Текст книги "Знахарь (СИ)"

Автор книги: Александр Сапегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 42 страниц)

Как ни странно, «светлыми пятнами» остались возможности потрясти графа и владельцев «Эвереста». Если рестораторы слились подозрительно быстро, согласившись со всеми предъявленными требованиями, то граф ушёл в глухую оборону. Работа по взламыванию бастионов целиком и полностью легла на плечи Виктора, который собачился с графским юристом за каждую копеечку и конца-края этому пока было не видно. Проиграв один суд, граф подал апелляцию… Рома перекочевал в столицу, но на счёт его Владимир был спокоен – проклятье пустило крепкие корни и последствия оного не за горами, а там посмотрим, кто смеётся последним.

А пока суть да дело, надо было на что-то жить. Тратить деньги из фонда социального страхования не самое разумное решение. На выплаты рестораторов тоже долго не протянешь, а за квартиру платить требуется ежемесячно, да и самому чем-то питаться, поэтому, кроме массажа, работы дворником и разгрузки вагонов, Владимир взялся за мелкие травмы и консультации в фитоаптеке, хозяин которой обещал процент с прибыли, если дело выгорит. Так оно или не так, в любом случае до сезона сбора трав ещё дожить нужно, а там как выгорит, хотя клиентов у Острецова прибыло. Сборы, составленные с подсказки Владимира, никогда не залёживались на прилавке, разлетаясь немногим хуже горячих пирожков в базарный день. С деньгами аптекарь не обманывал, но капля не наполнит море. Низкоквалифицированный труд позволял держаться на плаву, но никак не грести в нужную сторону.

Сначала Владимир свёл бородавки своему помощнику из соседнего дома, потом убрал веснушки рыжеволосой соседке, оплатившей работу обалденным тортом и неделю баловавшей парня превосходной выпечкой. Следом была экзема, над которой он промучился четыре дня, сумев подобрать травы для примочек и перенаправив клиента Острецову, туда же отправились ходоки с высыпаниями на коже и кашлем, а затем к Владимиру пришёл Матвей Панкратович…

Владимир долго думал, где взять денег на свадебный подарок, в итоге решив идти иным путём… На свадьбе невеста поразила гостей и жениха сиянием помолодевшего лица с чистой обновлённой кожей. На травы у Чаровникова ушло пятьдесят рублей и три дня на изготовление специальных масок. Надо ли говорить, что никто из молодожёнов не стал делать секрета из преображений? Матвей Панкратович пустил слух среди ветеранов, а Екатерина Сергеевна не удержала язык в дамском клубе. Постепенно массаж отошёл на задний план, по-прежнему служа Владимиру хорошим прикрытием для его целительской деятельности. Есть лицензия, есть сертификат, клиент приходит на массаж, а то, что он получает иные услуги, так это приятный бонус.

Желающие омолодиться дамочки пёрли косяком, но их Владимир разворачивал в сторону аптеки. Сообразив, что шанс погрязнуть в изготовлении масок на всю оставшуюся жизнь значительно отличается от нуля и грозит подобраться к ста процентам, Владимир продал рецепт Антону Острецову за приличную сумму и процент от прибыли, но и там доброй половине молодящихся кокоток временно дали от ворот поворот до лета, указав на израсходование всех запасов и отсутствие необходимых ингредиентов для изготовления столь полюбившихся дамам косметических масок. Нет, милые дамы, трав пока нет. Нет, во всей губернии нет. И в соседней всё выбрали, и в Москве. Нигде нет! Потерпите, милые барышни! Как только наступит лето, сразу отправим сборщиков. Да-да, непременно запишем вас первой в очередь на приобретение. Видите, заношу в компьютер и отдельно в личную записную книжку. Наше слово твёрдо. Клиентов, а тем более клиенток, мы не обманываем – себе дороже, ведь обманутая женщина в гневе страшнее тайфуна, а нам это надо? Не надо, вы и сами это лучше нас понимаете.

Пока Антон Николаевич, втихую потиравший руки и подсчитывающий будущие прибыли семейной аптеки, воевал с дамами, Владимир «расправился» со всеми приведёнными ветеранами, один из которых пожаловался юному целителю на судьбу внука, прикованного к коляске из-за ДЦП – детского церебрального паралича. Слово за слово, день переливания из пустого в порожнее, и отставной майор Баталин уговорил Владимира глянуть мальчика. Любые деньги, всё что угодно…

Первый юный пациент не оставил после себя каких-либо особых воспоминаний и впечатлений. Пятилетний пацанёнок, лицом, как две капли воды с поправкой на возраст, смахивающий на деда, вёл себя ниже травы, тише воды и его родители поначалу отнеслись к Владимиру с немалым скепсисом, согласившись на лечение скорее от безысходности, с которой утопающий хватается за соломинку. Можно было подумать, что у Юры Баталина задержка в развитии интеллекта, от чего тот молчал и сидел маленьким лупоглазым нахохлившимся сычом, но тут просто играло воспитание деда и отца, носивших офицерские погоны. Мелкому мальчугану чуть ли не с младенчества прививали понятия дисциплины. Получив разрешение взрослого, Юра затрещал без умолку. Речь у него оказалась правильной и грамотной, без лишних слов-паразитов, что само по себе было необычно для пятилетнего ребенка. Слова он не тянул и не «тормозил» в самых неожиданных местах. В энергетическом плане аномалии головного мозга мальчика ещё не стали чёрными необратимыми пятнами, а светились красными и розовыми оттенками, поддающимися коррекции.

Получив зафиксированное видеокамерой разрешение, Владимир приступил к исцелению. При возможности исцелить ДЦП за один день, он, помня виртуальные наказы предков, потратил пять, после каждого сеанса симулируя усталость. Спектакль удался потому, что ни мать, ни дед, ни отец внимания на актёра не обращали, целиком и полностью поглощённые наблюдением за родной кровиночкой, которая к обеду пятого дня сумела без детских костылей самостоятельно пройти вдоль стены пятнадцать шагов. Красные и розовые пятна аномалий головного мозга мальчика обрели ровный светло-салатовый оттенок.

На следующий день знакомые майора привезли к Владимиру взрослого, двадцатипятилетнего парня, глянув на которого он сразу отказался браться за исцеление.

– Не смогу, – просто и без затей сказал он матери инвалида, – я не умею лечить чёрные аномалии в мозгу. Они не убираются. Там все энергетические связи уже мертвы. Нечего, понимаете, лечить.

– Вы же ещё не пробовали! – пыталась увещевать мать парня. – Вы только попробуйте. С Юрой же получилось, чем мой Паша хуже?

– Он старше. Юра ещё маленький и растёт, мозг, говоря по-простому, не закостенел с возрастом, нарушения не стали окончательно необратимыми, понимаете? Не хочу давать вам ложную надежду. Мне жаль, но я не смогу помочь Павлу, – покачал головой Чаровников.

– Будь ты проклят! – взвизгнула женщина, кинувшись на Владимира и едва не вцепившись ногтями ему в лицо, и быть физиономии несостоявшегося целителя располосованной, не перехвати майор Баталин дамочку за талию. – Будьте вы все прокляты! Прокляты, прокляты!

Сплюнув под ноги, Владимир молча ушёл в дом и захлопнул за собой дверь. Слава она такая – палка о двух концах…

*****

Напоминая видом большого вальяжного сенбернара, семейный врач Валерий Иннокентьевич Дужин, сдёрнув с носа очки, тяжело, по-собачьи вздохнул. Будь проклят тот день, когда он согласился подменить своего уехавшего «на воды» престарелого коллегу, более четверти века наблюдавшего одного из элитных пациентов губернии. Кто бы знал, сколько нервов придётся потратить на этого высокомерного желчного и ворчливого старика, цедящего каждое слово через губу. То-то Семён Николаевич бежал на курорт впереди собственного визга, Валерий и сам бы сейчас с радостью сбежал бы куда-нибудь подальше от графа, выпившего из него все соки.

– Прохор! – простуженной вороной прокряхтел граф, слезая с дивана, на котором его осматривал доктор.

Подскочив к патрону, седовласый управляющий, принялся помогать тому облачаться.

– Кхе, что скажете, доктор? – кривя губы от простреливающих болей в спине, проскрипел граф.

– Ваше состояние…, – стараясь говорить как можно мягче и дипломатичнее, чтобы не раздражать графа Ермолова, начал Валерий Иннокентьевич, но был прерван на середине фразы.

– Дерьмовое, сам знаю! – выплюнул граф, с вызовом глядя на врача. – Хватит меня щупать со всех сторон, я вам не девица, сделайте что-нибудь, наконец! Меня уже тошнит от врачей, процедур и вашей безграмотности. Тупые, безмозглые коновалы…

– Вы должны понимать, что без анализов и соответствующего осмотра в условиях стационара никто не может сделать заключение…

– А что вы, вообще, можете, только деньги как пиявки сосёте. Кровососы! – презрительно прокаркал граф.

– Ваше здоровье в ваших руках, граф, – не сдержался Валерий Иннокентьевич, доведённый до ручки бесконечными придирками и оскорблениями, – все назначения Семёна Николаевича я оставляю в силе до проведения осмотра и получения результатов анализов. Как вы правильно заметили, я и другие врачи не умеем гадать на кофейной гуще, чего и вам желаю, к тому же ваше наплевательское отношение к собственному здоровью ни на йоту не приближает нас к выработке продуктивного лечения, а я, как вы могли заметить, не шаман и танцы с бубнами и призывами духов вокруг пациентов не устраиваю и наложением рук не лечу. Не обучен, знаете ли, и талантов соответствующих не имею. К слову, появился в губернии один такой уникум и по слухам даже не шарлатан. По крайней мере мы имеем на руках подтверждённые и документально зафиксированные случаи исцеления. Не нравится вам медицина официальная, ваше сиятельство, обратитесь к неофициальной. Припадите, так сказать, к народным корням. На сём разрешите откланяться.

– Прохор, – надменно скривил губы граф, – проводи доктора.

Выезжая с территории городского поместья Ермоловых, Валерий Иннокентьевич непроизвольно скопировал надменно-презрительную гримасу престарелого засранца с графским титулом. Старик слишком много мнит о себе, считая себя голубой кровью и солью земли и невдомёк тому, что земля готова принять его в свои объятья. Все там будем, представ перед Всевышним в чём мать родила. Выходец из простонародья, за счёт собственного ума и таланта пробившийся в элитную прослойку семейных врачей, Валерий Дюжин научился видеть знаки. Жизнь и долгая практика заставили. Костлявая определённо положила на старика взгляд, но забирать к себе не спешит, желая, чтобы несчастный ещё помучился, страданиями выпрашивая у Смерти милость ухода в иной мир. К тому же, чего скрывать, сам граф вызывал у доктора состояние близкое к брезгливости, похожее на то, когда видишь жирного таракана, ползущего по стене. Пусть насекомое привезли с Мадагаскара, холя и лелея в аквариуме, но от этого оно не перестаёт быть тараканом, и только опаска с головы до ног уделаться в потрохах останавливает от удара по нему тапком. Граф и был этим самым мадагаскарским тараканом – жирным, откормленным и омерзительно противным.

– Прохор, намажь мне спину мазью с тёщиным ядом, – процедил граф после того, как верный управляющий проводил никчемного докторишку и вернулся в дом. – Не удивлюсь, если его доили с этой старой змеищи, и узнай, что за целитель у нас в губернии выискался. Проклятая ведьма Вяземская, пробери её геморрой, отказалась со мной работать, может быть обратиться к этому самородку, чем чёрт не шутит?

Намазав хозяину спину и оставив того, закутанного в тёплый плед, греться в кресле-качалке у разожжённого камина, Прохор покинул кабинет. В отличие от доктора и графа, он владел информацией о целителе и сейчас тщательно подбирал в уме варианты доклада. Графу однозначно не понравится то, что ему сообщат.

*****

Развалившись на мягком диване, Роман блаженно расслабился. Каким-то чудом он пережил гнев отца. Просто невероятно, как предок собственноручно не прикопал сына где-нибудь на заднем дворе, настолько он был зол. Впрочем, старик не бросил нерадивое чадо на растерзание толпы и продажных журнашлюх. Папахен задействовал старые связи в столице, переведя отпрыска в МГУ, таким образом выведя оного из-под удара жаждущей крови «широкой общественности». Рокировка позволила избежать травли и неминуемых разборок дома, но Роману не нравилось в Москве. Кто-то всеми правдами и неправдами пытается пролезть в первопрестольную, только не он. Кто он здесь и кем был дома?

Дома он был первым во всём, за исключением мелких неприятностей в лице много возомнившего о себе Чары, а здесь? Здесь он один из многих. В МГУ в глазах рябит от сыновей князей, баронов и прочих графских отпрысков, и знаменитых фамилий, для которых Роман Ермолов оскандалившийся провинциал, потерявший дома всякое уважение. «Звёздам» университета он был интересен именно скандалом, да и то ненадолго. Затем Роману быстро указали на место, отказав от высшего общества как недостойному его внимания. Провинциал с графским титулом, видали мы персон и поважнее, чем «шишка» из засиженной мухами Тьмутаракани.

Роман не привык к пренебрежительному отношению, но ему хватило ума не толкаться локтями, стараясь показать себя в лучшем свете. Как бы пренебрежительно он не относился к собственному отцу, но без тени «старика» за спиной наследник ощущал себя неуютно. В отличие от дома, здесь не простят ни одной дерзкой выходки, и околоточный не согнётся в подобострастном полупоклоне от звука фамилии, прозвучавшей из уст юнца. Видимо, отец надеялся, что это остудит разгорячённую вседозволенностью кровь сына. В чём-то граф оказался прав, а в чём-то прогадал. Роман просто ушёл в тень, без отчего ока тихо напиваясь в ресторанах или «кувыркаясь» с дорогими проститутками в профильных заведениях. Учился он для «галочки», словно отбывая повинность, дабы к нему невозможно было подкопаться. Вряд ли его оставили совсем без пригляда.

– Чем займёмся, котик? – обольстительно улыбнувшись, в обитые бархатом апартаменты вплыла обворожительная девица в кружевном нижнем белье.

Откровенный костюм, призванный акцентировать внимание на некоторых частях тела, а не скрывать их, оттенял пушистый хвостик позади и симпатичные кошачьи ушки, искусно вписанные в причёску.

– О! – Роман игриво хлопнул девицу по упругим ягодицам. – У меня есть несколько идей.

– Расскажешь? – лукаво стрельнув глазками, прогнула спинку «кошечка». – Я с удовольствием послушаю.

Похабно улыбнувшись, парень принялся рассказывать о посетивших его голову мыслях, но до воплощения идей в жизнь дело не дошло по причине отказа «естества» работать… Как ни старалась «кошечка», «движимость» оставалась недвижимой, что привело Романа в неописуемое бешенство.

– Ну что ты так расстраиваешься, котик, с кем не случается, подумаешь, – «кошечка» попробовала притушить гнев клиента, чем неосторожно взбесила его ещё сильнее.

– Ах, ты…, – с губ Романа сорвалось бранное слово, подкреплённое мощной пощёчиной, опрокинувшей девушку с дивана. Второй удар разбил «кошечке» нос.

Упав на пол, работница дома терпимости молча утёрла побежавшую из носа юшку и зло стрельнула глазами. Она отползла в сторону фигурного журнального столика с аляповатой вазой, выполненной под древнегреческую амфору, и нажала замаскированную кнопку сигнализации. Через минуту в номер ворвались дюжие охранники, в один миг скрутившие клиента, позволившего себе лишнее в отношении работницы. Резкий, без замаха удар под дых оборвал любые оправдания Романа. Лопатообразные, но необычно ловкие руки секьюрити моментально охлопали одежду Ермолова, беспомощно сучащего ногами между двумя шкафоподобными монстрами, которые будто нашкодившего котёнка за шкирку вздёрнули его в воздух. Извлечённый из недр одежд «лопатник», лишившийся всей наличности, но сохранивший в неприкосновенности кредитные карты, запихали обратно в нагрудный карман пиджака, после чего Романа ловко выволокли на улицу и швырнули в грязную лужу, наказав даже близко не подходить к данному заведению, иначе в этой же луже его и утопят. До «Иванов» с Хитровки и полиции доведут, за что клиенту закрыли доступ. Ариведерчи!

Через пять часов наряд полиции подобрал пьяного в хлам студента МГУ, который настолько переборщил с возлияниями, что уснул на улице, в роли кровати избрав заплёванную курильщиками лавку в одном из внутренних московских дворов и только бдительность граждан не позволила ночным татям обобрать пропойцу до нитки. Хотя крутились возле забулдыги подозрительные личности, крутились. Утром проснувшемуся в медвытрезвителе и плохо соображающему Роману сунули под нос протокол с постановлением о взимании штрафа за нарушение общественного порядка. Через три часа выписка об административном нарушении и неподобающем поведении студента легла на стол ректора университета.

Прочитав документ, ректор хмыкнул. Знакомая фамилия, только спустить дело на тормозах не получится, так как полиция завела дурную привычку направлять копии в профсоюз и студсовет. Разбирательство последует однозначно, тем более, в свете грядущей отчётно-перевыборной конференции никто не станет класть бумаги под сукно, наоборот, заинтересованным лицам требуется показать работу. Участь наследника графа Ермолова предрешена. Ему лучше самому написать заявление об отчислении, чем стать парией.

*****

– Добрый вечер, Володя!

– Здравствуйте, Екатерина Сергеевна.

Владимир, вернувшийся из похода по магазинам, подозрительно покосился на хозяйку доходного дома. Не нравилось ему, как прозвучало «Володя» из её уст. К бабке не ходи, мадам к нему с какой-нибудь просьбой, иначе елейный взгляд не поддаётся рациональному объяснению.

– Вы ведь ко мне не просто так, Екатерина Сергеевна? Прошу, проходите в квартиру, не будем развлекать публику неловкими ужимками на пороге.

– Что у вас на этот раз? – поставив пакеты с продуктами на стол, спросил Владимир.

– Не у меня, – чуть зарделась щеками Екатерина Сергеевна, до сих пор ощущавшая некоторую вину за инцидент с матерью Павла. – У моей хорошей знакомой, точнее у её дочери есть деликатная проблема.

– Надеюсь не как у Павла? – сразу ежом ощетинился Владимир.

– Что вы, Володя, – замахала руками Екатерина Сергеевна. – Настя девочка адекватная, только забеременеть никак не может, пятый год замужем, всех врачей обошли… Не могли бы вы… Хотя бы одним глазком… Даже если ваш вердикт будет отрицательным…

– Одним глазком, – сдался Владимир. – Я ничего не обещаю, вы должны сами понимать. Завтра в восемнадцать ноль-ноль у меня нет клиентов, пусть дочка вашей знакомой приезжает. Гляну, что с ней и как.

– Мы всё понимаем, – обрадованно закивала женщина. – Спасибо, Володя!

*****

Владимир битый час изображал столб у светлого провала окна, будто от разглядывания уличного пейзажа что-нибудь изменится. Ничего, ровным счётом ничего в наружном мире не поменяется, переживай он не переживай.

Победы и поражения в его насыщенной событиями жизни шли рука об руку. Только-только ты взобрался на очередную вершину и не успел порадоваться восхождению, как кубарем скатился вниз. И ладно бы, если бы от тебя что-то зависело. Как сказано выше – ничего, ровным счётом, ничего! Судьба-злодейка сама причудливо тасует карты, не зная, какая из них выпадет в следующий момент.

Вздохнув словно старый, побитый жизнью пёс, Владимир обернулся к столу, на котором ветер, сквозняком просочившийся через открытые форточки, игрался шелестящими бумагами самого официального вида. Невидимый забавник то приподнимал края страниц в открытой папке, то принимался едва двигать на потрескавшейся лаковой поверхности столешницы пару отдельно лежащих листочков, скреплённых обычной скрепкой.

Канцелярская папка из плотного картона прочно удерживала в себе одну из вех жизни молодого квартиросъёмщика, одним своим присутствием рисуя черту, зовущуюся «до и после». Потрепав лёгкие тюли, ветер вновь невесомо дунул на бумагу, заставив её трепетать в мнимом испуге и боязни упасть на пол. Вместе с листами затрепетали крыльями имперские орлы на «шапках» и синих печатях.

Одним движением задёрнув шторы, Владимир прошёл к маленькому угловому диванчику и после нескольких мгновений раздумывания о чём-то своём, не связанном с проклятой «канцелярией», окунулся в мягкие объятия мебели. Отец ни на один из судов не приехал, впрочем, иного от родителя ожидать не стоило. Папашка с мачехой красноречиво высказались во время посещения отпрыска в СИЗО. Чаровников-старший тогда долго разорялся на тему позора на его лысую голову и попранного достоинства фамилии. Звучали слова про авторитет в около криминальных кругах и прочая хрень. Мачеха больше отмалчивалась, за неё вещали нескрываемые злорадное торжество, мрачная радость и высокомерное презрение, изливающиеся из искусно подведённых глаз. В какой-то момент папашка в своём глухарином монологе, когда токующая птица, надувшая зоб, не слышит и не видит окружающий мир, дошёл до того, что он ни знать, не видеть позора своего рода не желает. Владимир не стал дослушивать отца, с первых слов ему стало понятно – ночная кукушка перекуковала и переформатировала мозги мужа, не мытьём, так катаньем вложив в них своё отношение к ненавистному пасынку, тем более «птице» было чем оперировать и на что давить. Округлившийся животик мадам Чаровниковой яснее ясного намекал на ожидаемое пополнение в семействе и судя по поведению оной личности, она ждала мальчика, вследствие чего ребром встал вопрос с наследником. Судя по всему, Владимира окончательно вычёркивали из списка «счастливчиков», тем более он сам предоставил мачехе удобный повод устранить досадную помеху с пути ещё не родившегося ребёнка. Кивнув охраннику, Владимир вышел из комнаты свиданий. Честно говоря, не очень-то хотелось и он ни на что не рассчитывал, но до чего же противно и погано было у него на душе. Не хочет отец его знать, что-ж, его право…

Суды, суды, суды, Владимира не один десяток раз посещала мысль, что он скоро пропишется в здании суда или в офисе Рихтера. Он уже с охраной и работниками адвокатской конторы и суда расшаркивается, как с близкими знакомыми, а девчонок секретарш одаривает шоколадками и осыпает комплиментами. Кто бы знал, как он устал! Одна отрада, Вика, мелкая оторва, с перерывом на заключение в СИЗО, постоянно оставалась на связи со старшим братом, через день бомбардируя его видеосообщениями и переписками в социальных сетях. Младшая ярко и красочно, как только это у неё одной получалось, описывала творящийся дома бедлам. По её словам, мать окончательно в ней разочаровалась и даже с облегчением восприняла демарш дочери с переездом в бывшие апартаменты брата. Вика присылала множество фотографий, писала о своих успехах, но ни на одном снимке не было ни отца с матерью, ни старшей сестры. Сейчас мать перестала обращать внимание на непокорную дочь, все помыслы женщины заняты будущим пополнением и ремонтом детской. В связи с поздней беременностью она часто наведывается в женскую консультацию, где окончательно подтвердили, что будет мальчик. Сам Владимир предпочитал общаться с любимой сестрой в видеочатах, тратя по вечерам от одного до двух часов на разговоры и разбор домашних заданий Вики. С шутками и прибаутками он расспрашивал сестрёнку о мальчиках. Мелкая краснела и смущалась, превращаясь в краснолицый одуванчик и попутно отбрехиваясь, что ну их, этих пацанов, а сама отводила взгляд, заставляя брата скалиться во все тридцать два. Вике советовалось особо нахальных ухажёров припугивать старшим братом-уголовником. Мол, приедет, воздаст по заслугам, если что. На что мелкоуголовному типу заявлялось, что с сердечными делами без него разберутся. И, вообще, не до мальчишек ей сейчас, оглянуться не успеешь, как придёт время экзаменов, а там и поступать куда-то надо, поэтому первым делом учёба, а мальчики потом! Ну-ну…

Обретя свободу, Владимир некоторое время улаживал свои дела, вернувшись к приснопамятной беседе где-то через месяц. При первом удобном случае обсудив острый вопрос с Виктором Рихтером, он подал заявление на смену фамилии, решив взять материнскую, точнее прадедовскую по матери. Владимир Огнёв звучит куда ярче и представительней чем Владимир Чаровников. Сказано – сделано, но это только в сказке герои рубят с плеча и без последствий для себя. В жизни всё иначе. Смена фамилии дала старт натуральному бюрократическому марафону и судебной тяжбе с бывшим папашкой. Оказывается, Данила Огнёв – отец матери, в отличие от беспутной дочери, от внука никогда не отказывался, на отдельный счёт перечисляя бывшему зятю деньги на содержание отпрыска. Да, суммы там были не большие, но за годы копеечка прибавлялась к копеечке, в итоге вылившись в приличный рублёвый эквивалент. Долгое время оставалось за скобками, почему скаредный папаша не наложил лапу на «бесхозное» бабло, но в ходе тяжбы выяснилось, что Данила Александрович, которого по суду не подпускали к внуку, хорошо изучив зятя, поставил несколько жёстких условий по использованию средств, одним из которых являлось непреложное декларирование расходов на мальчика. Взял – отчитайся, что «целковые» потрачены на мальца, а не на очередную проститутку. Приложи чеки, выписки и прочие подтверждающие бумаги. Вроде ничего сложного, а папаше оказалось стрёмно заниматься подтверждением расходов. Впрочем, не могло всё быть так просто и незамысловато, видимо было там что-то ещё, из-за чего отец не прибрал деньги себе. Не могло не быть. Деда уж не спросишь, два года как он почил в бозе, а Чаровников старший молчал, будто партизан на допросе. Быть может именно здесь зарыта одна из собак нелюбви с холодным и пренебрежительным отношением к сыну. Видит глаз, а зуб неймёт, так и с этим злосчастным счётом. Остаётся загадкой, как адвокат Владимира вышел на след денег, хотя никаких тайн он не делает – это Владимиру лень спрашивать. Ни от отца, ни от деда он не ждал ничего хорошего и то, что последний каким-то образом следил за судьбой внука ничего не меняет, так как от слежек этих тому не было ни холодно, ни жарко. Владимир лишь мысленно поблагодарил ушедшего в мир иной человека за виртуальную поддержку и красивую фамилию. Как бы там не было, а ушлый немец с фамилией Рихтер доказал право своего клиента распоряжаться средствами, тем более по закону старший Чаровников обязан был уведомить сына о существовании данного счёта по достижении восемнадцатилетнего возраста, что не было проделано и может трактоваться, как нарушение закона и, копая глубже, как попытка незаконного обогащения с уходом от налогооблажения. Виктор привёл тогда много различных аргументов, виртуозно оперируя цифрами и фактами. Юристы отца, припёртые к стене, пошли на мировую. Папаша скрипел зубами. Деньги уплыли из его рук. Сын сменил фамилию. Благо Чаровников не знал о проснувшихся талантах отпрыска, иначе скрип имел все шансы превратиться в скрежет и перманентное выщербливание улыбки от дикой ярости на окружающий мир из-за потерянной выгоды.

Как бы там не было, Владимир взял очередную ступень, продолжая совершенствоваться на ниве целительства. Развивалось его сотрудничество с хваткими отцом и сыном Острецовыми. Рецепты травяных сборов Прохора Огнёва уходили на «ура». Родители везли детишек с нарушением опорно-двигательных функций, шли клиенты с различными болями, ехали с нарушениями кишечно-пищеварительного тракта и прочими болячками, на очереди стояла Анастасия Рубцова, дочка подруги Екатерины Сергеевны.

Осмотрев молодую женщину, Владимир взялся помочь ей с деликатной проблемой, только надо дождаться лета и цветения необходимых трав, за которыми Настя пойдёт в лес в сопровождении супруга и целителя, а пока ей следует назубок выучить все наговоры, так как снадобье готовится женскими руками. Да, Владимир будет обязательно присматривать за процессом и следить, чтобы не нарушался рецепт. Остальное за Настей. А почему не он сам? Мужчины не рожают детишек, в снадобье с помощью наговоров вкладывается желание женщины родить. Мужчины сеют жизнь, а дают её женщины. К тому времени он сварит для Сергея, мужа Насти, настойку на мужскую силу, чтобы терапия, так сказать, была комплексной.

Вроде жизнь перестала вилять хвостом, но… взгляд Владимира зацепился за два листа, скреплённых скрепкой… Рано он расслабился. Рано.

*****

– Боря, не проспи поворот на Оборонную, – Клавдия Михайловна качнулась к водителю.

Кивнув, Борис устало возвёл очи горе. Зачем его по сто тыркать, когда схема маршрута отслеживается на карте маршрутизатора? С другой стороны, злиться у него не получалось. Хозяйка везла племянника к целителю, который брался за безнадёжные случаи. Ну, безнадёжными они считались с точки зрения современной медицины. Если бы Борис лично не был знаком с майором в отставке Отрепьевым, ни за что не поверил бы слухам, но живой пример перед глазами заставлял думать, что не все слухи врут. По крайней мере на Отрепьева доктора махнули руками…

– Следующий поворот направо, – плевала на маршрутизатор Клавдия Михайловна, исполняя роль штурмана.

– Понял, не просплю, – откликнулся Борис и подмигнул Петру, поймав взгляд племянника хозяйки в зеркале заднего вида. Мальчишка бледно улыбнулся в ответ.

Едва слышно шелестя покрышками, комфортабельный «Тобол» плавно вошёл в поворот.

– Странно, – настороженно выдохнула женщина, глядя на полупустую стоянку и двор доходного дома Катеньки Свешниковой, – сегодня здесь удивительно пусто. Ой, не к добру это, чувствует моё сердце. Боря, паркуйся у парадного входа.

Аккуратно припарковавшись, Борис выскочил из машины, открыв дверь Клавдии Михайловне. Покинув салон, женщина одёрнула юбку, профессиональным взглядом оценила окружающую обстановку и, подойдя к парадному входу, нажала на кнопку звонка квартиры, в которой проживала хозяйка дома. На вызов никто не отозвался, домофон оказался глух, Клавдия Михайловна приготовилась нажать кнопку ещё раз, но тут на стоянке припарковалась машина, из которой вышла Катенька со своим мужем.

– Здравствуйте, Катенька, Матвей Панкратович, – Клавдия протянула руку ветерану.

Чмокнув воздух над тыльной стороной ладони гостьи, Матвей Панкратович проводил её в дом, и тактично удалился, оставив дам наедине.

– Странно пусто у вас сегодня, Катенька, – после всех положенных приветствий, взяла быка за рога Клавдия Михайловна. – Я с Петенькой приехала, а на флигеле навесной замок.

– А вы разве не знаете? – с ноткой яда, тем не менее учтиво осведомилась Екатерина Сергеевна. – Вы, Клавдия, в первую очередь должны быть в курсе.

– Что я должна знать в первую очередь? – напряглась Клавдия Михайловна, от которой не ускользнули тончайшие нотки издёвки в голосе и тоне хозяйки.

– Разве не ваш высокочтимый супруг подписывает повестки? Вечером третьего дня Володеньке вручили повестку в военкомат, а позавчера его забрали в армию.

У Клавдии Михайловны задёргалась жилка под глазом.

– Я, я не знала, – зачем-то начала оправдываться она, на что Екатерина Сергеевна взяла с полки два листа, оказавшихся копиями военкоматовских документов.