Текст книги "Остров притяжения (СИ)"

Автор книги: Александра Шмик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 37 страниц)

     – Держи. Тебе надо всё съесть, – сказал он.

     На доске лежали куски рыбы и что-то нарезанное полосками, похожее на сало.

     – Рыба. В ней всё, что тебе нужно. – Кемонгак протянул ножик. – Возьми. Удобнее будет, – и чуть с виноватым видом добавил: – тебя смутит запах, но ты вспомнишь.

     Саша и вправду учуяла не привычный ей, неприятный запах начинающего разлагаться продукта. Она поморщилась. В первую секунду девушка чётко знала, что это она есть не будет. Но, в следующее мгновение, с удивлением для себя, явственно услышала шум моря и запахи трав, и улыбнулась воспоминанию.

     Кемонгак внимательно наблюдал за Сашей. – Ты вспомнила, – и улыбнулся тоже. Не переставая смотреть как девушка поддевает кончиком ножа, один за другим, ломтики рыбы и сала и отправляет их себе в рот, он обернулся к остальным сидящим у костра, многозначительно посмотрел и снова обернувшись к Саше спросил: – почему ты не ушла? Ты могла это сделать и освободить себя.

     Саша кивнула в знак согласия и отпила из кружки горячего отвара принесённого ей одним из членов племени.

     – Могла, но я хочу оставаться.

     – Из-за тела? – спросил Кемонгак.

     – Нет. Тело лишь инструмент. Хотя это тело мне нравится. Вы, – она показала на мужчину, – сейчас лукавите спрашивая меня. Ведь вы знаете о силе слов проговариваемых в мире духов. Вы знаете как такое незримое слово становится прочнее любого металла, сильнее любой стихии и любых намерений.

     Кемонгак закивал головой. – Ты говоришь истину. Но тогда ты бы замёрзла.

     – Нет, уважаемый Кемонгак, пришли бы вы и согрели меня.

     – Тебе повезло. Но мы могли и не придти.

     Саша улыбнулась. – Не могли не придти. Иначе я поступила бы по другому.

     Кемонгак растерянно смотрел на девушку. – Ты говоришь о предсказании.

     – Я говорю о слове. Мне не нужно предсказание.

     – Но как было бы всё проще, видеть наперёд.

     – Нет, Кемонгак. Видеть наперёд, значит не пройти путь. Насытиться мясом не ощутив его вкуса. Войти в эту жизнь и выйти из неё не пройдя по ней. Нет, – Саша мотнула головой и с улыбкой посмотрела на собеседника.

     Мужчина закрыл глаза и сидел кивая головой. Не открывая глаз он проговорил: – ты умна. Ты знаешь много начал из которых складываются пути и исходы. Слово. Да. Слово, это начало силы. Там где в силе есть слово – сила имеет твёрдость поборимую только самой собой. Сила без слова безвольна. – Он открыл глаза, посмотрел на Сашу. Взгляд его стал твёрдым. – А теперь тебе надо спать.

     Саша открыла глаза, и судя по тому, что хохолок солнца краснел возле её ног, поняла, что день начинался. Медведь лежал рядом на снегу и вылизывал лапу. Из-за холма, со стороны восходящего солнца появились олени в сопровождении нескольких членов племени. Вокруг этой компании бегали собаки и весело перелаивались. Саша выбралась из саней, накинула на себя кухлянку, унты, и осмотрелась. За санями, метрах в пятидесяти, несколько инуитов разбирали небольшую ярангу, видимо используемую для ночлега, а разобранные части сносили и укладывали на две большие лыжины. Вероятно, как предположила Саша, один олень потянет сани, а второй – эти лыжи с разобранной ярангой.

     К девушке подошёл Кемонгак, обеими руками взял её за плечи и внимательно, серьёзно оглядев, проговорил: – совсем другое дело. Щёки появились, и порозовели. И глаза на месте. – Он мягко улыбнулся. – И друг твой, – Кемонгак кивнул в сторону медведя, – в хорошем настроении.

     Саша посмотрела на своего спутника. – Я уже готова идти.

     – Это хорошо. Пойдём вместе. Мы домой идём, на самый север, там где Кивиту.

     – Кивиту? – переспросила Саша.

     – Город. А мы немного дальше, чуть севернее, на берегу. Там наша деревня. Несколько семей. Дня два идти.

     – Как же вы так далеко от дома оказались? – спросила Саша, знающая, что инуиты не отходят далеко от берега без нужды, особенно зимой. Она увидела удивление появившееся на лице мужчины.

     Удивление Кемонгака сменилось смехом. – Я тебе позже скажу, когда моя семья доведёт тебя до нашего дома.

     Саша была крайне озадачена реакциями мужчины. То он удивляется, то вдруг смеётся. Она стояла, смотрела вдаль, и гадала как ей реагировать на это.

     – Я вижу, ты в замешательстве. Но мы квиты. Услышав твой вопрос я тоже был в замешательстве.

     – Так значит здесь семья? – Саша решила, видимо, удивляться дальше, и задавая свой вопрос указала рукой на группу разбирающую жилище и группу занимающуюся оленями.

     – Да. Семья, – Кемонгак снова засмеялся. – А ты думала, что здесь всё племя?

     – Угу. – Саша состроила виноватую гримасу.

     – Племя наше большое. В нём много семей. Все семьи роднятся. Братья, сёстры, двоюродные, дяди. У каждого своя семья. Это и есть наше племя. Я старший в этой семье. Кунук, дед, что с перебитым носом – мой отец. Он передал мне право старшего. А старушка, что разговаривала с тобой, та что с длинной косой, его сестра, тётка моя, Кулика. Она бездетна, а потому осталась в семье брата своего. Кумагдлат – мой сын. Остальные, это мои братья. У них пока нет семей. – Кемонгак снова посмотрел на Сашу.

     Саша, заметив его взгляд, сняла варежку и стала ею вытирать рот. – Грязь? – спросила она мужчину.

     Тот улыбнулся. – Нет. Не грязь. Я смотрю так на тебя потому что вижу удивительную сущность. Когда я читал наши предания, то не знал, что выдумка, а что правда. Но наши древние предки, те, которым посчастливилось знать Странницу, были честны сообщая о её удивительной сущности.

     – Что ещё за сущность такая? – Саша надела рукавицы и натирала ими свои щёки.

     Кемонгак присел на сани, достал трубку и кисет. – Странница ведь, кто такая? Это как блуждающая душа. Во всём мире для неё нет запертых дверей, потому то её ещё зовут Ключницей. Вот я и полагаю, что только владея знаниями всего мира можно владеть и самим миром. И тут ты по-детски удивляешься самым обычным вещам. Я же вижу, ты не играешь. Ты искренне удивляешься и радуешься. Как так? Как это у тебя получается?

     Саша присела рядом с закурившим трубку главой семьи. Подумав немного, снова зачем-то сняв рукавицы, она, как могло показаться, сосредоточила своё внимание на струйках дыма выпускаемых изо рта мужчины. – Я иногда что-то обязательно забываю, – она пожала плечами. – Я не стараюсь помнить всё. Это скучно. Бывает я забываю даже важные и существенные вещи и попадаю в смешные ситуации. И я не боюсь этого. Пусть будет так. Мне нравится удивляться. Я радуюсь этому. Но эти забывания не столь незначительны. Они призваны очаровывать меня, рассматривать этот мир, и каждый раз видеть новое, до того мною не замеченное. Так решила я сама. Важнее иная моя память. Та, которую я рассыпала по земле, там и сям, и которая рано или поздно будет мною собрана. Эта память о самом моём замысле, и до поры до времени, я, лишённая её, пребывала здесь ведомая судьбами человечества, как все вы. Я очарована этим миром благодаря человечности. Со всей же памятью, что я несу с собой как Странница, я не смогла бы прочувствовать красоту мира. Память Странницы – тяжёлая ноша. Вот, – она снова пожала плечами, будто пыталась извиниться за эту свою маленькую особенность.

     – Вот оно что, – Кемонгак выпустил дым в виде нескольких колец.

     – Вы всё это тоже запишите?

     Мужчина растерянно посмотрел на девушку, потом понял её вопрос и засмеялся. – Обязательно. Это помогает нам понимать тебя.

     – Вы меня изучаете?

     – Он чуть подумал формулируя мысль. – Можно и так сказать. Изучаем, с тем же успехом с каким изучаем и вселенную. Думаем, что видим многое, но ошибаемся. И это мы тоже понимаем. – Кемонгак выбил из трубки пепел и встал. – Нам пора в путь.

     Оленей впрягли, костёр потух, сверху его закидали снегом. Семья Кемонгака, держа путь на север, неторопливо возвращалась в родную деревню. Сашины ноги были лёгкими, сама девушка окрепла и километры белой пустыни начинались и заканчивались так же непринуждённо как всходило и заходило солнце. По правую руку от девушки, ещё пока невидимыми, стояли горы. От медведя валил пар. Холодало. Вслед за ушедшим солнцем пришла темень. Решено было подняться на высокий холм и сделать остановку.

     – Но почему на холме? Там же ветер ледяной, – удивилась Саша обращаясь к Кемонгаку.

     – Старики опасаются злых духов. Здесь начинаются их земли. – Кемонгак говорил серьёзно, с уважением, но Саша поняла, что сам он скептически относится к подобным страхам. – Под холмами у духов больше силы. В тенях, там где они сгущаются.

     – Что ещё за духи? И почему именно здесь? – поинтересовалась Саша.

     – Сейчас мы идём по краю гор. Всё, что правее нас, это территория великой силы, а границы её охраняются духами. Белые люди верят в то, что горы эти населены богами, но тогда совсем не понятна связь между богами и тёмными духами, а духи здесь точно есть.

     – Духи. Боги, – чуть слышно проговорила Саша. – Почему я не могу прямо сейчас свернуть к горам? Почему мне надо сначала идти на север?

     – А ты не смотри на карты. Кратчайший путь в горы с севера, от нашей деревни. Иначе тебе блуждать во сто крат дольше. – Кемонгак достал свисток и два раза коротко свистнул. – Встаём на ночь, – пояснил он Саше.

     – Эх. Ну надо же, – девушка выглядела смущённой. – А ведь я, не встретив вас, прямо так вот и пошла бы к горам.

     Мужчина улыбнулся, хоть этого в темноте и не было видно, и похлопал Сашу по плечу. – Вот поэтому мы и здесь, с тобой.

     – Так вот почему вы за мной следили, – Саша постаралась сказать это тоном обиженного человека.

     Кемонгак рассмеялся. – Рядом с тобой всегда должен быть верный спутник указывающий, что делать и куда идти. Сейчас таким спутником являемся мы.

     Саша склонила голову и чуть слышно произнесла: – ну да, всех остальных я оставила позади.

     Кемонгак покачал головой в знак того, что слышал, и понимает сказанное девушкой.

     Разожгли костёр. Вскипятили воду. И расположившись кругом пили горячий ароматный отвар. Здесь же, каждый, укутавшись в кухлянку, ложился на снег ногами к догоравшему костру и засыпал.

     Разбудило Сашу мерное похлопывание по животу чего-то большого. Лёжа на спине она открыла глаза, и первым, что увидела девушка, была морда медведя. Тот, выдохнул обдав её лицо облаком пара, лизнул в щёку, и убрав с живота свою лапу медленно повернул морду в сторону. Подождав немного медведь увидев, что Саша не последовала за его взглядом, снова лизнул её и повёл мордой повторяя движение.

     – Ты чего? – Саша подняла голову, перевернулась на живот и опёрлась руками в снег.

     Медведь старательно смотрел в одну точку.

     – Куда ты смотришь? – Саша проследила взгляд животного.

     Над горизонтом, там, куда смотрел медведь, двигались два красных огонька. Они то замирали, то двигались, кружась в каком-то танце, снова замирали, то вдруг начинали пульсировать и менять цвет своего сияния.

     – Как ты думаешь, что это? – шёпотом спросила Саша обращаясь к медведю.

     – Это над горами. Там, куда тебе идти. Две звезды. Нужна ещё одна. Ты ею будешь, как и всегда. – Голос Кулики был тихим и печальным.

     – Они живые?

     – Конечно. Это искры твоей души. Те две, и та, что сейчас с тобой.

     – Значит мне надо спешить? – Саша села, и энергично растирала лицо рукавицами.

     – Не спеши приходить раньше времени. Ему тебя уже не догнать, и чем ближе ты к цели тем медленнее оно течёт. – Кулика встала, и достав спички возилась с давно потухшим костром.

     – Кулика, вы всегда так загадочно говорите, – Саша подошла к костру и села на корточки.

     Старушка чиркнула спичкой, и подожгла пучок сухой травы в центре костра. – Тебе, Странница, ведомы все смыслы, а твои вопросы лишь подтверждают сохранённое в преданиях.

     – Вот как? Значит я всегда такая?

     – А какая ты? – Кулика глянула на Сашу.

     – Ну, такая, зачарованная. Этим миром, – уточнила девушка.

     Та хрипло рассмеялась и с нежностью и теплотой посмотрела на Сашу. – Ты всегда разная, будто первый раз здесь. Потому тебя никто не находит. – Она вздохнула. – Душа, рождённая первыми лучами солнца.

     – Но вы же меня нашли. – Слова Кулики удивили её.

     Та села у самого костра прямо на снег и пристально смотрела на девушку. – А ты вспомни своих охранителей. Всех тех, кто с тобой из раза в раз.

     Саша вновь удивилась. – Я их всех помню.

     – Всех да не всё, – старушка усмехнулась. – Люди умеют хранить секреты. Когда из опасений, а когда из любви.

     Девушка улыбнулась глядя вдаль, и перевела взгляд на собеседницу. – Спасибо вам, Кулика.

     – Спасибо? Мне? – она поворошила костёр палкой. – Вот, человек задумывается над смыслом своего существования, печалится, ищет его, не находит, ищет снова и снова печалится. А смысл то, он ведь может быть в совсем небольшом, а может и в большом, и всего-то, это может быть всего одно мгновение. Человек за всю жизнь слово доброе сказал да этим другого спас от опрометчивого поступка, а всё ищет смысл жизни не понимая, что уже сделал в своей жизни то единственное ради чего он здесь. Вот и я. Всю жизнь шкуры выделываю, да огонь поддерживаю, это и есть моя задача, коли тебя не встречу. Но вот ты передо мной, а там, – она показала рукой на восток, – я вижу как танцуют две искры твоей души. И теперь мой дух силён, он поёт и ликует. – Кулика поднялась, взялась двумя руками за ручку большого алюминиевого чайника литров на десять – двенадцать, и с трудом подняв его, поставила на огонь. – А когда-то, предки моих предков, из далёких отсюда миров впервые созданных тобою, озаботились найти некую абсолютную ось пространства. Я преклоняюсь перед их прозорливостью. Ось они нашли, не без твоей помощи, но об этом в другой раз, и неожиданно для себя обнаружили на ней точку, в которой оказались пересечены все твои пути уже пройденные, и ещё не проложенные. То была их миссия. Насколько она мала, или наоборот, велика? – старушка пожала плечами. – А дальше ты, не ведая о том, создала Землю, а на ней остров в студёном море. И надо же было такому случиться, что та точка, в коей пересекаются все твои пути, оказалась на том острове. Ты уже много камней памяти собрала. Тебе ведома охранительная сила той точки. Она не раз спасала тебя в странствиях своей призывной музыкой. Она не давала тебе заблудиться. Звала к себе. И где бы ты не оказалась, куда бы не шла, ты вставала на дорогу и приходила к истоку.

     – Вы говорите про колодец? И почему назвали его истоком?

     – Да. Про колодец. Он поставлен в той точке моим народом. В нашей крови осталась о том память. – Кулика закрыла глаза. – Пара оленей тянут по снежной пустыне образ того, что станет колодцем. Рядом с оленями идут люди. Трое, или больше, мне не разобрать. Снег. Всюду снег, – старушка тряхнула головой, – и ты, вдалеке... Но как?! – Она открыла глаза и ошалело посмотрела на девушку. – Ты была там.

     Саша пожала плечами. – Может, потому мне бывают видения эти же, что видела я своими глазами оленей тех?

     – Да. Загадка. – Кулика выпустила струйку дыма. – А истоком я то место назвала оттого, что душа твоя, ты сама как суть, именно в той точке порождена была. Но история эта другая. Особенная. – Она улыбнулась чему-то, и положила свою руку Саше на колено. – Я ведь, к чему всё это? К предназначению, к смыслу существования. Иной из нас творит деяния неприметные, не всегда оценённые поначалу, и уходит. Но дорожка, пусть и раз всего пройденная им, остаётся. Редкий путник наткнётся на дорожку ту, и воспользуется. И может так статься, что свершит дела большие. А не будь этой дорожки, заплутал бы и сгинул так ничего и не свершив.

     Члены семьи Кемонгака, один за другим, просыпались. Появилось нарезанное тонкими ломтиками мороженное мясо и лепёшки. Травяной отвар разлили по кружкам и завтракали сидя вокруг костра. После, не медля собрались и выдвинулись в сторону дома. Впереди оставался последний переход длиною примерно в семьдесят километров, который планировали завершить глубоким вечером в стенах родного дома. Небо затянуло, и поднялся ветер. Повалил снег. Инуиты выпустили вперёд оленя с санями, а второго поставили позади. Так делали всегда с целью не сбиться с пути когда горизонт размывался из-за снегопада. Олени имели свойство идти как по нитке, прямо. Первый олень вёл отряд, а последний служил контролёром на случай если всё же первый вдруг сбивался. При сильных ветрах бывало и так.

     Поднявшийся ветер превратил снегопад в буран и Саша потуже затянула капюшон своей кухлянки, и то и дело смахивала снег с ресниц.

     Медведь, в последнее время не чувствующий опасностей, позволял себе отходить от девушки и проводил много времени с новыми знакомыми. Любимым его развлечением стало идти рядом с одним из оленей прижавшись своим боком к боку попутчика. Сегодня он придумал себе новое занятие: заходил за сани, и упираясь головой в спинку толкал их вперёд. Такими своими действиями он пытался помогать оленю тянуть ношу. Бывало, медведь и Кунук шли вместе и старик что-то тихо рассказывал зверю, а то и уходили эти двое в сторону от группы и пропадали по долгу. Что у них были за дела Саша не знала, но всякий раз как они возвращались, медведь обязательно первым делом шёл к девушке и часть пути тыкал своим носом в её руку. Собаки же большую часть времени крутились возле инуитов, среди которых находили внимание и понятливых, интересных им, собеседников.

     Так, в снежном буране, отвлекаясь на короткие разговоры то с одним, то с другим, и наблюдая за медведем, Саша не заметила как зашло солнце. Инуиты сделали короткую остановку, попили ещё тёплого отвара оставшегося с прошлого привала, и дали корма оленям. Медведь и старик успели за это время отлучиться и вернулись с добычей. Часть нёс Кунук, а часть, судя по всему, была съедена медведем на месте, и теперь он то и дело вылизывал морду и натирал её лапами.

     Не теряя понапрасну время инуиты снова шли вперёд. Ветер сменил направление с бокового восточного на встречное, северное, что затрудняло движение, но до деревни уже было не так далеко и каждый мечтал вернуться в привычную, родную обстановку, а потому темп никто не сбавлял. В какой-то момент, медведь шедший бок о бок с Сашей оказался позади неё и стал толкать своей головой ей в спину, видимо решив таким образом помочь подруге идти против ветра. Сашу это забавляло, и стараясь показать как она ценит заботу друга, она заводила руки назад и трепала того по голове. Заметив то как медведь старается помочь девушке к ним подошёл Кемонгак и показал рукой вперёд, на сани.

     – Иди в сани и ложись. Я укрою тебя.

     Саша хотела было отказаться, но заметив как решительно на неё смотрит мужчина, пошла к саням. Ей было неловко от мысли лежать в тепле и удобстве когда остальные идут. Да к тому же и оленю придётся тянуть лишний вес. И только забравшись в сани она поняла как устала. Кемонгак заботливо укрыл девушку и ушёл вперёд растворившись в снежной пурге.

     Саша заснула сразу.

     Медленно открыв сначала один глаз, а затем второй, она зевнула, и не имея никакого желания выбираться из своей тёплой постели, продолжала лежать. Её взгляд лениво изучал угол противоположной стены и потолка. Чуть ниже расположилось окно, являющееся, в этот приятный час, порталом в жёлто-рыжую осень. Правее от окна, под самым потолком, в углу, громоздилась крепко сплетённая этим годом паутина. Даже отсюда хорошо было видно хозяина этого творения – крупного, с восьмью лапами паука. Тот, не скрывая своего существования, неторопливо переставляя лапами, обходил охотничьи угодья.

     И всё же, надо было вставать. Досадуя на задуманные ею самой дела, она выбралась из-под одеяла, вставила ноги в тапки и пошла на кухню, к рукомойнику. Глянув в небольшое зеркало закреплённое на стене, она крякнула, но вот какую эмоцию выражал этот звук понять было нельзя.

     – Чёрт знает что, – проговорила она вслух. – Думаешь, это я, Лизавета, а тут на тебе.

     Она помыла руки, почистила зубы, умыла лицо, и вытеревшись полотенцем – расчесалась. Решив, что попьёт чай как-нибудь в другой раз, она накинула на себя ватник, надела носки, вставила ноги в резиновые сапоги, и прихватив рогулину вышла из дома. Перебравшись на своей худой лодке на противоположный берег реки, она самым берегом, чтобы меньше быть замеченной сельчанами, добралась до дома Медведя. Постучав ногой в дверь, она пнула черенок лопаты подпирающий эту самую дверь и вошла в дом. Пройдя на кухню, села на стул и стала ждать.

     Медведь явился днём. Запыхавшийся, розовощёкий и довольный. Увидев на своей кухне старуху не удивился, будто так оно не раз случалось.

     – Привет, Лизавета. Ты какими ветрами?

     – Лизавета? – гостья потрогала своё лицо руками и вопросительно посмотрела на мужчину. – Ещё утром, в зеркале я была Сашей. Да и сейчас ничем от неё не отличаюсь.

     Медведь никак не отреагировал на слова подруги.

     – Так ты мне расскажешь, что тебя привело в мой дом?

     Лизавета крякнула. – Помнишь письмо, что Никифор передал для тебя? Ты так и не прочитал его.

     – Ого! – Медведь рассмеялся. – У тебя отменная память раз ты смогла вспомнить о нём спустя столько лет. И любопытство, – добавил он.

     – Зато ты, похоже, позабыл. И память твоя никуда не годится.

     – Э нет, милая моя. Всё это время я ждал, когда же ты про письмо вспомнишь. Да вот, пришло время. И спросить за него должно Саше. И хоть путано всё у тебя, – он внимательно посмотрел на гостью, – будь ты хоть Лизавета, хоть Саша, но раз письмо потребовалось, знать Странница наша в пути. – Медведь встал, ушёл в сени, через минуту вернулся с конвертом и положил его на стол. Конверт выглядел сильно потрёпанным.

     Гостья аккуратно вынула из конверта листы бумаги, и развернув их прочитала несколько первых строк.

     – Так-так, – проговорила она дочитав письмо. – Медведь, просьба у меня одна к тебе будет. Навести Фёдора, пусть он немедля в путь собирается.

     – А ты? – спросил он гостью. – Твои намерения какие?

     – А мне кой куда в иное место надо. Помощь от меня требуется. – Она с досадой поджала губы. – Вся круговерть мира сбилась в один клубок. Нам бы замысел развидеть.

     Выскочив из дома охотника Саша быстрым шагом, задорно насвистывая, шла по улице деревни, туда, где притороченной к лаве ждала её давно прохудившаяся, старая лодка.

     Кто она сейчас, Саша не знала, да и была ли в том разница, коль время этого письма пришло, и оно будет прочитано. Вернувшись к себе она растопила печь, согрела чайник, а заварив его села в своё кресло и укрывшись пледом согревала руки о горячую эмалированную кружку. Чуть позже, раздевшись, она забралась в холодную, отсыревшую постель и согревая её для себя своим же теплом, заснула.

     Проснулась Саша от шума голосов. Маленький отряд подъезжал к деревне.

     – Твой взгляд блуждает. Ты что-то ищешь? Что-то не даёт тебе покоя и ты ищешь ответы. Так?

     Саша вздрогнула от неожиданно ворвавшегося в её мысли голоса Кулики.

     – Мне приснился сон. В нём будто зашифровано что-то.

     – Это хороший сон. Поверь мне, – старушка положила руку на плечо девушки. Присев на сани в ногах у Саши она посмотрела ей в глаза. – Сон, где ты, это не ты? Где другой видится твоими глазами? Где ты видишь то, о чём забыла?

     – Да. – проговорила удивлённая Саша. – Я будто знаю, что в письме том.

     – Ну что же, это хорошо. Умея вывернуться на изнанку, ты способна видеть тень прошедшего.

     – Вы говорите странные вещи, будто знаете что, но держите при себе.

     – Держала, да надобности более нет. – Кулика загадочно улыбалась. – То письмо у меня. Мне велено прочесть его. Устраивайся поудобнее. – Она расстегнула верх своей кухлянки и вынула из-за пазухи конверт. Он был старым и…

     – Кулика! – вскрикнула Саша. – Да это же тот конверт, что нам с Полем передал отшельник Никифор и просил отдать Медведю!

     – Верно, девочка моя. Это тот самый конверт. – Старушка открыла его и извлекла несколько исписанных листов. – А теперь слушай.

Глава 20 СТРОКИ ПАМЯТИ

      И пребывал мир в тишине блаженной. И не знал он гласа людского. И пришла я мир этот заселить по образу и подобию своему, да не простым оказался путь. Не просто оказалось и тем, кого я взяла с собой. Не знали они начала. Не ведали об истинной цели. Видели всё как первый раз, и как первый раз проживали и испытывали на себе великий поиск мой – виновницы своих злоключений. И много пройти надо было, прежде чем истинный смысл проявляться стал. Сама же я блуждала, с отчаянием сменяя один мир на другой. И был тот, что за отца мне был, душу свою отдал, и охранял сердцем своим меня и память мою.

      Часть I

      Милая моя Сашенька, пишу тебе это письмо сидя в избе, в которой, много путей твоих позже, поселится тот, кто сохранит его для тебя. Устал я и подавлен, но буду идти, покуда вновь не встречусь с тобой. Для того и пишу. Белые люди мира этого прочтут тебе мною написанное. Тебе узреть надобно память свою от самого начала пути тобою проложенного.

      Слушай же.

      Стылый сентябрьский день сменился теменью.

      Лил дождь. Тяжёлые, ледяные капли заливали лицо стекая по волосам и шее под одежду. Порывы ветра, изменяя движение струй, превращали капли в острые, злые пики, заставляя мои глаза закрываться, а оледеневшие руки онемевать. Плотная завеса тяжёлых облаков скрывала от меня свет звёзд и луны.

      Где-то, среди этого ледяного свинцового мрака, среди кромешной черноты затерялась маленькая, старая лодка, а в ней я. Пытаясь вычерпывать воду замёрзшими и уже ничего не чувствующими руками, я боролся за свою жизнь, но воды в лодке меньше не становилось.

      Мне уже казалось, будто прошло нескольких дней блуждания по бескрайнему морю, и казалось, я потерял счёт этим самым дням и ночам. И море без берегов, и где начинался новый день, с востока, или с запада? И было ли вчера, или оно вот, сейчас?

      Лодку то и дело бросало из стороны в сторону и захлёстывало водой, принуждая к поражению. И уже казалось, бессмысленно вычерпывать воду спасая лодку, бессмысленно грести не зная куда, бессмысленно бороться за жизнь, когда тебя окружает необозримое море жаждущее твоей смерти. Только и осталось во мне, так это инстинкт самосохранения. Животное. То, что приходит на смену отчаянию, и уходит последним, убедившись, что позади уже ничего нет.

      В эту ночь (первая ли она была, или какая по счёту?) средь мглы, там, где должно было быть небо, стали появляться звёзды. Они появлялись то там, то сям, исчезали и появлялись вновь. Море бушевало, но вот, в какой-то момент, болтающуюся на волнах лодку дёрнуло, будто невидимая преграда остановила её. Не сразу поняв, что происходит, я продолжал вычерпывать воду, но тут под днищем заскребло. Её больше не бросало, слегка покачиваясь, она стояла на месте.

      Это был берег. Его очертания слабо проглядывали впереди, там, где сел на отмель нос лодки. Охнув, я попытался встать со скамьи, на которой просидел несколько дней. Схватился за колени, охнул снова, потянулся, и, ухватившись скрюченными пальцами за борт встал на четвереньки. Так и не разгибаясь, перелез через нос и мешком упал на песок. Да. Это была земля. И хоть волны окатывали меня, полуживого, окоченевшего – это было спасение.

      Свет, день, и солнце, впервые пришли вместе. Луна ушла за горизонт, за край моря, который был теперь, видим. Вместе с луной ушла и вода. Отлив оголил часть берега. Маленькая, утлая лодчонка и я лежали на песчаном берегу, а в десяти метрах от нас волны сонно укатывали песок. Я снова заснул.

      Проснулся, когда солнце подходило к зениту. Приподнявшись на локтях, сонными глазами посмотрел вперёд и снова опустился на песок. Увидев небо я вскричал: – Чистое небо! О все силы! Определённо сон. Проснусь и всё образумится. А пока терпеть надо. – Но поднеся свои руки к лицу, я вздохнул. – А волдыри от мозолей, это тоже сон? Нет. Меня не проведёшь. Я чую запах чертовщины. Чую. – Охая и причитая встал на ноги и обернулся рассматривая горизонт. Вокруг, куда не глянь, море. Клочок земли, на котором я стоял, оказался маленьким островком, почти сплошь усеянным камнями с возвышением посередине. Вдали, если верить солнцу, на юго-востоке, виднелась земля, от которой изломанным пунктиром к островку вела коса. Стоило идти туда, и идти сейчас, иначе, с уходом солнца вода поднимется явно выше косы и скроет её, а впитывать в себя морскую воду снова, было невыносимо.

      Вытянув лодку повыше и перевернув днищем кверху, я пошарил рукой в кармане телогрейки, где лежал кусок хлеба положенный туда ещё в избе из которой и начался мой путь. Отломив кусок, сунул в рот, прожевал и пошёл вперёд. Дорога была не лёгкой. Переступая с камня на камень, кое-как добрался до земли и очутившись на песчаном берегу осмотрелся, решая в какую сторону идти.

      Взяв вправо, побрёл по берегу, распугивая отдыхающих нерп, переступая через брёвна и коряги, лежащие вдоль линии высокой воды в больших количествах. Приливами наносило и морскую траву, отчего воздух благоухал стойким ароматом гнилости. С травой приносило и мелкую живность, крабов и морских звёзд. Всё это, большими, иногда непроходимыми кучами, лежало в нескольких шагах от линии берега, но вдоль воды идти было удобно: гладкий, плотно укатанный песок да редкие коряги. Хоть и медленно, но я шёл вперёд, помогая себе подобранной по дороге палкой, совсем белой, без коры, и гладкой, будто катаной по камню усердно и не один день.

      Слева от меня, шагах в двадцати, берег делал резкий подъём, где высотой с пол человека, а где и во весь рост. Там уже было зелено. А потом, дальше, снова, будто ступень гигантской лестницы, и снова. Росли деревья, незнакомые. Солнце прошло зенит, а я всё шёл и шёл. Часто приходилось обходить мелководья и даже бухты, но ни людей, ни жилья я пока так и не встретил. Всю дорогу только море справа и земля слева. Пора было подумать о ночлеге.

      И тут, – О небо! – я посмотрел направо, а затем налево, и устало сел на камень. Вдали виднелся крошечный островок, и участки, ещё не скрытой под водой, косы. Я пришёл туда, откуда начал свой путь.

      Надежда сменилась отчаянием. Я понял, что весь этот день шёл по берегу острова. Никого не встретив и не найдя ни лачуги, ни другого прибежища, вынужден буду ночевать под открытым небом. Я, конечно, видел на северо-востоке землю, но была она уж очень далеко, да и вдруг она и не земля вовсе, а такой же остров?