Текст книги "Остров притяжения (СИ)"
Автор книги: Александра Шмик
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 37 страниц)
Остров притяжения
Что делать Творцу создавшему в мироздании столь прекрасную планету названную Землёй? Жить на ней, лелеять её, и оберегать, в первую очередь от себя. И Творец следует этим принципам выработав для себя некоторые правила и ограничения.
Так и появляется девочка Саша. Самая обычная, с мальчишескими повадками. Но это на первый взгляд. Если присмотреться – Саша не совсем, и даже если всмотреться внимательнее – совсем необычная девочка. Она – Странница. Отрезки её жизней коротки, и беспорядочно разбросаны во времени. И всякий раз появляясь на свет она не помнит себя прежнюю и не знает о своей природе. Для этого у неё есть Охранители, которых она и создавала многие и многие эпохи. Одни Охранители дают морю корзинки, другие Охранители встречают эти корзинки, но уже с младенцем, третьи, четвёртые и пятые всегда по правое и левое плечо от неё. Только вот она о том не знает. Она обычная девочка смотрящая на мир широко открытыми глазами.
Бывает так, что очередная цивилизация на голубой планете, завершает своё восхождение от начала и начинает движение к концу. Этот излом и предстоит уловить Охранителям. Ведь им надо подготовить Странницу. Дать ей подсказки. Подвести её к мысли о своей природе и своём замысле. И Странница начинает свой путь находя спрятанные в тайниках силы, что были туда положены раннее.
Неверно думать, будто Творец абсолютен. Он совершает ошибки. Он экспериментирует, пробует, любопытствует. Творец создаёт и уничтожает, наблюдает и огорчается, радуется удачам и удивляется неожиданным результатам. Давая очередной цивилизации погибнуть, он огорчается и начинает новую. Это почти принцип. Но вместе с тем от Землян он хочет иного. Дав им неограниченную свободу Творец подводит их к мысли о сострадании, о вере и о надежде. И всё это Саша. Она же – Странница. И дорога её трудна. Собирая свои энергии, знания и память миллиардов лет, она принимает на свои плечи груз судеб всего мироздания, и что для неё важнее – Земли, маленькой голубой планеты на краю огромного звёздного скопления.
А ещё есть колодец, и Дракон, и мечты, и усталость, и желание вернуться в очаровательное, беззаботное состояние ребёнка и остаться на маленьком острове где-то на краю ледяного моря. Но мироздание, это мизерная часть пустоты его окружающей. И стоит Страннице остановиться как эта пустота готова породить нечто новое.
Где дуют все ветра .
Где море сливается с небом .
Где сходятся пути всех миров.
Где время пространства подобно точке.
Там маяк, что светит незримо.
Там остров моего притяжения.
Пройденный путь скрыт от меня непроницаемым занавесом. Я бреду по нескончаемым дорогам, открывающим мне всё новое и новое. Но как заглянуть назад? Как узреть оставшееся позади? Может, в этом мне помогут осколки памяти, что я оставляла за собой в кромешной тьме пространства? Осколки, что стали маяками пройденного мной пути. Те осколки, что теперь помогают мне на пути следующем, и высвечивают путь на восток от меня, и на запад.
Я захлёбываюсь от восторга, осознавая себя творцом всего. Я Создатель. Я Странница. И я Ключница открывающая замки всех миров. Я сгребаю руками белый снег пространства, сбиваю его в комок, и бросаю его, и разбиваясь искры снега рождают всё новые и новые воплощения моей души.
Я ищу скрытое от взора моего. Ищу то, что было рождено мной, и мной потеряно. Я ищу свою цель. Я засыпаю и просыпаюсь. Я создаю миры, и дороги мои ведут меня от одного мира к другому. И я вижу сны, в которых торжествую над мраком пространства, и сны эти бесконечной чередой, виток за витком, скручивают мой путь, то приближая меня к цели, то удаляя от неё.
Я шаг за шагом ступаю по снежной, безмолвной пустыне, от маяка до маяка, от начала к началу, меняя имена и миры. Я та, чей путь не будет завершён. Я, знающая точку пространства, что подобна началу всего. Я, которая пишет эти строки, сидя в маленьком домике, на маленьком острове, посреди ледяного моря.
Моё сознание сжалось превращаясь в некий осязаемый шар. Он сжимался, и продолжал сжиматься, пока не достиг состояния точки. Точка схлопнулась разлетаясь осколками в тёмном пространстве. Немая, безразличная ко всему, чернота. Ни зги. А чуть погодя начали проявляться очертания чего-то, что можно было принять за облик холма. Вслед за этим, безликая чернота разбавилась еле уловимыми, сереющими пятнами. Но и они пришли не надолго, и, как и чернота, начали неспешно изливаться вверх, а снизу их замещала мертвенно-голубая мгла. Царственно воспаряя над контурами холма, вдруг открывшегося сияющим жерлом, холодящая воображение дымка высушивала воздух, расползалась по окрестностям, дрожала и подвывала. И вот, за всем этим, жерло исторгло из себя искру, которая позже породила ещё две. Исторгло и взвыло, ознаменовав этим акт рождения.
Так начинался новый мир, что я – Странница, открыла, выбрав один из множества ключей висящих на стальном кольце закреплённом у меня на поясе.
Глаза, подрагивая ресницами, распахнулись. Новое сулило мне долгие тысячелетия созерцания удивительного мира. Моя душа обратилась в себя, затем во вне, и увиденное поразило её. Ушедшее на запад, бывшее до этого привычным, скрылось в дымке. А здесь взор обращался на восток, к новому, и это новое надо было пройти, до самого горизонта.
***
В один из солнечных дней на изломе лета и осени, когда воздух окрашивается в жёлтые и красные цвета, в комнате старой избы, что стояла в месте, где маленькая, но бойкая речушка, журча, изливает в холодное море свои воды приносимые из необъятной, пахнущей хвоей тайги, сидели двое: мужчина и женщина.
Первой заговорила женщина. – Тебе надо идти. Возьми лодку, что стоит на берегу у избы. Плыви вдоль берега моря на запад, туда, где густеет дымка. Дальше иди на север. Увидишь холм, мимо которого тебе не пройти. Поднимись на него. Там ты всё увидишь своими глазами, и услышь ушами.
Мужчина чуть повёл головой вправо. – Обязательно мне?
– А ты здесь кого-то ещё видел? – Она попыталась взять себя в руки.
Тот угрюмо смотрел в стол.
– Понимаешь? Без тебя мне не справиться. Да и нет больше никого, – она замолчала. – Пожалуйста, иначе мы её потеряем.
– Кого? О ком ты говоришь? – выдохнул он. – Да и с чего вдруг такая уверенность? Как я могу знать места, в которых ни разу не был? Куда следовать то?
Женщина опустила голову. – Если бы я сама понимала. Но ты знаешь куда идти. Тебе даже вспоминать не надо. Поначалу следуй моим словам, а там уже твои ноги сами поведут тебя. – И чуть помедлив продолжила. – Что-то произошло, и произойдёт ещё, но я ни в чём не уверена. – Говорившая осмотрелась похлопывая ладонью по столу. – Будто сон какой, но не сон. Мы друг друга знаем, а вот откуда, этого мы не знаем.
Собеседник хмыкнул. – И то верно. Пелена позади меня. Не разглядеть в ней вчерашнего дня.
– Вот то-то же, – кивнула она. – Но мы разберёмся. Обязательно. А пока, всё что я вижу, относится не к нам. Но выполнить требование этого видения, необходимо.
– Что же за требование такое?
Она вздохнула. – Найти и сохранить. Я не знаю кого, но станет ясно в тот момент как найдём. Тот, кого найдём, является ключом ко всему. Там нам и память вернётся, и осознанность наших действий.
Собеседник хмыкнул.
– Очень тебя прошу – следуй слепой воле. Просто иди, и куда бы ты не свернул, ты придёшь именно туда куда надо.
Мужчина встал, взял со стола шапку, и подойдя к двери обернулся. – Чёрт с тобой! – и уже выходя из избы крикнул: – вёсла то хоть есть в лодке?
Женщина ничего толком не сказала ему. Умолчав о многом, лишь намекнула на некую миссию и некий замысел. А ведь она на тот момент уже понимала происходящее. Как только мужчина вышел из избы, закрыла глаза, откинулась на спинку стула и выдохнула.
Перенесясь в эпицентр событий, она встретила и разбросала по миру три искры, затем сплела свою первую корзинку, вложила в неё не весть откуда взявшегося младенца, и вручила морю. А увидев куда корзинка пристала, уже знала и путь своего посланника.
Лодка оказалась дрянной. Только встав в неё, мужчина увидел, как сквозь щели между досок сочится вода. Плыть несколько миль вдоль берега оказалось предприятием утомительным. Осенние ветра дувшие на материк с юго-запада сносили лодку к берегу, где она налетала на камни, а то и застревала в них. Весь световой день ушёл на борьбу с осерчалым, по-осеннему угрюмым ветром, заливавшим прибрежную полосу ледяной водой, да постоянным вычерпыванием воды деревянным ковшом, что лежал в прохудившейся от времени лодке.
На протяжении всего пути, мужчина наблюдал мертвенно-голубой туман, стелющийся по берегу, и вероятно не только, но и дальше, в уже начинавшейся от самого моря тайге. Был ли этот туман опасен? Но от одной мысли о возможном соприкосновении с ним, у него по телу пробегала судорога.
В самой, как ему показалось, густоте отвратительного тумана, мужчина направил лодку к прибрежным валунам, спрыгнул на песок, проволок посудину по песку, перекрестился, и, пройдя несколько шагов, вступил в лес. Дав себе зарок не останавливаться, а уж тем паче не ночевать в этих проклятых местах, он намеревался идти всю ночь, пусть и по-глухому, освещаемому всполохами голубого зарева, лесу. Только в предрассветный час, выбившись из сил, устав проклинать себя за податливость на уговоры и неумение сказать «нет», он засомневался в выбранном направлении. Чутьё подсказывало – брать надо левее.
Выйдя к лесному ручью, путник встал на колени и попил ледяной воды, что немного взбодрило его. Ручей тёк с запада на восток, и так как двигаться надо было чуть западнее, он, проклиная который раз, свою судьбу, и жалея новые яловые сапоги, ступил в ручей и пошёл по нему против течения. Вскоре выйдя к густым зарослям орешника, и низко нагибаясь, прошёл сквозь них. Перед его взором открылась обширная поляна с редко растущими деревьями и высокой травой. Удивительно, но это островок, огороженный со всех сторон плотными, непролазными зарослями кустарника, освещённый солнцем, и наполненный пением птиц, будто не имел ничего общего с дикой, неприветливой тайгой. Здесь же обнаружился и тихо клокотавший ключ дающий жизнь приведшему его сюда ручью. Уставший долгой ходьбой мужчина лёг на траву, и стал смотреть в небо наслаждаясь нежным журчанием воды.
Сон пришёл быстро. Снился звонкий детский смех, снилась эта поляна, и большая тень на траве, чего-то невидимого, что двигалось в небе. Снилась девочка, лица которой он не видел. Она бегала между деревьев и задрав голову к небу звонким голосом, что-то радостно кричала.
Он открыл глаза, будто и не засыпал, встал, подошёл к ключу, нагнулся, попил воды, и пройдя по поляне продрался сквозь заросли на противоположной стороне от той где входил. Поляна осталась за спиной. Идя на запад, в какой-то момент, по наитию, взял правее, на север. Лес потяжелел, ухмурился. Непроходимая чащоба, завалы образованные неведомо далёкими временами, с сердитой насмешкой, ставили подножки и возводили препятствия из покрытых мхом и лишайником поваленных деревьев. Начались овраги и взгорки. И вдруг всё это разом осталось позади. Мужчина ступил в редкий сосновый лес. Здесь землю, освещали солнечные лучи, а мох покрывавший почву местами сменялся зарослями папоротника. И ни одного животного, ни единой птицы. Солнце скатывалось к горизонту.
В начинающихся сумерках он разглядел впереди одинокий холм, высотой метров десять, среди густых еловых зарослей. Его склоны, покрытые мхом, будто отторгали всякую иную растительность. Этот холм казался чуждым, инородным образованием. Уже в темноте мужчина достиг вершины холма и ступил на верхнее плато, можно сказать, идеально круглое, будто какой землемер циркулем очертил его границы.
И только сейчас он понял, что совсем не знает цели, с которой его сюда послали. Зачем он здесь? Кому, или чему он призван помочь на этом холме? Сев на один из булыжников он стал угрюмо всматриваться в подрагивающее над холмом мрачное голубое свечение. Наверное, глаза его закрылись сами собой и он задремал.
Судорожно вздрогнув, путник пробудился. Причина для столь внезапного пробуждения была. Низкий гул. До неприятного низкий. Заставляющий все внутренние органы сжаться в спазмах. Внизу, под ногами, или здесь, на уровне его груди, или над ним? Воздух вибрировал. Мужчина ощутил движение грунта. Ритмичные, протяжные толчки, усиливались. Встав на ноги он чуть было не упал, и тогда, широко расставив их, отупело уставился в темноту. И тут, как ему показалось, от центра площадки пошла волна, почва вздыбилась, расходясь кругами. Камни, лежащие на поверхности, подлетали, падали…
И всё же его сбило с ног. Таким неожиданным и сильным было колебание почвы. Упав на спину, он оказался за краем площадки и кубарем полетел по склону, ударяясь о камни. Сколько времени он пролежал без сознания? По земле снова прокатилась волна, он хорошо это чувствовал лёжа на спине. Какая по счёту? И тут… О боги! Земля под ним стала подниматься, а холм, очертания которого он видел в темноте, прямо на его глазах раскололся надвое. Встав на четвереньки, бедняга осмотрелся, затем поднялся на ноги и… его сердце перестало биться. В абсолютной тишине из глубины расщелины вырвался столб светло-голубого света. Путник с удивлением отметил отсутствие всяких звуков. Он не слышал даже самого себя. Ни биения сердца, ни пульсации вен, ни дыхания. Не стало и леса вокруг. Пустота. Только она существовала. Даже сам он стоял ногами на пустоте. Пустота, и столб света исходящий из холма.
Остолбеневший от увиденного путник не думал ни о чём. Вселенский холод сковал его мышцы и мысли. Он смотрел на столб света, а тот на его глазах начал втягиваться своей нескончаемой протяжённостью сам в себя превратившись в шар, висящий над землёй. Нет, нельзя было сейчас понять, висел он или… всё же, висел? Земли не было. Пустота, а в ней шар. Светящийся, светло-голубой шар, вдруг сжался до, как показалось, точки, или искорки, он видел эту искорку, и в то же мгновение с хлопком, оглушившим его, взорвался. Всё вокруг потонуло в сумеречном свете. Высветились контуры холма, а следом контуры деревьев и валунов. И в этом холодном свечении, из всё той же расщелины, вылетела и устремилась в небо искра. Взлетев выше она дала этому миру ещё две искры, и те полетели в иную, от материнской, сторону. А следом, будто из подземелья, раздался душераздирающий рык.
Сознание включилось. Вместе с сознанием пришёл страх. По спине пробежал мороз. Сердце на мгновение остановилось, но заработав вновь, билось, как бьётся всякое сердце глядя в глаза смерти. Не помня себя, он вскочил, развернулся и побежал не разбирая дороги, не замечая ударов веток по лицу, не оборачиваясь. Бежать. Только бежать. Ибо позади смерть, а в ней страшная пустота.
Лес за его спиной дрожал, озарялся всполохами мертвенно-голубого света. Он видел это по отблескам на камнях и стволах деревьев. Хищная, алчная стихия, жаждущая вобрать в себя всё сущее преследовала беглеца, не позволяя тому остановиться и перевести дух.
Не помня всего пути. Не помня имени своего, и места в этом негостеприимном мире, повинуясь инстинктам, несчастный выбежал на берег. Не найдя в себе сил думать, в какой стороне осталась его лодка, он наугад побежал вдоль берега налево. Можно ли было в темноте что-то увидеть, но морская гладь отражала свет луны, и вскоре несчастный увидел лодку носом стоящую на песке. Забравшись в неё, он без раздумий погрёб прочь, от берега, как можно дальше от морозящего душу холодного тумана. И вот уже на смену ночи пришёл стылый сентябрьский день,за ним вновь наступила ночь, а с ней пришли шторм и ледяной дождь, и борьба за жизнь, в которой неукротимая природная стихия выступала на стороне холодной воли смерти, желающей прибрать к своим рукам, казалось бы слабую плоть. Но маленький, борющийся за жизнь человек, был ниспослан силами иными, возложившими на него груз своего, неоспоримого никакими стихиями, замысла.
Всё когда-то заканчивается. Буря улеглась. Ночь прошла. Наступил новый день. По-осеннему холодный, с чудным, ясным небом и мягким солнечным светом. Лодку прибило к крошечному пяточку суши, от которого, малоприметной, бежала гряда камней к острову, что затерялся где-то посреди ледяного моря.
Ав это самое время, на острове, возле малоприметного стороннему глазу, и довольно старого колодца, лежал в высокой траве мальчик лет девяти.
Как сам оказался здесь, он не помнил. Будто пелена позади него скрывала вчерашний день. Но что помнил хорошо, так это марево, холодного мёртво-голубого света, пришедшего с севера. И в этом мареве, ослепившем его, парнишка сумел разглядеть яркий шлейф огня от летящего по небу метеорита, и сильно испугавшись, понял, что тот упадёт на остров. Затаившись в первом попавшемся ему овраге на низменном плато острова, он со страхом ожидал чего-то неотвратимо страшного.
Страхи паренька не оправдались. Всё, что он услышал и связал с падением метеорита, перед тем как забыться коротким сном, это странный звук более похожий на вздох огромного существа.
А снилось ему, в тот короткий час, место не знакомое, покрытое снегом. Залитое солнечными лучами и звенящее звонкими детскими голосами. Девочки и мальчики, одетые в пальтишки, в тёплых вязаных шапках на головах, и все как один в валенках, весело, с криками и смехом катались с горки. И в какой-то момент, всё это веселье потонуло в свете увеличивающегося на небе солнца. Его свет становился ощутимо теплее, сменился жаром, и в этот момент, одна из девочек подняла голову и... Видение сменилось зелёными полями черничника и слышимым шумом моря, а сам он стоял высоко, на горе, и с этого места видел это море. Море везде, куда ни глянь. А прямо перед ним, на небольшой поляне, окружённой со всех сторон корявыми, невысокими берёзами, материализовался домик, чуть дрогнула земля под ногами, чуть скрипнуло, охнуло. Домик, как человек устраивающийся в кресле, покрутился, покачался, и основательно утвердившись на земле, довольный замер. Следом за этим чудным явлением, в небе появилась большая чёрная птица. Она приближалась и из просто большой стала неимоверно огромной. Чёрное крылатое существо взрезая когтями землю, мох, корни и камни, опустилось на поляну перед домиком, сделало пару шагов и опустило на крыльцо корзинку. А тем временем в гору, выпуская из ноздрей струи пара, поднимался конь вороной масти, позади коня шел мужчина. Повернувшись в сторону человека животное мотнуло головой как бы предлагая тому не сомневаться и следовать за собой. Оба подошли к домику. Мужчина поднялся на крыльцо, постучал в дверь, подождал, и открыв её зашёл в дом. Ни крылатого посланника, ни корзинки к тому времени уже не было.
И начало было жизни следующей. Какой по счёту? Второй? Третьей? Иной какой? И не знала я того от краткости своих путей, оставляющих за пеленой забвений все деяния мира этого. Но встречали меня, не зная того, как создателя держащего в руках своих ключи этого мира. И имя дали мне принадлежащее от начала самого. И любовь свою. Да только не ведали они дня ушедшего за горизонт, а в день тот приняли они корзинку, а с ней жизнь новую, от другой отличную.
***
– Галюня, иди сюда, помоги матери.
– Сейчас мам.
– Вот снова ты за своё, проворчала женщина, расставляя на столе тарелки для ужина.
Вечер разыгрался ветром и дождём. Море штормило. Грохот волн, разбивающихся о берег был слышим сквозь вой ветра. В окно маленькой кухоньки то и дело, рывками, ударяли тяжёлые, ледяные капли дождя. Мария Васильевна сильнее запахнула отворот толстого халата, и потёрла руки. В доме было тепло, но от непогоды за окном, казалось, что всё тело застыло.
Не расслышав, из-за ветра, скрипа открываемой двери, женщина вздрогнула, чуть не выронив тарелку.
– Мария! Скорее сюда! – кричал с порога мужичонка. Малого роста, одет он был в просторный плащ военного образца с огромным капюшоном и низом волочащийся по земле. Широкие рукава были чрезмерно длинными. Оттого, нельзя было рассмотреть ношу, с которой пришёл в дом этот человек. Звали его Егором. С утра и до вечера, изо дня в день, проводил Егор в лёгком опьянении, чего не скрывал и не стыдился. Но, при всём этом, слыл рукастым. Маяк содержал в исправности. Живя в одиночестве – слыл лёгким в общении, и простоватым в суждениях, отчего и располагал к себе других островитян.
– Силы небесные! Егор! Напугал то как!
От испуга и неожиданности, женщина, было, рассердилась, но продолжать не стала, потому как почувствовала – не просто спьяну ввалился Егор в дом, не напугать её.
– Что стряслось?
– Мария. Вот. Смотрите, – Егор быстро, путаясь в плаще, и чуть не падая, подошёл к столу, зашуршал рукавами, вынул из недр одежды, и поставил на стол корзинку. Поставил, против своей торопливости, мягко, будто хрусталь ставил.
– Смотрите, родимая! Диво какое! По берегу шёл, и вот...
– Что это? Спьяну ты, Егор? – проворчала женщина бросив взгляд на корзинку. – И что же в ней дивного?
– Мария. Дитя там. Младенец. В одеяльце. Спит. – Шёпотом оправдывался мужчина.
Мария Васильевна внимательно посмотрела в его глаза, вытерла руки подолом халата и дотронулась до корзинки.
– Осторожно! Бога ради! Тяжёлая она...
– Ладно ты, причитать, – остановила она Егора, – дура я, по-твоему, что ли? Дочку, вон, вырастила, не чета тебе, бобылю.
Несмотря на свои слова, от неожиданности момента, или быть может ей передались страх и трепет маячника, Мария Васильевна, с великой осторожностью, опустила руки в корзинку, и, затаив дыхание, подняла из неё кулёк. Опустив его на стол, рядом с корзинкой, женщина подняла уголок одеяла.
Смотря во все глаза на открывшееся личико младенца, мирно спящего, она проговорила: – Мне этого не понять. Дитя только родилось, а матери рядом нет. Быть того не может.
Повернувшись к Егору, стоящему возле двери, и нервно мнущему шапку, строго спросила: – Егор, расскажи мне, где ты взял ребёнка. Ну?!
Егор занервничал и, подняв правую руку, повёл ею в сторону окна. Пальцы руки дрожали. Заикаясь, он начал было рассказывать: – На берег я пошёл, водоросли проверить, не унесло ли волной. Я же, вы знаете, Мария Васильевна, долго собирал...
– Короче, Егор! – прервала его, женщина, – ребёнка где взял?
– Да и говорю вам! Там и взял, – разволновался мужичонка, – как к берегу спустился, пошёл вдоль, а тут волна, а на гребне корзинка, значит, эта. – Проговорил, указывая, кивком головы, на корзинку, стоящую на столе. – На песок её, значит, кинуло. И следом волна... Я так смекнул – пригодится мне она. Побёг, чтоб не успело её в море унести. Хвать, а она тяжёлая. Да при луне и разглядел кулёк. Отогнул краешек. А что делать теперь и не знаю. Вокруг посмотрел – нет никого. К вам так сразу и заторопился. А как не спешить, коли дитя совсем раннее? Шутить нельзя. Не до шуток здесь. М-да. Вот ведь дело то какое. – Сказал он, и замолк, всё также продолжая мять свою шапку.
– Мама, а мы оставим себе ребёночка? Интересно, это братик или сестрёнка? – девочка стояла возле матери и пыталась провести пальчиками по лобику спящего младенца.
– Не трожь! Галюня! Что ты делаешь?! Разбудишь его. Что делать то будем? Кормить чем? – перепугалась женщина.
– Так что, мам? Мы себе ребёночка оставим?
– Нет конечно. Он чужой. Его ищут. Представить не могу, какое горе у матери потерявшей дитя. – Женщина вновь повернулась к Егору. – Милый, раз ты всё ещё здесь, сходи за Леонидом Фёдоровичем. Попроси его, чтоб пришёл. И чемоданчик свой пусть прихватит. И ещё... – женщина на секунду задумалась, – ты точно никого не видел на берегу? Ты внимательно смотрел? Обломков не было? Может они на карбасе шли да разбился он? Шторм то какой, – добавила она, и, чуть помедлив, махнула рукой, – ну, иди же.
– Мам, а как зовут ребёночка? – Девочка всё ещё стояла рядом, в надежде потрогать малыша.
– Да как мне знать то? Записки нет, вроде. Может и не успели ещё имя дать...
– А Леонид Фёдорович придёт и узнает имя?
– Ну что ты! Как же он узнает? Он врач, а не волшебник...
– Её Александрой зовут.
– Поль? Ты что здесь делаешь? – женщина была удивлена, больше не тем что мальчик пришёл сюда, а тем как она не заметила его, пока тот не заговорил.
– Я с Егором пришёл. Кто-то же должен был сказать вам как зовут ребёнка.
– Но, откуда тебе знать это?! И почему Александра? Это девочка?
– Предполагаю, что да, – мальчик ухмыльнулся.
– Но почём тебе знать то? Говори, коли знаешь, а то веры нет твоим словам. – Мария Васильевна села на стул, сложив руки перед собой, и с недоверием посмотрела на пацанёнка.
– Ну ясно. Сказал просто – имя нравится. Эх Поль! Кабы знать, так пусть хоть и Александрой будет. Я же не против. А сейчас придёт Леонид Фёдорович. Осмотрит малышку. После уж, родителей сыщем, и знать будем с твоей догадкой...
– Только не догадка это. Я же правду говорю. Я знаю эту девочку, но сказать вам не могу, откуда мне это известно. Пока не могу, – уточнил мальчик, и опустил голову, будто повинен был, что тайна у него.
Женщина взмахнула руками, выражая этим своё возмущение нелепым словам ребёнка.
Дверь с грохотом отворилась. С шумом ветра, в дом вошли двое мужчин. Тот, что повыше, фельдшер Леонид Фёдорович, поставил на пол пузатый саквояж, сильно истёртый и, по-видимому, тяжёлый. Скинул мокрый плащ, обвёл кухню взглядом, остановился на корзинке, неодобрительно поморщился, по-хозяйски помыл руки, и, обтерев их, висящим рядом с рукомойником, полотенцем, подошёл к столу.
– Вечер добрый, Мария. Ну? Показывай. Кто больной?
Та, не вставая, как сидела, молча, кивком указала на корзинку. Она молчала. Так уж получилось, что фельдшер пришёл не вовремя, не сейчас, когда мысли её взбунтовались: «Да что такое-то?! Ну что за мальчишка?! Глупость сказал. И ты веришь? Ну уж нет! Это же смешно! И не глуп он совсем. Да. Ребёнок. Не придаёт значения своим словам. Мелет чепуху. Без умысла. Конечно. Грех сердиться. Мальчик хороший. Дочка у меня умница, а про него плохого не скажет. Это что-то да значит. Но зачем он сказал это? Да ещё так? Уверен в том? Быть не может! Поговорить с ним? Надо конечно. Мальчишка понятливый. Надо поговорить. Поспокойнее, а вдруг он знает, что? Не смеши! Нет! Спокойнее. Это же ребёнок, приютный к тому же. Здесь педагогика нужна. Ты педагог, Маша! Не забывай. Ладно. Лёня пришёл. А Поль то где? Куда запропастился?»
– Галюнь?
– А?
– Где Поль?
– А я знаю?
– Вот дьявол! Леонид, – выругавшись, обратилась она к фельдшеру, – осторожнее! Бога ради!
– Ты о чём? – спросил он её.
– О младенце я. В корзинке. Вот.
– Вот так новость! – Строго посмотрев на женщину, добавил: – обязательно осмотреть! Но после, расскажешь мне всё!
– Леонид, расскажу всё, что знаю.
Постелив на стол одеяло, фельдшер аккуратно распеленал найдёныша. Ощупал крохотные ножки и ручки. Послушал сердцебиение.
– Ребёнок абсолютно здоров. Да. Кстати. Это девочка.
– Это хорошо и удивительно.
– Что же здесь удивительного?
А в то время за окном начало светать. Мария Васильевна качала на руках, вновь запелёнатого, ребёнка. Тот молчал, рассматривая женщину своими ярко-голубыми глазками.
– Девочка... это же надо так?
– Мария Васильевна, – Егор, стоя у двери, переступал с ноги на ногу. И все так же, по привычке, мял шапку. По всему – горел нетерпением уйти, если бы не его болезненная застенчивость, – я уж пойду, на берег, поискать бы надо, родителей то, а?
– Да, да Егор. Конечно. Леонид, – она обратилась к фельдшеру, – тебе бы сходить с Егором. Мало ли отыщете кого? Помощь нужна будет?
– Я непременно иду. Егор. Жди. Вместе пойдём. – фельдшер торопливо оделся, и схватив саквояж, открыл дверь.
– Да брось ты портфель свой, – крикнула фельдшеру женщина. – Куда он тебе сейчас, в темноте, да под дождём? Возвернёшься ещё.
Леонид Фёдорович послушал её, поставил саквояж и нырнул в противно-завывающую сырость.
Егор вышел за ним.
Мария Васильевна присела на стул.
– Покормить бы надо, ребёнка то. Молоко нужно. Галуш!
– Ну что, мам?
– За молоком сбегай, ребёнку покушать надо.
– Ребёнок. Ребёнок. – Девочка вышла из комнаты и остановилась на пороге кухни.
– А имя дать ему не хотите?
– Дадим. И вообще: что ты такое говоришь? Найдём родителей. Они же где-то есть? Ну не может ребёнок, да ещё такая кроха, без родителей. – Женщина вздохнула.
– Всё. Давай. Беги к Карпухе. Бидон возьми. Вон, за печкой, справа. Скажи ему: рассчитаюсь с ним позже. Некогда мне сейчас.
Девочка, всем недовольная, бурча, проклиная неудобные ей обстоятельства, обмоталась шарфом, накинула фуфайку, и, одновременно борясь с пуговицами, вставила ноги в резиновые сапоги на пару размеров больше требуемого. Гремя бидоном, и на ходу одевая шапку, выскочила из дома хлопнув, сначала дверью в предбанник, а затем и входной.
– Ну что за ребёнок, – охнула женщина.
Младенец спал. Тихо посапывал. Безмятежно.
«Колыбельку бы мне надо, – подумалось Марии Васильевне, – не всё же на руках качать».
Вернулись мужчины. Аккуратно затворили дверь, стараясь не шуметь. Разделись. Говорили шёпотом.
– Не нашли мы никого. Хмурь по берегу висит ещё. За пять метров не видать ничего. Мы с Егором разделились: я по берегувправо пошёл, а он влево. Да без толку только. Может и есть там кто, да поди же разгляди, особенно если меж валунов.
Егор молчал.
– Ну а ты Егор? Молчишь то что?
– Да что говорить? Леонид уж сказал всё. Нет никого. А ежели и есть, так искать надо как разъяснится. Только вот, Мария, скажу тебе как вижу: никого мы не найдём. Один он, ну, то бишь девчушка эта, одна она. – Подумав чуть, смущаясь кажущейся своей бестолковости или вины не совершённой, кашлянул, глядя в пол, сказал: – Имя бы дали какое. Негоже... – Замолк.
