Текст книги "Знахарь (СИ)"

Автор книги: Александр Сапегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 42 страниц)

– А вы как думаете? – вопросом на вопрос ответил Владимир.

– Х-м, предусмотрительно, только оригиналы не забудь убрать туда, откуда их никто, кроме тебя не достанет, иначе они могут испариться в неизвестном направлении. Арендуй ячейку в банке, например… Вижу, уже… Ладно, идём дальше. Статья в газете выстрелит не раньше, чем за тебя возьмётся полиция, иначе не имеет смысла затевать всю возню с обличением высокопоставленного чиновника и коррумпированных служителей порядка. Губернатор…

– Губернатор? – перебил Владимир, сходу ухватившись за оговорку Павла.

– Губернатор, губернатор, – не стал артачиться и сдавать назад корреспондент, – или ты думаешь, что оппозиция сама по себе, своя собственная, а пресса свободная? Шалите, молодой человек! Запомни, не бывает свободной прессы, она всегда чья-нибудь или под кем-нибудь. Барону Корфу очень не нравится чувствовать себя опутанным по рукам и ногам, его из Москвы направили не просто место блюсти, только куда не ткни в губернии, из всех щелей вылазит Ермолов и его прихвостни, и не сковырнуть его, зато твой случай даёт очень удобный повод если не убрать, то существенно отодвинуть графа от кормушки финансовых потоков и полицейского управления, лишив поддержки силовиков и замазав в грязи финансовых махинаций, заодно сняв с должностей спевшихся с графом стариков в погонах. Пенсия ими давно выслужена, пора о вечном подумать на досуге, внуков, к примеру, понянчить, а не задницами кресла в ГубУправлении продавливать. Взамен барон получает свободу манёвра и возможность сменить ретроградов, на, говоря иносказательно, новую кровь, которая расшевелит наше тухлое болото.

– Не думал, что всё так закручено, – Владимир одним глотком ополовинил чашку кофе. – Губернатор, граф… И все точат зубы друг на друга, тихо гадя из-за угла.

– А ты как хотел, серпентарий во всей красе, – иронично усмехнулся журналист. – Кстати, сколько ты пропустил занятий?

– Два дня. Понедельник и вторник, а что?

– Обязательно шуруй в универ, если пропуск не аннулировали. Требуется прецедент, кстати, тебе прежде всего. Не если, а когда тебя «попросят» покинуть заведение, требуй санкций студсовета и профсоюза.

– Они санкционируют.

– Не сомневаюсь, – ядовитая, брызнувшая хиной, улыбка искривила губы журналиста, – только представь, как они запоют после публикации и твоего оправдания в глазах публики? Если у нас выгорит, ректор также прибежит на полусогнутых. Не ему тягаться с губернатором, и он прекрасно это понимает. А кто его прикроет от прокурорской проверки, которую санкционирует губернатор, и заберёт исковое заявление? Считай советы моей платой, парень, за… – Павел подкинул на ладони карту памяти, – за использование тебя в…

– В интриге, – подсказал Владимир.

– Да, в интриге. И ещё, – журналист подался вперёд, – рекомендую наступить на горло жабе, потрясти страховую кубышку и купить массажный стол с государственной лицензией губернского управления здравоохранения на право оказания массажных услуг. Насколько я в курсе, официальный сертификат у тебя есть. К тому же репутация в определённых кругах очень неплохая. Если ты не знал, благодарные клиенты лучше всякого сарафанного радио работают. Я тебе скажу, грех терять наработанный задел, тем более, траты отобьются очень быстро. С древних времён правило обратного действия репутации не изменилось. Сначала ты работаешь на репутацию, потом она на тебя.

– Собрали, значит, информацию, – ничуть не удивился Владимир.

– Естественно, должен же я знать, с кем встречаюсь и кто он по жизни. Сам видишь, дело у тебя, а теперь у всех нас, очень щекотливое. Журналистов и волков ноги кормят и владение информацией, а чтобы ей владеть, приходится бегать аки лосю, иначе свои же сожрут, затопчут и в угол запинают.

1Чесучёвая – ткань с высокой плотностью нити из дикого шёлка;

2Половой – официант.

*****

– Спину прихватило, милок?

С трудом разогнувшись, Георгий Романович медленно обернулся. Тёща! Принесла же нелёгкая старую каргу. Ладно бы Анастасия была дома, можно было бы подумать, что Алевтина Михайловна к дочери приехала, но та второй месяц на водах в Баден-Бадене, так чего эта перечница припёрлась, непонятно. И прислуге не забыть прописать «горячих». Им не единожды сказано было сразу уведомлять его о гостях и различного рода просителях. Вопрос – почему не сообщили?

– И вам здравствовать, Алевтина Михайловна, – проявил вежливость Ермолов, чмокнув воздух над сухой кожей ладошки княгини Гжельской. – Разрешите поинтересоваться, Вы давно с богомолья вернулись?

– Давеча, – хихикнула старушенция, – неужели вы, граф, настолько не интересуетесь происходящим в доме, что оставили мой приезд без внимания? Крайне невежливо с вашей стороны, должна попенять вам, крайне!

– Вам ли не знать о моей занятости, уважаемая Алевтина Михайловна, иногда о себе забываешь, не то, что о доме. Позвольте спросить, Вы…

– Я, я, – перебила старуха, – приехала глянуть на тебя и чадушко твоё, хотя смотри, не смотри, кривое отражение ровным не станет.

– Глянули, и как вам? – насмешливо спросил граф.

– Лучше бы не смотрела, – презрение в голосе сухой бабули, закутанной в чёрные одежды богомолицы, можно было намазывать на хлеб вместо масла.

– Позор! – припечатала бабка, гордо выпрямив спину. – Можно ехать обратно.

– Что, даже чаю не попьёте? – вырвалось у Ермолова, который всеми фибрами души ненавидел тёщу, но ранее не позволял себе подобных выходок, всегда держась строго в рамках приличий.

– Вот теперь узнаю зятька, – словно приподъездная бабка на лавочке, мелко захихикала княгиня, мгновенно сменив личину на строгую и чопорную классную даму, которой работала некогда в дамском лицее. – Нет, Георгий Романович, на чай не останусь, не упрашивайте и так я в вашем вертепе задержалась дольше обычного. Распустили вы сына, да и сами от него недалеко ушли, но ничего, очень скоро вы очень сильно пожалеете, помяните моё слово.

– Не забывайте, мой сын – ваш внук! – лязгнул металлом Ермолов.

– Да?! – ничуть не испугавшись, деланно удивилась княгиня. – Интересно, а он об этом помнит? Сомневаюсь. Найдите в себе смелость посмотреть правде в глаза, граф, сына вы упустили давно и безнадёжно. Удалой биндюжник с повадками безнаказанного гопника, сорящего отцовскими деньгами, может и является мне внуком по крови, но никогда не станет им по духу! Благо у меня есть кого упомянуть в завещании, кроме одной из дочерей и её сына. А тебе, милок, – классная дама уступила место ехидной старушке, – пора начать задумываться о вечном. Для начала спинку бы подлечить, но знаешь, неуважаемый Георгий Романович, никто за неё не возьмётся, а ежели и найдётся таковой врач, все его усилия пропадут втуне. Вспоминайте, батенька, где и как вы нагрешили, кого обидели в последнее время, что вас лишили благословения. Сглаз и порчу у знахаря или ведуньи снять можно, грехи отмолить в церкви, но, боюсь, они вас близко к себе не подпустят, чтобы проклятье не заработать. Вам обоим ещё не поздно извиниться и покаяться, потом поздно будет. Впрочем, – в голосе княгини потянуло безнадёгой, – таких, как вы, только могила исправит. И не надо, не провожайте, уж как-нибудь сама дорогу найду.

Оставив за собой последнее слово, тёща сменила образ. Сухонькая восьмидесятитрёхлетняя старушка обрела удивительно ровную для своих почтенных лет спину с королевской осанкой, и походкой воздушной балерины проплыла мимо графа в холл. Вскоре входная дверь звоном серебряного колокольчика проводила незваную и нежданную гостью.

– Тьфу! – сплюнул граф. – Ведьма! Панкрат, поди сюда! Расскажи-ка мне, голубь ты мой, сизокрылый…

Раздав люлей кому попало, Ермолов приказал подать машину. Опаздывать на работу и утренние планёрные совещания он себе не позволял, истово блюдя пунктуальность и требуя соблюдения оной от подчинённых. Через несколько часов о тёще и её словах он думать забыл, настолько его затянула рабочая рутина, да и спина, на удивление, не показывала признаков готовности полоснуть болью по хозяйским нервам. А перебирать в уме всех «обиженных» и каяться перед кем попало, так никакого времени не хватит. Старуха совсем с ума сдвинулась. Она и раньше с приветом была, увлекаясь различной эзотерикой и мистикой, а сейчас на старости лет ударилась в другую крайность, разъезжая по различным монастырям, святым и «сильным» местам. Ладно бы просто моталась в своё удовольствие, хрен с ней, так нет, каргу хлебом не корми, дай к зятю по пути-дороге заехать, кровь из него и дочери с внуком попить. Сто лет без неё жили, ещё сто лет проживут. А с Романом надо что-то делать. Тут бабка права, упустил он сына. Но ничего, летняя практика не за горами, за все выходки и «хорошее» поведение законопатит он сына куда-нибудь в глухомань, куда Макар телят не гонял, предварительно объяснив за что и почему. В дремучей Тьмутаракани развернуться негде, тем более Георгий Романович планировал на время практики лишить сына денежного содержания, пусть на собственной шкуре прочувствует, как на хлебушек зарабатывать. А не поймёт, есть другие методы убеждения. А завещание… Завещание уважаемая княгиня пусть засунет себе куда-нибудь очень глубоко.

*****

– Руки за спину! Встать лицом к стене! – глухо, будто в бочку, хрипло гаркнул конвоир. Резиновая дубинка в его руке описала предупредительный полукруг.

Заняв предписанное окриком положение, Владимир искоса проследил за встречным конвоируемым, которого вели в сторону комнаты для свиданий. Худой костистый мужик с усталыми глазами и измождённым лицом интеллигента, занятого поиском смысла жизни, глядя на которое хотелось задаться вопросом, в чём вина несчастного? Ответ давали кисти рук, торчащие из-под арестантской робы. Густая синь наколок на фалангах пальцев и на тыльных сторонах кистей выдавали опытного сидельца и, может быть, неоднократного «ходока» с богатой историей.

– Лицом к стене! – хрипло гавкнул конвоир над ухом.

Владимир, едва не содрав кожу, послушно ткнулся носом в шершавую «шубку» штукатурки.

Через два поворота с длинным коридором с дверями по обе стороны, и один пост охраны, Чаровников переступил порог своей одиночки. За спиной клацнула дверь, противно скрежетнув запираемым замком. Да, надежды на то, что граф ограничится увольнением и отчислением поганого студента не оправдались. Спасибо журналисту, «дежурную» сумку он собрал в тот же вечер. Полторы недели она пылилась на полке в прихожей, но пришло и её время.

Впрочем, бесплатные советы не пропали втуне. Владимир приобрёл массажный стол и обзавёлся лицензией. За десять дней он подробно изучил дорогу к зданию суда, прокуратуры и все подходы к Губернскому управлению Имперского комитета по трудовым спорам, став там чуть ли не завсегдатаем и перезнакомившись со всеми мелкими чиновниками на приёмных окнах и стойках. Оставалось надеяться, что конфеты и шоколадки дадут результат. Помимо прочего Владимир переговорил с хозяйкой доходного дома. Екатерина Сергеевна Свешникова, вдова разорившегося промышленника, десять лет назад пустившего себе пулю в висок, внимательно выслушала откровения квартиросъёмщика, заявившего, что его в любой момент могут забрать чины криминальной полиции или жандармы во главе с околоточным. Хлебнувшая лиха дама не стала рубить с плеча, вместо этого она пригласила на разговор тет-а-тет в расширенном формате дородного и широкоплечего седовласого господина с армейской выправкой, оказавшегося бывшим казачьим урядником, а ныне выслуживающим последние недели пенсионного ценза городовым. Матвей Панкратович Сивоконь, так представился слуга закона, внимательно выслушал Владимира и не менее внимательно ознакомился с видеоматериалами.

– Супротив графа… гм, против кого другого, так запросто, но губернского чиновника тебе не забороть, парень. Сумочку, баешь, собрал. Дай гляну, дабы чего лишнего не пихнул, а то в СИЗО запросто отберут. Правды тебе не добиться, хоть она и на твоей стороне, но чем чёрт не шутит. Бумагами ты со всех сторон обложился – это тоже правильно. У нас ведь как, с бумагой ты человек, а без оной хвост собачий. Мои доглядатаи и подъездные сударушки ничего плохого о тебе не баяли, наоборот, хвалят. Работящий, мол, правильный пацан. Я, дабы ты знал, на дух не переношу хитромудрых нахлебников. Уважаю, что сам свою ношу тянешь, а не по родительским и чужим карманам шаришь. С этим у меня строго, вмиг куда надо упеку! Да и что сказать… на твоём месте и я бы не удержался, сунул бы пару раз в рыло. Плохо, парень, что эта свинья из другого калашного ряду. Не нашего полёта птица. Ты, Екатерина Сергеевна, не гони горемыку, сама видишь, не со зла он. От сумы и от тюрьмы… сама знаешь… м-да. Я сменщику подробно всё обскажу, конечно, лишние детали ему ни к чему, но на карандаш тебя он не возьмёт, не переживай. Ни к чему тебе лишнее внимание полиции, а помощь или хороший совет очень даже пригодятся, когда на свободу со шконки откинешься. По хулиганке надолго не закроют, хотя и влепят по максимуму, чтобы старого графа не расстраивать. От трёх месяцев до полугода можешь схлопотать. Думаю, пятнадцатью сутками ты не отделаешься. Удар у тебя, паря, хорошо поставлен, вон как всех троих приложил.

Владимир не стал рассказывать старикам о шашнях с журналистами губернского разлива и нескладном веснушчатом мальчишке из соседнего дома, которому он за мзду малую определил роль связного с корреспондентом. В случае ареста Василёк должен был позвонить по указанному номеру, сказав, что клиента «упекли». Ничего сложного, один звонок за полноценных три рубля оплаты, поменявших хозяина заранее.

В родную альма-матер он проходил четыре дня, пока его настоятельно не попросили покинуть учебное заведение, сунув в нос наскоро состряпанные приказы, согласованные со студенческими организациями. Не будь дураком, прежде чем покинуть университетские стены, Чаровников сходил в деканат, где потребовал выписки из табеля успеваемости и журнала посещения занятий. Получив искомое, он вновь потряс мошной у нотариуса и навестил суд с прокуратурой, оставив в них по исковому заявлению.

О приезде «воронка» Владимир узнал заранее благодаря Матвею Панкратовичу, сообщившему о приказе, спущенном из ГубУправления. Начальствующий над Панкратовичем околоточный и рад бы лишний раз не дёргаться, ведь искомый приказ не подкреплён санкцией прокуратуры, но не исполнить его не мог, отправив на сопровождение чина из криминальной полиции пару жандармов для соблюдения видимости законности. Вероятно, у Ермолова где-то что-то сильно застопорилось и подгорело в подмасливании надзорных органов, либо не сработали старые связи, так как в губернскую прокуратуру недавно пришли новые люди. Разглядев каталажку на колёсах, рыжий Василёк стремглав умчался домой отрабатывать жалование.

Отсчёт времени пошёл.

Как «первохода» Владимира должны были определить в камеру с такими же, как он, «первопроходцами», но неожиданно для его самого, сунули в узкую, словно пенал одиночку. С середины прошлого столетия в тюрьмах и следственных изоляторах Империи строго следили, чтобы в камеры к рецидивистам не подсаживали таких вот «желторотиков», впервые оказавшихся под следствием. И даже авторитет Ермолова не мог поколебать установившийся строгий порядок, но вот пихнуть «пацана» в одиночку, в которых обычно содержали особо опасных преступников, вполне. Не с рецидивистами ведь! Тут и овцы целы и волки сыты, и сделка с совестью совершена. Одна радость, режим содержания щадящий – газеты, книги, иная периодика.

Через несколько часов ожидания в замке противно заскрежетал ключ. В распахнувшейся двери показался красноносый, чем-то недовольный конвоир с прокуренным и пропитым голосом больного самовара. «Прогулка» по коридорам следственного изолятора завершилась в комнате дознания, где Владимира ожидал назначенный государством защитник – высокий и худой, словно глист, молодой юрист с густой шапкой вьющихся волос призванной скрывать пару оттопыренных ушей. Тонкая шея защитника, торчащая из широкого ворота строгой сорочки с воротником-стоечкой, делала его похожим на выпущенного на волю инкубаторского цыплёнка (почему-то именно такое впечатление создавалось у Владимира при взгляде на адвоката). Неизвестно, как его такого, наивного, ещё орлы, кречеты и грифы не склевали. Просто чудо какое-то!

Вопреки анорексичной внешности, худосочный защитник проявил недюжинную бульдожью хватку, на личном примере показав, что с зубами у него всё в порядке, а остальное является делом наживным. Даже не имея таланта провидца, невооружённым взглядом было заметно, что свежеиспечённый выпускник юрфака стремится проявить себя там, где опытные товарищи видят провальную попытку в противостоянии с сильными мира сего. В отличие от умудрённых жизнью коллег «цыплёнок» видит шанс на победу, особенно после озвученной Чаровниковым информации и перечислении количества различных исков и заявлений. Также Виктор Валентинович Рихтер, потомственный юрист из поволжских немцев, переселившихся в Россию ещё при Екатерине Великой, пришёл в крайнюю степень возбуждения, когда узнал, у кого можно получить заверенные нотариально документы и копии видеоматериалов. Дрожа от возбуждения и предвкушения, обняв тонкий (в хозяина) кожаный портфель, Виктор покинул кабинет, а Владимир отправился в обратный поход по гулким и стылым казематам.

*****

Вызов к губернатору, даже утренний, последовавший практически сразу после общегубернского селекторного совещания, не являлся для графа чем-то неординарным. Порой в день по три-пять раз приходилось спускаться на третий этаж в приёмную. Иван Карлович Корф слишком молод и никак не привыкнет к передаче ненужных полномочий референтам и заместителям, пытаясь влезть во всё и во всём разобраться сам, за что ему честь и хвала, но как же это напряжно и создаёт постоянные проблемы. Право слово, с референтами и заместителями договориться проще, чем что-то объяснять губернатору по целой куче ничего не значащих и, откровенно говоря, второстепенных вопросов. Сложив в кожаную папку последние сводки, Георгий Романович поправил лацканы безупречного пиджака и, придирчиво осмотрев себя в зеркале, вышел из кабинета.

– Присаживайтесь, Георгий Романович, – после положенных по этикету приветствий, широким жестом предложил губернатор.

– Благодарю, Иван Карлович, – положив папку на полированную крышку приставного стола красного дерева, Ермолов выдвинул кресло и присел на предложенное место. – Осмелюсь спросить, у вас возникли вопросы по работе моих подчинённых?

– Нареканий по работе у меня нет, здесь я спокоен, – тонко улыбнулся барон Корф, после чего небрежным жестом толкнул к графу стопку из нескольких сложенных газет. – Читали?

– Враньё от первого до последнего слова, – не прикоснувшись к бульварным листкам, брезгливо поморщился Ермолов.

– Да? – деланно удивился губернатор, включая на настенной панели новостной блок. – Гражданам вы всё также объясните? Трёх часов не прошло, а администрацию завалили письмами с возмущениями и требованиями покарать кого попало, только почему-то ваша фамилия фигурирует в девяноста процентах обращений! Газетчики долго копали под вас, и вы их удачно спровоцировали! О чём вы думали, когда прикрывали непотребные делишки сына? Вы отдавали себе отчёт, когда угрожали ректору?

Не показывая вида, граф ощутимо напрягся.

– Послушайте и постарайтесь объяснить это. Фоноскопическая экспертиза дала однозначный ответ, – распалившись, пристукнул по столу губернатор, сделав звук на экране громче.

«Сволочь! – Ермолов в душе на чём свет стоит клял ректора, записавшего их разговор несколько недель назад, когда он ездил в университет разбираться с проблемами сына. – Падла! Трусливая мразь!»

– В довершение ко всему журналисты докопались до следующего факта. Молодой человек, избивший вашего сына, совершил свой поступок находясь в состоянии аффекта после грязной выходки, допущенной представителем знаковой для губернии фамилии. Это непреложный факт, не требующий доказательств. Зато на первом же заседании суда выяснилось, что перечень травм, озвученных Романом Георгиевичем Ермоловым в судебном иске намного больше, чем можно получить во время боксёрского поединка. На представленном защитой видео у Романа Георгиевича пострадал нос. Откуда тогда у него многостраничный эпикриз, заверенный врачами, которые не смогли подтвердить диагнозы во время судебного заседания, когда приглашённые адвокатом медэксперты начали задавать им вопросы по медицинской части? Вам ещё об этом не доложили? Упущение с вашей стороны. Сторона защиты грозит встречными исками за лжесвидетельствование в том числе, и в свете последних обстоятельств, я бы на вашем месте, пока не поздно, пошёл на мировую. Ладно, замнём для ясности, я ради детей тоже готов пойти на многое, но шантаж ректора… На каком праве вы взяли на себя смелость распоряжаться государственным финансированием, Георгий Романович? И давно вы путаете личный карман с государственным и личные интересы с прочими? Перечень выявленных нарушений я могу перечислять долго, но это не в моей компетенции. Точку в данном вопросе поставит прокуратура, а до окончания прокурорской проверки я временно отстраняю вас от должности и молите бога, чтобы временное не перетекло в постоянное. Сдайте дела заместителю. До окончания проверки ваш пропуск в здание администрации аннулируется. И ещё, в завершение нашего разговора, я прошу вас во избежание ненужных никому эксцессов не покидать губернию ни по каким обстоятельствам.

По дороге домой, Георгий Романович метал громы и молнии, в уме лихорадочно просчитывая, кого подключить и за какие нити потянуть, чтобы начатая бароном возня не нанесла непоправимого ущерба. Всю дорогу граф представлял, как «нежно» обнимает ректора за шею, а тот хрипит, задыхаясь и судорожно дёргает всеми членами, тряся животом в попытке втянуть воздух, но стоило Ермолову перешагнуть порог родного дома, как на него снизошло ледяное спокойствие.

– Панкрат, Роман дома? – холодно спросил граф у спустившегося со второго этажа управляющего.

– Дома, Ваше Сиятельство, – многоопытный старик, прослуживший Ермоловым не одно десятилетие, тонко чувствовал перепады настроения хозяев имения и всегда обращался по старорежимному, когда над головами провинившихся начинали собираться грозовые тучи. – Отсыпается, Ваше Сиятельство. Роман Георгиевич вчера отмечал окончание сессии и начало каникул.

– Разбуди и пригласи ко мне. Немедля! – хлопнул дверью личного кабинета Ермолов.

– Приглашали, papa? – спешно умывшись холодной водой и прополоскав рот, сын, ощутимо попахивающий перегаром, через тридцать минут зайдя в кабинет отца, аккуратно притворил за собой дверь.

– Подойди ко мне, – приказал граф.

– Что-то случилось, papa? – настороженно, даже заискивающе спросил Роман, делая несколько робких шагов навстречу отцу. – ОЙ!

Звон мощной пощёчины, многократно перекрыв крик, вознёсся к высоким сводам и заполнил эхом немаленький объём кабинета.