Текст книги "Мифология греков и римлян"

Автор книги: Алексей Лосев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 70 страниц)

«Затем парнасцы, присоединившиеся к нему, [Аполлону,] после убийства Тития, указали еще на другого жестокого человека, Пифона, по прозванию Дракон. Когда Аполлон умертвил его, они воскликнули: «Иэ Пеан!», с какого времени и вошло в обычай петь пеан перед вступлением в бой. Тогда же была сожжена дельфийцами хижина Пифона, что делают еще и теперь в воспоминание случившегося в те времена».

Наименования же этого дракона Дельфиной и Дельфином – эллинистического происхождения.

Как сказано выше на основании Гомеровских гимнов, Аполлон прибывает в Дельфы с Олимпа через Эвбею.

Это вполне соответствует древним религиозно–мифологическим связям Средней Греции с Фессалией, но важно отметить еще и версию Эсхила (Eum. 9—19), которому принадлежит здесь целая культурно–историческая концепция. Прежде всего Аполлон прибывает здесь в Дельфы не с Олимпа, но с Делоса, что указывает уже на позднейшее стремление объединить делосский культ с дельфийским вопреки их прежнему раздельному и независимому друг от друга существованию. Далее, Эсхил указывает на Аттику как на главный этап путешествия Аполлона с Делоса в Дельфы. Это свидетельствует не только о патриотизме Эсхила, но и о наличии вообще аттического варианта дельфийской мифологии Аполлона наряду с фессалийским. Наконец, Эсхил рассматривает шествие Аполлона в Дельфы с Делоса через Аттику как осуществление великой культурно–исторической миссии, потому что те, кого он здесь называет «сынами Гефеста», т. е. люди, вооруженные разными металлическими орудиями, прорубали леса и прокладывали дорогу в Дельфы через труднопроходимые местности. Считалось, что та дорога, по которой ходило посольство из Аттики в Дельфы на праздник Аполлона, и есть та, по которой впервые прошел Аполлон со своими помощниками.

Относительно возраста, в котором Аполлон убил Пифона, в более общем виде говорит Еврипид в приводившемся выше хоре из «Ифигении в Тавриде» (1249). Убийцей Пифона Аполлон, оказывается, был еще тогда, когда Лето носила его на руках. Считают (Mylh. Vat. III 8, 1), что это был Аполлон тотчас же после своего рождения. А Гигин (Fab. 140) говорит, что это был четырехдневный Аполлон.

Древних интересовал и вопрос о количестве стрел, которые Аполлон выпустил в Пифона. Юлиан сообщает, что, по Симониду (frg. 26, Bergk), Аполлон выпустил против Пифона 100 стрел. Среди разных этимологических объяснений имени Аполлона Гекебола (Etym. Μ. Hecebolos) приводится и греческое слово «сто» (имеются в виду те 100 стрел, которые Аполлон выпустил в Дельфина). Овидий же в вышеприведенном рассказе об убиении Пифона (Met. I 443) говорит, что Аполлон, убивавший раньше только ланей и коз, выпустил в Пифона, бывшего величиной с гору, целую тысячу стрел.

Существовал миф и о погребении Пифона. По Варро–ну (De ling. lat. VII 17), «говорят, что он, [Омфал в Дельфах,] является могилой Пифона». У Гесихия (Toxioy boy–nos) читаем: «Там, [в Дельфах,] был поражен стрелами дракон, и Пуп земли является могилой Пифона». Следовательно, знаменитый Омфал, или Пуп земли, т. е. камень, который был дан Кроносу вместо Зевса и который был им извергнут наружу, и считался у греков могилой Пифона.

Необходимо ознакомиться с двумя основными текстами об очищении Аполлона после убиения Пифона, принадлежащими Плутарху. Первый текст (Quaest. graec. 12) гласит:

«Дельфы проводят каждые девять лет последовательно три торжества, из которых одно называется Септерион, другое – Героида и третье – Харила. Септерион, видимо, есть воспроизведение битвы бога [Аполлона] с Пифоном и бегство его после битвы в Темпейскую равнину или преследование [Пифона], поскольку одни говорят, что после убийства Аполлон бежал для того, чтобы получить очищение, в котором он нуждался; другие же говорят, что он настиг раненого и бежавшего Пифона перед самой его кончиной на пути, который именуют теперь Священной дорогой. Бог застал Пифона только что умершим от ран, когда его хоронил его собственный сын, которого, как говорят, звали Айкс, [коза]. Так вот, Септерион есть воспроизведение этих или каких–нибудь других подобных происшествий».

Итак, на празднике Септерион в Дельфах специально вспоминалось очищение Аполлона после убиения Пифона.

В другом месте у Плутарха (De def. or. 21) читаем:

«Много было сказано о Дельфах, и не было никого несведущего из тех, кто говорил о священнодействиях, которыми почитали там Диониса, но все утверждали, что каждое из божеств претерпевает великое страдание и что то же самое произошло с Пифоном. Тот, кто убил его, не был на девять лет изгнан в Темпейскую равнину, но ему пришлось идти в иной мир (загробный), где он провел девять великих периодов, очистился, стал воистину Фебом и, вернувшись, овладел оракулом, который до этого времени охраняла Фемида. Так обстоит дело и с Пифоном, и с титанами. Это сражение богов против богов, и за ним следовало изгнание побежденных или наказание виновных».

Таким образом, бегство Аполлона в Темпейскую долину, о котором Плутарх говорит в предыдущем тексте, есть только внешнее и поверхностное выражение другого, более важного акта, именно – очищения после убийства змея через нисхождение в Аид. Можно понимать Аид как место наказания или как место восстановления при помощи сил Земли, но ясно лишь то, что бог света не является здесь вполне чуждым темной Земле и что он получает от нее даже свое очищение после вмешательства в ее права и после убиения ее представителя. Это очень яркий хтонический рудимент в мифологии светоносного бога, коренящийся, конечно, еще в мифологических и фетишистских сумерках палеолита или, самое позднее, неолита, т. е. в вековых глубинах матриархата.

В этом мифе, в части, рассказывающей о гиперборейцах, мы находим параллель древней мифологеме о возвращении. Подобно тому как дочь Деметры Кора – Пер–сефона периодически возвращается из Аида на землю, принося с собою весну, новую растительность и урожай, подобно тому как Дионис являлся богом, периодически умирающим и воскресающим (так же как и Адонис вместе со многими другими малоазиатскими божествами), Аполлон, несмотря на свой антихтонизм, тоже был приобщен к этой древней мифологии вечного возвращения. Миф о его схождении в Аид, откуда он возвращался, по Плутарху, «воистину Фебом», остался навсегда в памяти греков, несмотря на то что сам Аполлон всегда расценивался именно как бог света и светлого оформления.

В отношении мифа о Пифоне заметим, что эвгемеризм Эфора, отмеченный у Страбона, отнюдь не был в позднее время единичным явлением. Павсаний (X 6, 6—7) рассказывает целую историю о некоем разбойнике с Эвбеи Пифоне, который подвергал ограблению и храм Аполлона, и окрестных жителей. Последние взмолились к Аполлону об избавлении от этого разбойника. Аполлон будто бы это и сделал. Павсаний приводит в рассказе даже гекзаметры, которые прорекла пифия об убиении этого Пифона.

в) Третий основной миф – об Аполлоне; это миф об единовременном или периодическом оставлении своих божественных функций. К мифу об очищении Аполлона после убийства Пифона, несомненно, относятся и мифы о его службе у Адмета и Лаомедонта, а также и о его периодическом удалении в страну гиперборейцев.

Здесь важно прежде всего отметить, что бегство Аполлона в Фессалию, будь то на Темпейскую равнину, будь то на служение к Адмету (т. е. в ту же Фессалию), будь то в подземный мир, представляет собою в основном миф, связывающий бога света с единовременным или периодическим пребыванием во мраке. В науке уже не раз высказывалось мнение, что служение Аполлона у смертных царей является только внешним выражением более глубоких и, может быть, даже эсотерических [37]37
  Понятных только посвященным.


[Закрыть]сторон религии Аполлона. Для нас это, конечно, есть свидетельство хтонических корней Аполлона, когда все светлое чередовалось с мраком и когда мифологическое сознание еще не имело возможности вырабатывать твердо связанные со светом образы. Заметим, что греческое имя «Ад–мет» значит Неодолимый и является эпитетом Аида. В мифах об Аполлоне и Адмете тоже обращает на себя внимание связь Аполлона с Аидом: Аполлон, оказывается, имеет значимость и в подземном мире, вступая в область ведения мойр. Схолиаст к Еврипиду (Ale. I) тоже связывает пребывание у Адмета с наказанием за убийство Пифона. Миф, сообщающий о службе у Адмета как о наказании за убийство Киклопов, представляет другую версию, и, насколько можно судить, позднейшую. «Андрон в сочинении «О родстве» говорит, что по повелению Зевса Аполлон служил рабом у Адмета. По Гесиоду же (frg. 126), Аполлон должен был быть низвергнутым в Тартар Зевсом, но по мольбам Лето служил этому человеку, [т. е. Адмету]» (73 В 10 Diels). В сравнении со всеми этими более или менее мелкими вариантами основным мифом остается миф о связи бога света с мраком. А это – хтонизм, т. е. мифология, восходящая ко временам палеолита и неолита, т. е. матриархата, аналогичная более популярным мифам о похищении Персефоны и ее периодическом возвращении. Это мифология тех времен, когда стали обращать серьезное внимание на периодичность времен года, что было необходимо для земледелия как ведущей отрасли хозяйства. Тут мы имеем переработку древней палео–и неолитической фетишистско–демонической мифологии на путях восходящего земледелия и бронзового века.

Служение у троянского Лаомедонта, может быть, вначале и не имело никакого отношения к мотиву наказания, или очищения, Аполлона. У Аполлодора (II 5, 9) Аполлон и Посейдон хотят испытать нрав Лаомедонта. Однако Евстафий в комментариях к «Илиаде» (1245, 46 и сл.) в качестве одной из причин этого служения приводит и наказание от Зевса за выступление против него. Тут, правда, имеется в виду не убийство Пифона, но восстание некоторых богов, и в том числе Аполлона, против Зевса (традиционный текст «Илиады» о восстании богов, I 399, не содержит указания на Аполлона как на участника). Схолиаст к этому тексту Гомера (I 51) подробно рассказывает об этом нападении на Зевса, прямо присоединяя к нападающим Аполлона, хотя этот последний у Гомера и не указан. Схолиаст этот пересказывает Гомера, но добавляет, что именно в наказание за это нападение Зевс приказал Аполлону и Посейдону нести рабскую службу у Лаомедонта. Кроме того, схолиаст ссылается здесь на Дидима. Другие схолиасты, приводимые к этим стихам Гомера (Ил. I 399 и сл., у Dind. Ill, p. 59—61), дают неприемлемое для нас метеорологическое объяснение, которое понимает Зевса как огонь, а Фетиду – как восстановление при помощи Бриарея–Солнца гармонии, нарушенной иными божествами–стихиями. Действительно, уже один тот жалкий вид, который Аполлон и Посейдон имеют, работая у Лаомедонта, указывает на необычайность этого служения и необходимость объяснить его какими–нибудь чрезвычайными причинами. Этот миф о троянском служении Аполлона вполне соответствовал мифологии очищения и мифологии героизма, вступившей в кровавый бой с Землей и ее представителями. На фоне всей мифологии Аполлона значение подобных мифов особенно возрастает.

Заметим, что финал служения Аполлона и Посейдона у Лаомедонта говорит об основном смысле этого служения не очень ясно. Сохранились рассказы Гигина (Fab. 89) и Сервия (Aen. I 550) о высылке Посейдоном чудовища и о требовании Аполлоном в жены этому чудовищу дочери Лаомедонта Гесионы. Был вариант и такой, что Лаомедонт умилостивил Аполлона, почему тот и стал защищать Трою, но не умилостивил Посейдона, который с тех пор сделался его врагом. Мотив борьбы с морским чудовищем есть, конечно, уже мотив героический, так что указанные места Гигина и Сервия содержат типичнейшее переплетение хтонизма с героизмом. Вот что читаем у Гигина:

«Рассказывают, что Нептун и Аполлон окружили Трою стеной. Царь Лаомедонт поклялся, что он им принесет в жертву приплод скота за тот год в его царстве. Но эту клятву он нарушил по своей скупости.

Другие говорят, что он обещал недостаточно. По этой причине Нептун послал чудовище, чтобы оно не давало покоя Трое; царь из–за этого обратился за советом к Аполлону. Аполлон в гневе ответил так: если троянские девушки будут привязаны для растерзания чудовищам, то бедствию придет конец. Когда многие были растерзаны и выпал жребий для Гесионы и последняя была привязана к скале, Геракл и Тела–мон, [когда аргонавты отправлялись в Колхиду], пришли сюда и убили чудовище, а Гесиону по установленному соглашению вернули отцу, с тем чтобы они при своем возвращении смогли бы увезти ее с собой на родину, равно как и коней, которые бродили по водам и посевам.

В этом Лаомедонт также обманул их и не захотел вернуть Гесиону. Тогда Геракл явился со своими кораблями, чтобы завоевать Трою, убил Лаомедонта и отдал царство его малолетнему сыну Подаргу, который впоследствии был назван Приамом – от глагола «priasthai», [купить, выкупить; имеется в виду выкуп Приама]. Захваченную Гесиону он отдал в жены Теламону, и от нее родился Тевкр».

Рассказ об этом же у Ватиканских мифографов (I 136) очень близко воспроизводит Гигина. Сообщение Сервия отличается от этого тем, что вместо Гесионы фигурирует Эгеста, дочь знатного троянца Гиппота.

Эти мифы о служении Аполлона являются только отголоском большой мифологии о периодическом возвращении божества – мифологии, очень крепко связанной со всеми основами первобытного мышления. На этой же мифологии выросло и представление о гиперборейцах, тех служителях и любимцах Аполлона, которые были народом, максимально близко воплощавшим в своей жизни всю аполлоновскую идеологию. Однако этот миф о гиперборейцах выходит далеко за пределы только одной идеи вечного возвращения, и потому мы посвятим ему в дальнейшем специальное исследование.

г) Эта связанность Аполлона с идеей вечного возвращения сделала его мифологию сложной и разнообразной и даже противоречивой. Различные эпохи могли отражать из этого комплекса то один, то другой момент, образуя в общем итоге весьма смутную и неустойчивую картину, которая очень затрудняет многих мифологов. Приведем ряд важных данных из античных первоисточников, которые, рассматриваемые в свете исторического развития, получают надлежащее осмысление, устраняющее традиционную путаницу и противоречивость. Тексты эти почти никогда не приводятся у исследователей, но являются драгоценным свидетельством о неклассическом Аполлоне. В сборнике, известном под названием «Басни Эзопа», мы находим следующую басню (151):

«Зевс и Аполлон спорили относительно стрельбы из лука. Когда Аполлон натянул лук и пустил стрелу, то Зевс [в это же время] прошел то самое расстояние, на которое стрелял Аполлон. Так, достойны смеха те, которые состязаются с сильнейшими».

Очевидно, мотив состязания Аполлона с Зевсом не может относиться к периоду классики Аполлона. В этот период Аполлон находится в полной гармонии с Зевсом, являясь его сыном и пророком. Следовательно, это либо архаика, либо просветительский бурлеск. Последний здесь едва ли возможен, так как Зевс представлен в полной силе. Мотив этот, очевидно, восходит к тем временам, когда Зевс уже стал мировым владыкой, а недавно появившийся иноземный Аполлон был недостаточно силен и не понимал еще своего истинного положения.

С этой стороны интересны также мифы о борьбе Аполлона с Зевсом, причиной которой было убиение Аск–лепия. Борьба была очень длительной и упорной. Правда, она кончилась полной победой Зевса, как и в басне Эзопа, но все же свидетельствовала о большой силе Аполлона, являвшейся весьма опасной для Зевса. В развитой форме эта мифологическая линия представлена следующим образом: Зевс убивает сына Аполлона Аск–лепия за то, что тот воскрешал мертвых; Аполлон за это перебивает Киклопов, сковавших для Зевса молнию, которой он убил Асклепия. В наказание за это Зевс в свою очередь посылает Аполлона на рабское служение к фес–салийскому царю Адмету. Эти три момента заслуживают рассмотрения.

Относительно первого необходимо прежде всего сказать, что он является вариантом к текстам, по которым служба Аполлона у Адмета мотивировалась убиением Пифона. Далее, необходимо заметить, что мотив воскрешения мертвых Асклепием – это довольно упорная традиция, которая представлена весьма солидными источниками. Уже Пиндар в своей Pyth. Ill 1—62 подробно рассказывает всю историю Аполлона и Корониды: сохранение Асклепия после убийства Аполлоном Корониды, его врачебное искусство, и воскрешение мертвых, и убиение Асклепия молниями Зевса. Благочестивый Пиндар видит в этом торжество божественной справедливости, так как, с его точки зрения, является противоестественным воскрешать покойников и тем нарушать мировой закон жизни и смерти. Схолиаст к ст. 56 этой оды дает интересное примечание с перечислением воскрешенных Асклепием:

«Говорят, что Асклепий, [как бы] прельстившись золотом, воскресил мертвого Ипполита; другие – что Тиндара; третьи – что Капанея; четвертые – что Главка, [сына Миноса], орфики же утверждают, что он воскресил Гименея; Стесихор же говорит здесь о Капанее и Ликурге. Одни [говорят, что он был убит Зевсом] из–за исцеления Прейтид, другие– из–за Ориона, Филарх же (FHG I, frg. 17)—из–за исцеления сыновей Финея; Ферекид же (FHG I, frg. 8) утверждает, что он заставил воскресать тех, которые умирали в Дельфах».

Об убиении Асклепия Зевсом за его деятельность в пользу людей читаем также у Гесиода, Эсхила (Agam. 1022—1024, правда, без упоминания имени Асклепия), Еврипида (в самом начале «Алкесты»).

Важна и сама мотивировка убиения Асклепия. Асклепия Зевс убивает за его чрезмерную помощь людям. Это сразу заставляет вспоминать о Прометее и вообще о тех мифах, где человек мыслится самостоятельным существом и где он пытается бороться с произволом богов. Интересно, что схолиаст к «Илиаде» (I 400) подобным же образом мотивирует и попытку некоторых богов, включая Аполлона, низвергнуть Зевса с Олимпа. Именно, здесь мы читаем о Зенодоте, что он включил в число нападавших на Зевса также и Аполлона и что, по его мнению, «является нарочитым, что помогающие эллинам боги находятся во вражде с Зевсом». Следовательно, Аполлон, враждующий с Зевсом из–за человека, есть уже поздний Аполлон, несравнимый с выведенным в басне Эзопа.

Следующий эпизод из намеченной выше истории борьбы Зевса и Аполлона, а именно ответное убийство Аполлоном Киклопов, тоже очень важен и не очень понятен. Об этом убийстве говорили Гесиод и Еврипид (указ. тексты); Аполлоний Родосский (IV 611—617) говорит о слезах Аполлона по поводу убийства Асклепия, но схолиаст к 611 упоминает также и об убийстве Киклопов; касался этого мифа и Валерий Флакк (I 445 и сл.). Из мифографов этот миф читаем у Аполлодора (III 10, 4), Гигина (Fab. 49) и Ватиканских мифографов (I 46; II 128). Из историков о нем встречаем у Диодора (IV 71). Не миновал этого мифа и Лукиан (Sacrif. 4). Таким образом, миф этот находим во всей античной литературе, с самых ранних ее периодов и кончая позднейшими.

Могло возникнуть сомнение относительно того, каким образом Аполлон мог убить Киклопов, которые принадлежат к очень древнему поколению богов и порождены не кем иным, как Ураном и Геей. Это сомнение беспокоило и схолиаста Гесиода (Theog. 142). Приводя разные соображения по этому поводу, он (р. 225 и сл.) пишет:

«Это – потому, что, как говорит Дидим, не все родившиеся от богов являются бессмертными. Действительно, среди прямых потомков он называет смертного Гериона сыном Хрисаора, а Хрисаор был сын Посейдона и Медузы. Иначе будет непонятно и то, каким образом сама Медуза умерщвляется Персеем и собака Орф – Гераклом, хотя они рождены от бессмертных. Или это происходило потому, что они были подобны богам по красоте и величине?»

Возможно, Киклопы имели и некоторую историю, переходя от великих порождений Урана и Геи, бессмертных и активных участников всего теогонического процесса, к существам более слабым, всецело подчиненным олимпийским небожителям и в конце концов смертным. Во всяком случае, мотив убиения Киклопов Аполлоном вызывает большой интерес. Аполлон оказывается в этой напряженной борьбе отнюдь не таким уже слабым демоном в сравнении с Зевсом. Прометеевский оттенок этого мифа подчеркивается еще и тем, что Киклопы – это те самые существа, которые ковали для Зевса гром и молнию. В этом убиении Киклопов можно видеть не случайный бунт против Зевса, преследующий какую–нибудь незначительную цель, но восстание, направленное на лишение его всех принадлежащих ему атрибутов силы и власти. Тут, несомненно, отразился канун цивилизации, если уж не сама цивилизация. Подобного рода сцены развенчания олимпийцев мы в дальнейшем находим разве только в аристофановских «Птицах» и «Богатстве». Заметим также и то, что в античной литературе попадается миф о просьбе Аполлона, Артемиды и Лето к Зевсу об освобождении Прометея (текст Валерия Флакка ниже, стр. 644). Это также подчеркивает просветительную тенденцию позднего Аполлона.

Напряженность вражды между Аполлоном и Зевсом особенно отражена в одном тексте, где говорится даже об убиении Зевсом Аполлона: «Мнасей в III книге своего сочинения об Европе написал, что Аполлон, после того как он был поражен и убит Зевсом, был вынесен для погребения бедняцкими могильщиками» (FHG III 152, frg. 16). Жаль, что исследователи совершенно игнорируют этот удивительный текст и не считают нужным подвергать его анализу. Правда, текст этот довольно глухой, поскольку он не содержит никакой мотивировки убиения Аполлона. Неизвестно также, в каком именно контексте историк II в. до н. э. Мнасей Патрский рассказывал этот удивительный миф. Справку по этому вопросу находим у Фульгенция (Exp. serm. ant., p. 558 и сл.), каковое сочинение было доступно нам в момент написания этой части работы только в изд. Non. Marcell. (De ргорг. serm. Lips., 1826), из которого К. Мюллер взял эту цитату об убиении Аполлона. Но и у Фульгенция не приведено никакой мотивировки. Это, конечно, значительно снижает ценность данного сообщения. Однако и независимо от мотивировки этого убиения необходимо сказать, что Аполлон здесь мыслится не только весьма далеким от своей классической гармонии с Зевсом, но и каким–то слабым, ничтожным демоном, слабость которого доходит до превращения его в смертное Существо. (Вспомним текст из Поли–бия о могиле Аполлона в Таренте, стр. 311.) Такой мотив может идти только от самых ранних периодов хтонического демонизма, когда демоны, только что отделавшиеся от соответствующих вещей, еще сохраняли все свойства этих вещей вплоть до их способности уничтожаться. Возможно, что Фульгенций, а может быть, и сам Мнасей просто путают Аполлона с Асклепием.

Подводя итог приведенным текстам из области апол–лоновской мифологии жизни и смерти, следует сказать, что здесь отразились самые разнообразные исторические эпохи, начиная от раннего демонизма и кончая светским просветительством.

д) Точно так же и отношение Аполлона к судьбе дошедшие до нас материалы первоисточников изображают весьма различно, так что только историческая точка зрения может внести здесь необходимую ясность. Когда Аполлон был слабым демоном, он, конечно, был всецело подчинен судьбе. Подчиненность эта была не меньше той, которая в те времена признавалась в отношении всех людей. В дальнейшем, однако, в связи с ростом человеческого сознания Аполлон стал мыслиться без такого унизительного подчинения, но, наоборот, становился проводником определенной судьбы, вполне тождественным с ней. Наконец, дальнейшее освобождение человека от идеи судьбы привело и к мифам о, победе Аполлона над ней, о его умении так или иначе подчинить ее своей власти.

Лучшим примером подчиненности Аполлона судьбе может служить то, что Геродот (I 90 и сл.) рассказывает о вопросах Креза к Аполлону Дельфийскому. Как известно (I 53), Аполлон предсказал Крезу, что, воюя с персами, он разрушит великое царство. Когда в результате этой войны Крез был побежден, то он запросил Дельфийский оракул, не стыдно ли Аполлону обманывать людей, к тому же своих благотворителей, и не является ли неблагодарность вообще свойством греческих богов. На это оракул сказал, что по решению судьбы Крез должен был понести наказание за преступление одного из своих предков. При этом «само божество не в силах избежать назначенной ему доли». Аполлон мог только ослабить или оттянуть это наказание. Так, Аполлон хотел, чтобы пострадал не Крез, а его дети. Но это не было позволено. И все–таки Аполлону удалось оттянуть разорение Сард, где царствовал Крез, на целых три года. Дальше говорится, что Крез сам виноват, не запросив у оракула разъяснения речи, о разрушении какого царства говорил Аполлон. Интересно то, что оракул Аполлона сам говорит о полном подчинении Аполлона судьбе и о полной невозможности для него как–нибудь бороться с ней. Такое представление об Аполлоне, как и о всяком другом божестве, было возможно только в очень отдаленную эпоху, когда еще никак не мыслилась возможность самостоятельности человека и когда все существующее, включая и самих богов, подчинялось всесильной мощи судьбы.

В противоположность этому тот Аполлон, который представлен, например, в «Эдипе–царе» и «Электре» Софокла или в идеальном государстве Платона, совершенно неотличим от судьбы, вполне тождествен с ней и является ее исполнителем и орудием. Это настоящий классический Аполлон, когда герой именно своим героизмом и выражает волю судьбы. Такое отношение к судьбе лучше всего представлено в гомеровском Ахилле и в эсхилов–ских Прометее, Клитемнестре, Оресте и Евменидах. У Софокла уже содержится скрытая оппозиция фатализму, поскольку герои Софокла являются орудием судьбы не столько в результате своего волевого сознательного поведения, сколько внешнего и механического насилия. Тем не менее и у Софокла Аполлон мало чем отличается от судьбы.

Иная картина – в тех случаях, когда Аполлон не просто равен судьбе, но даже берет верх над ней. Это особенно заметно в мифах об Адмете, где Аполлон, во–первых, обманул Мойр, оставив в живых Адмета (об этом он сам говорит у Eur. Ale. 10—12, а также Танатос 32—34), а во–вторых, он является подлинным виновником воскрешения Алкесты (об этом там же, 64—69).

По сообщению Павсания (X 24, 4), статуи Зевса Мой–рагета и Аполлона Мойрагета (Водителя Судьбы) находились в Дельфийском храме Аполлона. Аполлон Номий почитается вместе с Мойрами и Нимфами на Коркире по Apoll. Rhod. IV 1218. Любопытно сообщение у Эсхила о том, каким образом Аполлон обманул Мойр. В Eum. 723—728, ред. Петровск., читаем:

 
В дому Ферета так же ты обидел мойр,
От смерти льготу земнородным вынудив
Уставы ты нарушил стародавние
И стариц ввел в юродство, упоив вином.
 

Получается, что Аполлон отбил Адмета у смерти путем подпаивания Мойр. Это совсем неожиданно для благочестивого Эсхила. Но самый комплекс весьма любопытен: позднейший, чуть ли не просветительский мотив победы над судьбой соединяется здесь со стародавним примитивом, именно – с одолением сильных существ при помощи вина.

2. Возлюбленные и потомство Аполлона. Остановимся еще на одной области мифологии Аполлона, именно – на мифах об его возлюбленных и потомстве. Этих возлюбленных у Аполлона было много. Однако уже их нехарактерность и несущественность для Аполлона, а также их обычно тяжелая судьба – уже это одно чрезвычайно показательно для исторического образа Аполлона. Будучи вместе с Афиной Палладой одним из самых ярких мифических символов периода патриархата, Аполлон, так же как и Афина Паллада, отразил возросшую роль мужского индивидуума. Мифы изображают Аполлона всегда отличающимся известным пренебрежением к женщине, даже известного рода холодностью и брачной незаинтересованностью. И мужчины, и женщины обычно терпели от любви Аполлона не только большие страдания, но чаще всего это оканчивалось их гибелью. Является поистине редкостью та связь Аполлона с областью брака, которую имеет в виду Гимерий в своей речи на бракосочетание Севера (Orat. I 3):

«Говорят, что после побед, одержанных в игре на лире, Аполлон воспел брачную песнь перед брачным–теремом. И если не является мифом рассказ поэтов, он сложил впервые эту гармонию в рощах и пещерах, воспевая эти завораживающие песни для собственного наслаждения».

В другом месте у Гимерия (Orat. I 20) говорится о невесте: «Не перед алтарем Аполлона, но в золотых руках Афродиты».

а) Первый тип браков Аполлона, пожалуй наиболее для него характерный, почти совсем не содержит в себе никаких элементов эротики и является всего–навсего только результатом той или иной политической комбинации тех племен и городов, которые хотели иметь Аполлона своим родоначальником.

К потомству Аполлона от таких браков отнесем Иона, сына Аполлона и Креусы, дочери афинского Эрехтея; Дора, сына Аполлона (или Эллина) и Фтии (другие сыновья от Фтии – Лаодок и Полипойт, Apollod. I 7, 6). От подобных же браков и сыновья Аполлона – эпонимы племен: Акрефий, эпоним беотийской Акрефии; Амфитемид от Акакаллиды, дочери Миноса, праотец гарамантов и назамонов в Ливии (он же Гара–мант); Дриопс от Дии, дочери Ликаона, эпоним дриопов; Лапиф от Стильбы, дочери Пенея, эпоним лапифов; Кикон от Родопы, эпоним киконов. Эпонимами городов и островов являются сыновья Аполлона: Амфисс от Дриопы; Дельф от Фии, дочери Касталия (или Кефиса), или от Келайно, дочери Гиама; Кидон от Акакаллиды; Кларос от Креусы; Корон от Хрисорты, дочери Ортополя, основатель Коронеи в Сикио–не; Ликорей, или Ликор, от нимфы Корикии; Мараф, эпоним Марафона; Мегарей; Милет от Акакаллиды или от Ареи, дочери Клеоха, или от Дионы; Наксос от Акакаллиды; Сир от Синопы, дочери Асопа, эпонима кикладского острова Синопы; Оакс от Акакаллиды, эпоним критского города; Онкий, эпоним аркадского местечка Онкейон; Па–тар от Ликии, дочери Ксанфа; Пис (Писа в Этрурии); Тельмисс от одной из дочерей Антенора; Фагр от нимфы Отреиды (город Фагр, Thuc. II 39), спасающий Мелитея, сына Зевса, от Отреиды, когда эта последняя из–за страха перед Герой бросает его в лесу; Хайрон от Феро, дочери Филаса (Херонея); Элевтер от Этусы, дочери Посейдона, Эней от Стильбы, отец Кизика (Айнос – город во Фракии, Кизик – город в Малой Азии); Эпидавр (эпидаврийская легенда не указывает матери Эпидавра); от той же Акакаллиды – Филандр и Филакид, основатели критского города Элиры. Возлюбленными Аполлона являются также эпонимы соответствующих городов (без указания потомства): Амфисса; бросившаяся от него в море амазонка Грина; ахейская Болина. Также и Касталия – эпоним дельфийского источника, бросившаяся от любви Аполлона в этот источник; к потомству Аполлона принадлежат также Исмений от океаниды Мелии, эпоним соответствующей реки; Тенер – от той же океаниды, эпоним беотийской равнины; Кикн – от Тирии, дочери Амфинома (сначала искусный охотник, а потом эпоним озера, в которое он бросился из–за оскорбленного самолюбия, Ovid. Met. VII 371); Птоос от Зевса, эпоним Птойской горы.