Текст книги "Остров притяжения (СИ)"
Автор книги: Александра Шмик
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц)
Поль улыбнулся слову столь мудрёному, произнесённому старушкой, и кивнул, – знаю.
– Вот. То-то же. Миг в миг всё произошло.
– Что же теперь будет? – Поль не до конца представлял возможные последствия бардака, со слов старушки, устроенного Сашей.
Та развела руками. – Кабы знать. Может и закончилось уже всё, а может, впереди ещё. – И указала на него пальцем. – Но найти тебе её надо. Даже если она у тебя за спиной окажется. А вот горячиться не стоит. Даст она сигнал, – говорящая показала глазами на тетрадь, что Поль держал в руках. – А как сигнал получишь, так и знать будешь, что тебе делать. А сейчас ступай. – Она махнула рукой, давая понять, что сказала всё, и более в ней не нуждаются.
– А что же мне Кузьме сказать? Он просил, как я вернусь, рассказать ему обо всём. Вы, ведь, о нём говорите?
– Не ходи к нему. Нет его там. Он и здесь иносказательно выразился не утруждая себя уточнениями.
– Спасибо вам большое, – Поль развёл руками. – Ну, наверное я пойду.
– Ты узнал всё для себя важное – иди. Ежели, что понадобиться – ищи меня здесь, а старика не слушай, где бы ты не нашёл его. Он видел начало неисчислимо раз. Теперь не в его компетенциях отличить одно начало от другого. То моя воля, и моя вина. Он нашу Сашу другой помнит. Терял он её. Удар – способный выдержать не каждый. – Старушка причмокнула и в задумчивости тихо проговорила: – мда, мда. И вот ещё что, – вспомнила она, – не бойся и не теряйся. Знаки даются тем кто сливается своей душой с душой другого. Используй свою природу читая послания.
Поль задумался. – Сложно вы изъясняетесь, но, может быть, я вас понял.
Старушка улыбнулась. – значит, ты всё правильно понял. Значит, любая дорога, какую бы ты не выбрал, окажется верной.
– Ещё раз спасибо! – Поль повернулся и пошёл прочь от старухи, в сторону причала.
Предстояло ещё найти возможность вернуться в Саккак, а затем и в Нуук. А дальше? А дальше идти. Не останавливаться. И тогда придёшь к цели. Найдёшь.
***
Старуха долго смотрела в след Полю, и когда тот скрылся за зарослями кустарника, тихо проговорила сама себе: – вот если бы мне знать, что да к чему. Если бы… Однако… одна загадка разгадана, другая увидена, и теперь многое встало на свои места. Вот же выдумщица! Вот же проказница! И как всё мудрёно придумала. И ведь всё перед глазами нашими. Ничего не скрывала. Да только слепы мы. – Засмеявшись она вспомнила хорошо известное, жившее с человечеством всю его историю, изречение: «По образу и подобию своему». – Бросив ещё камушек, она вздохнула. – А вот кабы знать, что ищет Странница... – И снова повернувшись вслед скрывшемуся за холмом Полю, тихо проговорила обращаясь к нему, ушедшему: – а ты иди, Поль, иди. Тебе идти на восток, но смотреть на запад, а пойдёшь на запад – вороти свой взгляд на восток, а уж мы приглядим за вами, да посодействуем.
И снова круги. Множество их. И все они вращаются. И нет у них одной, общей для всех, оси. Нет центра. Нет общей, объединяющей их мелодии. Но во всю эту какофонию движений, во всю многозвучность контрапунктов, взрезая пространство, врывается страстный порыв, силой своей превосходящий сумму всех этих множественностей.
И вот уже ошмётками памяти разлетаются замыслы и деяния. Скручиваются в тугой рог витки ещё не наступившего и уже прошедшего. И скручено в тугой узел само пространство. И сталкиваются в нём векторы времён. И крошатся. И осколками падают передо мной. И поднимаю я эти осколки. И собираю из них дорогу своего стремления. И встречаю на ней саму себя. И встаю перед выбором. А оглянувшись, вначале на восток, а затем на запад, принимаю решение. Иначе не быть мне Странницей. Ибо дорога моя есть воля моя.
***
– Лили! Милая, милая Лили! Как же я рад видеть тебя! Боже! Сколько лет! Сколько зим! А ты не изменилась. Всё так же хороша! Какая неожиданная встреча! Здесь! В этом, Богом забытом месте!
Высокий, крупный, с бычьим лицом и такой же шеей, мужчина, обнял, почти сгрёб в охапку маму, приподнял над землёй и стал кружить. Мама смеялась, и, сквозь смех, пыталась что-то говорить.
День был наискучнейший. Да и каким он мог быть с этой чёртовой гонкой по городу в поисках вариантов покупки жилья? Муторные посещения агентств по недвижимости, бесконечные обсуждения вариантов, и передвижения из одной части города в другую с остановками для осмотра домов, домиков, и, просто квартир. Отвратительная слякоть сентября выматывала, выветривала и наполняла студёной влагой всё, от обуви до шарфа. Но мама, неугомонная в своём стремлении свить уютное гнёздышко, не желала замечать сырых ног и промозглого ветра. Они переехали в Анкоридж совсем недавно, после того как в местности где они прожили много лет, на востоке штата, в нескольких километрах от границы с Канадой, закрыли последнюю школу.
«В кафе бы какое зайти. Сил нет уже. Есть хочется аж жуть. А маме всё нипочём. А ещё мужик этот нарисовался. Чтоб его!» – досадовала девочка.
– А эта милая леди? Никак дочь твоя?
– Моя дочь…
– Да! Да! Как на тебя похожа! – прервал маму Большой Бык.
«Хах! Большой Бык, – девочка хмыкнула. – Ну, теперь я знаю как его зовут».
– Милые дамы, а не зайти ли нам в какой-нибудь ближайший ресторанчик? Вижу, вы устали. Посидели бы, подкрепились, пообщались. И, кстати, я знаю здесь неподалёку одно уютное местечко с хорошей кухней. Здесь. Вот, буквально за тем перекрёстком, – мужчина показал рукой вправо по улице. – Ну же! Здесь неуместно думать! Я угощаю.
«А ничё, этот, Большой Бык. Варит. Плюс в карму». – Девочка приободрилась и весело зашагала за взрослыми.
Ресторанчик располагался сразу за углом, окнами выходя на, пересечение 36-ой Западной улицы и бульвара Арктик. В будний день народа было немного. Три четверти столиков свободны.
Устроившись за столом в углу зала взрослые взяли буклеты с меню и выбирали блюда. Девочка, порывшись в своём рюкзачке, выудила из него блокнот и карандаш, открыла на чистом листе, написала сегодняшнюю дату, и будто от скуки принялась рисовать выводя карандашом волнистые линии, завиточки, чёрточки, и всё это, если и имело какой-то смысл так только для неё одной.
– Рисуешь? – мама девочки отложила буклет и заглянула в блокнот.
– Да. Просто чиркаю разное, пока вы выбираете что поесть.
– Тебе не пора новый купить?
– Здесь ещё много листов чистых. Мам, – девочка задумчиво посмотрела на мать. – Когда я снова поеду к бабе Лизе?
– К кому? – женщина явно не понимала о чём спрашивает её дочь.
– К бабе Лизе. Я раньше каждое лето у неё гостила.
– Доченька, снова ты об этом. Нет ни какой бабы Лизы, – мисс Бишот не на шутку встревожилась, но постаралась скрыть это от дочери.
– Мама, но как же так-то?! Я, когда последний раз уезжала от неё, там ещё Поль оставался, и он так и не вернулся, а уже должен был.
Мама девочки взяла её руки в свои и бережно их гладила. – Давай поговорим о чём-нибудь другом.
– Лили, – обратился Большой Бык к старшей из Бишот, прервав их разговор, – моё имя ты знаешь, а вот вы, – он перевёл взгляд на девочку, – молодая леди – нет. Зовут меня, Джой. И, пожалуйста, без всякого там: мистер Джой. Договорились? – Джой положил огромную ручищу на середину стола ладонью вверх. – Но как же зовут тебя?
– Николь.
Мужчина несколько минут пристально смотрел ей в глаза.
– Глаза у тебя не мамины. Нет. Они изумительны, но не мамины. И имя… Оно очаровательно. Оно соответствует твоим глазам.
– Джой, а где вы познакомились с моей мамой?
– О! Это было давно и далеко отсюда. Примерно в…
– Джой, закажи, пожалуйста, мне вина. Горло пересохло, – прервала его миссис Бишот. – Полагаю, молодой леди не пристало интересоваться обстоятельствами нашего знакомства.
Джой понимающе закивал головой.
– Лили, принято к сведению. Своих детей у меня нет, вот и не различаю что можно, а чего нельзя. – Переведя взгляд на Николь, серьёзно проговорил: – Леди, я рассчитываю на ваше благоразумие и понимание ситуации.
«А он мне нравится. Всё больше и больше. Интересно: кто он по жизни? И можно ли его спросить об этом?»
– Николь, о чём задумалась?
– Да так, – скривив рот, дочка посмотрела на маму. – Стало интересно: а кто по жизни Джой? Чем занимается? Но вот только спрашивать не хочу. Вдруг это дурной тон?
Мама Николь и Джой хмыкнули и заулыбались.
– Ну почему же нельзя? Конечно, можно. Ты пойми: в жизни любого человека бывают моменты, которым желательно оставаться вне внимания со стороны, – мама обняла дочку, и ласково посмотрела ей в лицо. – Ну, Джой, что скажешь? Сможешь насытить любопытство этой маленькой леди?
– Гм. Гм. Хах! Нууу… Я что-нибудь придумаю. Нет. Не в том смысле, что насочиняю, но именно расскажу. Расскажу так, как я сам люблю вспоминать. Или нет… – спохватился мужчина, – это уже будет рассказ, а не ответ…
– Нет! Нет! Джой! Расскажи! Пожалуйста! – попросила его Николь.
Мамин друг рассказал несколько интересных историй из своей жизни стараясь не затрагивать моменты, в которых хоть как-то могла присутствовать мать девочки. Всё отвлечённо, во всех только он и незнакомые ей люди. Так, за разговорами, обед подходил к концу, и незаметно рассказы Джоя призванные насытить любопытство Николь перешли в иную плоскость: взрослые делились воспоминаниями, загадочно подмигивали друг другу, смеялись, а Николь, снова открыв блокнот, решившись что-то нарисовать, проведя карандашом несколько линий, вдруг взяла, да всё зачирикала. «Нельзя. Не сейчас. Последствия кратковременного исчезновения колодца ещё сыграют свою мелодию. Я чувствую это по краткости своего здесь нахождения», – закрыв блокнот девочка подоткнула его себе под попу.
– Николь, я думаю, тебе пора сходить в туалет и вымыть руки.
– Но мама! – девочка покрутила перед взрослыми своими руками, – они у меня чистые. Да и…
– Я вижу какие они чистые, – перебила её мама. – Ты только что этими самыми руками ела курицу.
– Но я вытерла их салфеткой!
– Пожалуйста, прошу тебя, сходи и вымой руки. Салфетка мало чем поможет против жира. Ты и сама разве не чувствуешь, что руки у тебя липкие?
– Ты права, – Николь вздохнула, встала, и направилась к туалетам.
– Джой, – мадам Бишот наклонилась к спутнику, как только Николь отошла от стола. – Прошу тебя, если не умеешь врать, скажи ей, что ты моряк. И что-нибудь в общих чертах.
– А как же всё самое интересное? – Джой улыбнулся и развёл руками.
– Ты про Нуук?
– Да. И не только про…
– Прошу! Ни про Нуук, ни про Стивенвилл! Ни про что, что хоть как-то может затрагивать её саму.
– Но почему? Что здесь такого? Красивые истории. Всё заканчивалось хорошо. Романтика. Незабываемо, – Джой снова развёл руками. – Лили, ну объясни же ты мне своё нежелание.
– Всё просто. Проще некуда. Видишь ли, у Николь проблемы с психикой. Мы ходили к психоаналитику. Специалист настойчиво напоминает мне всякий раз, чтобы я ограждала ребёнка от волнений. Ей хватает школы. От школы я не могу её уберечь. А вот от всего что она может услышать от тебя, я уберечь могу. – Женщина откинулась на спинку стула, не отрывая пристального взгляда от своего собеседника.
– О! Я понял, Лили. Я всё понял, и постараюсь ничего такого не рассказывать. Ну, я же не знал. Ты мне ничего не говорила.
– Ты уж постарайся. И Бога ради! Не надо оправдываться. – В тоне женщины прозвучали чуть слышимые нотки раздражения.
Тем временем, в туалетной комнате, Николь вытирала мокрые руки одноразовым полотенцем.
«Кто этот Поль? И бабка эта? Бес меня дёрнул! Свои фантазии надо держать под контролем, – девочка посмотрела в зеркало, состроила гримасу и засмеялась. – Свет мой, зеркальце, скажи
да всю правду доложи... А мальчишка этот из сна, ты же помнишь, несколько раз он мне снился. – Она округлила глаза и надула щёки. – Я оставила его там, на острове. Нашла колодец и оставила. Где он сейчас? Кто? Колодец? Да нет же! Хотя… что ещё за колодец такой? Откуда это? Ты ещё про медведя вспомни. Ага. Ещё чего. Про медведя вообще лучше не заикаться. Да что с тобой вообще такое? Взяла и выложила всю эту чушь перед мамой. Она же не знает, что это всего лишь сон, и теперь переживать будет за меня. Сейчас пойду и скажу, а то ещё немного и сама поверю. Так и в больницу попасть недолго. Хорошо ещё, не стала говорить ей про...».
Открылась дверь.
Николь продолжала смотреть в зеркало, а мысли её скакали, и появлялись новые, волнительные, но она не взяла с собой блокнот.
«Эх. Сейчас бы зарисовать эти мысли. Оставить их себе, на память. Хм. Себе? Вот интересно, я что же, сама себе рисую? И не дорисовываю, чтобы затем додумывать? А почему бы и не так? – девочка подпёрла правую щёку пальцем и видя это в зеркале показала себе язык. – Глупая. Зачем самой себе рисовать? Но тогда для чего я это делаю? Для кого? Хм, – она громко хмыкнула, и хмыкнула ещё раз наморщив лоб. – Будто сама с собой разговариваю. С той собой что внутри меня. С голосом внутри. Я – эта, начинаю рисовать, а затем я – та, дорисовываю. – Девочка снова хмыкнула, – интересненько, интересненько...».
– Николь? Ты долго там? – задала в приоткрытую дверь свой вопрос мадам Бишот. – Николь? – она повторила вопрос и зашла внутрь.
Девочка стояла перед зеркалом.
– Николь, девочка моя, что с тобой?
Откуда-то послышался тихий звук будильника. Эту мелодию девочка знала хорошо. Так звучат лучики снежинок, когда те неторопливо падая ложатся на мириады своих уже упавших собратьев. Так звучит белая пустыня, вьюга, воздух и небо севера, что от края до края. Так звучит колодец. Он говорит, он зовёт, он указывает ей путь. И нужно успеть откликнуться. А звук приближался и становился всё громче.
«О нет! Только не это! Только не сейчас! Дьявол! Успеть бы вытереть руки», – это всё о чём онауспела подумать.
***
– Николь, девочка моя…
Звуки плавали, то приближаясь, то удаляясь. Менялась тональность. Мох. Всюду мох, и редкие деревца похожие на яблони. И туман, густой. И дракон. Её дракон. Так для неё важный. Так много значащий. Весь смысл её странствований… Он здесь, вот он, летит. И скрывается. Она перестаёт его видеть. Сама. Сама же так хотела. Дала ему насмотреться на эти миры. Но так было нужно. Он должен был повзрослеть, увидеть и впитать в своё естество всё то людское, трагическое. Он ещё будет найден, захвачен её душой, влит в неё, а пока она сама подобна ему, она рассматривает эти миры, изучает. А гул над пространством… то взлетающий выше тумана, то оседающий на землю. Это мамин голос. К нему присоединяется мелодия будильника. Зеркало, перед которым Николь только что стояла, медленно исчезает, а мама всё также, стоит в дверях.
«О нет! Только не это! Только не сейчас! Дьявол! Успеть бы вернуться», – но нет. Это было последнее, о чём успела подумать девочка. Сон вырвался из её объятий, она медленно падала на свою кровать, открыла глаза и уставилась в потолок. Мама по-прежнему стояла в дверях.
– Вставай, соня. Мы с папой ждём тебя за столом.
Николь оделась, умылась и спустилась на первый этаж. Родители сидели за обеденным столом.
– Ну и что за кипишь в такую рань?
Мистер Джой задорно улыбался. – Завтракай, пока не остыло.
– Но папа? Неужели для этого надо было поднимать меня ни свет ни заря? Выходной же.
– Вот потому и рано, что выходной. На прогулку поедем. Знаю я одно место замечательное. Хочу вам с мамой показать его.
Николь была не против отцовской затеи.
В этом доме они жили с мая месяца и были довольны своим выбором. Дом стоял в нескольких километрах от Анкориджа, на перешейке между озером Сиксмил, с высоты птичьего полёта напоминающим формой морковку, и заливом Найк Арм. Сосновый лес, чистый морской воздух, грунтовые дороги и отсутствие соседей, впрочем, как и людей вообще. Всё это нравилось девочке и она была благодарна Джою за его выбор. Как рассказывала мама, именно Джой настоял на поездке сюда с целью присмотреться к одиноко стоящему дому, о котором ему рассказал один его знакомый. Николь почти ничего не помнила о том периоде жизни, когда они с мамой переехали в Анкоридж с востока штата, и искали варианты покупки жилья. Тогда-то мама и встретила Джоя, с которым в годы молодости мечтала завести семью, но, не сложилось. Зато сложилось сейчас, спустя более двадцати лет. Почему Николь ничего не помнила из того периода, она не знала. Не помнила она и о всей своей уже прожитой жизни, а не только беготню по городу в поисках вариантов жилья, когда её мама и повстречала, по великой случайности, любовь своей молодости. Мама как-то рассказала, отвечая на вопрос девочки, что в городе, зимой, Николь поскользнулась на льду и сильно ударилась головой. Врачи заверяли, что амнезия временная. Нужно время, и память вернётся. Девочку вполне удовлетворили объяснения мамы, а уверения врачей ни радовали, ни огорчали. По большому счёту, ей было всё равно. Однако она скрывала от родителей своё безразличие, боясь расстраивать их. Дело в том, что её мама и без видимых причин склонна была проявлять беспокойство относительно всего, что касалось здоровья дочери. Малейший перепад настроения, покраснение глаз, новые увлечения, и даже содержание снов, всё воспринималось мамой со старательно скрываемым страхом. Такое внимание иногда пугало девочку.
«Я что, смертельно больна?» – задавала она себе вопрос.
Позже она списывала это на материнскую любовь, резонно допуская, что стань она матерью, поступала бы также.
Вот и сейчас, пересказ девочкой своего сна взволновал маму. И в этот раз, как и в других подобных случаях, мадам Бишот, слушая дочку, всячески скрывала свою тревогу.
«Это лишь сон. Как можно так не жалеть себя и волноваться слушая меня?» Николь постаралась скорее завершить описание приснившегося, и отвлечь маму расспросами, что одеть и что взять с собой.
Но сон, и девочка это понимала сама, таил в себе странные, тревожные, почти совсем ощутимые, реальные очертания. Мир сна, не только последнего, но особенно последнего, ощущался кожей рук, пальцами, остатками звуков в ушных раковинах, резью в глазах от ослепительно сияющего снега. Она слышала скрип его под своими ногами. Она помнила скрип, помнила запах снежной пустыни, она, сейчас, закрывая глаза, видела всполохи северного сияния. Она была там! Она, реальная, проходила той дорогой! Но как же тогда понимать это? Как воспоминание? Видение?
Николь вздохнула, посмотрела на родителей о чём-то разговаривающих, и подвинув к себе чашку потянулась за тарелкой с гренками.
«Шлейф когда-то прожитого тянется за мной. Он так и будет тянуться, и мне надо сделать шаг назад, рассмотреть то, что я оставляла позади. Но как это сделать?»
С завтраком было покончено. Решили одеваться теплее так как поездка спланирована на берег залива, а там, как ни как, ветрено. Сентябрь начался прохладными ветрами. Солнце, чаще августовского скрывалось облаками. Осень поднималась по ступенькам крыльца поскрипывая уставшими от летней жары досками. Николь любила осень, ждала её, и радовалась сентябрю как первому шагу на пути к свежему, прозрачному воздуху.
Загрузившись в машину, семейство выехало на просёлочную дорогу. Сосны, кустарники, мох, папоротник и крики чаек. Вскоре они выехали на дорогу идущую вдоль залива. Спустя примерно пять миль папа, мистер Джой, остановил машину на обочине, и все трое пошли по сосновому лесу в сторону залива. Идти было недалеко.
Пройдя метров сто они подошли к обрыву, с которого открывался чудный вид. Внизу, перед ними, лежала синева водной глади, а далеко-далеко, почти у самого горизонта, угадывался противоположный берег.
Николь остановилась в полутора метрах от края обрыва и с восхищением смотрела вниз. Там, глубоко внизу, так глубоко, что сейчас закружится голова, под её ногами, извивалась песчаная линия берега уходящая влево и вправо от девочки.
Спуститься вниз можно было по одной единственной узкой тропинке, прорубленной в почти отвесной стене.
Все трое благополучно спустились вниз. Мистер Джой поставил походный стул и сказал, что не сдвинется с места и будет медитировать здесь, в тишине. Николь с мамой пошли к воде по плотному песку берега. Интересно то, что на этом участке берега совсем не было ни травы, ни брёвен, ни другого чудного мусора, который так любит выбрасывать море на берег. Но метрах в двухстах, а может и больше, что вправо по берегу, что влево, всего этого было в избытке. Николь, идя чуть быстрее мамы, уже приблизилась к бурым наносам морской травы и валяющимся тут и там брёвнам. Здесь было интересней. Можно запросто встретить крабов спешащих к воде и морских звёзд ждущих очередного прилива. Девочка спешила. Ей не терпелось побродить в поисках чего-нибудь эдакого. Мадам Бишот осталась далеко позади, а Николь опередив маму на добрую сотню метров, перешагивая через брёвна и камни насвистывала простенькую, только что придуманную мелодию.
Впереди, у самой воды, она заметила какой-то предмет. Заинтересовавшись, девочка взяла немного к воде, где на песке было меньше препятствий, и в припрыжку, размахивая руками и представляя себя красной шапочкой, почти побежала вслед за своим любопытством.
Это была корзинка. Николь уже видела. Ну что же, пусть и так. Зря что-ли она так торопилась? Плетёная корзинка, в которую собирают ягоды, или грибы. Девочка подошла к ней и заглянула внутрь.
– Интересненько, что тут оставили? – в корзинке лежал свёрток из байкового одеяла. Николь осторожно дотронулась до него. Одеяло было сухим. Подцепив пальцами уголок одеяла она откинула его. Совсем маленькое, почти кукольное личико, смотрело на девочку большими глазами. Глаза закрылись и тут же открылись снова.
– Ого! Ребёночек! Настоящий! – До крайности взволнованная Николь вскочила на ноги, замахала руками маме, и закричала: – мама! Мама! Иди скорее сюда!
Мадам Бишот, услышав крики дочери, поспешила к ней.
– Николь, что случилось?
– Мама, ты не поверишь, смотри кого я нашла! – девочка от возбуждения не могла остановиться и то и дело садилась, и вставала, и кивала маме в сторону корзинки. – Там малышка, совсем ещё малышка! Кто-то потерял её! Надо срочно найти родителей, но она не плачет, не голодная, наверное, – тараторила девочка, снова пытаясь непонятно для чего, поднять корзинку.
– Не трогай, а то не дай Бог уронишь ещё, – мама девочки подошла к корзинке и взглянула на младенца.
Николь не поняла, не почувствовала того момента, когда её мама вдруг осела на песок. Её лицо исказила мука, будто ей нестерпимо сильно больно.
– Мама, что с тобой? Мамочка.
Мама плакала. Нет. Не как плачут обычно. Мама плакала без всхлипываний, без звуков. Сидя на песке, уставившись невидящим взором в пространство, она молчала, и слёзы текли по её щекам.
– Времени нет, доченька, – проговорила она тихим, бесцветным голосом, всё также смотря в одну точку.
– Мамочка, что ты говоришь? – Николь, не понимая причины маминых слёз, но чувствуя глубину её горя, то же начала плакать. Ей было страшно. Ей стало страшно за маму. В этом мире для её мамы таилась угроза, неизвестная девочке, а потому ещё более страшная. Стало темно и холодно.
– Этот ребёночек, это ты, – мама ни взглядом, ни движением не показала о ком идёт речь, но всё и так было ясно.
Девочка, ещё больше не понимая причины маминых слёз, заплакала сильнее, и уже её глаза не видели ничего. Корзинка стояла на песке размытым тёмным пятном.
– Как так? Почему ты это сказала? Мама. Как это – я? Мама, объясни. Пожалуйста. Я не понимаю, – Николь пыталась говорить сквозь слёзы, но во рту клокотало, и получалось что-то вроде как говорить под водой.
Мадам Бишот судорожно набрала воздуха в лёгкие. – Это моя вина. Нам осталось несколько минут. Совсем мало. Времени нет, – она говорила и говорила. Без интонаций, неподвижно сидя на песке. – Вы уйдёте. Обе. Я вас потеряю. Я ничего не смогу сохранить. У меня нет такой силы. Что же я наделала?
– Мы умрём? Да? Умрём? Но почему?! Мамочка!
– Да. Вас двоих не может быть. Только одна.
– Значит одну из нас надо убить? – неожиданно для себя проговорила Николь спонтанную, дикую мысль, и испугалась тому, что сказала.
– Нет, нет, нет! Это невозможно! Я не убийца! Вы мои дети! Как я могу?! – женщина трясущимися руками дотронулась до корзинки. – Есть законы, которые даже мать не может преступить.
– Мама, мне что, надо умереть? Тогда она останется? – девочка начала успокаиваться вместе с пониманием того, что она может хоть как-то исправить эту страшную для её мамы ситуацию.
Мама девочки медленно повернула голову и посмотрела на дочь. – Не смей говорить о смерти. – Слёзы с новой силой потекли по её щекам.
– Но тогда погибнет малышка, а она, это я?
– Женщина подняла руки к небу и потрясла кулаками от отчаяния. – Да.
– А если никто не умрёт, то умрём мы обе?
Та молча опустила голову.
– А я могу исчезнуть сама? Ведь могу. Скажи, что могу.
Мадам Бишот, уставившись взглядом в песок, вздрогнула и ничего не ответила дочери. «Исчезнуть? – женщина удивилась словам дочери. – Но как она сделала подобный вывод? Как связала смерть с исчезновением?» – Она подняла глаза на дочь.
«А малышка сама не может. Она же ещё ничего не понимает, – Николь задумчиво смотрела в корзинку, на маленькое пухлое личико с огромными, очарованными от созерцания нового мира, глазами. – Она, это я. Если я уйду, она останется и вырастет до меня, и мама меня не потеряет».
– Нет, милая! Не думай об этом! Умоляю! Я не могу тебя потерять! – мама Николь закрыла лицо ладонями и снова зарыдала.
– Мамочка, но я же останусь. Вот же я, в корзинке, – Николь вновь заплакала. Она ничего не понимала из всего происходящего. Ей было страшно за маму, и горько за свою жизнь, которая по воле судьбы, или чьего-то промысла, так неожиданно и быстро прерывалась. И только маленькая искорка осознания того, что она сейчас, ценой своей жизни, спасает маму и эту малышку, согревала её и заполняла вторую чашу весов, тогда как первая уже была занята чёрной пустотой.
Бегущие по водной глади и освещающие горизонт лучи света маяка совершали круг за кругом. Стоящий на горе, маяк, прорезал пелену забвения, высвечивая в пустоте беспамятства странные фрагменты ушедшего и не наступившего, а под горой, на равнине, недалеко от шёпота морских волн, окружённый берёзами, нёс свою неприметную службу старый колодец. Уловив зеркалом воды, хранимой в своей утробе, голос той, которой был обязан существованием, колодец заиграл мелодию реликтового снега. Пространство завибрировало, заискрилось, и начало стягиваться в тугой пучок. Вслед за пространством в колодце оказались все дороги, история которых начиналась и продолжалась всегда, и направления которых, ими не ограничивались. Дороги эти проложены были одной, и для одной предназначались. Ей и служили. И сейчас, в момент, когда девочке предстояло найти выход и принять решение, колодец явился на помощь свернув исхоженное в одну спираль. Спираль сжалась в тугую пружину, витки соединились, и теперь, куда бы девочка не пошла – она придёт в центр, к колодцу. И только здесь она сможет распутать спираль и освободить её. Освобождённая пружина выстрелит энергиями витков, распрямится и раскидает по пространству фрагменты дорог, давая девочке возможность выбора, который она же себе и оставила.
Всё это проникло в девочку. Заиграло. Пришло понимание, а за ним и решение. Такое уже происходило. Смутно-знакомые, отголосками давно ушедшего, воспоминания всколыхнулись. То были вовсе не сны. Она ошибалась.
«Времени нет, мама. Я что-то сделала с собой и появилась снова, это моя вина, но я знаю как остаться для тебя. Мне надо освободить место для себя этой. Я уже знаю, хоть это и не понятно как. И я знаю точно, это не будет смерть. Я только исчезну. Уйду».
– Девочка моя, Николь, милая, – мама вскочила на ноги, подошла к дочери, села напротив и крепко обняла уткнувшись лицом ей в лоб. – Это я что-то сделала не так. Не ты.
– Мама, береги меня, – голос был тихим и спокойным.
Времени нет. И пустота совсем невязкая. Напротив – пустота прозрачна и прохладна. И в ней совсем нет звуков, кроме этой мелодии, и Николь хорошо её знала.
Мелодия приближалась, становясь всё громче. А за кромкой пустоты, в черноте пространства, открылась чистая страница блокнота, и детской, нетвёрдой рукой, неуверенно выводились линии складывающиеся в наполовину незаконченные буквы.
***
«Мы с тобой ещё свидимся. Ты узнаешь меня. Гуляя по берегу приметишь вдали, в волнах, корзинку, и всё поймёшь. И твои руки примут меня, и мы станем вместе. Снова, как много раз до того. И сейчас я готова утвердительно заявить тебе: так будет множество раз и дальше. Ты будешь принимать меня, и любить, и быть мне матерью. Я не забуду этого. Я ценю. Я люблю тебя».
Глава 11 КВАНТОВАЯ ЗАПУТАННОСТЬ
И только сны, осколками памяти, трепали моё сознание. Только сны оставались верны моему замыслу. Только они держали меня не давая свернуть с дороги, что своими трудами выкладывала я подбирая фрагменты пространства. Прошедшее разговаривало со мной снами, рассказывая о путях моих. Восток, ты тонко вьёшь нити, изящных кружев. Но огонь моих желаний сожжёт их, и загорятся в пустоте новые звёзды. И всё что мне надо, это найти свой огонь. И тогда сольются вместе все искры одной души.
***
Откуда-то послышался тихий звук будильника. Эту мелодию Николь знала хорошо. Звук приближался и становился всё громче.
«Будильник. Как не вовремя! И такое через раз. Все самые интересные сны прерываются будильником».
Николь села в кровати и усердно потирала глаза.
«Божечки! Мне снова приснился этот сон! Только бы не забыть. Повторять и записывать. Повторять и записывать. Только так можно сохранить воспоминания о сне».
Девочка, держа конец тонкой нити ещё не закрытого сна, стала осторожно тянуть её, слово за словом, образ за образом. Было важно не оборвать. Оборвёшь – будешь домысливать, сочинять, а это вредит истине. Слово за словом. Образ за образом.
