Текст книги "Долина белых ягнят"
Автор книги: Алим Кешоков
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 59 страниц)
Хутор наполнялся людьми, повозками, лошадьми, артиллерийскими упряжками. Вокруг колодцев создалась толчея. Жажда мучила не только животных, простоявших не одни сутки без воды и корма, но бойцы сначала поили лошадей. Казалось, лошади превратились в цистерны, которые наполнить водой невозможно. Они дрожали, били копытами от нетерпения, в ведро лезло сразу несколько морд, вода расплескивалась. В колодцах вода не успевала накапливаться. Ведра скребли о пустое дно. Люди за эти дни как бы разучились говорить громко, но, встречаясь, не могли удержать восторга и удивления.
– Ты жив?! Вернулся из ада!
– Не побывав в аду, не оценишь рая.
– Вот мы в раю. Вода, тишина.
Люди наперебой рассказывали друг другу о погибших и раненых, о тех, кто чудом остался жив. Пошла гулять легенда об Апчаре, которая завернула бегущих бойцов назад и удержала высоту. Рассказывали, будто она из рук бойца вырвала автомат, а взамен швырнула ему юбку: «Вот твоя одежда, трус!» Добавляли, будто Апчара неслась в дыму и пыли на коне, и немцы, восхищенные ее бесстрашием, не стреляли в нее.
У колодцев говорили и о другом. Арестован человек, которого будут судить за то, что побежал с поля боя.
У школы толпились люди. Командиры подразделений волновались. Долго сидеть нельзя, а приказа об отступлении все нет. Немец узнает, что позиции оголены, – бросит вдогонку танки. Обстановку никто не знает. Где наши и где противник? Кто сосед справа и слева? Где занять оборону? Время идет, рождаются противоречивые слухи. Приехавший из штаба дивизии офицер не привез ничего, кроме непроверенных сведений о калмыцкой дивизии, которая, избегая окружения, повернула на юг, в то время как кабардино-балкарская должна отходить на северо-восток. Теперь в кавкорпусе остались только дивизия и отдельный полк. И самая тяжелая весть: немцы достигли гор. Теперь не скоро попадешь домой, думал каждый.
Адамоков был один из немногих, кому не надо было заботиться о лошади. Его трофейный мотоцикл стоял наготове. В люльке уложены мотки кабеля, коммутатор, телефонные аппараты, инструменты. Оставлено место для Апчары. Они вдвоем уселись около мотоцикла. Адамоков раздобыл флягу воды. «Для Апчары», – сказал он, и ему налили полную флягу.
Напившись, люди почти мгновенно засыпали. Не успевали даже доесть свой сухой паек. С сухарем в руке, с недожеванным сухарем во рту, изнуренные бойцы валились на землю, и для них не было уже ни недавнего боя, ни ночной тревожной степи, ни завтрашнего, может быть еще более тяжелого дня. Только за хутором боевое охранение не имело права на сон.
Лошади спали стоя. На горизонте вспыхивали светлячками немецкие ракеты. Значит, немцы еще не знают, что дивизия оставила оборону и отошла. Теперь самое время бы в темноте уйти на новый рубеж обороны. Никто и ничто, кроме темноты, не прикроет отступающих кавалеристов. Авиация немцев только и ждет, как бы настигнуть войска на марше и перемолотить, смешав со степной землей. Самое время теперь уйти бы. Но приказа нет, и бойцы спят, не дожевав свои сухари, а ночь уходит с каждой драгоценной минутой.
Локотош сам вскочил бы на мотоцикл и помчался бы в оперативный отдел дивизии. Но где их теперь найдешь? У кого спросить? Получится как с тем немецким офицером, который заплутался и сам приехал к нам в плен.
Не спал и комиссар Доти Кошроков. Бродил по подразделениям меж спящих бойцов и, если находил неспящих, расспрашивал о делах, о боевых подвигах, совершенных в эти дни, выяснял потери, подбадривал. Данные о подвигах ему нужны были для политдонесений и для «молний». С этой же целью он искал Апчару. Уж ее-то подвиг украсил бы политдонесение комиссара Кошрокова.
Апчара в это время думала о своем брате. Сначала она не поверила, что Альбиян ранен и отправлен в тыл, но Адамоков рассказал все подробности, и пришлось поверить.
Оказывается, тот самый немецкий танк, который засыпал и заживо похоронил Апчару, прорвался и к минометчикам. У Альбияна не было никакого противотанкового оружия. Он приказал сделать связки гранат. Выяснилось, что гранат на батарее осталось всего три штуки. Связали их, и Альбиян взял связку себе. Остальным он приказал встретить огнем пехоту, если она появится вслед за танком. Надвигающееся чудовище «танцевало», избегая огня, виляло орудием, выбирая жертву, строчило из пулемета, а увидев минометные позиции, вздрогнуло, словно обрадовалось такой находке, выпрямило свой путь и готовилось прогромыхать над «самоварными трубами», торчащими из минометных окопчиков.
В ту же секунду Альбиян поднялся над бруствером со своей связкой. Он выбирал место в танке, куда бы бросить гранаты, выбрал правую гусеницу, успел размахнуться и метнуть их. Раздался взрыв. Танк пошел на левой гусенице по кругу и, таким образом, на несколько секунд отвернулся от Альбияна. Лейтенант воспользовался этим, вскочил на танк и набросил плащ-палатку на его смотровые щели. Башня ворочалась под Альбияном вправо и влево, и он приготовил лимонку, которую по совету комиссара берег для себя. Сейчас откроется люк, и лимонка полетит в глубину танка, и в его стальных недрах произойдет взрыв…
Пулеметная очередь другого танка остановила схватку человека с танком. Альбиян сполз, сраженный двумя пулями. Минометчики оттащили своего командира, а потом сами стали забрасывать «ослепленный» танк всем чем могли. Полетели бутылки с горючей жидкостью, даже мины. Танк взорвался.
– Твой брат хотел оседлать танк. – Адамоков восхищался подвигом Альбияна, а кроме того, ему хотелось сказать приятное Апчаре, чтобы подбодрить ее. – И оседлал. Сразу видно – твой брат. Не ослепи он танк – худо было бы. Р-р-раз из всех стволов – нет минометчиков. Вот семейка! Брат достоин сестры.
– А-а. Вот где они. – Из темноты вышел Доти. – Ну, Жанна д’Арк, видела «молнию»? На, погляди. Не хватает твоего портрета. – Комиссар протянул Апчаре небольшой листок – серую тетрадную обложку. – Хочешь на память? Редактор дивизионки сказал: напечатает. Комсорг полка выпустил. Жаль, темно, не прочитаешь. Тут и стихи есть… Как ты сказала: если мужчин не стало, чтобы защищать женщин, то есть женщины, чтобы защищать мужчин?.. Молодец!
– Мужчины, вперед, трусы, назад! – добавил Адамоков. – Не придумаешь сразу. Так ты кричала?
– Я не помню!
Комиссар присел.
– Не сомневаюсь – быть нам гвардейской. Гвардии рядовая Апчара! Ничего звучит. А?
– Гвардии вольнонаемная, если так.
– Откуда ты взяла?
– Локотош так называет ее, когда рассердится…
– Никаких вольнонаемных. Мы уже представили тебя к награде как рядовую. Только обмундировать как следует не смогли. Обстановка позволит – сошьем армейскую форму, как в лучшем ателье. По фигуре, складочки не будет. О брате не волнуйся. Он уже в армейском госпитале. Сам проверял. Чувствует себя сносно. Две пули навылет: одна в правый бок, другая под ключицей прошла. Жив будет наверняка. В строй вернется…
Артиллеристов осталось раз-два и обчелся. Два орудия. Стояли насмерть. Два танка – цена их жизни. Дрались зло, со слезами негодования на глазах…
– Вы там были, товарищ комиссар?..
– Сражались вместе. Подносил снаряды. Больше не мог помочь им ничем.
– И остались целы? Поразительно! Неужели правду говорят?..
– Что?
– Что вы завороженный. Пуля не берет.
Комиссар засмеялся.
– А тебя? Тоже не берет! Смелого пуля боится, смелого штык не берет. А мы с тобой не из трусливого десятка.
– И Адамоков тоже. А что слышно там? – Апчара кивнула головой куда-то неопределенно, куда-то туда, в темную ночь, но комиссар понял. Наигранная веселость исчезла с лица.
– Ничего хорошего не слышно. По сводке Совинформбюро трудно судить. Сводки старые, до нас доходят поздно… Кругом неразбериха. Мы – небольшой участок и то разобраться не можем. А Москве надо разбираться во всех фронтах. Посидите, отдохните пока…
Уже рассветало, когда приехал долгожданный офицер связи с пакетом. Локотош разорвал конверт, как бы вымещая всю свою злобу на бумаге. Приказ комдива предельно краток: «под покровом темноты» двигаться к Маратовке и занять оборону на юго-западной окраине райцентра.
– Где же теперь возьмем ночную темноту? Проспали! – в сердцах сказал Локотош. – Поднять полк по тревоге!
Через полчаса вытянулась длинная цепочка верховых, повозок, пеших. Нестройную колонну замыкали грузовики и среди них – трофейный мотоцикл. Апчара удивилась, когда полк вышел на дорогу. Она не думала все же, что уцелело столько людей. Конечно, если сравнить, сколько было всадников в полку в тот день, на параде прощания, то сейчас…
В небе появилась «рама».
В колонне заволновались. Локотош приказал рассредоточиться и двигаться быстрей, чтобы успеть прийти к месту раньше, чем «фокке-вульф» вызовет авиацию. Полк рассыпался по степи. На дороге остались только повозки и машины. Все с тревогой следили за «воздухом». Маратовка уже рядом, в излучине реки Сал. Конники кое-где попытались перейти реку вброд, по река оказалась глубокой, с обрывистыми берегами. Перейти на ту сторону можно только по мосту.
Солнце уже припекало. Выгоревшая степь дышала жаром. Последние дни июля выдались особенно знойными. Лишь над рекой можно было заметить узкие полоски зелени. В степи трава давно превратилась в порошок, злой, как махорка.
Вдруг впереди что-то застопорилось. Колонна, растянувшаяся в пути, постепенно стала сжиматься, как мехи гармошки. Головные остановились, а задние продолжали нажимать на передних. Локотош бросился вперед. Причина задержки оказалась неожиданной. На мосту через Сал застрял танк. Пробовали взять его на буксир – получилось еще хуже. Танк сгреб настил и провалился одним боком. Танкисты и кавалеристы чертыхались и матерились самыми последними словами, но это не помогало.
Командиры суетились, кричали, шумели, а войско между тем скапливалось у моста, как текучая вода у внезапной преграды. Каждую минуту надо было ждать вражеской авиации, и тогда началась бы у реки Сал настоящая мясорубка. Локотош, не дожидаясь, пока танк стащат с моста, приказал конным и пешим переходить реку вброд кто как может и быстрее занимать оборону. Сам он первым бросился в реку с обрывистого берега, чтобы увлечь за собой других, но пример получился неудачным. Во время прыжка Локотош вылетел из седла и оказался под лошадью. Лошадь стала барахтаться в воде и ногой ударила капитана в бок. Хорошо, что была не кована. Локотош, наглотавшись воды, выплыл на поверхность, и оказавшиеся рядом бойцы подхватили своего командира полка.
Апчара сидела одна в мотоцикле, потому что Адамоков пошел на мост. Доти Кошроков увидел ее.
– Ты чего здесь? Иди перебирайся на ту сторону. Пешие все перебираются. Адамоков потом догонит, когда освободят мост.
Пешим действительно оказалось проще всех. Они пробирались по мосту мимо танка, некоторые даже через него и на другом берегу уходили все дальше от опасного места. Апчара поступила точно так же.
Между тем конники метались перед мостом. Лошади не хотели прыгать с обрыва в воду, их толкали сзади, они падали вниз головой, потом, барахтаясь, выплывали, с трудом выбирались на противоположный берег. Некоторые лошади не всплывали.
Локотош, бледный и мокрый, торопил, торопил оставшихся на берегу. Вспененная вода в реке пахла конским потом.
Комиссар предложил сбросить танк в реку, но майор-танкист набросился на него:
– Сбросить в реку боевую технику, чтобы освободить дорогу повозкам?! На повозках против немецких танков поедешь?
– А если он мешает нам занять рубеж обороны? Это надо не только мне! Вам и самим пора быть где положено…
– Пора, так иди. Нашелся лихач. Боевую технику в реку! Видать, все разбросал, на повозку пересел…
– А ты смотри, как бы не пересел на скамью подсудимых…
Танкисты на буксире потащили злополучный танк. Стальная махина гусеницами сгребла с моста весь настил. Танк повис на стальных тросах, орудие уткнулось в воду.
В конце концов произошло то, чего боялся Локотош. Немцы обнаружили опустевшие окопы и по свежим следам двинули свои танки. Они шли двумя колоннами на райцентр, чтобы не дать полку закрепиться на новом рубеже и первыми ворваться в Маратовку. Это им удалось.
Все те, кто успел пройти по мосту пешком, и все те, кто перебрался через реку вплавь, не достигли еще окраины райцентра, как увидели, что с другой стороны к райцентру широким фронтом через перезревшую пшеницу идут немецкие танки. Они пока не стреляли, потому что конники не вышли еще на рубеж обороны и не обнаружили себя. Но получалось, что колонна наших войск движется навстречу стремительным вражеским танкам.
Локотош приказал рассыпаться по домам и огородам станицы, чтобы хоть как-нибудь встретить немцев и сдержать их, хоть на сколько-нибудь минут, и крикнул Апчаре:
– Беги к мосту, скажи им: танки! Пусть поддерживают нас огнем. Мы будем биться. Потом сядешь на мотоцикл. Там Доти Кошроков. Будь рядом с ним.
Локотош не потому послал Апчару к мосту, что не нашел другого связного, а потому, что у моста сейчас оказалось безопаснее. Там все-таки пушки, а здесь ничего нет, кроме гранат, и можно было предугадать, чем и как закончится этот бой.
Апчара понеслась к мосту, в то время как люди начали разбегаться по станице. Прежде чем спрятаться самим, надо было прятать еще лошадей. Конники затаскивали их в сараи и даже в дома. Немцы, как видно, не заметили еще движения на улицах станицы, но на всякий случай открыли по ней огонь. Лошади, хорошо уже знавшие, что такое артналет, начали метаться и шарахаться. От станицы к реке потянулись машины и повозки чьих-то тылов, оказавшихся с вечера в райцентре, и около моста началась настоящая неразбериха. Тут-то и послышался гул немецких бомбардировщиков.
Комиссар приказывал рассредоточиться, но его команды никто не слышал. А может быть, никому не хотелось уезжать от моста в степь на два или на три километра. Доти вскочил на трофейный мотоцикл и сказал Адамокову:
– Заводи, шуруй по этому базару.
– Есть заводить.
Они ездили на мотоцикле, пронизывая «пробку» в разных направлениях, лавируя между повозками и машинами, и Доти, стоя в люльке, кричал:
– Рассредоточиться в радиусе трех километров! Рассредоточиться в радиусе трех километров!
Апчара не сводила глаз с приближающихся бомбардировщиков. Повозки, машины, танки, орудия – все сразу пришло в движение, все бросилось врассыпную.
Не надо было теперь ездить на мотоцикле и каждому кричать на ухо.
Адамоков считал, что пора подумать и о своем спасении, но Доти действовал иначе. Он приказал Адамокову переждать где-нибудь бомбежку, а сам побежал к мосту. Танк, из-за которого полк оказался расчлененным, наконец-то сбросили в реку. Из воды торчало орудие.
Первые бомбовые удары уже сотрясли воздух, когда Доти повел людей в райцентр и приказал разобрать бревенчатый дом. Бойцы действовали быстро, энергично. Сам комиссар залез наверх и начал разрушать крышу, сам же он потащил первое бревно к реке. За какой-то час можно было бы починить мост, и тогда танки пошли бы на помощь Локотошу. Но немцы увидели людей, суетившихся на мосту. Посыпались бомбы, и все полетело в реку. Под левую лопатку Доти впился горячий осколок, но он не остановился, а взялся разбирать следующий дом.
Мост кое-как навели. К этому времени немцам удалось разбить два танка. По полю носились взбесившиеся лошади, волоча за собой полуразбитые повозки. Загорелись машины со снарядами, люди разбегались от них в разные стороны.
В грохоте бомб и снарядов, выстрелов из орудий слышится ржание лошадей, отчаянные вопли раненых, зовущих на помощь. Апчара ловит эти крики, вскакивает, бежит на помощь. Сидит боец. Смотрит обезумевшими глазами на исковерканную осколком ногу. Умоляет приподнять его, чтобы бомба могла добить. Апчара успокаивает, хочет перевязать ему ногу.
– Не надо! Убей! – вопит раненый. – Убей меня! Убей, сестра!..
Апчара только дотрагивается до ноги, а раненый теряет сознание, падает навзничь. Чем помочь ему? Да ничем. Нужна немедленная операция.
Апчара ползет дальше. В луже крови лежит огромный мужчина. На лбу испарина. Старшина, заросший бородой. Рядом повозка, лошади убиты, одна еще дышит. Раненый корчится на левом боку. Увидев девушку, взмолился:
– Не трогай меня, девушка. Умоляю, не трогай! Только помоги мне лечь на подводу.
– Я не трону. Дай посмотреть твою рану.
– Нет, нет! Дай мне глоток воды и положи на подводу…
Апчара приподняла гимнастерку, обильно пропитанную кровью. Рана большая. Ниже правой лопатки в тело впился осколок величиной с пятак. Сочится кровь. Апчара мигом выхватила осколок, как выхватывают из огня горячий уголь. Раненый вскрикнул.
– Вот и все. Бери на память. – Апчара протянула красный от крови осколок раненому. – Теперь перевяжу – и на повозку…
По мосту пошли танки. Два, поближе, так и остались торчать недалеко от моста. Немцы отбомбились. Едва они повернули на запад, показался комиссар. Он искал Адамокова и Апчару, на мотоцикле объехал поле, усеянное догорающими машинами, повозками, убитыми лошадьми. Он призвал всех живых и уцелевших двигаться дальше. Доти нашел мотоцикл, но Адамоков убит.
За рекой на улицах казачьей станицы кипел бой, горели дома. Тянулись вереницы беженцев.
Немецкие танки торопились «по горячим следам». Они мчались без артиллерийского прикрытия и сопровождения пехоты. Они рассчитывали на внезапность и быстроту, к тому же танкисты видели издалека, как авиация «домолачивает» колонну, застигнутую на марше. Они летели с открытыми люками, навстречу легкой победе. Наконец-то им удастся опрокинуть в реку полудиких кавказцев. Для них не было сомнения, что главные силы уже за рекой, где авиация непрерывно «клюет» добычу…
Локотош успел поставить задачу подразделениям, определить, кому какой дом или огород занять, указал на кирпичный домик с подвалом, где будет находиться он сам. Предупредил:
– Гранаты только для танков. Других средств у нас нет. Артиллерия за рекой. Танки там же. Залезайте на крыши, чердаки, чтобы верней ударить по кумполу. Ружейно-пулеметный огонь берегите для пехоты. За танками сразу или позже пойдут автоматчики. В Маратовке мы устроим для немцев ад. Пусть попляшут. Их защищает броня, нас защищают родные стены. Не бойтесь танков. Вспомните командира батареи. Оседлал же он танк. Ничего! Жив остался. Танк слеп. Тем более на узких улицах.
– Эх, будь неладен тот танк. Залег на мосту – ни туда ни сюда.
– Ничего. «Карманная» артиллерия есть. Стены домов нам защита. Держитесь.
Локотош тут же послал связных к соседям, которые успели занять оборону, чтобы наладить взаимодействие, установить контакт, а главное – предупредить их, что у Локотоша, кроме «карманной», никакой артиллерии нет.
Немецкие танки словно знали, где слабое место, и шли прямо на Локотоша. Громыхая и лязгая гусеницами, они неслись к станице, стараясь спрятаться за домами, потому что соседи Локотоша начинали уже постреливать, прикрывая огнем его участок. С чердаков окраинных домиков полетели в танки первые связки гранат. Танки таранили и разворачивали глинобитные домики, поднимая облака пыли. Один из них загорелся.
– С хромой волчицы и щенок шкуру спустит. Добивай его, добивай! – кричал Локотош, хотя голоса его никто не мог услышать.
Немцы открыли люк. Голова показалась и снова провалилась в глубину танка, потому что по танку брызнула пулеметная очередь.
Вслед за танками показались и автоматчики.
– Подпустить ближе, – командовал Локотош. – Стрелять в упор, торопиться некуда.
Но тут произошло неожиданное не только для немцев, но и для Локотоша. По наведенному кое-как мосту пошли наконец уцелевшие от авиации танки, полковая артиллерия, минометы. С остатками войска шел раненый комиссар Доти Кошроков. Локотош воспрянул духом.
ИСПОЛНЕНИЕ ПРИГОВОРАО, если бы все это было сном, от которого просыпаешься! Апчаре снились иногда тяжелые сны. Сделается трудно дышать, навалится скала, придавит острым углом, ни вздохнуть, ни пошевелиться. А то еще часто во сне ее преследовала отвратительная старуха. Хочешь убежать от нее – не бежится, и вот уж старуха протягивает свои костлявые руки, хватает Апчару за одежду и за волосы, Апчара кричит и просыпается от собственного крика.
А в домике тихо. Посапывают доярки, ее подруги. С вечера их никак не уложишь спать, а утром никак не добудишься. Спят они на узких койках по двое. Обнялись поневоле, как с любимыми. В окне виднеются снежные горы. Их вершины вспыхивают розовым цветом. И это первая весточка утра, нового дня. В хлевах мычат коровы. Они лучше доярок знают, что пора просыпаться и начинать день. Со своим мычанием они не опаздывают ни на минуту. Требуют, чтобы допустили к ним телят. Телята неуклюжие, суетливые, смешные, но в суете ни один не спутает свою матку с чужой коровой. По запаху молока, наверно, узнает.
Доярки начинают шевелиться во сне, и оказывается, нет никакой ужасной старухи, потому что это был только сон.
А от этого кошмарного сна нельзя проснуться. Вчера погиб добрый Адамоков, мастер на все руки. Все время он говорил Апчаре: «Больше всего боюсь оказаться без вести пропавшим. А ведь на поле боя всегда один. Ищу, где кабель порвался, кто меня видит, кому я нужен? Ушел – не вернулся. Вместо похоронки мать получит извещение: «Ваш сын пропал без вести». А меня, может, даже похоронить забудут. Но ты, Апчара, запомни: связист не может пропасть без вести. – И шутливо добавлял: – Он сам весь из вестей состоит…»
Вчера он хотел наладить связь между двумя берегами, протянуть провод к Локотошу, засевшему в станице. Но и десяти шагов не сделал от своего мотоцикла, как бомбовый осколок разворотил ему половину груди… Апчара сама похоронила его. Перешла еще раз через мост, нарвала цветов в палисаднике, положила на свежую могилу.
Проснуться нельзя, и продолжается страшный сон. Солнце медленно тянется к горизонту. «Да садись ты скорее! – хочется крикнуть Апчаре. – Закатывайся, пока снова не налетели немцы».
Но бой в станице уже затих. Отовсюду выползают люди, повозки. Бродят по полю, ищут своих. Конники выстрелами из пистолетов добивают еще живых лошадей, барахтающихся в крови. Кони умные. Добивают одну лошадь, другая прячет голову, сует ее под хвост мертвой, лежащей рядом. Из выпуклых воспаленных глаз текут чистые слезы. Бедный Бекан! Ему поручено сберечь элиту кабардинской лошади, а сколько здесь погибает этой элиты!
Апчара присела у мотоцикла. С заходом солнца далее в станице из подвалов вылезли жители, появились дети. Бойцы из уст в уста передают приказание Локотоша: приготовиться к маршу. Отходим дальше.
От Локотоша пришел боец. Капитан так и сказал ему: найти Апчару живую или мертвую и ждать его. Боец был рад, когда увидел Апчару, не потому, что выполнил приказ командира, а потому, что смертельно устал и двигаться дальше не мог. Присел у мотоцикла и тут же заснул, повалясь на бок. Он спал в такой неудобной позе, что Апчара хотела ему помочь, да не знала, надо ли тревожить.
Из Маратовки потянулась живая колонна остатков полка. Все пешие. Всадника ни одного. В колонне одно-единственное орудие и два миномета – вся артиллерия…
Апчара сразу узнала Локотоша но его палке. Он по-прежнему хромал. Даже, кажется, больше прежнего. Падение в реку не прошло даром.
Конечно, в реку падали и потомственные джигиты, но Локотош ведь только волею случая попал в кавалерию. Ему бы танк, тогда он чувствовал бы себя по-настоящему «на коне».
Апчара поняла, зачем капитан ищет ее, «живую или мертвую». Ему необходим мотоцикл, потому что теперь он не сядет с больной ногой на коня. Да и коней уже нет. Вошли в райцентр на лошадях, а вышли оттуда пешими…
На единственной повозке, из которой торчал ствол миномета, лежал комиссар. К осколку, впившемуся ему под левую лопатку, добавилось пулевое ранение в грудь. Пуля пробила легкие и вырвала бок. С трудом удалось остановить кровь. Комиссар временами терял сознание.
Рядом с этой-то повозкой и шел, опираясь на палку, капитан.
Апчара побежала навстречу Локотошу.
– Ты жива, Чарочка-Апчарочка! Вот спасибо! – На его лице сквозь страдание и боль появилась улыбка. – А то видишь, мы…
Апчара не поняла, за что ей «спасибо». Разве она выбирала себе судьбу?!
– Доти! Убит?
– Тяжелый… Надо бы срочно в госпиталь…
Доти страдал. Лицо покрылось капельками пота. Подбородок вытянулся. В щетине на ввалившихся щеках запеклась кровь, смешанная с глиной и паклей. Гимнастерка превратилась в клочья. На ране вместо бинта разорванная нижняя рубашка. Поверх лоскутов ремень, обыкновенный, брючный.
– Адамоков… – Апчара всхлипнула.
– Убит?.. Это худо… Очень. Ах, как не повезло… На него была вся надежда. Он отвез бы комиссара в санэскадрон. Без врачей Доти не протянет и трех часов… Хорошо если кто-нибудь из уцелевших умеет водить мотоцикл.
Локотош опросил уцелевших бойцов. Не нашлось ни одного мотоциклиста. Отправить комиссара на повозке? Когда доедет? До санэскадрона наберется километров двенадцать.
Локотош собрал командиров. По карте объяснил, куда двигаться. Взобрался на повозку и с высоты показал рукой на полевую дорогу, уходящую во мглу.
– Идти прямо. Никаких привалов, пока не соединимся со штабом дивизии. За ночь мы должны оторваться от противника, чтобы собрать рассеянные подразделения и привести их в порядок. Мы с Апчарой на мотоцикле отвезем комиссара. Постараюсь встретить вас на дороге минут через сорок. Не более. Иначе ничего не получается. Нельзя нам комиссара терять. Он дорог не только мне…
– Ясно, товарищ капитан.
– За сорок минут ничего не случится.
– Немец тоже не дурак мало-мало дрыхнуть…
Апчара кое-как, чуть ли не верхом уселась в люльку мотоцикла, в которую с большим трудом уложили комиссара. Доти стонал, вскрикивал, что-то бормотал в бреду. Лицо его оставалось странно спокойным, словно он приготовился к атаке.
Мотоцикл долго не заводился. Каждый толчок на педаль причинял раненому боль и страдания. Приходя в сознание и снова теряя его, он бормотал полусвязные слова:
– Ноша… Давит на плечи… Задаток. Донесу… Оставьте меня… Степь… Ноша на спине… Тихо… Хорошо… Не надо никуда. Донесу…
Никто не понимал, что за ноша у комиссара на спине и куда он ее несет. Апчара платком вытирала пот со лба комиссара, старалась остановить струйку крови, сочившуюся из-под повязки.
– Тяжело тебе, комиссар. Потерпи, дорогой, потерпи…
Доти не слышал слов Апчары и продолжал говорить о своем:
– Приказ… Устояли. Мы стоим. Подкова сломалась. Сломалась подкова счастья. Железо ломается, а мы стоим. Спасибо, друзья. Назад ни шагу. Бить. Убивать! Огонь! Назад! Апчара? Кто? Это ты, Апчара? Ты здесь? Дай мне руку, Апчара… Расскажи… Передай… Узиза… Я не струсил… Скажи…
Прибежал боец.
– От танкистов уходит машина с ранеными. В госпиталь!
Локотош сам настроился везти комиссара, но раненому удобнее в машине, да и верней. В кузове свеженакошенная пшеница. Мягко. Среди раненых оказался и тот майор-танкист, с которым утром ругался Доти.
– Не поругаются? – не утерпел капитан, когда Кошрокова положили рядом с майором.
Грузовая машина скрылась во мгле. Пошли и остатки полка. Мотоцикл погрузили в повозку. Локотош с Апчарой пошли пешком вместе с колонной. За ночь прошли километров тридцать. Хорошо, что комиссара отправили в госпиталь. Если бы Локотош сам повез его на мотоцикле, ничего бы из этого не получилось. Тылов дивизии не оказалось там, где они должны были быть. В полночь колонна вошла в хутор Соленый, но он был пуст. Локотош посмотрел на карту. Следующий населенный пункт – совхоз: несколько десятков домиков. До него километров пятнадцать, а может быть, и все двадцать.
Шли молча, только Локотош временами поторапливал колонну. Теперь и Апчара поняла, что значит оторваться от противника.
Ноги сами шагали и шагали, а в голове шла своя жизнь. Апчара с грустью вспоминала, как разучивали на ферме кулачный бой. «Левая, ударь, правая, ударь», смешно и хочется плакать. А как теперь там? Неужели немцы дошли до Чопракского ущелья? Тогда что стало с мамой, с Ириной, с Даночкой? Чока эвакуируется. Бекан угонит своих лошадей. Успели или нет скот спустить с гор? Кулов все время говорил о плане эвакуации, будто бы составленном заранее. Апчара хорошо помнит все эти заседания. Боже, боже, неужели немцы дошли до Кавказа? Ведь, если подумать, заседали совсем недавно. Словно только вчера прощалась с матерью. Хабиба и слышать не хотела об эвакуации. «Куда я пойду, безъязыкая? Кому нужна?» Но главная причина не в языке. Хабиба ни за что не бросит могилу отца. В ауле найдутся люди, которые, чтобы выслужиться перед немцами, захотят надругаться над могилой партийного человека, да и свести личные счеты. Но Хабиба этого не позволит. А что она сможет сделать? Придут немцы, доберутся и до нее. «Большевистская наседка». Смертью ее не запугаешь. «Смерть мужества не отнимет» – это ее поговорка. Еще в тот день, когда хоронили отца, она просила, чтобы оставили ей место рядом с его могилой. Теперь она постучится в стенку, и муж откликнется:
«Ты уже здесь, Хабиба?»
«Догнала тебя. А ты думал, не догоню?»
За своими мыслями Апчара не заметила, как рассветало в степи. Никаких селений вокруг не предвиделось. Локотош с тревогой поглядывал на порозовевшее небо. Оно пока было чистым. И правда, «оторвались».
Локотош раскрывал планшетку, глядел по карте, правильно ли ведет полк. Люди едва тащились, но капитан боялся остановить их и предоставить хоть пятиминутный привал. Лягут – и не поднимешь.
– Подтянись! – скомандовал капитан, и его команда перебегала из головы колонны в хвост: «Подтянись!», иногда слышалось, как боец ободрял другого бойца:
– Ну, что размяк! За хромым капитаном не поспеваешь.
Судя по карте, вошли в пределы Калмыкии. И точно, когда в стороне от дороги показался колхозный ток, солдаты увидели, что на току работают калмычки. Колхозницы работали полуголыми, в одних только трусах. Усталые бойцы оживились. Горцам, привыкшим к тому, чтобы женщины закрывались как можно больше, такая картина была в диковинку. Шутили, острили плоско и грубо, но все же с нотками одобрения.
– Во работают! Во дают! На совесть. Хлеб – фронту. Только кому достанется.
– Хлеб – ладно. Сами не достались бы кому зря.
– А они голенькие…
– Прекратить шутки! – командовал Локотош и пояснял больше для Апчары: – А кого им стесняться в степи? Ни одного мужчины. Надо бы подойти расспросить дорогу.
Женщины на току нисколько не смутились, когда к ним подошел боец, посланный капитаном. Боец смущался гораздо больше калмычек и старался не глядеть на них, пока ему объясняли дорогу в совхоз.
Встреча с калмычками встряхнула и оживила бойцов. Колонна пошла живее. Успокоился и Локотош. Раз колхозницы так мирно работают на току, значит, немцы сюда еще не дошли. А вскоре из-за пшеничного моря вынырнул небольшой поселок.
