Текст книги "Остров притяжения (СИ)"

Автор книги: Александра Шмик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц)

     – Не спеши Егор, имя давать ребёнку чужому. Отыщутся родители его. Дитя, как ты себе представляешь, одно по морю? Нет! Не могло так быть, – интонации последних слов женщины были нетвёрдыми. Она стала понимать это немного раньше. Надежда ещё была, но, всё больше, призрачная. Успокаивали сами слова. Потому и говорились.

     – Попрошу я тебя, Егор, лучше, придумай люльку какую. Руки устали качать. Отойти не могу. А как мне надо будет куда?

     – Это я завсегда! – живо обрадовался Егор, – мигом сооружу! А то как, не соорудить то? Эка невидаль, – мужчина потёр ладони, скинул фуфайку, сапоги, торопясь успеть – не опередил бы кто, не отнял бы праздника его рукам.

     Увидев реакцию маячника Мария Васильевна обрадованно уточнила: – инструмент в кладовке, что в предбаннике. Там и досочки какие-то есть.

     – Знаю уж я, – махнул рукой тот. – Мне не впервой ремонт у тебя ладить. А уж коли не найду чего, так и к себе сбегать – не семь вёрст.

     Хлопнула дверь. Ухнул ветер, прищемлённый стремительностью продрогшей девчушки.

     – Мам. Держи. Ветрюга-то! А? Как дунул кто и забыл перестать...

     – Тише ты! Угомонись! – громким шёпотом осадила женщина дочку. – Дитя спит, а ты? Ну-ка, пошуруди уголья, да ковш достань, ставь молоко кипятиться.

     – Я уж пойду, Мария. Вон и Карпуха звал меня, посмотрю его, да может вместе берег ещё раз осмотрим, – фельдшер накинул капюшон плаща. – Да только… – он обернулся и виновато посмотрел на хозяйку, – боюсь я, Мария, не найдём мы никого. Как бы не случилось, что потонули родители. Шторм ведь.

     – Да что ты такое говоришь то?! – сердито шикнула женщина. – Типун тебе на язык за слова твои. – И махнула рукой, – иди уж. Да, и вот ещё что: подумала я тут, шторм как стихнет, на землю сходить надо, народ поспрашивать. Это уж ежели не найдём никого.

     – Это правильно. Да, так и сделаем.

     Егор, тем временем, усердно работал, явно испытывая радость от того что нашлось занятие его неспокойным рукам.

     Молоко остывало. Постучали в дверь. Галя оторвалась от созерцания люльки, что мастерил Егор, и поспешила к двери.

     – Привет. Можно войти?

     – А то нельзя? Давай. – Девочка усмехнулась и подмигнула Полю. – Умеешь ты людей озадачивать. Мама моя вон, так и думает о том, что ты сказал. Спрашивала тебя, а ты ускакал.

     – Домой бегал. Обыскались. Думали – на берег ушёл. Эта вон...: «Я тебе колокольчик на шею повешу». Вредина ещё та.

     – Ладно тебе. Она ж за тебя беспокоится.

     Польс интересом глядел за плечо Гали.

     – Чего там?

     – Да Егор... Мама применение нашла рукам его.

     – Никак люльку Саше делает? – догадался мальчик.

     – Кому? А. Ну да. Саше, – загадочно закончила Галя.

     – Я просто знаю. – Голос Поля был твёрдым, взрослым. – Понимаешь? Её зовут Сашей. Просто поверь.

     Девочка обеспокоенно глянула на друга. Неожиданно улыбнулась и подмигнула ему.

     – Мама, как раз, имя выдумывает. Подсказать не хочешь?

     – Иди ты! – рассердился Поль.

     – Цыц! – Шёпотом осадила детей женщина. Бережно держа в руках кулёк, она слегка покачивала его. – Расшумелись то что?! Брысь из дому! До маяка сбегайте ка лучше, может Леониду Фёдоровичу помощь какая нужна.

     – Мария Васильевна подумала, что неплохо бы Галюне и Полю взять с собой Антона.

     – Мам, – подавляя смешок хмыкнула девочка, – помощь то ему какая от нас может быть?

     – Не перечь, – всё тем же шёпотом продолжала женщина, – а коль охоты нет, всё равно сидеть вам тут не чего.

     – Ладно, ладно, – вздохнула девочка, – пошли Поль, может и вправду помочь чем сможем.

     Дети засобирались.

     – И Антона, прихватите с собой, – вспомнила женщина.

     – Его дома нет.

     – Ты откуда знаешь? – спросила Мария Васильевна.

     – Поль заходил за ним.

     – Снова по острову ходит?

     – Угу, – ответила девочка. – Ищет что-то. А как спросишь, не отвечает, или говорит загадками.

     Галя и Поль ушли.

     «Ещё один подкидыш, – подумала Мария Васильевна, и вздохнула. – Метеорологи, конечно, бездетные, но… Ох, уж эта Лизавета. Как что втемяшится в голову, так по ейному и будет. И откуда она детишек берёт? Поль, теперь вот и Антон. И мальчонки то хорошие. Умненькие. Взгляд, что у одного, что у другого, проницательный, наполненный, со смыслом...»

     – Эта… Мария… Испытывай, давай, готова уж, – прервал её размышления мужчина, срываясь на развязный тон в попытках скрыть свою застенчивость.

     Мария Фёдоровна давно уже привыкла к этой особенности маячника и потому не осуждала его, но задело её иное: – Уж ты, Егор, говори да не заговаривайся, где ж это возможно, чтоб я на ребёнке грудном испытания всяческие проводила? Ууу, чёрт старый…

     – Не серчай, родимая. Не об том я, что сломается, а только что – клади уж да скажи по совести: нравится али как.

     – Ладно тебе, Егор, не всерьёз я, – женщина почувствовала укор совести видя огорчение мастера, – за ребёночка волнуюсь, потому и сорвалась.

     Подойдя к колыбели и уложив свёрток – качнула.

     – Ох! Ну молодец! – Улыбнулась она мужчине, – изъясняешься иной раз коряво, но руки у тебя золотые.

     Сказав это – качнула ещё, и ещё.

     – А как качается! Ни звука. И не скрипит совсем. Спасибо тебе Егорушка.

     – Ну так, пойду уж я, эта, до маяка пойду уж. Может и Леониду, что помочь надо. Загляну к нему.

     – Нет. Стой. Покормить мне тебя надо, а потом и пойдёшь. Стой же ты, шельмец! Говорят тебе! Мария Васильевна прикрикнула на Егора глядя как тот пытается второпях покинуть её дом. Оставь ты сапоги свои уже!

     – За стол садись. Не евши то со вчерашнего дня небось?

     В поставленном на стол чугунке оказались грибы с картофелем. Кусок хлеба и спинка сёмги дополняли горячее.

     Егор, поборов застенчивость, ел. Резкими движениями рук, торопливо чавкая. Крякнув, сказал: – Ну хозяюшка, благодарствую, и дело мне нашла, и накормила. Я, вот что понимаю: снаряжать нам карбас пора. Погода спокойная весь день будет. Идти надо на землю. Разузнать…

     –Откуда знаешь, что погода хорошая будет? – Оборвала его, на полуслове, женщина.

     – Да как не знать? Вчерась облака дивно ходили по горизонту, вот и знаю.

     – Это кто ж надоумил тебя облака разглядывать? Карпуха небось? – Она усмехнулась и наклонив голову вправо посмотрела на Егора.

     Егор покраснел: – Ну он. – Чуть помолчав, продолжил, – Он правду говорит. Не ошибается. Сколько раз вера была словам его. И учит меня, мол: «Смотри, так-то и так-то – к шторму это, завтрева к вечеру волна поднимется», или: «Ишь как белуха идёт! За косяком сельди, к берегу, значит и сельдь к берегу, а это, значит то-то и то-то»…

     – Ну про то, – перебила его женщина, имея в виду последнее, – мы и без старика этого знаем. А про облака впервые слышу.

     – А зря, что впервые. Не ошибся ни разу он. Знает дело, – защищал своего старого приятеля маячник. Он оделся и топтался возле двери желая поскорее уйти, но не решался о том сказать. – Я это, пора и честь знать. Благодарствую. Пойду я.

     – Да иди уж, – с усмешкой сказала женщина.

     Егор ушёл. Дитя чуть слышно посапывало в колыбельке. Марии пора было собираться в дорогу.

     Вернулись дети. Шумные, разгорячённые.

     – Тише вы, окаянные! – Охладила их Мария Васильевна.

     – Хоть и нет надежды на вас никакой, но и выбора у меня, тоже нет, а потому слушайте внимательно: будьте дома, да тихо сидите, а я отлучусь до завтра. На землю мне надо. Да за ребёнком присматривайте! – Давала указания мать Галины.

     – Хм. А вдруг проснётся, что делать то? – хмыкнула Галя.

     – Проснётся. Не без этого. Молока захочет и проснётся. Молоко в бидоне. Должно хватить до моего возвращения. А нет, так к Карпухе сбегайте. Всё. Я ушла, – стоя, одетая в дверях, произнесла женщина.

     Солнце вкатывалось на небосвод. Карбас шёл, против обыкновения, тяжело. Море, хоть и было спокойно, но не сильный ветер гнал к острову мелкую, ленивую волну, против хода, отчего до ближайшего от острова берега тайги, шли в два раза дольше. Сойдя на берег, проволокли карбас по песку и, закинув верёвку вокруг камня петлёй, обвязали узлом. Предстоял долгий, в пол дня, путь до деревни. Идти было несколько миль вдоль берега по петляющей, грунтовой, раскисшей от частых дождей дороге. Мария Васильевна, Леонид Фёдорович, да Егор, вспотевший и уставший больше других, и всё по причине изрядных возлияний и отсутствия нормального питания. Уже в сумерках все трое вошли в деревню и направились к реке под названием Нерпа, на берегу которойстояла привязанной к лаве лодка. На другом же берегу, у самого устья, одиноко ютилась изба, в которой жила интересующая путников старуха. Переправившись на лодке на левый берег они подошли к дому.

     – Бабка Лиза ждёт нас. Вон и свеча горит в окне, – прервала долгое молчание Мария Васильевна. – И хорошо, думаю, знает, что придём. Колдунья, – через паузу от чего-то добавила она, то ли с неодобрением, то ли как-то ещё.

     Поднявшись на крыльцо, женщина постучала в дверь и громко спросила: – Лизавета, можно к тебе?! – не дожидаясь ответа открыла дверь и шагнула в предбанник. Её спутники вошли следом.

     Послышалось шарканье ног. В темноте, слева от входа, проявилась и медленно расширялась полоса света.

     – Ну, добре вам, гости. Проходите. Вот и дверь уж открыла – дорогу указала. Мне, старухе, каждый шаг тяжко даётся. – Голос был скрипучим, медленным.

     – Да ты, Лизавета, не беспокойся за нас. Люди мы взрослые. В твоём доме не заблудимся.

     Отужинав картошкой с зайчатиной, выслушали сетование старухи на память плохую свою, да что навещают её, больную, редко. – Вот и вы, по нужде пришли, а чтоб просто навестить – и не кажетесь.

     – Баба Лиза, так чай, море неспокойно через день, а то и неделями, – оправдывалась Мария Васильевна. – Трудно добраться до тебя. Вот и вправду что нужда заставила.

     – Ну, раз и впрямь, нужда, – бабка усмехнулась, – докладывай, не держи время.

     – Да и моего времени мало, Лизавета, а потому скажи без прелюдий: был ли здесь у кого ребёнок, младенец? Рожал ли кто? Аль из другого места откуда, а здесь мимоходом? Девочку мы нашли, крохотную совсем, штормом прибило, в корзинке…

     – Эка сказки какие! – воскликнула старуха, перебив женщину. – Как такое быть может? Ну да ладно, – спохватилась она, – рассказывай дальше.

     – Больше сказать мне нечего. Ночью берег обошли. Как засветлело – обошли ещё. Нет никого на острове. В корзинке одеяльце, и нет никакой записки. Имени не знаем.

     – А как назвать думаете? – снова прервала разговор старуха.

     – Странная ты, баб Лиз. Родителей найти надо. Мать! А имя они и так знают своему ребёнку.

     И снова старуха прервала женщину: – Не знают они имени никакого. Да и нет у ребёнка родителей никаких. Девчушка твоя, с мальчонкой имя знают. Их спроси. Им и жить с найдёнышем, и жизнь та долгой будет.

     Сидящие всё это время за столом Леонид Фёдорович и Егор, крякнули от удивления.

     – Странные вещи говоришь ты, Лизавета. Странные. Будто знаешь что, да скрываешь от меня.

     – Скрываю. Что врать то? Рано знать кому об том, о чём известно мне. Ну? – неожиданно и напористо произнесла старуха, – уж есть имя то? Звучало? И странно тебе было, сердилась, отмела как ненужное, не ко времени? Ну? – наседала она.

     Мария Васильевна опустила голову. Было видно, что испытывает она вину, и понимает неодобрение со стороны Лизаветы.

     – Знаю имя. Но, как-то странно всё это. Чудно как-то.

     – Из странных вещей выстраивается чудный мир. Запомни это, дорогая, – учительским тоном произнесла бабка.

     Женщина кивнула в ответ на эти слова, показывая своё согласие.

     – Поль, ну, ты баб Лиз знаешь мальца того. Сама нам его подбросила на воспитание…

     – Отчего не знаю? Знаю, – вновь прервала она собеседницу.

     – Так вот, Поль сказал – Александрой ту девочку зовут.

     – Ну а ты не поверила… – то ли спросила, то ли утвердила старуха.

     – Нет, не поверила. Посчитала баловством, но… уж очень уверенно он говорил. Встревожилась я за него. Показалось – им овладела навязчивая идея. Но… баба Лиза! – женщина развела руками, – то, что говоришь ты – пугает меня ещё больше!

     – Не надо пугаться, девочка моя. Дети, в отличие от нас, способны видеть иное. Вот он и видит, а ты нет. Думаю, он знает эту девочку. Да, да! Именно, что знает, – бабка утвердительно кивнула, и прищурив глаза посмотрела на гостью. А чуть подумав, продолжила: – и вот ещё что – родителей девчушки не ищи, нет их. Не теряй времени. Возвращайся домой. Твоя задача: девчушку схоронить. Знать тебе надо: нет у неё опасностей окромя её самой. Однако же, не гоже, чтоб кто вне острова прознал о её появлении. Людишки не готовы к странностям. Пущай всё чередом своим идёт. Пущай сиротою будет. Неминуемо день настанет когда она сама решит что да как. Мы с тобой всяко лишь смотреть можем. Таково предназначение наше. А ещё вот что – детям препятствий не чини. Они лучше тебя знают, что быть им всем вместе. Вот и всё. Ты всё услышала. Спать вам застелено. Завтра с восходом вставать. И вот ещё что, – строго проговорила она, – позже, как шторма стихнут, младенца мне привези, гляну на него. – И чуть слышно, себе под нос проговорила, – Убедиться мне надо. Хотя, чего уж тут непонятного, коли в корзинке она прибыла. – Бабка умолкла, кряхтя встала со скамейки и, шаркая ногами, направилась в комнату, спать.

     Направились спать и гости.

     А утром, как накормила да, спровадила гостей, Лизавета вышла из дома и села на скамейку, лицом к реке.

     – Эвона как, – проговорила она сама себе. – Не даёт ей покою остров этот. Не спроста тяга такая. Неспроста, – она задумалась, – неужто есть там что, о чём я не знаю? Ну да ладно. Может и расскажет нам о путях своих, когда мир к исходу своему подойдёт, а до того одну её не оставлять. – Лизавета причмокнула, махнула рукой чему-то виденному только ей одной, и пошла в дом.

     Дорога до острова сложилась быстро. Дорога к дому всяк быстрей, и легче.

     Следом за карбасом море гнало шторм. Осень, рано наступающая в этих краях, всё настойчивее давала о себе знать шквальными ветрами, дождями и штормами, следующими один за другим. Начинался новый день, пятое сентября.

Глава 3 РАССВЕТ

      Я приходила, всякий раз приносимая морем, и на мир смотрела большими глазами. И уходила неслышно. И не было смерти, не было и рождения.

     ***

     Было раннее утро наступающего дня конца лета. Прохладный, влажный ветер тихонько раскачивал высокую, начавшую уже сохнуть, траву. Две девочки: Наташа и Саша, одна вслед другой, сбегали по крутому склону горы, спеша встретить восход. Солнце готово было вот-вот показаться из-за горизонта и первыми лучами озарить морскую гладь, согревая ими маленький островок, затерявшийся в большом море, где-то на северной стороне нашего мира.

     Саша, девочка лет девяти, остролицая, с голубыми глазами и хвостиком светлых волос, ростом не высоким для своего возраста, не худенькая, фигурой, как впрочем, и манерами, больше смахивающая на мальчика. Наташа, немного старше Александры, стройная, ростом на голову выше подруги, которой совсем недавно исполнилось четырнадцать лет. Но, что одна, что другая, невзирая на возраст, одеты были неподобающе легко для столь ранней прогулки.

     Добежав до берега и преодолев кучи морской, гниющей на воздухе и от того сильно пахнущей травы, девочки выбрались на твёрдый как камень песок. Они остановились и... застыли. Утро на берегу было хорошим. Над водой стелилась легкая полоска тумана.

     – Ох, мне так и кажется, что всё воздушное какое-то! – воскликнула Саша.

     – Что? – не расслышав её, спросила Наташа уже что-то выковыривающая из песка.

     – Ну, ты посмотри! – Саша махнула рукой в небо, по которому, средь прозрачной синевы плыло бело облачко.

     – Да вижу я. – Наташа, задрав голову, посмотрела в небо.

     – А ты чувствуешь сейчас что-то необычное? – зачарованным голосом спросила Саша подругу.

     – Чувствую слишком раннее для меня утро. А ещё, чувствую, что нам с тобой одеться надо было теплее. – Наташа сложила руки на груди и пыталась согреться.

     – Ну, я не об этом. Ты чувствуешь волшебство? – произнесла Саша, казалось больше круглыми от восторга глазами, чем ртом.

     – Волшебство? – Наташа задумалась. – Не чувствую я никакого волшебства. – И махнула рукой. – Ну тебя.

     – Ой! Посмотри. Что там?

     – Ну что опять? – Наташа подняла голову, и посмотрела в ту сторону, куда подруга показывала рукой. Над морем низко висел туман и в прослойке между ним и водной гладью, совсем далеко от земли были видны серебристые всплески и переливы чего-то, что появлялось из воды и в ней же исчезало.

     – Что это? Как ты думаешь?

     – А! Это Белухи веселятся. – Наташа присмотрелась. – Точно Белухи. Смотри, спинки блестят. О! Слышишь?

     – Что слышишь? – Саша подняла голову.

     – Слышишь гудки? Это они поют. Им хорошо значит. Люблю я их, хоть и не видела никогда вблизи. Они здоровые такие! Ух! Но очень умные.

     – А ты знаешь, что у Белух тут родильный дом?

     – Да. Между нами и деревушкой есть отмели, там, правее. Эти отмели песчаные, и вода теплее чем в других местах. Там белухи и рожают. – Наташа улыбнулась морю и посмотрела на подругу. И если бы Сашины мысли небыли в это момент, как впрочем, и в любой другой, заняты постижением чего-то непостижимого, она, может, обратила бы внимание на то, как Наташа на неё смотрит. В Наташином взгляде читалось любопытство, смешанное с задумчивостью. Она часто, так вот, смотрела на свою подругу. Будучи старше на четыре с небольшим года, Наташа отличалась некоторой прагматичностью. Мир воспринимался ею как само собой разумеющееся, данное раз и навсегда, неизменное, и не таящее в себе ничего ещё не раскрытого. Всё что она видит, есть всё, что имеет этот мир. А вот Саша… Она не взрослеющий ребёнок, будто только для неё одной время остановилось. Каждый день смотрит, к примеру, на бревно лежащее в лесу возле колодца, и каждый день видит в нём новое, до того не замеченное ею. Зачем Саше это, и главное: как так у неё получается? То бревно это на крокодила похоже, то она уверена, что тысячи лет назад бревно нерпой было, та умерла и тело погрузилось на дно, но с течением времени дно в этом месте вспучиваться стало, подниматься, так, кстати, со слов Саши, наш остров и появился. И вот, истлевающее тело нерпы начало деревенеть, и теперь лежит здесь бревном, а мы садимся на него. И ведь теперь сама отказывается садиться. Говорит: не хочу сидеть на бедной умершей нерпе, у неё же мордочка прям как у кошки нашей. Вот так вот. Что тут скажешь?

     – Да! Я слышу! Ууу! Как гудят! Завораживает аж! – Сашин голос дрожал от восторга.

     – Так удивляешься, будто не слышала никогда их песен. Каждое лето поют, и каждое лето ты удивляешься. Ну хоть я каждый раз не удивляюсь твоему удивлению. Иди ка лучше сюда, здесь не так сыро, – Наташа кивнула в сторону длинной коряги, лежащей на небольшой возвышенности из намытого песка. Подойдя поближе, они увидели, что это всего лишь старое бревно изъеденное червями и выбеленное долгим пребыванием в морской воде. Подобных ему вдоль берега лежало много. Устроившись поудобнее девочки притихли, задумавшись каждая о своём.

     Спустя какое-то время Саша поднялась с бревна и побрела к волнам, периодически что-то поднимая с песка и с интересом разглядывая это «что-то». Подойдя совсем близко к воде, настолько, что отдельные волны заливали босоножки, девочка остановилась. Сашин взгляд был где-то там, где сливаются море с небом и где линия горизонта неумолимо указывает каждому из них своё место. Так стоять и смотреть она могла, кажется, бесконечно долго. Во всём этом было что-то грандиозное, непостижимое, захватывающее. Она не знала, что именно заставляет её сердце умолкать, будто оно устремляется вслед за взглядом, куда-то туда и… когда-нибудь так и случится. Сердце выскочит из тела, и подхваченное жаждой узреть невидимое, скрытое за горизонтом, полетит, и останется только тело, истлевающее на берегу острова.

     – Саша! – окрик подруги заставил девочку обернуться.

     – Если ты посмотришь налево от себя, то увидишь камень. Сядь на него и сиди там сколько влезет, а то, боюсь, тебя скоро в песок засосёт. Да. И не забудь положить под себя чего-нибудь, а то я же знаю – не скажешь так ты голой попой на ледяной камень сядешь, – ухмыльнулась Наташа.

     Ничего не ответив подруге на это замечание, Саша подобрала с песка первый подвернувшийся под руки кусок доски, вероятно оставшийся от лежащего неподалёку пришедшего в негодность карбаса, побрела к камню, вскарабкалась на него, положила досочку, и наконец уселась тут же уйдя «в себя».

     Солнце показалось из-за горизонта. Его лучи улыбнулись морю, берегу и двум девочкам, пришедшим сюда ради этой встречи. Начинался новый день. Наташа ковырялась в песке сидя всё на том же месте – на бревне, а Саша так и не двигалась – будто замерла. Поначалу её мысли расползались по линии горизонта, вздрагивая от всполохов волн налетающих на прибрежную отмель, успокаивались, погружались в толщу воды исчезая в непроницаемой свинцовой густоте, и снова, будто их выдёргивал Сашин взгляд – оказывались пляшущими над стихией воды и ей более неподвластными. Но первые лучи солнца изменили Сашино настроение, и как от сильного разряда, дав искру, взорвали эту безмятежную созерцательность, разодрав в клочья союз моря и неба, песню волн и запах жизни. Сердце девочки изменило ритм, вздрогнуло, сорвалось с места, взвыло и, клокоча и неистовствуя, породило новую и сильную мелодию. Саша вдохнула, выдохнула, вдохнула снова… И снова мысли.

     Мысли, воспоминания, сны. Что-то во всём этом было не так. Тревожило, щекотало кончик носа запахами далёкого. И мысли об этом всём. Нескончаемые вереницы мыслей. Часто, одна мысль прерывала другую и прерывалась третьей, а та в свою очередь, сменялась первой, или не сменялась, или не первой, а какой-то ещё.

     «Я, будто знаю что, но не могу вспомнить. И вчера… оно было. Был тот город, и там целая жизнь, и улицы помню, и… да! Там был Поль! Мы гуляли по улице… Шервуд Плейс! Да! Конечно! И бревно через ручей помню. Как его забыть? Да и как выдумать его можно? Нет. Не выдумки всё это. А город? – Саша нахмурилась вспоминая и облегчённо выдохнула, – Стивенвилл. Канада. Как странно. Почему именно Канада? Почему вообще Канада? Почему не мой остров? – Она улыбнулась, вспомнив миссис Флоранс, сторожа школы, в которой учились они с Полем. – Но, странно. Была эта же школа, всё там же, на бульваре Брюс, и там не было миссис Флоранс. – Саша хмыкнула. – То она есть, то её нет. То Стивенвилл, то Анкоридж. И города разные, и жизни разные. И в Анкоридже я не помню Поля. А вот маму помню всегда. Она была там всегда, а здесь её нет. Кого не спроси – никто о ней ничего не знает. Зато здесь знают о бабе Лизе, а моя мама о такой и не слыхивала. Но и с мамой как будто что-то не так. И разобраться в этом не получалось. Саша не могла понять причин, по которым её мама менялась. Нет. Она была всё та же. Одинаковая. Но не совсем так. Её мама, привычная ей, родная мисс Лили Бишот, в один момент могла стать Серафимой. И это ещё ничего. Хуже было с ней самой. С Сашей. Саша была разной. Одной и той же, но разной. И лучше сейчас об этом не думать. Зато медведь, с которым прошла такой путь… Медведь? – Саша засмеялась в голос и торопливо прикрыла рот, боясь, что смех её услышит подруга. – Нет. Про медведя нельзя. Это сон. Этого ещё не было. Потому как, если медведь был, то и путь был. Длинный, опасный для неё, для самой души. Как и те люди, что жили далеко на севере. Странный народ, говорящий загадками. – Она стала вспоминать, вздохнула, опустила голову. – Я ещё не пришла, но приду, как уже приходила. Каждый раз это оказывалось сном, но так будет не всегда. Иначе этот мир меня разочарует. – И тут, следующее воспоминание заставило Сашу закрыть глаза от того, что их стало щипать. Она не хотела, чтобы Наташка видела её слёзы. – Мой дракон. Я найду тебя. Много раз уже находила. Я знаю то место. Ты ждёшь меня там. Я знаю. Но сказать никому о тебе не могу. Один раз я уже сказала о тебе Галине Александровне. И лучше бы не говорила. Она так перепугалась. Даже меня напугала. И ушла я от неё… когда закрывала дверь, глянула, а она, бедная, сидит за столом, а глаза будто сквозь стену смотрят, миль на пять дальше острова. Не знала потом куда деть себя, виноватой считала. Нельзя так с Галиной Александровной. Ни с кем нельзя. – Проговорив это она вспомнила Фёдора. Как без оглядки оставила его одного на острове. А ведь любила. Он ей отцом был, посильней любого другого отца. – Девочка подцепила пальцами цепочку, висящую у неё на шее, нащупала красный, блестящий множеством искорок стального цвета камушек, потёрла двумя пальцами и отпустила его. Камушек юркнул вниз, под одежду, ближе к груди. – Вот и папа. То он есть у меня, то нет его. – И тут, мысли её резко перескочили на другое, будто стрела сквозь неё пролетела. Это окрылило девочку. Заставило улыбнуться.– У меня есть остров. Есть колодец. И есть моё имя в нём. Мне никогда не потерять их».

     Прошло уже минут тридцать, как она устроилась на камне. Вздохнув, Саша сползла с него и осмотревшись вокруг, побрела вдоль берега.

     Волны легко и чуть лениво наползая на песок приносили с собой много для себя важного и интересного, а уходя – уносили обратно, туда... Иногда, принеся что-то со дна морского, они оставляли это что-то, но взамен забирали, что-нибудь иное, будто имели свои желания и пристрастия. Девочки любили приходить на берег, и не только потому, что природа здесь будто биение сильного и счастливого сердца, очаровывала их. А ещё, море иногда любило тайком, как бы полушутя, застенчиво, и даже с опаской показать кому-нибудь ещё, что-нибудь такое, что было ценным и значимым для него самого. Вот и сейчас, Саша шла вдоль линии разделяющей два мира, и всматривалась в песок, всматривалась до боли в глазах, так как делала это всегда, когда искала грибы, собирала малину или когда искала упавший и куда-то ускакавший по полу винтик. Её взгляд ощупывал, казалось, каждую песчинку, каждую щёлочку между песчинками, каждый камешек, веточку. Увидев краба выброшенного на берег волной и спешащего обратно в сторону моря, девочка подняла его, погладила по панцирю и опустила на песок ближе к воде: волна обязательно заберёт крабика. От чего-то Саше стало жалко его, она присела на корточки и стала ждать следующей волны. Они, одна за другой приходили и уходили, иногда окатывая собой краба, иногда не доползая до него, но всё же, очередная волна подхватила скитальца и унесла в море. Саша облегчённо вздохнула и поднялась. Пройдя вдоль берега несколько метров и не найдя ничего для себя примечательного, она подняла глаза и увидела то, мимо чего никак пройти не могла. Три, внушительных размеров, валуна, лежащие здесь, казалось, с сотворения мира, и потому на половину погружённые в песок, образовывали правильный треугольник. Подойдя к ним, она запрыгнула на один, потопталась, восхищённо цокнула, крутанулась вокруг, перепрыгнула на другой, разведя руки в стороны снова крутанулась и опустила взгляд, обратив наконец внимание на сами камни. Заинтересовавшись чем-то, громко, как то на французский манер произнесла: «ой ля-ля» и посмотрела в расселину образованную естественно, в самом центре каменного треугольника. Что-то в самой глубине белело, но что это было, разглядеть не получалось. Стоило бы сунуть туда руку и выудить это нечто, но девочка боялась. Тогда она, спустившись на песок, нашла палку и снова взобравшись стала шебуршать ею между камнями в надежде понять хотя бы, что же там в самом деле такое лежит. Разыгралось воображение и стало даже жутко. Саше показалось будто там что-то шевельнулось, и даже услышала шипение...

     – Что ты там нашла?

     – Да ерунду какую-то, не обращай внимания. Хотя, мне показалось, что я увидела лешего.

     – Вот ты выдумщица.

     «Вот и сейчас, Наташка не понимает меня, – с горечью подумала Саша. – Никакая я не выдумщица, и в отличие от многих, я ничего не выдумываю. Мне иногда что-то такое кажется, и я понимаю, что это смешно, и даже предполагаю, что это кажущееся, может быть, ну или существовать. Вот и всё». Чуть помолчав, она продолжала, будто вспомнила что-то. – Я, когда здесь прошлый раз была, камушки эти по другому лежали, а теперь вот так лежат.

     Наташа фыркнула и покачала головой:

     – Когда ж такое было? Сколько помню – они всегда так лежали.

     – Это давно уже было. Мы с тобой здесь ещё не гуляли. Как то раз я села на один из них и сидела так задумавшись. Долго сидела. И вдруг что-то позади меня забулькало. Я испугалась, поворачиваюсь… и ничего… лужица около камней этих. И, представляешь?! Эта лужица вдруг начинает вспухать, как бы, подниматься. Я смотрю на это, мне страшно, а глаз не оторвать, а вода ко мне лезет, поднимается, а на конце шар почти образовался. Я почувствовала, что шар на меня смотрит, разглядывает, и только потом у него глаза появились, сначала маленькие, затем наружу вылупились и на макушку полезли и мигают, и добрые-добрые. Мне совсем не страшно стало. Они моргнули, ещё на меня посмотрели и вдруг эта штуковина взлетела и прямо сверху в море плюхнулась, как будто из ведра воду вылили. Это вправду было, я не выдумываю ничего. А ведь я тогда на море смотрела и думала о нём как о живом существе. Вот. А ещё я…

     – Саша, перестань. Ужас какой-то рассказываешь. Ты слишком много читаешь и у тебя всё стало перепутываться в голове.

     Саша состроила обиженную мину. Эмоция предназначалась для подруги. Сама же девочка забавлялась, наблюдая Наташину реакцию.

     – Твои выдумки мне не нравятся. Прямо не знаю, что с тобой делать. Пошли уж.

     Но девочку, как говориться, уже понесло, она не думала останавливаться, и как бы ни с того ни с сего задала вопрос: – Тебе снятся сны?

     – Чего это ты вдруг? – удивилась Наташа. – Снятся, конечно.

     – Вот и мне снятся, – как-то загадочно, и с грустью продолжала Саша.

     – Каждую ночь?

     – Угу. Вообще каждую.

     – И что тебе снилось сегодня?

     – Дом. Представляешь? Мне снилось, что у меня есть мама, и мы живём в своём доме, – Саша запнулась. – Только вот где? Я не поняла. А ещё, – она громко вздохнула набирая в лёгкие побольше воздуха. – У меня был папа, но только потом. Не сразу.