Текст книги "Изгнанник"

Автор книги: Аллан Фолсом

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 54 страниц)

63

Тем временем в отеле «Сент-Оранж»

Мартен навис над Коваленко, в то время как русский выводил на экран своего лэптопа фотографию Реймонда из досье лос-анджелесской полиции.

– А теперь Кабреру, пожалуйста.

Щелчок мышки, и лицо Реймонда исчезло. Вместо него детектив открыл другой цифровой снимок. На нем красовался высокий, стройный молодой человек с темными волосами и аккуратно подстриженной бородкой, в дорогом деловом костюме. Он был запечатлен в тот момент, когда садился в лимузин, стоявший у современного офисного здания.

– Знакомьтесь, Александр Кабрера. Снят три недели назад возле штаб-квартиры своей компании в Буэнос-Айресе.

Щелк.

На второй фотографии Кабрера был в комбинезоне и строительном шлеме. Здесь он рассматривал какие-то чертежи, разложенные на капоте легкого грузовичка где-то в пустыне.

– На нефтяном месторождении Шейба в Саудовской Аравии шесть недель назад. Его компания готовится построить там нефтепровод. Строительный подряд стоит чуть меньше миллиарда долларов.

Щелк.

А вот и третья фотография: снова Кабрера, но только в теплом пальто. Улыбается в окружении одетых по-зимнему нефтяников на фоне громадного нефтеперерабатывающего завода.

– Третье декабря прошлого года. На заводе компании «ЛУКойл» в Прибалтике. Работает над планами налаживания связей между литовским нефтяным сектором и российскими месторождениями.

– Разделите окно, – попросил Мартен, – и поставьте Реймонда рядом с Кабрерой.

Коваленко исполнил его просьбу.

Кабрера имел такое же сложение, что и Реймонд, но в остальном эти люди не походили друг на друга. Их носы, уши, овал лица – все это было абсолютно разным. А то, что у Кабреры была еще и борода, лишь затрудняло сравнение.

– Близнецами их не назовешь, – заметил русский детектив.

– Над ним немало потрудился пластический хирург. И трудно сказать, с какой именно целью: то ли чтобы просто восстановить поломанные лицевые кости, то ли с конкретным намерением изменить внешность.

Испытывая досаду, Мартен отошел в сторону, но быстро повернулся:

– У вас есть его фотографии, сделанные до этого пресловутого несчастного случая?

– Есть одна. На теннисном корте на ранчо за несколько недель до происшествия.

– Покажите.

Коваленко долго щелкал «мышкой», перебирая файлы, пока наконец не нашел нужный:

– Вот, смотрите.

Щелк.

Николас во все глаза смотрел на экран. Кабрера был сфотографирован на значительном отдалении. В теннисном облачении он покидал корт, держа в руке ракетку. Ничего нового: мужчина, физически сложенный так же, как Реймонд, – и все. Мартену запомнились светлые волосы и брови Реймонда, когда тот впервые попал в руки полиции. Тут же был типичный брюнет – мужчина с темными волосами и бровями, к тому же с более крупным носом. Совсем другое лицо.

– Это все, что у вас есть из более раннего периода?

– Да.

– Может, что-нибудь еще есть в Москве?

– Сомневаюсь.

– Почему?

– Вы и за этот снимок спасибо должны сказать. Кабрера очень тщательно охраняет свою частную жизнь от посторонних. Никаких съемок для прессы, никаких статей.

– Но вы-то не представитель прессы. Вы же сами только что доказали, что при необходимости можете достать любые фотографии.

– Мистер Мартен, тогда это было не столь уж важно.

– Что – это?

Коваленко явно замялся:

– Ничего.

Однако Мартен не отставал:

– Что именно не было важно?

– Это чисто русские дела.

– Которые имеют прямое отношение к Китнеру, не правда ли?

Не сказав ни слова, Коваленко потянулся за водкой. Однако Мартен выхватил стакан из-под его руки.

– Какого черта? – возмутился русский.

– У меня до сих пор перед глазами то, что осталось от Дэна Форда. И не могу сказать, что это приятные воспоминания. Ответьте, прошу вас.

За окнами завывал ветер. Снег снова повалил крупными хлопьями. Коваленко подышал на ладони:

– Отель паскудный, парижский, а зима-то – русская.

– Отвечайте.

Коваленко демонстративно вновь потянулся за стаканом, который Николас предусмотрительно отодвинул на край стола. На этот раз ему не помешали. Русский одним глотком опорожнил стакан и встал.

– Вам не приходилось слышать о доме Ипатьева, мистер Мартен?

– Нет.

Коваленко прошел к столику у двери, где стояла бутылка с водкой, и налил новую порцию. Потом проделал ту же процедуру со стаканом Мартена и передал его владельцу.

– Дом Ипатьева стоит в городе Екатеринбурге на Урале. Вернее, стоял, пока его не приказали снести. Это далеко-далеко к юго-востоку от Москвы. Впрочем, расстояние значения не имеет. Главное то, что во время коммунистической революции в этом просторном доме большевики держали в заложниках последнего русского царя Николая Второго, его жену, их детей и слуг. 17 июля 1918 года среди ночи их подняли с постели, отвели в погреб и расстреляли.

После расстрела тела побросали на грузовик и по разбитой дороге повезли в лес, к заранее определенному месту захоронения. Есть там район заброшенных шахт – урочище Четырех Братьев у старого тракта. Трудность заключалась в том, что ранее целую неделю шли дожди. Грузовик то и дело увязал в колее. Так что пришлось тащить трупы к шахте волоком, на приспособлении вроде саней. В предрассветной мгле убитых раздели и одежду сожгли. Хотели таким образом затруднить опознание на случай, если кто-то случайно наткнется на тела. Следует помнить, что дело происходило в самом центре России, где в 1918 году бушевала революция. Трупами в такой обстановке никого не удивишь. Убийства расследовались крайне редко, если расследовались вообще.

Одновременно были убиты и другие представители фамилии Романовых. Но кое-кому удалось бежать не без помощи со стороны европейских монархий. Линия престолонаследия, ранее вполне ясная, была разрушена убийствами в Ипатьевском доме и расправами над другими членами императорского семейства. То, что называлось династией Романовых, оказалось рассеяно по всей Европе, а позже и по всему свету. С тех пор то один, то другой ее представитель предъявляет претензии на царскую корону, представляя те или иные свидетельства в свою пользу.

Сегодня уцелевшие Романовы разделены на четыре основные ветви. Каждая ведет начало от императора Николая Первого, прадеда царя Николая, убитого в доме Ипатьева. Сегодня вечером представители всех четырех ветвей встречаются в доме 151 на авеню Георга V.

– Зачем?

– Чтобы избрать следующего царя России.

Мартен никак не мог взять в толк, что происходит.

– О чем вы говорите? В России больше нет царей.

Коваленко в очередной раз отхлебнул водки.

– Российский парламент тайно проголосовал за восстановление императорского престола в виде конституционной монархии. Президент России официально объявит об этом в субботу в Швейцарии, на Всемирном экономическом форуме в Давосе. Новый царь станет чисто номинальной фигурой без каких-либо властных полномочий. Его основная и единственная роль – сплочение русского народа, мобилизация его духа, национальное возрождение. А еще – налаживание связей с общественностью по всему миру. – Детектив усмехнулся. – Знаете ли, этакий рекламный суперагент по проталкиванию российских товаров и услуг. Способен, например, помочь поставить на ноги туристическую индустрию.

Мартен почувствовал, что запутывается еще больше. Сама мысль о том, что Россия стремится к возвращению монархии в какой бы то ни было форме, казалась ему совершенно неправдоподобной. Но какая связь между этой фантастикой и тем, что происходит здесь и сейчас?

Коваленко еще раз приложился к своему стакану.

– Может быть, ситуация станет для вас яснее, если я скажу вам, что людей, которых, как мы считаем, убил в Северной и Южной Америке Реймонд Торн, прежде чем устроить кровавую баню в Лос-Анджелесе, объединяет не только то, что они русские.

– Неужели Романовы?

– Не просто Романовы, мистер Мартен, а очень влиятельные представители этого семейства, даже те, что были портными в Чикаго.

Николас не верил своим ушам:

– Так вот в чем, оказывается, дело! Борьба за власть внутри семьи Романовых по вопросу о том, кто из них станет царем?

Коваленко медленно наклонил голову:

– Пожалуй, что так.

64

Дом № 151 на авеню Георга V, 19.30

Оживленный коротышка слегка покачивался взад-вперед при разговоре. Этого элегантно одетого низкорослого мужчину вряд ли можно было спутать с кем-либо другим. Николай Немов, очень влиятельный и безмерно популярный мэр Москвы. Сейчас он, стоя в центре великолепного мраморного зала, разглагольствовал перед группой одетых в смокинги Романовых, представлявших все четыре ветви семейства.

При его виде у великой княгини Екатерины перехватило дыхание. Никки, как называли Немова друзья, был одним из самых ценных ее «завоеваний». Потребовался не один год осторожных усилий, чтобы постепенно установить с этим человеком доверительные отношения. Они сдружились настолько, что могли подолгу болтать по телефону, зачастую ни о чем, как водится между закадычными приятелями. Но то, что он приехал сюда, явилось для нее полной неожиданностью. Но если мэр сделал это ради нее и ее сына, великого князя Сергея, то сражение можно считать выигранным досрочно. Конечно, без боя победу соперники не отдадут, но все их усилия будут тщетны. Учитывая влияние тех, кто беседовал сейчас с Немовым, великая княгиня могла смело заключить, что долгая война подошла к концу и принято верное решение. Императорская корона Романовых вскоре будет возложена на голову ее сына. Впрочем, для нее великий князь Сергей уже давно был царевичем.

Питер Китнер сидел один в своем лимузине, добравшемся наконец до Триумфальной арки. Шофер был очень осторожен – под порывами метели он медленно вел машину по опустевшим улицам, которые словно специально освободили от людей для того, чтобы наилучшим образом продемонстрировать образцы парижской архитектуры. Перед глазами Китнера маячил Хиггс, который, сидя сбоку от водителя, говорил о чем-то по мобильному телефону. Однако, поскольку переднее сиденье было отделено от салона стеклянной перегородкой, о содержании разговора оставалось только догадываться. Снег и стекло отгородили Китнера от внешнего мира, и он чувствовал себя пленником в одиночной камере.

65

– Почему же Китнер держит в тайне то, что он один из Романовых? – допытывался Мартен у Коваленко. Окно дребезжало под напором ветра и снега, отчего в номере казалось холоднее, чем было на самом деле.

– Это вопрос к нему, а не ко мне. – Коваленко был поглощен чтением записки, пришедшей по электронной почте и только что выскочившей на экране. А теперь ему предстояло на нее ответить.

– Кто в семействе знает об этом?

– Думаю, немногие, если об этом вообще кому-то известно. – Коваленко попытался сосредоточиться на сочинении ответного послания. – Может, лучше о погоде поговорим? Какая метель разыгралась…

– А я хочу поговорить о Питере Китнере. – Николас подошел поближе и заглянул русскому через плечо. На экране он увидел лишь текст, набранный кириллицей, который ничего ему не говорил. – Достаточно ли у него влияния, чтобы добиться голосования за нужного кандидата в цари? Не за этим ли он поехал на ужин? Наверное, хочет потом, когда царь уже будет сидеть на троне, напомнить ему о своей услуге и добиться расширения деловых операций в России?

– Я всего лишь следователь. Распутываю убийства. А власть и политика не моя епархия.

– На кого работает Реймонд? Каково его место в этой «войне Романовых»?

Коваленко наконец дописал свое послание и отправил его. Затем поднял взгляд на своего собеседника.

– Возможно, вам будет интересно содержание сообщения, которое я только что получил из моего управления в Москве. Мне переслали коммюнике Интерпола из Цюриха. Пошли детишки на пруд покататься на коньках и наткнулись в лесочке неподалеку на труп мужчины.

Мартен внутренне подобрался, предчувствуя, что услышит сейчас нечто важное.

– И что же?

– Глотка перерезана так, что голова едва держится на туловище. Нашли его сегодня примерно в три часа дня. Полиция полагает, что со времени убийства прошло несколько часов. Вскрытия еще не было.

– У вас есть телефонный справочник Парижа?

– Есть. – Коваленко с озадаченным видом нагнулся к прикроватной тумбочке, с трудом выдвинул перекосившийся ящик, вынул оттуда потрепанный том и подал Мартену.

– Не припомните, когда именно снегопад усилился? – Мартен уже переворачивал страницы.

Коваленко пожал плечами.

– Во второй половине дня. А что?

– Судя по тому, что творится за окном, аэропорты сейчас закрыты, а поезда и автомобили движутся разве что ползком.

– Согласен. Но какое отношение имеет здешняя погода к человеку, найденному мертвым в Цюрихе?

Между тем Николас уже нашел то, что ему было нужно, и набирал нужный номер.

Русский детектив сдвинул брови, по-прежнему ничего не понимая:

– Куда вы звоните?

– В отель «Риц».

Мартен умолк в ожидании ответа. После нескольких гудков на другом конце провода подняли трубку.

– Будьте добры, Александра Кабреру, – попросил он и после долгой паузы заговорил снова: – Ах, вот как… Понимаю, понимаю. Вы случайно не знаете, он сейчас в городе?.. Ну да, конечно, метель. Как не понять… Нет-нет, ничего передавать не надо. Я сам позже перезвоню. – И положил трубку. – В гостинице его нет. Это единственная информация, которой от них удалось добиться. Но они позвонили ему в номер, и это наводит на мысль о том, что сегодня он там был.

– Что вы хотите этим сказать?

– Если убийство в Цюрихе – дело его рук, то сейчас он не в состоянии вернуться в Париж из-за снегопада. А это означает, что он до сих пор может находиться в Швейцарии.

66

Невшатель, Швейцария. Время то же

Метель, парализовавшая Париж, еще не добралась до Швейцарии. Вечер был морозным и звездным. Бледный полумесяц серебрил поверхность озера Невшатель и его окрестности.

– Посмотри, – улыбнулся Александр и сделал выдох. Клубы пара повисли в воздухе, словно на рисунке в издании для детей.

Ребекка засмеялась и последовала его примеру. Облачко ее дыхания тоже повисело несколько секунд и растворилось.

– Пых-пых, – хохотнул Александр, и они, взявшись за руки, пошли дальше вдоль кромки льда у берега озера.

Оба были одеты почти одинаково – в длинные норковые шубы и норковые шапки. Даже рукавицы у них были из норки.

Сзади неспешно шли Жерар и Николь Ротфельзы. В их компании была и баронесса, которая в свои пятьдесят с небольшим сохранила почти девичье изящество и живость. Как и другие, она наслаждалась этой вечерней прогулкой перед ужином и этим бодрящим воздухом. Но наибольшее наслаждение ей доставляло видеть Александра вместе с его будущей невестой. Пленительную женщину-подростка баронесса знала вот уже на протяжении пяти месяцев. Они не просто сдружились за это время, но поистине обожали друг друга. Ребекка была на редкость талантлива и трудолюбива. Баронесса искусно и незаметно подтолкнула ее к изучению иностранных языков и лично следила за ее успехами. К настоящему времени Ребекка почти свободно говорила по-французски, по-итальянски, по-испански и по-русски, поэтому она, подобно баронессе и Александру, без труда переходила в разговоре с одного языка на другой.

Курс обучения, разработанный для Ребекки, не ограничивался только языками. В Цюрихе при всяком удобном случае баронесса приглашала ее к себе домой, а также, словно богатая тетушка, водила по магазинам и ресторанам. Она вырабатывала в девушке чувство стиля и умение держаться, учила, какую одежду носить, какие прически делать, как правильно выбирать и использовать косметику, с кем, когда и как разговаривать.

Баронесса заставляла Ребекку чаще улыбаться. Но так, чтобы улыбка оставалась трогательно застенчивой, то есть такой, которая способна свести с ума мужчину любого возраста. Был еще один настоятельный совет – читать как можно больше, в особенности классику, причем на разных языках.

Преподавание одного предмета Марга де Вьен взяла исключительно на себя. Да и кто, как не она, мог рассказать о тонкостях романтических отношений? О том, как вести себя с мужчиной в обществе и наедине, как заботиться о нем, как с ним нянчиться и как его воспитывать… А еще баронесса учила ее тонкостям постельных игр, хотя и знала, что Ребекка до сих пор оставалась девственницей. Наблюдая за тем, как крепнет взаимное чувство между Ребеккой и Александром, она неустанно внушала воспитаннице, что в первую брачную ночь невесте следует быть как можно более естественной и ничего не бояться. Тогда молодожены смогут истинно насладиться друг другом, обеспечив себе ту же безмерную радость, какую испытала сама баронесса с мужем в ночь после собственной свадьбы.

Итак, за пять месяцев их общения баронесса не только окончательно уверилась в том, что Ребекка по-настоящему полюбила Александра. Конечный результат педагогических усилий превзошел все ожидания. В рекордно короткий срок из американской девчонки, годной лишь на то, чтобы присматривать за чужими детьми, Ребекка превратилась в красивую, уравновешенную, исполненную глубокого достоинства женщину. Иными словами, обрела те самые качества, без которых невозможно представить себе знатную особу голубой крови.

Из кармана шубы Николь Ротфельз раздалась приглушенная мелодия мобильника.

– Oui? Ah, merci, – ответила она и нажала на кнопку отбоя, затем обратилась к боссу своего мужа: – Месье Александр, просили передать, что ужин будет на столе через десять минут.

– Можете идти домой, – кивнул Александр. – Мы будем минут через пятнадцать.

Николь вопросительно посмотрела на баронессу.

– Влюбленные часов не наблюдают, – пояснила та, и ее дыхание, как у всех остальных, повисло облачком в морозном воздухе.

Вместе с Ротфельзами она повернула назад, и группа из трех человек двинулась к дому, чьи окна вдали манили светом и теплом.

Александр проводил баронессу взглядом. Она энергично шагала, увлекая за собой Ротфельзов, которые семенили следом по освещенному луной снегу.

С тех пор как он научился разговаривать, Александр называл ее именно так – «баронесса». А она, сколько он себя помнил, называла его не иначе как «мой милый». Их жизни тесно сплелись и теперь были неотделимы друг от друга. И все же, как бы ни сильна была его привязанность к ней, приходилось признать, что в жизни Александра есть лишь один человек, которого он любит по-настоящему.

Ребекка.

67

19.50

– Да-да, уточните, пожалуйста, как это имя пишется по-английски.

В одной руке Коваленко держал сотовый телефон, слушая подробности убийства в Цюрихе, а другой выводил на листке своего блокнота какие-то каракули. Звонил Ленар.

Мартен стоял в ожидании, не вполне уверенный в том, каким будет следующий шаг русского. Пока что тот ничего не сказал Ленару ни о Мартене, ни о компьютерном диске Хэллидея, ни о том, что отпечаток пальца, обнаруженный на машине Дэна Форда, принадлежит Реймонду Оливеру Торну. Насколько можно было судить, телефонный разговор касался исключительно трупа, найденного в Цюрихе, и обстоятельств этого дела, которые удалось разузнать французскому полицейскому.

– А вдруг это как раз тот, кого мы ищем? Хотя кто его знает… Может, какой-нибудь другой придурок с ножом или бритвой. – Коваленко сначала бросил взгляд на Мартена, а потом снова скосил глаза на телефон и свои записи.

Итак, русский вытянул из него практически все, что только мог. Почему бы теперь не сдать Николаса Мартена французской полиции? Именно так следовало бы поступить с юридической и профессиональной точки зрения. Заодно это развеяло бы возможные подозрения Ленара насчет того, что Коваленко мог сам взять записную книжку из гостиничного номера Хэллидея, как о том в шутку высказал предположение Мартен. И все же… И все же Коваленко до сих пор ни словом не обмолвился ни о Мартене, ни об отпечатках пальцев. Это вызывало некоторое недоумение.

– Я сам поеду в Цюрих, – внезапно отчеканил Коваленко в трубку. – Хочу сам увидеть тело и место… Да, конечно, погода, понимаю… Аэропорты закрыты, поезда практически встали. Но мне важно добраться туда побыстрее. Если это наш герой, да к тому же развернул деятельность в Швейцарии, нам нужно немедленно сесть ему на хвост… Каким образом? На машине поеду. Нам, русским, к заснеженным трассам не привыкать. Не помогли бы вы мне раздобыть мощную машину?

Коваленко вдруг выпрямился и пристально посмотрел на Мартена.

– Кстати, Филип, наш общий друг мистер Мартен находится в Париже. А если точнее, он сейчас у меня.

Николас вздрогнул. Все-таки Коваленко сдал его. Это означало, что о поисках Реймонда можно забыть. Вместо этого придется защищаться самому, пытаясь скрыть от французской полиции сведения о себе.

– Похоже, он никак не может успокоиться из-за убийства своего друга. Пошел, знаете ли, опять в квартиру на улице Гюисманса и наткнулся там на записную книжку детектива Хэллидея… Да-да, ту самую… Знаю, знаю, ваши люди ее искали. Вот вы бы их и спросили, почему не нашли. Как бы то ни было, еще раньше я дал Мартену номер своего мобильника. Поэтому он мне позвонил, а я за ним приехал. С тех пор он мне рассказывает, что Дэну Форду было известно о расследованиях в Лос-Анджелесе. Очень интересные вещи. Не исключено, что я от него еще кое-что услышу. Так что я беру его с собой.

– Что? – вознегодовал Мартен.

Коваленко прикрыл ладонью телефон и злобно зашипел:

– Заткнитесь!

Пригвоздив его презрительным взглядом, он продолжил разговор:

– В общем, был бы вам очень признателен, если бы вы посадили ваших ищеек на цепь. Я отдам книжку Хэллидея тому, кто пригонит мне машину… Что в книжке? Полно записей – и все бисерным почерком. Я не мастак разбирать английские закорючки. Но все равно такое впечатление, что там не так уж много ценного для нас. Сами посмотрите. Может, разберетесь лучше, чем я. Можете машину организовать поскорее? Отлично! Дам о себе знать из Швейцарии.

Коваленко окончил разговор и теперь уже в упор уставился на Мартена:

– Убитый был близким другом Жан-Люка Вабра. Более того, ему в Цюрихе принадлежала небольшая полиграфическая фирма.

У Мартена от волнения стало тесно в груди:

– Вот вам и второе меню.

– Знаю, знаю. Потому мы и едем в Цюрих сегодня вечером. – Коваленко уже копался в материалах, разложенных на кровати.

– Почему вы так уверены, что Ленар попросту не бросит меня в тюрьму?

– Потому что я гость французского правительства, а не парижской полиции. Я попросил, чтобы вас отпустили вместе со мной, и он ничего не может сказать против, потому что разбирается в политике. А теперь откройте-ка записную книжку Хэллидея и вырвите оттуда страницу, на которой говорится об Аргентине и пластическом хирурге по имени доктор Одетт. Еще конверты с компьютерным диском и авиабилетом Хэллидея до Буэнос-Айреса – давайте их тоже мне. Берите пальто и не забудьте сходить в туалет перед дорогой.

Лимузин Питера Китнера с величайшей осторожностью, словно крадучись, ехал по авеню Георга V. Уличные фонари по обе стороны дороги служили для водителя едва ли не единственными ориентирами в снежной круговерти.

Видимость была почти нулевой – лишь несколько футов в любую сторону, и Китнер уже сам начинал беспокоиться. А вдруг не туда свернули? Где-то рядом была Сена. Как бы не нырнуть в реку с невидимой набережной. Улицы обезлюдели, так что катастрофу никто и не заметит. А лимузин тяжел, как танк, – прошлым летом установили броню по настоянию Хиггса. Камнем пойдет ко дну – потом не отыщешь. Так сэр Питер Китнер просто исчезнет без следа для своей семьи и всего мира.

– Сэр Питер, – внезапно прозвучал голос телохранителя по системе внутренней связи.

Китнер поднял глаза: Хиггс смотрел на него сквозь стекло.

– Да?

– Кабрера и баронесса в Швейцарии, в Невшателе. Ужинают сейчас в доме Жерара Ротфельза, управляющего европейскими филиалами компании Кабреры.

– Информация надежная?

– Да, сэр.

– Пусть ваши люди не спускают с них глаз.

– Слушаюсь, сэр.

Китнеру сразу стало легче. По крайней мере он знал, где те находятся.

– Мы прибыли, сэр, – снова известил голос Хиггса.

Лимузин замедлил ход. Китнер увидел яркие огни и шеренгу французских полицейских за уличными ограждениями. Машина остановилась, двое полицейских вышли вперед, и Хиггс, опустив окно, назвал имя Китнера.

Полицейский впился глазами в автомобиль, затем сделал шаг назад, в снег, и лихо откозырял. Ограждение оттащили в сторону, и лимузин плавно въехал через ворота на территорию рядом с особняком на авеню Георга V.