Текст книги "Знахарь (СИ)"

Автор книги: Александр Сапегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 42 страниц)

Подозревая подвох, граф ответил обтекаемо, ввернув в ответ фразу о том, что посадил бы мерзавца за решётку, но сейчас он ведёт разговор не мелких проходимцах разного пошиба, а об избиении единственного наследника. Больше Владимиру ни слова не дали сказать в своё оправдание, настоятельно попросив выйти за дверь.

Обсуждение за закрытыми дверями длилось недолго. Граф и ректор уложились в три минуты. Вскоре Анастасия Константиновна подняла трубку, молча выслушала приглушенный бубнёжь с той стороны, подхватила из принтера несколько гербовых бумаг и, стрельнув в сторону Владимира сочувствующим взглядом, скрылась за толстой дверью из морёного дуба.

– Прошу ознакомиться, – выйдя от ректора буквально через тридцать секунд, секретарь передала Владимиру красную папку с парой листов бумаги.

– Приказ на отчисление, – быстро пробежал взглядом по тексту парень. – С подписью и печатью даже. Ни согласования студсовета, ни резолюции профсоюза. Быстро, оказывается, у нас дела делаются. Разрешите я оба экземпляра оставлю себе?

Не дожидаясь ответа, Владимир быстро убрал листы в рюкзак.

– Что вы себе позволяете?! – подскочила со своего места очкастая гюрза в юбке, из взгляда которой испарилось показное сочувствие. – Я это так не оставлю!

Притопнув от возмущения ножкой, она метнулась в кабинет шефа, не добежав до него буквально нескольких шагов. Скрипнув массивными латунными петлицами, дверь сама открылась ей навстречу, выпуская из обители ректора графа со свитой из бывшего декана и присмиревшей троицы.

– Скажите, Ваше превосходительство, – заступил дорогу графу Владимир, – каково это отмазывать от наказания сына-мошенника? Вы ведь, по закону, должны упекать проходимцев за решётку. Совесть нигде не корябнула?

– Вы сами уйдёте с дороги или мне вызвать полицию? – презрительно спросил Ермолов старший. – Вам мало отчисления? Я могу обеспечить вам дополнительные неприятности. Радуйтесь, что я не пошёл дальше, молодой человек. Вы ведь в массажном кабинете работаете? Работали, я хотел сказать.

– А вы спину у меня лечите, лечили, я хотел сказать, – поведя ладонью, Владимир, не прикасаясь к графу, вытянул из него всё тепло, что он вливал в больную спину ранее, неуловимым движением погасив желтоватый свет вдоль позвоночника чиновника. – Знаете, ваш сын получил за дело, и не я, а он ещё прибежит извиняться, да и вы тоже. Помяните моё слово. Честь имею.

– Только я не столь милосерден! – расшибая костяшки в кровь, саданул по стене Владимир, выйдя из приёмной.

Пять минут назад сидючи напротив секрекобры, со скоростью пулемёта, наяривающей по клавиатуре, он пришёл к мысли слить копии записей журналистам, параллельно осчастливив бульварных писак и сетевых издателей. Будто пятой точкой чувствовал, что граф не остановится на универе, а для укола ректора хватит копии приказа. Боже, как вовремя он смылся из приёмной! Слава богу «Настенька» на время оторопела, забыв, зачем она побежала к шефу. И слава богу ему хватило ума не растрезвонить о видеозаписях из ресторана. Граф давно занозой в заднице и костью в горле сидит у некоторых консервативных демократов, им похождения сына политического противника тоже понравятся, да и спина у Ермолова скоро начнёт трещать, напоминая о себе ноющей болью. Если в писаках и местечковых политиках Владимир не был уверен, то в себе не сомневался.

Наталья Вяземская пыталась узнать у него границы восприятия. Настырная дама разглядела только поверхность айсберга, остальное скрылось в тёмной воде. С некоторых пор Владимир видел поражённые участки организмов клиентов, по цвету аур достаточно точно определяя болезни. Не всё он знал и умел лечить, не хватало знаний и опыта, но простые наложения рук и вливание через них энергии убирали многие болячки. Сегодня ночью и утром у него открылась новая грань таланта. Как оказалось, энергию можно не только вливать. У старого графа он её забрал, а Бобра и Ермолу приголубил какой-то гадостью, настолько он был зол на обоих.

Надо осторожней со всей этой чертовщиной, хотя с мистикой можно разобраться позже, сейчас же первоочередной задачей стоит поиск жилья в сети и поход в кампус за вещами пока их не вышвырнули на помойку по указанию коменданта. Приняв решение, Владимир направился на выход из главного корпуса университета.

Глава 2. Надежды и чаяния

БЕЧЕНО! Низкий поклон Михаилу и Nikolay kir за их труд!

Глава вторая

Надежды и чаяния

Гостимир, в крещении получивший имя Георгий, придержал коня. Ласково похлопав жеребца по шее, он обернулся к Гюре:

– Глянь, тиун1, кто к нам ныне пожаловал.

– Осади, – сверкнув прорехой в зубах, и почесав лопатой пятерни густую чёрную бороду, тиун подал коня вперёд. За тёмный волос и угольную сажу бороды тиуна за спиной кликали Гавраном2, а вдругорядь, за крутой нрав и склочный характер, Хазарином костерили.

Сплюнув на снег, Гостимир, пропустил княжего отрока3 поперёд себя, пусть сам с волхвом лается, тем паче тиун родом с вески, чей заострённый тын вырос на пути полюдья4. Да и зазорно ему, гридню, пустобрешеством заниматься, пусть этот языкастый ловкач сам отдувается. Не велика честь!

– Кметям махни, пущай налучни проверят, старому пню хватит ума леших по кустам и ухабам рассадить, – бросил за спину Гюря.

– Стрелки на тетивы наложить? – Гостимир сделал условный знак воям, дюжина которых ловко соскочила с саней и волокуш, на ходу извлекая луки из налучней и готовясь к бою.

– Пущевай наложат, лишним не будет.

Тем временем белобородый старик с длинным посохом, аки по гладкой дороге, миновал засыпанную снегом поляну.

– Гюря Вышатич, по здраву тебе, – поклонившись, низким баритоном промолвил старец, который, как помнил Гюря, был седея луня уже в далекие, босоногие детские годы тиуна. Два десятка лет минуло с той поры, как Гюря покинул родную веску, а старый пень, кажется, нисколько не изменился, даже морщины остались те же, не уйдя глубокими оврагами в чело и ланиты5, лишь деревянной сохой сорвав неподатливый дёрн с кожи Ведагора. – С добром ли пожаловал иль с худом?

– И тебе не хворать, Ведагор, – не слезая с коня, дёрнул подбородком всадник, от чего острый кончик его бороды мелко затрясся. – Да как сказать, кому как.

Пронзительно-синие глаза волхва потемнели аки грозовая туча, но кипящий котёл гнева на высокомерное пренебрежение и нарушение тиуном всех писаных и неписаных правил не расплескался наружу.

– Поведай тогда, с чем пожаловал.

– От чего же не поведать, – похабно ухмыльнулся мытарь, – князь, отец наш, заповедовал с отказников вдвойне взимать, а коле откажутся и противиться начнут, сечь нещадно.

– Не по правде то! – пристукнул посохом Ведагор. – Князь по шкурке с дыма6 и по монете с рала7 взял. Весь и летом платила кормлением, когда княжий воевода на стругах с ратью шёл. Мы же дружину у князя на защиту не звали ни разу, сами от лихих людей отбиваемся, – грозно намекнул волхв, всем видом показывая, что в «лихие» люди легко могут записать и Гюрю с кметями. Один неосторожный шаг или слово и полетит стрела с костяным или калёным наконечником. – За что двойной оброк?

– Где ты ту правду узрел, старик? Правда давно за князем, как он речёт, тако и будет. Прими свет истинной веры, Ведагор, – одним глазом наблюдая за взмывшим в небо тёмным дымным облачком далеко за веской, доверительным тоном, будто предлагая великое благодеяние, сказал Гюря, свесившись к служителю богов. – С принявших крест велено подати не емати8.

Вместо ответа Ведагор стрельнул взглядом в сторону вески, за которой начинало подниматься зарево подпаленного капища. Через несколько ударов сердца ветер принёс отзвуки истошных людских криков и звон металла.

Гюря не успел ничего понять, как мир в его глазах взорвался цветовыми всполохами от врубившегося в переносицу окованного навершия посоха, а небо поменялось местами с землёй. До того, как наступила спасительная тьма, в уши тиуна врезался свистящий звук охотничьей стрелы, перебивающий ржание коней.

В себя мытарь пришёл от чувствительного удара по рёбрам, пробившего подбитую мехом милоть9, кольчугу и плотный поддоспешник. С трудом разлепив заплывшие глаза и натужно выхаркнув тугой сгусток руды10, забившей гортань и хлюпавшей в носу, Гюря разглядел тёмный контур человеческого тела, заслонившего собою солнце.

– Когда твоя мать разрешалась от бремени, повитухи не смогли принять плод, идущий ногами. Веселина кинулась к капищу и свет ты увидел в моих дланях. Знать бы тогда, что вместо хлопка по заду надо было шваркнуть тебя головой об угол лавки. Но дитя, невинный внук Даждьбога, разве я мог? Слепый Велемир прозревал грядущее, узря дым и пламя над веской и капищем, но даже он не ведал, что аки тать и шиша11 душегубцев приведёшь ты. Ты, которого он не единожды спасал от лихоманки и костлявых рук Морены. Велемир нонеча ушёл в Ирий, приняв смерть от меча нурманна, которого привёл ты, а варяги княжича сожгли капище и аки степняки пошли крушить весь. Несите яго, – темнота с голосом волхва в абрисе слепящего света качнула верхней частью тела. Гюря почувствовал, как чьи-то сильные руки схватили его за шкирку и будто нашкодившего щенка поволокли следом за степенно вышагивающим служителем старых богов.

Несмотря на гудящую голову и отнимающиеся от слабости ноги, с каждым мгновением зрение возвращалось к тиуну. Сперва пропали круги, потом цветовые пятна сложились в нормальные контуры и картинки горящих домов и… тела порубленных жинок и детей. Помощники волхва не церемонились, с размаху ударив Гюрю о землю рядом с повдоль разрубленным мальчонкой трёх или четырёх лет возрастом. Один из глаз мёртвого мальца, не залитый чёрной спекшейся кровью, не успел окончательно подёрнуться рыбьей дымкой взгляда мертвеца, до сих пор взирая на мир с детским любопытством и некой укоризной к взрослым дядькам, отнявшим у него жизнь.

– Ну что, уй12, признаёшь сыновца13 своего али нет? А Божену, сестру свою? – вздёрнув, Гюрю больно пнули по почкам и схватили за волосы, развернув лицом к мёртвой, залитой кровью жинке с перерезанным горлом и разорванной до белых грудей понёве, в которой её, по всей видимости, выволокли из дома, наполовину погруженного в землю, а сейчас весело полыхающего чадным пламенем. – Ты горд, клятвопреступник – раб распятого бога?

– Хр-р, – плюясь кровью, прохрипел тиун, глядя на мёртвую сестру.

– Так ты её отблагодарил за то, что она ночами от тебя не отходила, когда ты расшибся, упав с дерева. Так ты свет новой веры несёшь. Хорош, нечего сказать!

Тут под ноги Гюри рухнуло ещё одно тело, правда в этот раз ещё живое и оказавшееся Гостимиром, из бедра и правого бока которого торчали обломки двух стрел.

– Побили наших, – выдохнул десятник, – как уток на взлёте.

– А ты, рад, что служишь жрецам распятого бога? – склонился над десятником волхв.

Гостимир ощерился, плюнув в старика.

– Душить вас, поганых, надо, огнём и мечом…

– Душить, говоришь, – хмыкнул Ведагор, кивнув кому-то за спинами Гюри и Гостимира, – вельми зажился ты, Гостимир, загостился в нави. Морена уж иссохлась, ожидаючи. Ох, о чём я, по новой вере грешники в ад проваливаются, прямоходом к Чернобогу-Сатане.

Скрипнув окровавленным снегом, из-за спин пленников вышел высокий широкоплечий муж в выбеленной шкуре волка на окольчуженных плечах и с маской-личиной, закрывающей лицо, из-за чего невозможно было определить возраст кметя, лишь через узкие прорези маски на княжьих слуг проливались ненависть и арктический холод льдисто-серых глаз. Ни слова не говоря, холодноглазый пошарил под воротом Гостимира, достав оттуда простой оловянный крестик на крепком кожаном шнурке. Сжатая в кулак десница резко оттянулась назад и шнурок плотно обхватил шею пленника, причём оловянное распятие до крови врезалось в кадык. Десятник захрипел, Воин в шкуре и личине, уткнув врага лицом в стылую землю, продолжал сдавливать шнурок. Через минуту десятник засучил ногами, пытаясь пропихнуть живительный воздух через сжатое горло, обильно смазанное кровью из рассечённой крестиком кожи. На какой-то миг мир для Гюри перестал существовать, сузившись до бьющегося в агонии друга, будто умирающий вепрь хрипящего из-за недостатка воздуха, и пляски огня, с оглушительным треском пожирающего присыпанную землёй кору на крыше отчего дома. Вырваться на помощь другу и побратиму тиуну не давали всё те же крепкие руки невидимых пленителей. Гостимир забился в падучей, но холодноглазый не отпускал, хладнокровно удушая десятника. Вскоре хрип перешёл на едва слышимый свист, а затем из уст воина вырвалось последнее робкое облачко пара и растаяло в холодном зимнем небе, подёрнутом дымом разгорающегося пожарища.

Бросив бездыханное тело в сугроб, пленители поволокли Гюрю в центр вески, куда гриди волхва и таёжные охотники сгоняли и сносили полон, состоящий из раненых кметей княжеской дружины и наёмных нурманнов.

Подойдя к северным наёмникам, волхв заговорил с ними на их наречии, которое Гюря неплохо понимал. Услыхав о вире, пленные нурманны расхохотались в лицо Ведагора, поливая того отборной бранью и грозя страшными карами.

– Когда я был молод и горяч, то не раз ходил по Студёному морю с ярлами в земли саксов и франков. Ворочал весло на драккаре. Не один раз смешивал кровь с великими воями, давая над огнём братскую роту14. Для чего я клялся? Разве для того, чтобы выродившиеся дети кровных братьев, презрев клятвы, польстившись серебром и шкурками, пришли в мой дом с огнём и мечом? Глядите, они тоже предали веру отцов и дедов, – длинный палец волхва указал на крестик на шее одного из нурманских наёмников, долгое время охранявшего важного вельможу в Царьграде и принявшего там таинство крещение. – Что ж, вы грозили мне карами и лютой смертью, но я не стану отвечать вам взаимностью. Один ярл был ко мне настолько добр, что научил, как превращать людей в орлов15. Вы утопили мой дом в крови и опоганили святое место, поэтому меньшего недостойны.

Поносившие волхва на чём свет стоит, четверо нурманнов резко поперхнулись языками, осознав для чего и для кого приготовлены козлы с кожаными ремнями наперекрёст.

– Нет, нет, мой отец заплатит виру! – сделавшись белее снега, закричал молодой, безусый нурман, мгновенно схлопотав в лицо тупым концом тяжёлой рогатины.

Перед казнью всем заморским северянам отрубили большие пальцы на руках, дабы в Вальхалле они не могли пить пиво и держать оружие.

Взятых в полон дружинников князя, в отличие от нурманнов, заперли в бане, обложив её хворостом.

– Огонь очищает, – изрёк Ведагор, бросая факел на политую дёгтем вязанку.

– Оставил меня напоследок? – каркнул Гюря в спину волхва.

– Твоя правда, – повернувшись, волхв присел на корточки перед пленником. – Напоследок. Не бойся, ты будешь жить и даже пальцев, носа или языка не лишишься, никто о твоё дерьмо мараться не станет, но ты сам проклянешь себя и сам пожелаешь сдохнуть, когда потеряешь самое дорогое и твой новый бог тебе не поможет. Никто не любит клятвопреступников и предателей. Боги тем более… Дайте ему коня и припас на два дня. Пусть расскажет воеводе и сыну князя, что путь в лес им и дружине отныне заказан. Пусть сами считают, во что им обошлось полюдье и желание хапнуть две шкуры с одного волка.

Домой Гюря вернулся в начале травня, когда холопы, взятые им летось16 в землях вятичей, распахали поля и посеяли жито, но радостной встречи не получилось. Никто не вышел встречать хозяина на порог дома. Жена не бросилась снимать сапоги с ног уставшего мужа. В имении царило запустение, а дом пропах ладаном и болезнью. Волочок бил в набат. В маленькой деревянной церквушке, поставленной самим Великим Князем, беспрестанно молились, прося бога отвернуть от городка лихоманку и моровое поветрие.

– Крепись, боярин, – ключник Остросмысл, перехватил Гюрю в сенях.

– Где Всемила, говори! – сгрёб ключника за ворот Гюря. – Что с Богданом?!

– Отходят они. Хозяйка всё тебя ждала… Как Раду схоронили, она уж и не вставала.

– Как схоронили?! – обомлел Гюря, не желая принимать смерть любимого «колокольчика» и что у него больше нет дочери.

– Седмицу назад отпели, – по-мертвецки, бездушно ответил Остросмысл, сам недавно похоронивший сына, отдавшего богу душу.

До женской половины тиун не добежал, столкнувшись в переходе с греком Аристархом.

– А-а-а! – раненым волком завыл Гюря, осознав всю глубину слов волхва, сказанных им вместо напутствия.

– Крепись, сын мой, они отныне в лучшем мире, – безудержно коверкая русские слова, изрёк горбоносый худосочный грек, сосланный в варварскую глухомань за какой-то грех или прелюбодеяние. – Всё по воле Господа Бога…

– По воле, говоришь?! – грек отшатнулся от безумного взгляда грязного чернобородого варвара, но рука с длинным ножом оказалась быстрее. Булатное лезвие пробило одежды и живот, впившись в тёплое нутро и печень.

– По воле, говоришь?! – опрокидывая лампады с маслом, орал Гюря, глядя на быстро разгорающееся пламя.

– Вон, все вон! – приказал он прислуге и холопам, собравшимся во дворе, выскочив на крыльцо дома, из-под венцов которого начал пробиваться густой белый дым.

Уже запираясь в женской горнице с покойными женой и сыном, убитый горем Гюря резко встрепенулся. Ему ведь не поблазнилось, когда он гнал слуг вон – в створе распахнутых настежь ворот стоял Ведагор, опирающийся на посох, кованным навершием которого когда-то был сломан нос хозяина поместья.

– Огонь очищает, – казалось, произнёс синеокий волхв, глядя прямо в глаза Гюри.

– А-а-а! – ринулся наружу тиун, но ревущее пламя, ворвавшееся в открытую дверь, отбросило его обратно.

1Тиун – княжеский управляющий (чиновник);

2Гавран – ворон;

3Княжий отрок – младший дружинник личной дружины князя, что не мешает дружиннику быть управляющим;

4Полюдье – сбор дани, оброков. Полюдье обычно проводилось зимой;

5Ланиты – щёки;

6Шкурка с дыма – дань с одного дома в виде шкурки ценного пушного зверя;

7Монета с рала – дань в виде монеты с 1 сохи;

8Емать – взимать;

9Милоть – верхняя одежда;

10Руда – кровь;

11Тать, шиша – вор, разбойник;

12Уй – дядя;

13Сыновец – племянник;

14Рота – клятва;

15Орёл или «кровавый орёл» – самая страшная и мучительная пытка у викингов (нурманнов), когда у жертв на спине подрубаются рёбра и вскрываются лёгкие;

16Летось – прошлым летом.

*****

– А-а-а! – глухо промычал Владимир, падая с кровати. – Мать моя…

Стряхнув пот с чела, он принялся судорожно осматриваться. Никакого огня… Как хорошо…

Уняв судорожный стук в груди, всё ещё под впечатлением от последнего сна, парень взобрался на мокрую от пота кровать. Не каждую ночь ты проживаешь две жизни за раз. Сейчас у Владимира ум заходил за разум от попытки представить себя в двух ипостасях – волхва и тиуна, причём он осознавал себя Ведагором, но это не мешало ему смотреть на мир глазами Гюри. Забавный «стереоэффект», реалистичный и до одури пугающий.

– Ядрён-батон… Приснится же такое…

«Пип-пип-пип!»

На прикроватной тумбе тонко запиликал будильник, оповещая хозяина, что тому осталось тридцать минут до выхода на работу, после которой у него есть три часа до назначенной в кафе «Встреча», вот же ирония, встречи с ведущим корреспондентом «Губернских новостей».

– Чёрт, – с трудом собрав себя в горсть и морщась от холодящего пятки пола, Владимир поплёлся в крошечную уборную, совмещённую с душем, – ещё и писаки, акулы пера, мать их.

*****

Журналист, явившийся на встречу, на первый и второй взгляд казался молодым импозантным мужчиной с возрастом, потерявшимся где-то между тридцатью и сорока годами, но крылась в нём какая-то загадка. Все чувства молодого человека вопили, что человек, разместившийся напротив, не тот, за кого себя выдаёт. Владимир непроизвольно прищурился, оценивая собеседника. За столиком напротив разместился крепкий, широкоплечий человек с грубоватыми, но мужественными чертами лица и густой гривой рыжевато-каштановых волос, небрежно зачёсанных назад. Не красавчик, как мимоходом подметил Чаровников, но шарм, которым пёрло от акулы пера, наверняка сбил с ног не одну красотку. Таки мерцали во взгляде пираньи чернильницы кобелиные искорки, а ещё за масляной плёнкой скрывался хищный прищур, взвешивающий и оценивающий каждого встречного холодный ум. Впрочем, Владимиру данные заморочки, маскируемые и выставляемые на показ, были по барабану, ведь он тоже не подарок, если разобраться. Дабы уже закончить с составлением первого впечатления и приступить к главному вопросу на нынешний день, парень пробежал взглядом по одежде подшефного Гермесу человека. За общей простотой одеяния, из-за которого чернильную душу с пером наперевес можно было запросто принять за рубаху-парня с рабочего квартала или за клерка средней руки, проступал едва видимый контур особи иного сословия, воспитанной в другой среде, где мерилом выступают состояния с многими нулями. Журналист казался обычным удачливым пейзанином, ухватившим удачу за куцый хвост и вырвавшийся «в люди», но только на первый взгляд и если особо не приглядываться. За располагающей внешностью и неброской одеждой скрывалось великолепное качество ткани, ровные строчки и нарочитая потёртость кожаных туфель. Внешне недорогая чесучовая1 сорочка с «жёваным» пиджаком могли обмануть скромного обывателя или считающего себя зажиточным городского мещанина, но, если ты живёшь под одной крышей с мачехой, подвязанной в модельном бизнесе, досконально разбирающейся в тканях, тряпках и направлениях моды, то волей-неволей приходится подхватывать её ухватки и нарабатывать глаз, чтобы, не дай бог, не выглядеть полным ничтожеством в данном направлении, иначе насмешек не оберёшься. Вряд ли простые смертные позволят себе разориться на верхнюю одежду из тонкого чистого льна, и на обувь, девяносто процентов стоимости которой составляет наименование бренда. Так что корреспондент «Губернских новостей», назвавшийся Павлом Сергеевичем, не бедствовал от слова «совсем». Незаметно хмыкнув про себя, Владимир поставил ещё одну виртуальную галочку над журналистом, оказавшимся непревзойдённым хамелеоном и мастером мимикрии. Удачно подобранный костюм выступал пропуском во все слои общества. Всего лишь мизер манипуляций кардинально менял имидж «заводского модника» на натурального «лондонского денди». Цветной треугольник в карман пиджака в тон к шейному платку с каким-нибудь интересным узлом, пару запонок на сорочку, а с туфель смахнуть пыль и перед притязательной публикой высшего общества предстаёт благообразный молодой джентльмен, предпочитающий молодёжный стиль в одежде. Дамы, да и многие господа не разбираются в журналистике, но с одного взгляда отличают вещи от кутюр и пошив фабрики «Костромичка». Да-а, дядечка-то круче завитого поросячьего хвостика, такому пальцы не то, что рот совать, даже издали показывать опасно. Но что делать, опасайся не опасайся, а в омут придётся нырнуть с головой.

После ритуала знакомства, с общего молчаливого согласия стороны решили отдать предпочтение грузинской кухне, заказав по порции хинкали и долмы, разойдясь в мелочах: Павел Сергеевич в роли аперитива выбрал «Хванчкару» урожая позапрошлого года, Владимир ограничился простым гранатовым соком.

Заморив червячка, как-никак время обеденное, зубастый представитель ихтиофауны легко и непринуждённо выпытал у молодого человека причины, явившиеся побудительными мотивами обращения в редакцию именно его газеты, а не какой-нибудь другой бульварной листовки губернского разлива. Похоже, ответ Владимира удовлетворил праздное любопытство работника «брехаловки» местного оппозиционного лагеря.

– Интересно, – ловко выщелкнув из серебряного портсигара сигарету, корреспондент, сведя вместе густые колосья аккуратно подровненных бровей, чиркнул колёсиком зажигалки и глубоко затянулся дымом. – Это вы, молодой человек, правильно обратились, по адресу. Как я погляжу, вы имеете поверхностные знания о распределении политических лагерей и течений в губернии. Похвально. Очень правильная позиция интересоваться окружающим миром. Кое-кому очень пригодится ваша информация, молодой человек, но плод, говоря иносказательно, обязан дозреть. Знаете, сейчас он, как зелёный виноград, ценность имеет, а сладости не набрал.

– Что вы имеете в виду? – кивнув половому2, принёсшему заказанный кофе, спросил Владимир.

– Буду откровенным. Соль в том, – выпустив длинную струю дыма в сторону, Павел Сергеевич вновь развернулся к молодому собеседнику, – что, обнародовав твой случай сейчас, мы не получим нужного резонанса в обществе и не настроим массы в требуемом ключе. Соответственно никак не зацепим Паука и не сдвинем его с места за неимением протестных выступлений широкой общественности.

– Кого? – брови парня непроизвольно поползли вверх.

– Так в узких кругах зовут графа, – пояснил корреспондент, – наш оппонент словно паук давно и прочно оплёл всю губернию невидимыми нитями, сам же тихо сидит в тёмном углу на не самой значимой в общем-то должности, реагируя только на дрожание сторожевых паутинок. Кстати, Владимир, поделитесь опытом, как вам удалось получить аудиозапись из кабинета ректора?

Ни слова не говоря, Чаровников выложил на стол горошину дистанционного микрофона, дистанционно сопрягающегося с телефоном.

– Выносной микрофон с радиусом связи до десяти метров. Мы так давно лекции записываем. Кладёшь на кафедру «горошину» и ставишь телефон на запись. Профессора и преподаватели не против, даже видеозаписи разрешают делать. Очень удобно, когда ты на ходу засыпаешь после ночной или утренней смены, зато потом нацепил наушники и просвещайся в свободное время, впитывай науку. А у ректора «горошина» просто выпала из кармана и закатилась за кресло. Сам не ожидал.

– Выпала, значит? – ухмыльнулся корреспондент.

– Да, случайным образом, такая вот незадача, – посокрушался Владимир, сделав невинные глаза и несколько раз хлопнув ресницами. – Или удача. Тут как посмотреть, знаете.

– Ну-ну, – к потолку устремилось густое дымное облако. – А видеозапись из ресторана?

– Хорошие отношения с охраной, ничего тайного.

– С охраной университета у вас тоже хорошие отношения? – просматривая на своём телефоне сцену короткой драки в одни ворота, спросил Павел. – Когда успели?

– Два штофа «Шустова» в виде «смазки» решили проблему коммуникации и взаимного доверия. Будь проще и люди к тебе потянутся.

– А признательные показания администратора ресторана откуда взял?

– Добрые люди помогли, – ответил Чаровников, оставляя за кадром полудетективную историю.

Глубоко за полночь, топая с разгрузки вагонов на товарном дворе, Владимир стал свидетелем беззакония, творимого бандой мелких утырков. Или гоп-стопа, выражаясь по-простому. И чёрт его дёрнул разогнать охреневшую пацанву, которая остервенело месила ногами сбитого с ног человека, принявшего на земле позу эмбриона и пытавшегося закрыть руками голову и лицо. Пара мощных затрещин, от которых гопники изобразили ныряющих в сумрак рыбок, и один поджопник с ноги, заставили свору ретироваться в непроглядную темень. Каково же было удивление Владимира, когда он помог подняться с земли стонущему от боли потерпевшему. Ни губы-вареники, ни разбитый нос картошкой с заплывшим левым глазом, не смогли скрыть выступающих резцов Бобра. Сплюнув кровавую юшку на потрескавшийся асфальт, присыпанный грязной порошей, Костик криво ухмыльнулся.

– Здоров, Чара, а меня тоже турнули нахрен. Ты рад? Вижу, доволен. Закон бумеранга – не швыряйся, а то обратно прилетит. У нас там полный шалман, администрация вся на фоксе. Хозяйке подружка из Комитета по трудовым спорам шепнула про твой пасквиль и что спустить заявление на тормозах не получится. Подружка сама там без году неделя работает почти на птичьих правах. После этого меня и попросили, а этот козёл отказался платить.

– Какого парнокопытного ты имеешь в виду? – откровенно наслаждаясь видом, спросил Чаровников.

– Ермоловского ублюдка, – охая, прислонился к стене Бобёр.

– И много он тебе обещал отсыпать от щедрот своих? – Владимир мгновенно сообразил, откуда растут ноги с увольнением.

– В пять раз больше, чем отдал мелким крысятам, которых ты разогнал. Они сами признались, когда, ну…

– Месили тебя ногами, – пришёл на помощь Владимир.

– Ага, как тесто. Чуть раньше, но не суть, – Бобёр раскидал ногой более-менее чистый сугроб, зачерпнул пригоршню снега и приложил её к лицу. – Хочешь, я настрочу признательное заявление?

– Оп-па, неужто совесть проснулась, въелась в чёрствый сухарь твоей душонки, и ты решил выразить благодарность спасителю?

– Плевать, можешь думать и так, но я тебя знаю, Чара, ты же будешь мстить. Это мне духу не хватит, а ты, пока не сожрёшь печень врага, не успокоишься. Влепи ему пару горячих и за меня. Признаюсь, я бы не попёр на тебя, но очень деньги нужны, меня конкретно финансовый вопрос подпёр, к тому же Ермолов дал тогда неплохой задаток, остальное обещал выплатить по итогу. Выплатил и отсыпал, сука! Слушай, мне сейчас срать на всё, я утром уезжаю из города, однако не прочь хотя бы лопату говна графскому ублюдку накинуть, пусть и твоими руками.

– Ладно, пошли, доведу тебя до дома. А бумагу ты напиши обязательно, пригодится.

Да, не было бы счастья, да несчастье помогло. Костик расписал три листа мелким аккуратным почерком, описывая подробности собственного грехопадения под наущениями дьявольского отродья в человечьем обличии. Стоя за его спиной, Владимир рассматривал любовно расставленные на столе Бобра фотографии пожилой женщины и двух симпатичных девчонок с забавными хвостиками и белыми бантами. Мать и сёстры, особо догадываться не приходилось, внешнее сходство, исключая резцы, говорило само за себя. Получив признание, Чаровников снял проклятие с бывшего администратора, просто и незамысловато стерев чернильную кляксу подсаженной порчи. Ещё затемно несостоявшийся недруг уехал из города, предусмотрительно умолчав, куда и в какую сторону держит путь. Бобёр укатил, зато Владимир сейчас мысленно гладил себя по голове за интуитивное решение, навеянное странной чуйкой, срезать в ту ночь путь до дома, где он снял крохотную квартирку в пристройке-флигеле, а корреспондент хвалил его за предусмотрительность

– Очень хорошо, что ты такой предусмотрительный и коммуникабельный, – покивал журналист. – А теперь слушай меня внимательно, парень, и мотай на ус. Граф не зря слывёт мстительной тварью, совсем не зря. Если ты думаешь, что отделался отчислением с учёбы и увольнением с работы, то спешу тебя разочаровать. С точки зрения закона твои действия тянут на хулиганскую статью или даже на лёгкую уголовку, понимаешь? Ходи и оглядывайся, а лучше приготовь дома дежурную сумку с «гревом» для камеры. Моли бога, чтобы не пригодилось. Из личного опыта скажу, Ермолов выждет с неделю и обязательно подключит к делу полицейское управление. Со мной у него в своё время не выгорело, нашлись заступники, а тебя плёвое дело под монастырь подвести. С тех пор я этого господина мечтаю утопить в дерьме, а всё никак… К бабке не ходи, в какой-нибудь частной клинике давно сняли побои с мелкого гадёныша, а юристы графа в тот же день состряпали заявление в органы правопорядка. Послушай моего совета, парень, бери ноги в руки и скачи в прокуратуру и комитет по трудовым спорам. Пиши заявление на неправомочное отчисление, подавай исковое заявление на наследника Ермолова, ещё раз жалуйся на этого своего Бобра и хозяина «Эвереста», требуя выплату неустойки и возмещение морального вреда. Да всего требуй, да побольше. Далее, не жлобься, а потрать денежку малую на нотариуса и заверение копий приказов ректора, состряпанные без согласования студсовета и студенческого профсоюза. Они ведь на гербовой бумаге с кучей степеней защиты, поэтому нотариус заверит. Шантаж Ермолова сокращением финансирования нисколько вашего ректора не оправдывает, он давно мог бы написать куда следует, даже Москву подключить, но боится и стелется перед сильными мира сего, позволяя вытирать о себя ноги. Когда всё закончится, твои заявления помогут тебе отмыться и выйти сухим из воды. На каждый иск графа или его сына у тебя должен быть встречный, а лучше, чтобы они начали оправдываться, сечёшь? Ты должен успеть первым – это ставит тебя в более выгодное положение, несмотря на всю кривизну нашей правовой системы. Ничего не бойся, прикладывай к заявлениям аудио и видеоматериалы, пусть они фигурируют в перечне документов. Как я понимаю, мне ты тоже предоставил копии?