ ШЕБУРШИ…

 
Кошечка, не шебурши!
Мышь, не шурши!
Мой ненаглядный
Уснул в тиши.
 
 
Теленок-глупыш,
Что ты мычишь?
Может проснуться
В люльке малыш.
 
 
И ты, ветерок,
Не вей, не гуляй!
Проказник-щенок,
Молчи, не лай!
 
 
Слышишь? – Молчок!
Прикуси язычок!
Мальчик уснул,
Лег на бочок.
 

НОЧНЫЕ СТОРОЖА

(Подражание благочестивой песне)

 
А ночь – просто чудо! Тиха, бестревожна!
Но бойтесь огня! Но с огнем – осторожно!
Без жара, без пылкости лишней!
Захлопните ставни и двери замкните,
Смежите ресницы и уши заткните,
Храните, как учит всевышний.
 
 
А если не спится, внимайте затишью,
В затишье летают летучие мыши.
Как славно, как свято, как тихо!
Услышите крики, иль смех, или споры,
Иль стоны – не бойтесь, мы ходим дозором!
Мы вас охраняем от лиха.
 
 
Будь проклят, кто дрогнет, кто встанет с кровати,
Кто пламя зажжет в очаге или схватит
Трубу и сыграет побудку!
Пусть в огненном пекле сгорают их души!
А здесь все костры мы потушим, потушим,
Мы смотрим, мы слушаем чутко!
 
 
Вы спите! Мы просим, мы к богу взываем
С молитвой – пусть туча придет грозовая,
И небо, по воле господней,
В свинец превратится! О, сжалься над нами,
Луну погаси ты и звездное пламя,
И сразу вздохнем мы свободней!
 
 
Мы всех заклинаем, мы молим тревожно:
Огня берегитесь! С огнем – осторожно!
Ни звука! Ни смеха! Ни стона!
Ни свечки – в мозгу и в душе – ни зарницы!
Во мраке могильном лишь спать и молиться!
Мы, стражи, – бессонны, бессонны!
 

ЛОДОЧНИК

 
Вот и кончилась гроза,
Просветлели небеса.
Крыши мокрые блестят,
И ручьи бегут, журчат.
Все бегут, бегут, бегут
Там и тут.
 
 
Лодку я пустил в ручей,
Парус я приладил к ней,
И на крыльях ветерка
Понеслась она, легка.
 
 
Ты в какие же края
Мчишься, лодочка моя?
Может быть, туда летишь,
Где цветение и тишь,
В край зелено-голубой?…
Так возьми меня с собой!
 

* * *

 
Будь я господь, я б нечестивца наказал
Особым наказаньем:
Все блага бы ему пообещал,
Потом – казнил бы ожиданьем!
 

₁₈₉₄

В БАГРЕЦ ОДЕТЫЙ КЛЕН

 
Еще стремится ввысь
В багрец одетый клен.
Но тучи пронеслись,
И сразу блекнет он.
 
 
В испуге ствол застыл,
Встречая зимний шквал;
И лист слезу пролил
– Я умер! Я увял!
 
 
Не долог зимний сон,
Придет весна, и вдруг
Зазеленеет клен —
На радость всем вокруг!
 
 
– А я? – вздохнул листок, —
Что станется со мной?… —
Ответ зимы жесток:
– Истлеешь ты весной!
 

₁₈₉₄

ГДЕ МЫШКА ЖИВЕТ

 
Спросил я мышку:
– Где твой домишко? —
И мышка молвила в ответ:
– Тебе открою я секрет!
Но только эту тайну
Не выдай кошке ты случайно, —
Она примчится – цап-царап!
А я боюсь когтистых лап,
Хоть я шустра, хоть я лукава!
Так, значит, так – ступай направо,
Левей потом, за уголком
Увидишь кринку с молоком;
Шажок вперед, два шага вкось,
Полшага вкривь… Ты видишь, гость,
Вот эту дверочку в стене?
Она ведет ко мне!
А вот и лесенка винтом!
Ступенька вниз и вверх потом,
Ступенька здесь, ступенька там,
Потом опять наискосок…
Согнись-ка лучше пополам,
Ведь дверь низка, а ты высок.
 

ЭТЕЛЕ

 
Этел, Этеле, мой свет,
Что ты любишь и что – нет?
 
 
Растерялась наша Этя
 
 
И не знает, что ответить.
 
 
Впрочем, сам я дам ответ,
Что ей любо и что нет.
 
 
По утрам лежать в кроватке —
Ах, как славно, ах, как сладко!
Если скажешь – время спать! —
Ненавистна ей кровать.
 
 
Леденцы ей очень любы,
Ей противно чистить зубы,
Грызть орешки ей не лень;
Умываться? – Через день!
 
 
Есть печенье – наслажденье,
А ученье? – Ох, мученье!
Гребешок?! – Чтоб он пропал!
Все как будто я сказал…
 

ТРИ ШВЕИ

 
Потухший взор, увядший рот,
На бледном лбу холодный пот,
Лицо – как выцветший лоскут.
Вздохнут, спины не разогнут —
Шьют три швеи, все шьют да шьют!
 
 
Иголки блеск, полотен снег…
Твердит одна: – Просвета нет,
Я шью и шью, а дни летят,
Я шью – который год подряд,
Но к свадьбе не сошью наряд…
 
 
Меиру-чудотворцу я
Отдам пятак – пошли в мужья
Хоть престарелого вдовца,
Хоть многодетного отца —
Дожить бы только до венца!
 
 
Вторая молвит: – Шить, строчить…
Встрочить в косу седую нить…
В глазах темно, на сердце – мрак,
Стучит в висках – машине в такт —
Та-та-так-так, та-та-так-так!
 
 
Сказал мне некий молодец,
Зачем кольцо, зачем венец?
Гуляй, покуда молода!
А год пройдет – и что тогда?…
Тогда – беда, тогда – беда!
 
 
И третья молвила швея:
– В чахотке я, ослепла я,
Что ни стежок – то тяжкий стон…
С другой сыграет свадьбу он!
Ему я не желаю зла.
Любовь была, любовь ушла!..
Кагал мне саван даст льняной,
Кагал поплачет надо мной…
В земле я буду отдыхать —
Я буду спать, я буду спать!
 

₁₈₉₅

* * *

 
Часто мнится мне —
Мы мертвы давно;
Даже горе нам
Лишь во снах дано.
 
 
Средь скорбей своих
Ищем мы судьбу,
Хоть давно мертвы
И лежим в гробу!
 

СЛЕПОЙ МУЗЫКАНТ

 
Там в Чипсайде, вблизи монумента,
Ежедневно, ни мертв и ни жив,
Чуть касаясь рукой инструмента,
Мой слепец, в ожидании цента,
Извлекает печальный мотив.
 
 
Кем он был? И откуда явился?
Как бессильно его колдовство!
Со стеной серокаменной слился,
В голый камень костями вдавился, —
Я один и приметил его.
 
 
Потому что знакомы мне звуки,
Что слетают с надтреснутых струн,
В них вдохнул бесприютности муки,
Одиночество, горесть разлуки
Еле слышный скрипач-говорун.
 
 
Там в Чипсайде, вблизи монумента,
Вновь людской закипает поток,
Набегая, струясь, точно лента,
Размывая напев инструмента,
Чтобы он опечалить не смог.
 

МОИ ГОЛУБИ

 
Двух голубей родных сердцебиенье —
«Он» и «она» – в моем глухом жилище;
Они б могли поэту вроде Гейне
Немало дать для вдохновенья пищи.
 
 
Он бы воспел их нежный чистый облик
Легчайшими словами-жемчугами,
Вовек не стерлись и вовек не смолкли б
Слова, что стали дивными стихами.
 
 
Но я таким уменьем не владею.
Хоть на птенцов глядеть – не наглядеться,
Молчу и только сердцем холодею:
Что рассказать об их счастливом детстве!
 
 
Так редко вижу, чтоб они смеялись,
Не им сверкает солнечное небо:
Дневных лучей соломенная малость
В лачуге, где, голодные, без хлеба,
 
 
Заброшенные маленькие птицы
Худые тельца зябко прикрывают,
Молчат, смежая мокрые ресницы,
Как будто спят, а может – умирают…
 

НАШЕМУ ПОЭТУ

 
Лето наступило – ясная пора,
Чистый, свежий воздух, солнышко с утра,
Землю устилая, зеленели травы,
Зацвели деревья, пышны и кудрявы,
А в саду тенистом звонкий соловей
Сладостную песню пел среди ветвей.
 
 
Но уходит лето. Холод и туманы.
Дерево рыдает, лист летит багряный…
Маленькая птаха в поисках тепла
Прячется от стужи в глубине дупла…
 
 
Сколько мне досталось горестей и муки,
Взаперти сижу я, с близкими в разлуке…
Я бы этой жизни хоть десяток лет
С радостью бы отдал, дорогой поэт,
Чтоб твои напевы снова зазвучали,
Чтоб слезой омыли все мои печали…
 
 
Я твоих далеких песен не забыл,
Не остыл поныне слов горячих пыл.
Этими словами были мы согреты.
Где же ты сегодня? Мы не знаем, где ты.
 
 
Ах, как ты нам нужен в этот горький час!
Ты не отвечаешь, ты забыл о нас,
В трудную годину ты покинул братьев,
Мы живем без песен, мужество утратив.
 
 
Где ты? Встань скорее! Пусть издалека
Нам подарит радость мудрая строка.
Что еще нам надо? Только б слышать снова
Песню утешения, сладостное слово.
 

НОВОГОДНЕЕ

(Нашей пишущей братии)

 
Хотелось бы за год проверить итоги,
Теперь подвести бы черту,
Но наши враги к нашим слабостям строги,
Все это у них на счету.
 
 
Итак, мы хвалиться не будем! Не будем!
Жаль тратить бумагу не впрок…
К чему эту скуку навязывать людям,
Когда Новый год недалек?
 
 
Уж лучше, друзья, подсчитали бы смело
Потери за прожитый год.
Какого еще не свершили мы дела?
Чего у нас недостает?
 
 
Иные над нашей судьбой причитают,
Но что нам до пролитых слез,
Когда нас не слушают и не читают
И жизнь наша – вечный вопрос?
 
 
Печалей не в силах избыть мы слезами.
Поможет ли в бедствиях смех?
Мы сами должны что-то делать, мы сами…
И нам ли страшиться помех?
 
 
«Что делать? Что делать?» – вопрос постоянный,
Но разве мы стали глупей?
Поныне в нас бродят какие-то планы
И множество всяких идей…
 
 
Но люди? Где люди? И взять их откуда?
Нас мало, чтоб мрак побороть.
Пошли нам людей, соверши это чудо,
Умножь наши силы, господь!
 
 
Вновь год пролетит, как минувшие годы…
Мы будем писать и писать.
Гонения ждут нас, удары, невзгоды…
Надежды нас будут питать.
 

ЗИМА

 
Дни веселья отзвучали,
Настает пора печали.
Лету вслед приходят снова
Ветры осени суровой.
 
 
Сыро в комнате, уныло,
Стужа к окнам подступила.
Сердцу грустно. Дни короче,
Все длинней, все глуше ночи.
 
 
За спиной твоей со злостью
Машет ребе длинной тростью,
Мрачный ребе, твой учитель.
Будь он проклят – твой мучитель!
 
 
Но, исполненный задора,
Ребе лупит без разбора,
Бьет нас до крови, но что-то
Нам учиться неохота.
 
 
О катке мечтаем чаще,
Там снежок и лед блестящий,
Гладкий лед – ах, что за чудо!
Нет! Зубри строку Талмуда!
 
 
Невтерпеж читать трактаты.
Лупит, лупит нас проклятый…
Учимся до поздней ночи,
Тяжко, больше нету мочи.
 
 
Клонит в сон, ворчанье в брюхе,
Но к страданьям нашим глухи,
Только палке вдоволь воли.
Как солдат, нас учат в школе.
 
 
Повелел наставник строго
Петь молитву, славить бога.
Петь не хочется кому-то?
Что же, с ним поступят круто.
 
 
Добредешь домой без силы,
Спишь – и снова он, постылый,
Ребе лишних слов не тратит:
«Добрый день. Поспал – и хватит.
 
 
Подымайся-ка, паскуда!
Раскрывай-ка том Талмуда!
Что там сказано о споре
Мудрецов?» Не скажешь – горе!
 
 
Снова – в хедер на рассвете.
Ах, как дни унылы эти!
Плетка хлещет нас, но что-то
Нам учиться неохота.
 

* * *

 
Снова радостное солнце
Светит в тусклое оконце.
Сердцу весело. А ночи
Все короче и короче.
 
 
Дети! Дети! Прочь унынье!
Верьте в будущее ныне!
Вера в лучшее на свете —
Путь к победе вашей, дети!
 
 
Лучшие наступят годы,
В прошлое уйдут невзгоды.
Пусть пока зима сурова,
Дни весны наступят снова.
 

₁₈₈₈

МОЛИТВА К СВОБОДЕ

 
К тебе, Свобода, чья волна
Всего, что есть на свете, краше,
Обращена молитва наша,
Она от горя солона.
 
 
Над миром ты взойдешь горя,
Взойдешь, изменишь нашу участь
И ослепит твоя заря
Тех, кто неволил нас и мучил.
 
 
Повеет ветер твой в свой час,
Развеет тьму и зло разрушит,
И чистый воздух твой задушит
Всех, кто душил и душит нас.
 
 
К тебе, Свобода, чей восход
Всего, что есть на свете, краше,
Обращена молитва наша,
Напев наш хриплый от невзгод.
 

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

 
Ночь холодна, мороз жесток,
Спи, мой сынок, усни, сынок!
Покуда нет
Ни зол, ни бед.
Спи, мой сынок, моя опора,
Спокойно на моей груди,
Бог даст, поймешь еще не скоро,
Что горя много впереди!
 
 
Ночь холодна, мороз жесток,
Спи, мой сынок, усни, сынок.
Быть может, все и обойдется.
Пусть и для нас
Счастливый час
Настанет, и печаль уймется,
И к счастью всех
Раздастся смех
Там, где рыданье раздается.
 
 
Ночь холодна, мороз жесток,
Спи, мой сынок, усни, сынок.
Все переменится, бог даст,
Все беды-горести убудут
И цепи, что звенят сейчас,
Вблизи тебя звенеть не будут.
За окнами мороз жесток,
Спи, мой сынок, усни, сынок!..
 

СЛОВО БЫВШЕГО ЗЕМЛЕДЕЛЬЦА

 
«Кут Бобровый» – называли
Место в том краю,
Где в былые дни качали
Колыбель мою.
 
 
Было там в садах весною
Все белым-бело,
Было время золотое,
Было да прошло.
 
 
Колос тяжелел на воле,
Набирая сил,
Ветер, прилетавший с поля,
В грудь мою входил.
 
 
Люди сеяли и жали,
Как судил им бог,
Хлеб свой честно добывали,
Умирали в срок.
 
 
Я с землей простясь родною,
Прочь ушел давно.
Думал – мне совсем иное
В жизни суждено.
 
 
Мне в полях родного края
Землю не пахать,
Скудный хлеб свой добывая,
С плугом не шагать.
 
 
Я не знаю то ли благо,
Что иду сам-друг
И что поле мне – бумага,
А перо – мой плуг.
 
 
Кто мою предскажет долю,
Кто мне предречет,
Что меня на этом поле
Ждет и что не ждет?
 
 
Люди думают: богат я,
Дескать, благодать —
За стихи свои лопатой
Деньги загребать.
 
 
Нет, друзья, удел мой трудный.
Сын земли, хотя и блудный,
Я не зажирел.
Хлеб насущный слишком скудный
Мой дает надел.
 

ЛЕВ

 
Мне – кость убогую, отброс,
А вам – жратвы навалом?
Так что же я, выходит, пес,
И я доволен малым?
 
 
В чужих дворах незваный гость,
Паршивый пес бездомный,
Который, выцыганив кость,
Доволен долей скромной?
 
 
Холуй, хватающий куски
И клянчащий подарки,
Который лижет башмаки
Заносчивой кухарке?
 
 
Вы ошибаетесь – я лев,
И плакать будет поздно,
Когда обрушится мой гнев
Стремительно и грозно.
 
 
О близкой мести скажет вам
Свирепое рычанье —
Ведь я бродяжил по степям,
Я жил в лесах вначале.
 
 
Еще я слаб, но дайте срок —
Придет конец оковам:
Настанет день – собью замок
И глянет смерть в лицо вам!
 

ПЛАЧЬ, ПЕСНЯ МОЯ!

 
Ее мне не встретить —
Плачь, песня моя!
Напрасно мечтаю
Увидеться я,
Ищу я напрасно —
Плачь, песня моя!
 
 
Могу лишь во сне я
Вернуться назад:
Лицо ее видеть
И ласковый взгляд,
Одни сновиденья
Мне счастье дарят.
 
 
Немеркнущий облик —
Мученья исток:
Я в тщетных надеждах
Вконец изнемог;
О, плачь, моя песня.
Я так одинок…
 

ПОРТНОЙ

 
Привычно, тихомолком,
Согбенный и седой,
С дрожащею иголкой
Сидит старик портной.
 
 
Он отдыха не знает:
Все ночи напролет
Он плачет, он вздыхает,
Кроит, точает, шьет.
 
 
Он думает с тоскою:
«Я – бедный человек,
Ни хлеба, ни покоя
Не заслужил за век».
 
 
Передохнуть минуты
Нельзя ему никак:
Необходим кому-то
На завтра новый фрак.
 
 
Должна обнова гладко
Сидеть, как никогда,
Не там примнется складка,
Пошивщику беда!
 
 
Все франта молодого
С пристрастьем оглядят,
Но о слезах портного
Подумают навряд.
 
 
Усталый и несытый,
Он впопыхах идет.
Заказ, по мерке сшитый,
Портной в руках несет.
 
 
Но как дождаться платы,
Когда готовый фрак
На щеголе богатом
Чуть-чуть сидит не так.
 
 
Старик портной съестного
Домой не принесет.
Сиди с иголкой снова
Все ночи напролет.
 
 
He есть детишкам сладко,
Не пить им молока,
На новом фраке складка
Топорщится слегка.
 
 
Ах, дети, плачьте тише,
Поймите наконец,
Что фрак чуть-чуть не вышел
Стал старым ваш отец.
 
 
Ах, франты, право слово,
Не слезы ли портных
Горят на ваших новых
Одеждах дорогих?
 

МОЕ ЗАВЕЩАНИЕ

 
Когда умру, друзья, то вскоре
К могиле, чтя мой вечный сон,
Вы принесите флаг, который
Рабочей кровью обагрен.
 
 
Под ним – не песней поминальной,
А гимном вспомните меня,
Что прозвучит, как звон кандальный,
России рабство прокляня.
 
 
И гимн «В борьбе», что мною сложен
Во имя лучших вольных дней,
Услышу в гробе я, быть может,
Как звон спасительных мечей.
 
 
Освободительного боя
Услышу я последний гром,
И с просветленною душою
Мы песню громче запоем.
 

₁₈₈₉