Текст книги "Долина белых ягнят"
Автор книги: Алим Кешоков
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 51 (всего у книги 59 страниц)
Новость потрясла Нарчо. В голове у него мелькнула мысль – вскочить на Марема, помчаться в Грачи, найти там Айтека и вернуться вместе с ним обратно, пока «земляк» не скрылся. Но от этой идеи пришлось отказаться. Вдруг и он разминется с Айтеком?..
Анна Александровна занялась сынишкой и не обращала на Нарчо внимания, а тот сидел как на иголках. Внезапно он вскочил и бросился к двери. Возле конторы остановился, потоптался рядом с лошадью «земляка» и наконец придумал повод зайти внутрь. Мальчик решил спросить завхоза, скоро ли вернется директор: он взбежал на крыльцо. Михеич беседовал с Каскулом. Увидев Нарчо, завхоз кивнул головой в его сторону:
– Вот один из них. Джигит сопливый, на тридцать кобыл наряд привез. Представляешь?
Нарчо уже жалел, что появился здесь. Его никто никогда не называл «сопливым». Обидное слово это никак не вязалось со званием «ординарец комиссара». Мальчик попятился было к двери, но гость задержал его:
– Постой! Откуда ты? Кто вас послал?
– Мы с конзавода. А послал нас комиссар, наш директор.
– Какой комиссар?
– Настоящий! На фронте воевал, ордена у него.
– Скажи пожалуйста, «настоящий»! А наш генерал, что, липовый? – возмутился Михеич.
– Кто еще с тобой? Военный? – Каскул по акценту еще в доме у Анны понял, откуда паренек.
«Перерезать бы ему подпруги, – думал тот, в свою очередь, – а то уедет раньше чем Айтек вернется».
– Нет, он не военный, он – коневод из колхоза. – Нарчо спохватился и добавил для пущей важности: – Но он воевал, воевал. В войсках НКВД.
Каскул вздрогнул: «Не по мою ли душу этот кабардинец?»
– Фамилия? – Нарчо словно на допрос вызвали, но он готов был ответить на все вопросы, лишь бы задержать гостя.
– Чья – моя или его?..
В этот миг у крыльца послышался топот копыт.
– Кого опять черт несет? – Михеич, не вставая, всем грузным своим корпусом перегнулся через стол к окну, пытаясь разглядеть всадника. Как всегда, насторожился и Каскул. Но за окном на коне без седла гарцевал всего только старый конюх. Через минуту он уже вошел в контору, лихо провел пальцем по усам, сел и тут вспомнил:
– Извини, Михеич, забыл спросить, можно ли войти, а то, если у вас разговор сурьезный…
– Сиди, коли вошел. Да выкладывай, зачем явился.
– Деньги мне нужны. Покупаю кобылку. Чистокровку. По трем хуторам искал, нашел наконец. Частник, сам знаешь, по перечислению не согласится. Ему подавай наличными. Правда, кобылка товарный вид потеряла. Ничего, откормим – в теле будет. А то уведут вот они тридцать голов, с чем мы останемся? – Старик сердито покосился на Нарчо.
– Покупаем в розницу, продаем оптом, – с раздражением сказал Михеич Каскулу, стукнув кулачищем по столу. – Как это тебе нравится? А?
Нарчо, понимая, что слишком добрых чувств у этих людей он не вызывает, хотел потихоньку смыться.
– Куда же ты? Поговорим о деле, поторгуемся, – насмешливо остановил его завхоз. – Положим, дадим мы вам тридцать голов. А сколько вы нам дадите?
– Да уж не обидим, – по-взрослому солидно бросил Нарчо.
– Ну ты даешь! Небось на вашем конзаводе директором твоя мама! – Каскул искренно расхохотался.
– Смеешься? А у него и вправду наряд на тридцать голов. Тридцать! Главк подписал. – Михеич снова стукнул по столу.
Каскул еще раз оглядел паренька с ног до головы:
– Доверенное лицо, надо же! Как зовут-то тебя, командировочный?
– Нарчо.
– Другой-то, постарше, по-моему, к тебе поехал. Разминулись, видно. Кто его туда направил – ума не приложу, – пожал Михеич плечами.
– Ко мне? – Каскул снова встревожился. – Он не мог меня застать. Я третий день мотаюсь. – Он ощутил страх. Военный, из войск НКВД, поехал без предупреждения. Случайно ли? Откуда он знает, где я? Кто его послал?
– Может, он не к тебе поскакал, а носится по хуторам, кобылиц скупает. – Старый конюх затянулся поглубже и выпустил струю едкого дыма, похожего цветом на его бороду.
– Может, и так. Я ведь ему сказал: «Не видать тебе наших кобылиц как своих ушей». А с пустыми руками им возвращаться смысла нет… – Михеич как бы поставил точку над «и». – А ты-то нашел что-нибудь? – Завхоз знал, что Каскул разъезжал по хуторам в поисках породистых кобылиц. Он заезжал и в кооперативное хозяйство, и в неконеводческие совхозы, и на фермы. Где предлагал купить, где – поменяться.
– Пять голов. Улов невелик.
– Ничего. И то дело.
Каскул снова обратился к Нарчо:
– Ты не сказал, как зовут твоего джигита. – В голосе его звучала наигранная непринужденность.
– Айтек.
– А фамилия?
– Оришев.
– Оришев? А не Батырбекович ли?
– Батырбекович?
– Выходит, к тебе знакомец пожаловал, а ты взял да ускакал от него. – Завхозу внезапно пришло в голову: Айтек знал, что едет к земляку, а тот заранее пообещал ему поддержку. Ну если так, смотри, Каскул!.. Да, пожалуй, нет, не похоже на него, устыдился Михеич своих подозрений и сказал вслух: – У казаков да горцев обычай одинаков – гостеприимство превыше всего. Езжай к себе, встречай гостя, как надо. О деле потом поговорим. Вот-вот генерал должен подъехать. Подъедет – дам тебе знать. Как он решит, так и будет. Только я надеюсь: но видать им не только конематок – пары копыт от конематок не получат. Пусть хоть мешок с нарядами волокут. Генерал не позволит. Как приехали, так и уедут.
И тут старый конюх выдвинул оригинальную идею:
– А что, Михеич, может, он, пока мы тут сидим, уже отсчитал себе тридцать голов и был таков. Не знаешь ты горцев. Большие мастера угонять лошадей.
– Как это так?! – вскочил с места завхоз. Неужели джигит подкинул им мальчишку для притупления бдительности, а сам поехал за лошадьми? – Не посмеет он! Под трибунал пойдет! Перехватим в пути… Слушай, Каскул, езжай-ка ты к себе в отделение. Гляди там в оба…
Нарчо слушал все это и страшился, что Айтек уехал без него, и радовался: вдруг и правда Айтек увел кобыл? Может, он недаром рассказывал ему про хитрого конокрада Жираслана.
И тут в комнату влетел сам Оришев-младший. От Анны Александровны он узнал, что Константин приехал.
– Вот он! Сам пожаловал! Как в кино. Ей-богу, как в кино! – у завхоза с души словно гора свалилась.
– Здорово, земляк! – с изумлением проговорил Айтек, глядя на Каскула, с которым раза два-три виделся в далекие довоенные времена.
– Здорово, коли не шутишь. – Каскул встал, на миг вытащил правую руку из кармана, где держал ее все время, но после рукопожатия снова сунул обратно.
– Какими судьбами?
– Да вот приехали за помощью…
Нарчо сбивчиво, торопливо заговорил, сняв напряжение, охватившее его при встрече со старыми знакомцами:
– Айтек, они не хотят давать лошадей. Уедем отсюда. Надо доложить комиссару, пусть он в Москву сообщит, самому Буденному. Тогда они узнают!
– Кому, кому?
– Маршалу Буденному. Вот кому! – Нарчо разошелся. – Прикажи седлать коней. Я мигом, Айтек! Надо торопиться, чтоб полковой комиссар сообщил, куда следует.
– Постой, пострел! – Завхоз передразнил мальчика: – «Маршалу Буденному!» У Буденного только и делов, что по прямому проводу слушать твои жалобы. Вернуться назад всегда успеете. Пусть сперва наш генерал скажет свое слово. Дело гостя приехать, а когда оглобли поворачивать – дело хозяина. Не так ли, Каскул?
– Так было в старые добрые времена.
Айтек еще не понимал, хорошо это или плохо, что они встретились с Каскулом, что именно от Каскула в известной мере зависит успех их предприятия.
– А чего, собственно, тут сидеть? Пошли к нам, – предложил он земляку.
– Куда это – к вам?
– Мы остановились у Анны Александровны. Ты же ее знаешь.
– Аня? – Каскулу все стало ясно. Вот, кто послал к нему Айтека! На душе полегчало. – Что ж, пойдем, конечно. Я там и заночую.
– Нарчо, беги, предупреди Анну Александровну. Мясо, сыр, лакумы – вытаскивай все, что есть, на стол.
– Я козу купил. Хорошая коза, дойная. Будем есть хакурт с молоком.
– Хакурт? – улыбнулся Каскул. – Ну, братцы, живете не по военным законам.
Нарчо бросился из конторы. А Каскул с Айтеком еще долго бродили вдвоем. Разговор у них возник откровенный, важный, неожиданный для обоих. Нарчо ждал, ждал, не дождался и задремал. Анна в конце концов тоже легла.
Спала она чутко и сразу услышала, как скрипнула дверь.
Каскул, поздоровавшись, подошел к спящему Гошке, нагнулся над люлькой:
– Никак на ноги не встанешь, бедняжка!
– Теперь на поправку пойдет, молочко есть.
Каскул сунул в люльку сверточек с несколькими кусочками сахара. Айтек понял, что Каскул но столько к завхозу приехал, сколько, наверное, в этот дом. Хозяйка принялась усердно готовить ужин. Комната снова наполнилась запахом баранины. Проснувшийся Нарчо принялся помогать Анне.
После ужина Айтек и Каскул, сев рядом, продолжали беседу. Нарчо лег и деликатно отвернулся к стене. Вскоре его одолел сон. Уснула и Анна.
– Беги! Оставь меня и беги! Из кожи вылезь, но доберись до Кулова. Открой ему глаза, пусть узнает, что делается в Чопракском ущелье, – просил сына Оришев-старший, когда им с великим трудом удалось вырваться из рук Бештоева и они одолевали горный хребет, неся мешок с двумя миллионами рублей. – За меня не беспокойся. Дальше свои. Ты пойми, я правильно говорю. Локотош и Бештоев встали на шако-чапа – единоборство. Один из них должен пасть. Надо обязательно найти Зулькарнея, чтобы он помог Локотошу.
– Я не оставлю тебя, отец! Мало ли что может случиться! Деньги-то не сданы в банк. – Оришев-младший с мольбой смотрел на Батырбека. Как может он уйти, когда за любым поворотом опасность! Шутка сказать – в мешке-то не орехи, а деньги.
За перевалом их наконец обнаружили. Айтек звал своих, кричал во всю глотку, эхо перекатывалось по ущелью. Красноармейцы, услышав, поспешили им навстречу. Бойцы доставили Оришевых в штаб полка, потом в штаб дивизии. Тут Оришев-старший почувствовал, что болен. Но он и слушать не хотел о постели. «Сдам деньги – тогда гора с плеч, тогда и лечь можно». В сопровождении конвоя они добрели до полевого банка, где два дня считали и пересчитывали ассигнации. Получив документ с подписью и печатью, Оришев-отец наконец сдался. С температурой сорок на попутном грузовике, который вез раненых, его отправили в полевой госпиталь.
Айтеку, конечно, хотелось попроситься добровольцем в часть, но не исполнить просьбу отца он не мог. Отдохнув и набравшись сил, Оришев-младший отправился обратно через перевал.
– Опять за мешком денег? – доброжелательно посмеивались над ним бойцы, которым поручили проводить парня до передовых постов.
Обратная дорога была куда легче. На спине нет тяжелой поклажи, и не надо вытаскивать отца из снега или втаскивать его на скалу. Добравшись до северных склонов хребта, Айтек взял вправо и, преодолев один за другим два перевала, оказался у истоков реки Кетмес. Здесь, в лесах, должен был скрываться партизанский отряд.
Проблуждав понапрасну два дня, на третий Айтек, как и Каскул, наткнулся на мальчишек с санями, пришедших в лес по дрова. Приняв Оришева за партизана, они объяснили ему, где штаб, и даже поделились с незнакомцем сыром и чуреком.
В этот же день Айтек нашел партизан. Он понял, где они, по сизому дымку над лесом, но сразу подойти не решился, присел у ручья и наблюдал. А вдруг это банда гитлеровцев?
– Ты почему вернулся? – неожиданно прервал размышления Айтека женский голос.
Он оглянулся, увидел женщину с коромыслом и ведрами. Поняв, что обозналась, женщина вмиг сбросила с плеч коромысло, выхватила пистолет. Айтек не испугался, обрадовавшись, объяснил, что он свой. Тем не менее женщина приказала ему взять ведра, а сама пошла сзади, держа пистолет наготове.
Вечером Айтека допрашивал сам Бахов. Он знал Оришева-старшего. Айтек рассказал ему, как они с отцом едва унесли ноги из логова Бештоева, и вообще поведал немало из того, что могло пригодиться для доклада Кулову, связь с которым не прерывалась. Бахов жалел, что упустил момент, вовремя не заарканил Бештоева. Обезвредь он этого подлеца в свое время, может быть, Чопракское ущелье продержалось бы до сих пор, а Локотош оставался штыком, приставленным к затылку гитлеровцев. Взвесив все «за» и «против», Бахов подумал: а не зачислить ли Айтека в разведчики? Еще лучше будет, если этот смелый парень поступит в отряд, который, по данным разведки, гитлеровцы формируют специально для борьбы с партизанами.
Опытный чекист не спешил с реализацией своей идеи. Он обдумывал, взвешивал, пристально присматривался к Айтеку. Однажды Бахов сам переоделся в немецкую форму и как бы нечаянно в лесу лицом к лицу встретился с Айтеком. «Психологический опыт» едва не стоил Бахову жизни. Айтек тигром кинулся на него, вцепился зубами в правую руку выше кисти, чтобы «враг» не вытащил пистолет, и стал душить. Все это произошло в мгновение ока, слава богу, рядом скрывались люди, подоспели на помощь.
– Это тебя я испытывал, – Бахов все не мог отдышаться.
– Я думал…
– Правильно думал. Молодец! А какой апшацо – сильный! Я забыл, ты же боксом занимался. Да и мать тебя, наверное, кормила волчьими сердцами под ореховым соусом. Ты же мне мог голову, как петуху, свернуть…
– Мог. Увидел форму, от злобы чуть не задохнулся.
– Между прочим, будешь ходить в этой форме. Я ее для тебя достал.
– Что вы? Зачем?
Бахов отвел Айтека в сторонку и рассказал ему о своем замысле. Став полицаем или кем-нибудь в этом роде, Оришев-младший может много ценного узнать о планах гитлеровцев, о делах их приспешников. Месяц, а то и больше, никто не выйдет на связь с ним. За это время Айтек должен полностью войти в доверие к немцам, завести знакомства, заслужить расположение начальства. Самая главная его задача – выяснить, каким образом гитлеровцам удается вылавливать партизанских разведчиков, кто им дает сведения.
– Раскусят они меня. Не умею я в маске ходить.
– У них глаз наметан, это верно. Но ты будь хитрей. Разведчик не может расслабляться ни на минуту. Помни, кто ты, даже когда спишь. Ты во сне не разговариваешь?
– Не знаю, но думаю, что нет. Сплю-то ведь как убитый.
– Это хорошо.
Через несколько дней после беседы с Баховым Айтек добрался до старой Хадижи, приходившейся ему дальней родственницей. Старуха была рада-радехонька гостю, готовому разделить с ней ее одиночество. Правда, она не могла стать источником серьезной информации, но все же более или менее знала, что делается в ауле. Хадижа предложила племяннику наняться пастухом в верхнюю часть аула и заодно пасти ее буренку. На большое стадо коров одного старика пастуха было мало. Айтек, поразмыслив, нашел ее предложение разумным. Работа даст ему возможность каждое утро встречаться с людьми; два-три слова, и он в курсе событий. К тому же через некоторое время в ауле перестанут считать его чужаком. А главное – партизанам легче выйти на связь к пастуху, что весь день бродит вдали от жилья.
Хадижа обошла соседей. Все обрадовались, что объявился новый пастух, да еще молодой, и на другое утро привели Айтеку своих коров. Условия были вполне выгодные: дневной надой на месяц, если корова дойная; если нет – полпуда кукурузного зерна. Этого было вполне достаточно, чтобы племянник с теткой жили безбедно.
День ото дня стадо росло. Айтек считал, что все идет как нельзя лучше, и тут за ним явился Питу, полицейский: дескать, бургомистр хочет лицезреть своего преемника. Дело в том, что предатель Мисост при Советской власти работал пастухом в ауле. Айтек никак не мог понять, чем он внушил подозрения. Ни с кем не встречался, никуда не ходил, и вот – на тебе.
Сидя в своем кабинете, бургомистр вел приятную беседу с молодым офицером в немецкой форме. Увидев Айтека, он не вскипел, не схватился за пистолет, как наверняка сделал бы при появлении захваченного партизана. Айтеку даже показалось, что Мисост настроен весьма благодушно.
– А-а, вот он какой! – воскликнул бургомистр при виде «преемника» и повернулся к своему собеседнику: – Ну как? Подойдет? Вполне подойдет!
Откуда Айтек мог знать, что дочь Мисоста Фатимат, услышав про ансамбль песни и пляски, который решено было сформировать к предстоящему «празднику освобождения», порекомендовала отцу молодого пастуха. Парень хорошо сложен, а танцевать кабардинца учить не надо – так же, как верховой езде.
– Ну вот и хорошо. Подберем ему лучшую девушку под пару – и готово. – Мисост встал, обошел Айтека со всех сторон, еще раз удостоверился, что парень высок, статен и лицом не дурен.
– Чей сын?
– Из Оришевых.
– Каких именно?
– Батырбека Оришева сын.
– А почему оказался здесь?
– Переехал к Хадиже. Она моя тетка. Старуха одна осталась, упросила мать, чтобы я переехал к ней хотя бы до весны. Я узнал, что здесь нужен пастух и подумал – чего мне сидеть без дела? Руки-ноги есть, а что еще надо пастуху? Вот и нанялся. Охраняю общественное стадо.
Все это было похоже на правду, но Мисост слушал, хмуря черные, тронутые сединой брови, задумчиво шевеля усами. Он знал Батырбека и одно время даже помышлял поступить к нему на службу, хотя бы завхозом. Кто медом торгует, тот облизывает пальцы, думал он, может быть, и ему перепадет что-нибудь от «ульев», спрятанных в подвале. Увы, мечта не сбылась.
– Где твой отец сейчас?
– Эвакуировался. Куда точно, не знаю.
Конечно, думал Мисост, этого парня сам бог велел брать в легионеры или полицаи, а не в танцоры, но такого атлета во всем ауле не найдешь. Для ансамбля нужен парень без изъяна.
– Танцевать умеешь? – спросил Мисост.
– Чего ж тут уметь? Все умеют.
– Не умеет – научат, – подал голос и офицер. Он положил на колени полевую сумку, извлек оттуда какие-то бумаги. От него пахло дешевым одеколоном. Видно, недавно побрился.
– Оришев, говоришь?
– Оришев, Оришев… – бормотал офицер, водя пальцем по строчкам. Айтек пригляделся. Офицер просматривал какие-то списки. Он положил один, достал другой. – В отряде какого района он мог числиться? – словно невзначай спросил офицер у Мисоста. – Не «Аришев»? Тут так написано, что не разберешь, где «о», где «а». Не почерк – ишак хвостом вилял.
– Ты позвони Шаругову. Он списки составлял, – посоветовал бургомистр. – Слава богу, ему, наконец, телефон поставили.
Айтек с трудом сдерживал волнение. Он и не подозревал, что ларчик открывается так просто. Тайное вдруг стало явным. Вот она – разгадка! Теперь надо срочно связаться с Баховым. Списки партизан составлял Шаругов. Сейчас он – правая рука самого Бештоева, представляющего гражданскую администрацию при командовании оккупационных войск. Шаругов знал наперечет всех партийных и советских руководителей, всех коммунистов.
– Нету… Эвакуировался, значит, деньги увез. Главную ценность он все-таки оставил дома – сына. – Офицер спрятал списки в полевую сумку, еще раз оглядел парня и снова нашел его вполне подходящим.
– Зачисляй.
– Но в ансамбле мне уже делать нечего. При первой же возможности я рванул к своим. Теперь Бахов знал, кого надо посылать в разведку. Шаруговские списки больше не срабатывали… – закончил свой рассказ Айтек.
– Да-а, – протянул Каскул с горечью. – Мне выпала совсем другая судьба. Не пришлось доказать, что я джигит, не довелось, как тебе, показать, на что я способен… Знаешь, в лагере, куда я попал сразу после плена, были люди, даже еще более малодушные и ничтожные, чем я. Я хоть решил – будь что будет, не скрывал, что был красноармейцем. А вот один тип, как сейчас помню, все ныл, все боялся, что обнаружат у него заявление о зачислении в партизанский отряд. Заявление он мечтал съесть.
– Съесть заявление? – удивился Айтек так громко, что даже испугался – не разбудил ли хозяйку! Но Анна и Нарчо крепко спали.
– Но в лагере он был недолго. Сбежал. И то, по-моему, не от смелости, а от страха перед разоблачением. Ему повезло, мне – нет. В последний момент меня схватили.
– А как его звали? Не помнишь?
– Разве всех упомнишь? – Каскул махнул рукой. – Торов? Цоров? Что-то в этом духе. Увидел бы – узнал.
– Для Бахова ты, пожалуй, находка. Мешок денег.
– А что, ты кого-нибудь имеешь в виду? Мешок денег, говоришь? Может быть, если этот тип – важная персона. Только деньги вытряхнут, а пустой мешок выкинут. Видишь, разворошили мы мое прошлое. – Каскул пытался улыбнуться. – Ну, допустим, я послушался тебя, явился к Бахову с повинной. Меня выслушают и отпустят? Нет. Влепят червонец – не меньше. Если бы знал, что пошлют штрафником на фронт, давно уже был бы у Бахова.
– Твои показания могут послужить восстановлению справедливости… Смотри сам, твоя совесть – тебе судья.
Айтек заронил в душу Каскула новые сомнения.
«Не услышав начала рассказа, не поймешь конца» – гласит народная мудрость. С первых дней войны Каскул служил в артиллерии. Брал телефон, катушку кабеля на спину, подбирался поближе к огневым точкам противника и, заняв удобный для обзора, защищенный от вражеских снарядов пункт, корректировал огонь целого дивизиона. Случалось, попадал и под обстрел своих, если прерывалась связь или приходилось вызывать огонь на себя. Кто его ранил – наши или гитлеровцы, осталось неизвестным.
Слегка подлатавшись где-то в приволжском городе, он обратился к начальнику госпиталя с просьбой разрешить ему долечиться на родине и отправился домой, твердо веря, что горный воздух поставит его на ноги быстрее любого лекарства.
Ему не приходило в голову, что фашистские войска могут дойти до предгорий Кавказа. Узнав про укрепления, возводимые в районе Армавира, Каскул решил, что это так, на всякий случай. Выхлопотав разрешение, он уехал к своим, а те немедленно окружили его заботой и вниманием. Он лечился в госпитале, но родные нередко увозили его к себе в гости на вечерок, а то и на сутки. Однако вскоре с фронта стали приходить тревожные вести, кавалерийская дивизия уже начала бороться с врагами.
Каскулу оставалось совсем немного до медкомиссии, которая должна была решить его судьбу, и тут в госпитале появился Бахов, известный в республике сотрудник НКВД. Каскул ему чем-то приглянулся, и с разрешения госпитальных властей Бахов забрал его к себе. Каскула же, напротив, тянуло на фронт в артполк, к друзьям-однополчанам. Не в его характере было «кантоваться» в тылу. Тем временем пал Ростов-на-Дону, гитлеровцы завладели воротами Кавказа. В глубоком тылу все пришло в движение, заговорили о партизанской войне в горах.
Каскулу не суждено было в ней участвовать. Его зачислили в один из отрядов, куда входили советские, партийные и комсомольские работники. Отряды эти уже переводили на казарменное положение. По утрам они выходили за город, отрабатывали приемы ближнего боя, лазали по скалам, учились выбирать огневые точки. Там было немало женщин.
Однажды Каскула вызвали к Бахову. В кабинете было еще двое. Каскул начал докладывать, как полагается, о своем прибытии, но Бахов махнул рукой – не до рапортов сейчас.
– Вот что, ребята, – произнес он. – Старшим среди вас назначается сержант Каскулов. Он бывалый воин, знает, почем фунт лиха, был ранен на фронте. С задачей, думаю, справится. Рана не беспокоит? – строгие глаза Бахова, не носившего почему-то никаких знаков различия, впились в Каскула.
– Никак нет, товарищ начальник!
– Вы должны любым способом доставить ценнейший груз по назначению. Повторяю: ценнейший! Молибден и вольфрам необходимы оборонной промышленности. Сейчас их грузят на «ЗИСы». Как только все будет готово к отправке, я дам вам знать. Пока собирайте вещи, получайте продовольствие на дорогу. Есть вопросы?
– Нет. Ясно, товарищ начальник.
– Идите.
«Началась эвакуация, значит, дело плохо», – думал Каскул. Хотелось, конечно, хоть на несколько часов заскочить домой: аул-то рядом. Но об этом Каскул не рискнул даже заикнуться. Отцу бы сообщить – он мигом примчится… А собираться Каскулу – что голому подпоясываться. Личных вещей никаких, кроме бритвенного прибора, кресала и кремня; последний он считал своим талисманом.
Вечером всех троих Бахов в своем «газике» привез на завод. Там стояла колонна крытых брезентом трехтонных грузовиков. Под брезентом – мешки с молибденом и вольфрамом для оборонных предприятий, расположенных где-то за Уралом. Каскул должен был доставить груз до порта на Каспии, оттуда мешкам предстояло плыть морем, а потом ехать по железной дороге. Если гитлеровцам удастся добраться до Кавказских гор, комбинат перестанет выдавать вольфрам и молибден; значит, груз и впрямь «ценнейший».
– Вас встретят в порту. Там сдашь и этот пакет. – Бахов передал Каскулу большой конверт с сургучной печатью. Тот спрятал его в сумку, доставшуюся ему еще на фронте от командира орудия; он хранил ее, как память о друге. – Твоим родным я сообщу, куда ты уехал.
– Ясно, – козырнул Каскул.
Первый «ЗИС» хрипло загудел, и Бахов начал прощаться с Каскулом и обоими шоферами.
– Смотрите, за груз отвечаете головой, – предупредил он. – Без молибдена не будет стали для артиллерийских орудий. Это вроде хеуды. Знаете, что это такое? В тесто из кукурузной муки добавляют хеуду – горсть пшеничной, чтоб чурек не вышел рассыпчатым. Молибден – хеуда для железа. – Пожалуй, это было все, что он сам знал о желтоватом порошкообразном металле. – Хеуду ждут не дождутся.
– Доставим, товарищ Бахов, если только живы будем.
– Конечно, будете. Ну, с богом.
Колонна двинулась в путь. На каждую «трехтонку» погрузили по меньшей мере по пять тонн груза. Каскул устроился на колыхавшейся из стороны в сторону горе мешков, чтобы наблюдать за небом и вовремя предупредить об опасности. Ему как старшему полагалось видеть всю колонну. Бахов по секрету шепнул Каскулу, что гитлеровские войска форсировали Дон и устремились к Кавказским горам. Налеты авиации в пути поэтому вполне возможны. Но Каскул боялся другого: груз-то они доставят, а вот что, если к их возвращению в родных местах уже будут немцы? Тогда как быть? Один выход – податься в горы к партизанам… Дорога к Каспию напоминала улицу с односторонним движением. Машины, повозки, арбы, лошади, ишаки под тюками, пешие с тачками, переполненными домашним скарбом, – все двигалось в одном направлении. Если попадалась машина с «недогрузом», ее останавливали и «догружали» со страшным скандалом. К Каскулу никто не приставал. Всем было видно, какой у него «перегруз»; рессоры и те прогнулись.
Каскула укачало, он задремал. И тут раздался взрыв неслыханной силы; похоже было, будто гора опрокинулась. Взрывной волной от бомбы, упавшей вблизи машины, Каскула кинуло вверх…
В себя он пришел только к вечеру. Сначала в ушах стоял сплошной звон, но понемногу Каскул стал улавливать незнакомые слова. В воздухе пахло кровью, пылью, лекарствами. Оглядевшись, он понял, что кто-то принес его сюда, в этот двор, и положил в тени акации. Вокруг стонали раненые, раздавались крики на незнакомом языке. Здоровой рукой Каскул ощупал правое плечо, горевшее огнем – сквозь бинт проступала кровь. Во рту пересохло, на губах скрипел песок, перед глазами расходились красные круги. Каскул напряг слух, чтоб разобраться в речи, слышавшейся вокруг. Это был какой-то другой язык, не немецкий. Может быть, он среди партизан соседней республики? Надежда на спасение вспыхнула и тут же погасла. Вокруг, судя по форме, были румыны.
«Значит, наш груз попал в руки врага», – с ужасом подумал Каскул. Он не знал, что шоферы поехали дальше, в дыму и пыли не заметив, как старшего снесло на землю. Они были счастливы: грузовики уцелели, и лишь на головной машине разбилось ветровое стекло. Гитлеровский летчик промахнулся, бомба упала поодаль от автоколонны. Каскула задел случайный осколок.
Едва он только оклемался, его тотчас отправили в лагерь для пленных. Ему повезло. Как говорится, но было бы счастья, да несчастье помогло. Из-за раны в руку он стал кухонным рабочим: совмещал обязанности судомойки и уборщицы, выполнял поручения повара, но сам мечтал получить должность водовоза и два-три раза в день ездить на реку за водой. С недельку бы повозить, пока не войдет в доверие, а потом – поминай как звали. Уйдет в горы. Лишь бы снег не выпал раньше времени, чтобы фашисты не нагнали по свежему следу.
