Текст книги "Знахарь (СИ)"

Автор книги: Александр Сапегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 42 страниц)

Удержать «крышу» от закипания помогала больничная библиотека с книгами и периодикой, поэтому Владимир закопался в книги и газеты с журналами. Ещё, под клятву не выбрасываться из окна, он отстоял право на его самостоятельное открытие и закрытие, альтернативой служила угроза перебить стёкла костылями и уткой. Заведующий отделением на последнее ухмыльнулся, невнятно пробурчав что-то о замечательных рубахах с длинными рукавами, но добро дал. Хоть он и не психолог, но работа на ниве медицины кого угодно научит разбираться в психологии. Михаил Александрович Козырев, полковник медицинской службы, прекрасно чувствовал состояние пациента, находящегося на грани нервного срыва из-за устроенной ему изоляции и решил не усугублять, пойдя на мелкие уступки, тем более в глазах молодого пограничника проскакивало нечто, заставлявшее относиться к нему со всей серьёзностью и опаской. Михаил Александрович за долгую службу прошёл несколько «горячих точек» и локальных конфликтов, неоднократно встречаясь с «псами войны», прошедшими все круги ада и убивающими без лишний раздумий и сантиментов. Огнёв был из их породы, нося за душой далеко не один труп врага, лично отправленного на небеса. А ещё Михаил Александрович ощущал странную общность с пациентом, постоянно теряясь в догадках, что же их может связывать. Старый лекарь и молодой волк, испивший крови добычи.

Полежав ещё немного, Владимир решил пересесть к окну. Пусть оно выходит во внутренний двор, всё равно какое-то движение и жизнь. Разглядывать потолок он уже откровенно задолбался. Заведующий отделением обещал сегодня после обеда снять гипс с ноги. Скорее бы. Первое, что сделает Владимир – до кровавых разводов начешет зудящую под гипсом кожу. О-о, всё золото мира за возможность почесать!

Растянув в предвкушающей улыбке губы, Владимир нечитаемым взглядом проводил покатившегося по дорожке в главный корпус начальника финчасти госпиталя майора Голубева Иосифа Наумовича. Скользкий типок, который куда лучше и естественней выглядел в умозрительной ермолке или в шляпе с пейсами, чем в военной форме, сидящей на майоре как седло на корове. Обладатель орлиного носа и больших карих глаз навыкате, в которых застыла вековая тоска, резвым мячиком примчался в палату Владимира, когда Огнёву на счёт перечислили боевые и компенсацию за ранение. Сумма выходила внушающей уважение, а Иосиф Наумович деньги уважал и предложил сохранить средства на депозите или на указанном им счёте, заодно и процентики кой-какие молодому человеку прокапают, да и форму герою-пограничнику надо будет при выписке новую построить. Иосиф Наумович за мзду малую сам мастера приведёт. В Военторге толкают всякий неликвид, а тут по мерке сошьют и недорого. Владимир долго слушал сентенции темноокого соловья, по окончании увлекательных трелей написав тому на листочке номер телефона.

– Что это за такое, позвольте узнать? – выгнул брови и ещё больше выкатил глаза начфин.

– Телефон моего адвоката, – ответил Владимир.

– Похоже, мы не договоримся, жаль, – всем существом намекая на будущие неприятности, ответил майор, выметаясь из палаты, а Владимир мысленно пообещал надавать по ушам олухам с этажа ниже, растрепавшим о полученных деньгах. Начфин удачно окучил дураков и хотел повторить трюк с ещё одним простофилей, но не выгорело.

Нет, майор ни в коем разе не прикарманит деньги. Упаси боже, только форму построют по ценам французского модельного дома и свой процентик за хранение электронной карты он обязательно снимет, не считая барыша от прокрутки средств в банке. А так с него взятки гладки, даже благодарность можно выписать. Он же не ворует.

*****

– А ничего так, кучеряво живёшь, боец! – раздалось от входа в палату.

– Трофимыч! – искренне обрадовался гостю Владимир. – Какими судьбами в наши палестины?

– Да так, – разгладив усы хорунжий Горелый прошёл в палату и немного неуклюже приобнял сослуживца. – Проходил мимо, дай, думаю, зайду, всё равно мимо прохожу. Так, болезный, которая твоя тумбочка?

– Выбирай любую, не ошибёшься, я один в палате.

– Ух-ты, – крякнул хорунжий, – за что честь такая, не скажешь, ась?

– Честь эта больше на камеру-одиночку смахивает. Сижу тут подсадной уткой.

– Да ладно? – встопорщил усы Трофимыч, но глянув на Владимира, поменял пластинку. – Оти-моти хрен жуёте, а ты не брешешь, как я погляжу. Хотя, говоря по-простому, система безопасности тут аховая. Я от приёмного покоя в твою палату просочился, никто не остановил и документы не проверил. Ладно, герой, раз вон та тумба с книгами и учебниками… Ого, медицина, строение человеческого тела, значит она твоя. Смотрю, ты время зря не теряешь и это правильно!

Трофимыч ловко снял с плеч тактический рюкзак и принялся метать в тумбу принесённые с собой разносолы.

– Так, здесь в термосе горячий шулюм, дочь варила. Козочка, изюбрятинка, лосятинка, бульон просто загляденье, ажно ложка стоит. Самое то для поднятия сил и выздоровления растущего организма. Здесь в пакете пирожки, тоже с мясом. Это бананьи – обезьянья еда, тьфу! А это будешь себе в чаёк добавлять, дозировка на прислюненой бумажке. Ли всучил, когда узнал, что я в Хабаровск еду.

– Что это? – воззрившись на чекушку тёмного стёкла, спросил Владимир, меж тем догадываясь о содержимом ёмкости.

– Женьшень, – подтвердил догадку казак.

– Шулюм, говоришь, дочь варила. Получается она у тебя в Хабаровске живёт?

– Живёт-живёт, – отмахнулся Трофимыч, вынимая из рюкзака пакет с шоколадными конфетами. – Это тоже к чаю.

– Так ты в отпуск, Трофимыч, дочурку проведать?

– А вот и не правда твоя. С капитяном я за пополнением прибыл.

– С капитаном?

– С Харбина временного назначили нового капитяна, – опять вставил уничижительное «я» казак, – Чернаков Иван Иванович, сынка господина Чернакова, статского советника, кочерыжку ему в дупло, взамен нашего Елизарова. В тайге ни в зуб ногой, а гонору больше, чем у иных генералов. Куда бы деться! Во все бочки затычкой лезет. Всю заставу насмерть задолбал, скорей бы ужо Елизарова выписали, мочи нет терпеть ентого… Абы-кабы не придушили яго ненароком, хотя в рейды и патрули капитяна не ходит. Боится не вернуться. Правильно боится. Да только, чтобы ентого ухаря к праотцам раньше времени не отправили, командир его со мной за пополнением снарядил. Выпуск в пограничной школе, так-то! У меня зятька по ранению со строевой списали, зато преподавателем ему работать в самый раз, чай не по буеракам с больной ногой шастать. От он и служит в пограншколе в не самом последнем чине и на очень хорошем счету. Мне, зятёк, по-сродственному, значит, отписал в направление с десяток подпоручиков из тех, кто работать не за страх, а за совесть будет, а не как этот петух гамбурский, прости мя, Господи!

– О, Трофимыч, так ты сурьёзный фрукт! – рассмеялся Владимир. – К тебе на хромой козе так просто не подъедешь.

– А то! – встопорщил усы казак, воздев указательный палец к потолку. – Гуторь, гроза япошек, когда тебя планируют выпустить из этой юдоли скорби и печали?

– Сегодня гипс после обеда снимут, осмотрят и скажут, когда седалище под пинок готовить.

– Добре! – кивнул Трофимыч, присаживаясь на корточки у тумбы и переставляя в неё выложенные на кровать гостинцы. В открытом зеве рюкзака показалась рукоятка нагайки.

– Ого! – хмыкнул Огнёв, глядя на плеть.

– А? А, это, – обернувшись, казак проследил за взглядом Владимира. – Это внуку подарок. Семь лет завтра мальцу исполнится. Мне дед саморучно сплетёную плеть тоже на семь лет подарил. Буду свово, хе-х, Ваську в отпуске да на каникулах учить, а пока нагаечка на стеночке повисит. Маша проследит, чтобы этот электровеник без меня к нагайке шаловливые лапки не тянул, хотя он и сам с понятием, только все мы в этом возрасте с шилом в попе бегаем, да то и не с одним.

Владимир лишь улыбнулся в ответ, отвернувшись к окну, чтобы старый казачина не увидел его раскисшей физиономии. Боже, как он устал в больнице, в тюремной одиночке и то проще было, а Трофимыч разом за все струны его души потянул и тут Владимира будто острой бритвой по лицу полоснуло от чужого враждебного взгляда. Стараясь не показывать виду, он осторожно выглянул на улицу, разглядев там начфина Голубкова в компании двух молодых врачей или интернов. Голубков, как всегда, экспрессивно размахивал руками, сосискообразными пальцами указывая в сторону открытого окна палаты Владимира. Один из врачей, точнее одна из врачей – невысокого роста темноволосая девица, пробежала взглядом в указанном направлении. Владимира вновь ошпарило тщательно скрываемой ненавистью.

– Трофимыч, ты как сюда просочился, тебя никто не видел? Не вставай перед окном.

– Обижаешь, – осклабился хорунжий, но самодовольная улыбка растаявшим снегом стекла с лица казака, стоило ему взглянуть на Владимира. – Нет, а что? – Трофимыч из балагура моментально стал серьёзным, просеменив на корточках вглубь палаты.

– Похоже, по мою душу охотники пришли, – Владимир повёл глазами в сторону распахнутых оконных створок.

– Ты…

– Трофимыч, я не вру. Я чувствую направленную на меня ненависть и желание поквитаться. Молодые барышня и барчук, на морды чистые клистирки. Идут в наш корпус. Они меня в окно увидели.

– Понял… понял… Таки ты не прост, брат.

Вытащив из рюкзака плеть и заткнув её за пояс, Горелый убрал рюкзак под кровать, а сам встал в нишу, которая располагалась за полотном открываемой вовнутрь двери. Какая-никакая, а маскировка. По-видимому, раньше там стоял большой платяной шкаф, о чём говорил прямоугольный контур на стене, позже заменённый скрипучим двустворчатым угробищем из ДСП, вот и образовалась ниша.

Через четыре-пять минут ожидания в коридоре забряцала тележка, на которой обычно возят шприцы, градусники, лекарства и медицинские инструменты во время осмотров. С каждым дрожанием секундной стрелки часов, лежащих на тумбе, звуки бряцанья раздавались ближе и ближе. Вскоре к бряцанью инструментов добавился мерный стук каблуков. Через несколько ударов сердца звуки шагов и бряцанье стихли напротив двери в палату Владимира. Переглянувшись с Горелым, Владимир подтянул к себе костыли.

Зловеще скрипнув, дверь распахнулась во всю ширь, а в проёме показалась давешняя девица, толкающая перед собой тележку. Каштановые волосы ряженой мадемуазель скорее всего были крашеными, так как восточную кровь не могла скрыть никакая маскировка.

– Здравствуйте, больной, – белозубо улыбнулась холодноглазая барышня, – Петр Игнатович направил меня к вам на снятие гипса, а после обеда будет осмотр. Давайте я постелю на кровать клеёнку, вы ляжете, и мы размочим гипс.

Метиска или квартеронка с японскими корнями потянулась к ручке, чтобы закрыть дверь.

– ЙЯ-Я!

– К-ХА!

Всё произошло за какие-то доли мгновения. Трофимыча, пружинисто шагнувшего вперёд, ударом ноги буквально вбило в нишу обратно. Владимир попытался шарахнуть девицу костылём, который он перехватил на манер копья и шуранул без замаха, но алюминиевая «подпорка» для хромых и безногих улетела в дальний угол палаты, играюче выбитая убийцей.

– К-хе, – неожиданно пискнув раненым зайцем, крашеная азиатка закатила глаза и рухнула на пол.

– От же сучка, как кобыла лягнула, кха-кха, только у меня кистенёк имается, падла. К-ха. Черепушку я ей вроде не проломил, аккуратно бил.

– Спасибо, Трофимыч, уделала бы она меня, как бог черепаху, – подскакав к несостоявшейся убийце на одной ноге, Владимир взял с тележки скальпель. – Трофимыч, переверни её на живот.

Бросив на Огнёва нечитаемый взгляд, казак выполнил просьбу, после чего Владимир разрезал халат на спине убийцы, тщательно примерился и несколько раз стукнул пальцами выше поясницы. Под дернувшейся девицей расплылось пахучее желтое пятно.

– Я ей ноги отключил, чтобы не махала и убежать не вздумала. Трофимыч, там наши этажом ниже и второй хрен.

– Твою! – сорвавшись с места, выплюнул казак.

Не откладывая дело в долгий ящик, Владимир скальпелем разрезал шнур в горловине казачьего рюкзака, после чего стянул им руки фигуристой убийцы за спиной.

– У …е, – вырвалось у Огнёва, когда он принялся шмонать бессознательное тело со здоровущей шишкой на голове. Под юбкой, на внутренней стороне бедра у девицы обнаружилась плоская кобура с небольшим пистолетом. – Упакованная дрянь. Надо и сиськи проверить, с таким выменем в лифчик запросто ручной пулемёт заныкается или базука.

Тут с улицы донёсся нехарактерный для больницы треск бьющегося стекла. Перехватив пистолет и сняв его с предохранителя, Владимир попрыгал к окну. Вовремя! В разбитый стулом витраж первого этажа, который располагался напротив лестничного марша, ловко выпрыгнул «интерн». Приземлившись на землю, парень выхватил из-за спины воронёный «ствол» с набалдашником глушителя,

Бах! Бах-бах! Целил Владимир в корпус. Только дурак стреляет с неизвестной пукалки в голову. Тут бы в тело попасть, не говоря уже про молоко и ворону на дереве, тем более до киллера было метров двадцать пять – тридцать. Так и вышло, первая пуля чиркнула убийцу по бедру, вырвав клок ткани и пробороздив мякоть, остальные ушли в молоко. Бах-бах! Новая серия выстрелов отвлекла японского засранца, попытавшегося спрятаться за деревом, от выпрыгнувшего из окна казака. Бах! Не высовывайся, падла! Нагайка в руках Трофимыча будто живая змея хлестанула за ствол. Чпок! Вплетённая в кожу пуля на конце плети врезалась в глаз псевдоинтерна, не ожидавшего такой подлянки.

– А-А! – схватился за лицо убийца. Глазик-то тю-тю.

Плеть же свистела не переставая. Меньше, чем через минуту, киллер лежал на земле, не подавая признаков жизни. Кивнув Владимиру, продолжавшему держать ряженого гада на мушке, Трофимыч подобрал пистолет, выроненный японцем, или кто он там на самом деле.

– Живой, тварёныш, – уже сам держа киллера на прицеле, прогудел казак, приложив к его шее два пальца, после чего отступил на пару шагов назад. Не дай бог ублюдок очнётся и решит побрыкаться, тогда его и приголубят порцией свинца по куриным лапкам или глупой тыковке.

– Хороший у тебя кнут, Трофимыч, нашенский!

– Сам не нарадуюсь. Ствол откуда взял, герой?

– Это всё моя неотразимая харизма, – наполовину высунулся из окна Владимир. – Улыбнулся девушке, она и поплыла, гляди вот, пистолетиком поделилась.

– Ха-ха, харизма! – сбрасывая напряжение, рассмеялся хорунжий. Владимир поддержал. – Да, не дай бог твоя харизма ночью приснится, отдашь всё, даже исподнее. Весёлый денёк, мать его, как говорит Синя.

Глава 6. Минуй нас пуще всех печалей...

Глава шестая

Минуй нас пуще всех печалей…

Вложив между страниц закладку, Владимир отложил книгу в сторону и потянулся к стакану с чаем. Не часто ему в его непродолжительной жизни приходилось ездить поездами, но каждый раз он удивлялся чаю. Почему привычный напиток дома и в поезде отличаются как небо и земля? Сколько ты не старайся, дома не получить чёрного, насыщенного густой тьмой будто южная ночь чая. И сколько ты не кидай в него сахар, он никогда не станет таким же сладким, как в вагоне. Либо пересластишь до приторности и гнусного вкуса прогорклого сиропа, либо недосластишь. А так, чтобы он с первого раза был черного цвета, в меру сладко и вкусно – никогда. Видимо проводники из уст в уста и из поколения в поколение делятся секретом заварки чая. Не иначе под стук колёс устраивают по ночам тайные церемонии и посвящения новичков в проводники, на которых проводят ритуальные чайные церемонии. Заварил красивый чай – проводник! Не заварил – вышедший погулять неудачник.

За колыхающимися занавесками неслышно мелькал частокол опор контактной сети, мигали огнями светофоры и уносились в хвост состава станции и полустанки. «Восточный экспресс», напоминая шершня расцветкой локомотива и вагонов под имперский флаг, стремительно нёсся на запад наматывая мили на колёсные пары и настукивая версты автосцепками.

«Шух-шух-шух», – заглушая тихий шелест кондиционера, за окном промелькнули очередные постройки. Грея ладони о горячий мельхиоровый подстаканник с выгравированным паровозом, Владимир вспоминал последние дни в госпитале и Хабаровске, оказавшиеся не сколько насыщенными на события, сколько суетливыми до невозможности.

Не успело стихнуть эхо выстрелов из дамского пистолета и свиста плётки, как на Владимира и Трофимыча налетела запоздавшая кавалерия, как всегда проспавшая основные события и подоспевшая к шапочному разбору. Прилизанный рыбоглазый майор СИБ с бледными губами и безвольным подбородком быстро начал качать права и наводить порядок в его понимании, но столкнулся с грозной оппозицией и сметающей всё на своём пути стихией в лице главного врача. Ор стоял такой силы, что испуганные голуби и воробьи сорвались с крыш домов близлежащих кварталов, не говоря уже о корпусах госпиталя, из которых, похоже, сбежали даже лабораторные мыши и тараканы. Пациенты, привлечённые шумом, благоразумно не выглядывали из палат, ибо ещё ни разу в своей истории медицинское учреждение не видело столько силовиков при исполнении на единицу площади. Впрочем, рыбоглазому шаманские пляски и завывания главврача оказались до одного места. Выстояв одиноким маяком под напором океанских волн, он потыкал пальцами подчинённым куда кого развести и кому кого допрашивать или опрашивать в зависимости от стороны конфликта. Естественно, трофейную «волыну» у Владимира отобрали в первую очередь, отряхнули от пыли и грязи, всучили костыли и грубо поволокли в освобождённую от персонала ординаторскую, где усадили на табуретку перед, как подумал Владимир, подчинённым майора. «Подчинённый» оказался «смежником» из контрразведки.

«Налетели, – подумал Владимир, – где-ж вы были, родимые, когда меня и парней пришли убивать? Зато теперь торопимся сливки снять».

До появления в кабинете нового действующего лица контрразведчик извинился за грубость сотрудников СИБ, довольно вежливо представился и сказал звание. От рыбоглазого майора, поморщившегося при извинениях за огрехи его людей, Капитан Евсеев отличался умными глазами, в глубине которых тщательно скрывалась усталость, рублеными чертами лица, густой шевелюрой и подбородком. В отличие от майорского безвольного он был раздвоенным, разделённым не до конца пробритой ямой точно по середине. Ростом и телосложением капитан также превосходил старшего по званию, как мощная горилла худосочную мартышку.

Как было сказано выше, до опроса или опроса не дошло по причине появления в ординаторской нового персонажа – Афины Аркадьевны Бадмаевой, старшей медсестры хирургического отделения, хотя Владимир, хоть убейте, в упор не помнил в хирургии никакой Афины Аркадьевны. Пожилая дама с приятным располагающим лицом, сохранившим следы былой красоты, сухо улыбнулась капитану и пренебрежительно отмахнулась от грозного рыка майора странным шёлковым лоскутом с тиснением и выдавленным в ткани текстом. Лоскут дама небрежно извлекла из потайного кармашка идеально белоснежного халата. Владимир думал, что прилизанный рыбоглазый СИБовец не способен испытывать чувств, поняв, что глубоко ошибался, когда разглядел дрожание пальцев, мнущих лоскут и страх, проступивший в глубине селёдочных глаз.

– Товарищ майор, – капитан правильно интерпретировал мимику «медсестры», которая двумя пальцами ловко вытянула лоскуток из рук майора, указав подбородком на дверь. Встав из-за стола, Евсеев мягко взял СИБовца под локоток. – Пойдёмте, товарищ майор…

– Итак, Владимир Сергеевич, – мягко сказала госпожа Бадмаева, присаживаясь на освобождённый капитаном стул. – Как вы слышали, меня зовут Афина Аркадьевна…

– Извините, что перебиваю, Афина Аркадьевна, а можно к вашим словам добавить что-нибудь весомее имени-отчества и странного лоскута? Удостоверение с фотографией, документ с печатью, к примеру.

– Законное требование, – ничуть не смущаясь хмыкнула «медсестра», нырнув во внутренний отдел сумочки, которую держала в левой руке. Владимир приготовился бить костылём, но дама вынула из сумки удостоверение в красной обложке.

– Слушаю вас, товарищ полковник, – проверив известные метки на раскрытом удостоверении, сказал Владимир, благо в отряде подробно рассказывали куда смотреть, правда про лоскутки на занятиях никто ни словом не обмолвился, видимо тут нужен допуск выше рангом.

– Ну зачем же так, Владимир Сергеевич, – попеняла полковник СИБ, – предлагаю общаться без чинов. Позвольте извиниться за майора Рыкова, поверьте, простым выговором он не отделается. В своё оправдание хочу сказать, что майор не подчиняется мне напрямую и до сегодняшнего дня мы не пересекались.

– Я понимаю, разные службы и отделы, секреты от чужих, от своих тем паче.

– Где-то так, – вымученно улыбнулась полковник, колющим взглядом прекращая дебаты на отвлечённые темы.

Достав из сумочки две миниатюрных видеокамеры и диктофон, она настроила оборудование и начала опрос. Больше часа Владимир самым подробным образом отвечал на вопросы полковника, потом целый вечер изводил бумагу, описывая всё, что зафиксировала плёнка. Гипс в тот злополучный день с него так и не сняли, отложив процедуру на утро следующего дня. С Трофимычем тоже увидеться не удалось. Безопасники разделили пограничников, в интересах следствия исключив всякие контакты. В довершение ко всему, ближе к ночи в госпиталь из тюремного изолятора привезли японскую девицу, с которой, к удивлению Владимира, прибыл капитан Евсеев.

– Приказывать я вам не имею права, но прошу снять паралич ног.

– Не знаю, как тебя звать, красавица, – окатив пленную ненавистью и обжигающей стужей слов, из-за костылей Владимир неуклюже склонился над кушеткой, – вздумаешь выкручиваться, я тебя в бревно превращу, одними глазами вращать сможешь. Пить и жрать будешь только через трубочку и ходить под себя, поняла? Поверь, мразь, рука у меня не дрогнет. Всю оставшуюся жизнь будешь изображать баобаб и мечтать сдохнуть. А надо будет что-нибудь поспрашивать, по большой просьбе товарищей из органов паралич выше шеи можно снять ненадолго.

– Обнажите ей спину и переверните на живот, – прекратив запугивания, обратился Владимир к сопровождающим. Несколько быстрых нажатий и пленная застонала от накатившей боли и сонма колючих мурашек, атаковавших нижнюю половину тела киллерши. – Через пару часов отойдёт. Смотрите, чтобы не убежала. Рекомендую стреножить чтобы не лягалась.

Гипс сняли утром следующего дня. Осмотрев пациента, лечащий врач рекомендовал первое время пользоваться палочкой или костылём с локтевым упором и постепенно нагружать ногу, каждый день понемногу наращивая нагрузку (неизвестно, что там с нагрузкой, но начесался Огнёв вдосталь, шелудивые собаки позавидуют). Следователи отстали от Владимира через три дня, выдоив его насухо, заставляя вспоминать события на границе и в больнице до мельчайших подробностей. Видимо хвоста им хорошо накрутили. Майор Рыков в госпитале больше не появился. Хоть бы кто-нибудь добрый поделился подробностями: майор ли ещё он и не у белых ли медведей? Эх, а любопытство так и гложет, как там мишки без пригляда.

Из-за поста охраны на этаже и следователей СИБ Огнёв чуть не пропустил выписку парней и капитана. Помахав ручками, пограничники шустро вымелись из стен «храма Асклепия» и умотали на вокзал, между собой обсуждая положенные им по ранениям отпуска. Счастливые! Только-только Владимира оставили в покое, и он втайне начал мечтать о прогулках в парке без пригляда неусыпных надзирателей и о выходе в город, как свалилась очередная напасть в лице фельдъегеря, доставившего вызов в столицу. Вроде и радостное событие, а суета с подгоном парадной и повседневной формы убивала радость на корню. Вновь нарисовался начфин, но был послан по известному адресу. Это в первые дни после неудачного покушения он трясся на зависть осиновому листу, боясь, как бы его не замели за историю с ряжеными интернами, а через неделю осмелел. К чёрту начфина, ателье в военторге справилось не хуже рекламируемого портного и за меньшие средства, правда форма тоже встала в копеечку – выброшенные на ветер деньги. Через несколько месяцев, когда вернутся потерянные габариты и вес, мундиры придётся сдать в утиль, подгоняли то их по нынешней «анорексичной» фигуре. Припадая на палочку и подтягивая плохо гнущуюся конечность, Владимир шкандыбал по отделам военторга, благо тот располагался через дорогу от госпиталя, помимо формы закупая бытовые мелочи типа повседневной одежды, трусов, носков и мыльно-бритвенных принадлежностей. Денег хватало с избытком, да здоровье пока подкачало, поэтому приходилось душить хомяка и из списка самого нужного вычёркивать ненужное, ибо элементарно не унести.

Самое гадское в сложившемся пасьянсе было то, что с отъездом парней и капитана, Владимир остался без поддержки. Медицинский персонал и СИБовцы незаметно дистанцировались от проблем пограничника, у них своих заморочек полон рот, чтобы ещё с чужими разбираться. Клерки в штабе, куда пришкандыбал Огнёв из госпиталя, занимались пинг-понгом с отправкой из кабинета в кабинет, особенно зверствовал начальник отдела ВОСО, упиравший на покрытый мхом и плесенью древний циркуляр, в котором оговаривались типы билетов и транспорта, положенные военнослужащим для перемещения по стране в мирное время. Положено поездом, значит поездом. Ишь чего захотел, самолётом! Не положено! В Москву вызывают? Хорошее дело! А где приказ о выдаче проездного документа по установленной форме? Нет приказа! А кто должен составлять приказ? Уж точно не подполковник Коваленко. Во всей стране бардак, а у подполковника как в аптеке, его не обманешь. Вы, стрелок, можете прокатиться до военного аэродрома, а там, если вас не пристрелят за нарушение охранного периметра и пропустят на охраняемую территорию, имеете все шансы договориться с лётчиками о провозе в бомбовом отсеке бомбардировщика или в багажном отсеке военно-транспортной авиации. Только учтите, ради вас персонально никто борт гонять не станет, а на гражданском самолёте вам лететь не положено, рылом не вышли, поэтому держите билет на поезд и топайте с глаз долой. Вызов фельдъегерь вручил? Стрелок, кому вы уши лечите, идите отсюда, болезный. Не того вы полёта птица, чтобы вам фельдъегеря что-то вручали. Совсем распустились на границе, привыкли к вольнице. Вам, стрелок, по чину не положено… Хотите пожаловаться, жалуйтесь своему министру на тупорылых чиновников, которые не удосужились как полагается оформить вызов и командировку. И, вообще, скажите спасибо за неделю дополнительного отпуска. Не каждому выпадает счастливая возможность на дурничка отдохнуть от армии в поезде, хоть отоспитесь вволю.

Устав искать правду и стучать лбом в закрытые двери, Владимир, написав и отправив рапорт на заставу с приложением копии вызова, взял билет, проездные документы и направление к военному коменданту на железнодорожном вокзале. Поручик Валерий Иванович Прохоров, он же военный комендант, оказался нормальным мужиком. Ругаясь на чём свет стоит, он высказал всё, что думал о бараньей дурости и упёртости подполковника.

– Сегодня могу посадить на скорый, могу на экспресс, он два раза в неделю ходит, как раз через пять часов будет. Четверо суток до Москвы идёт, – потёр подбородок комендант, включая компьютер и заходя на страницу с расписанием поездов. – Нет, с экспрессом не получится, там остались одиночные люксовые купе, плацкарта в экспрессе не предусмотрена. Извини, по генеральской брони я тебя посадить не могу.

– А если доплатить?

–Доплатить? – задумался комендант, после чего хмыкнул в усы. – А ты, стрелок, случайно не сын миллионера? На вид не похож, хотя-я…

– Хотя, – тут уже хмыкнул Владимир.

– Пограничник, в Москву, с палочкой, – взгляд карих глаз сверху донизу пробежался по фигуре Огнёва, остановившись на палочке с красивой резной ручкой из натурального дерева. – После госпиталя. Знаешь, стрелок, земля слухами полнится, а я, как ты понимаешь, сижу там, где сходятся все сплетни. Говорить не буду, но я догадываюсь, откуда ты такой красивый. Не жалко тратить выплаты?

– Жалко семь дней с моей ногой трястись в плацкарте.

– Хм-м, тоже верно, – кивнул поручик, – впрочем хозяин – барин. С другой стороны, даже с доплатой выйдет дешевле, чем лететь самолётом. Так, стрелок, дай-ка своё предписание.

Внимательно изучив документ ещё раз и чуть ли не попробовав бумагу на зуб, поручик вернул предписание Владимиру.

– С билетом я тебе помогу, стрелок, про «доплатить» никаких запретов не было. А теперь послушай моего бесплатного совета: беда пограничников в том, что вы ходите под гражданскими шпаками министерства финансов, а во всём остальном…, особенно что касается перемещений по стране, сидите под крылышком управления военных сообщений. Как я посмотрю, твои бумаги составлялись не в Корпусе, а непосредственно в Минфине, – заскорузлый, прокуренный до желтизны палец ткнул куда-то в сторону нагрудного кармана кителя, в который Владимир сложил предписание, – там внизу виза и шифр отдела в секретариате министерства, который работает непосредственно с Корпусом пограничной стражи, но штафирки они и есть штафирки. Безмозглые канцелярские крысы. Составляй твоё предписание в Корпусе, ваши ВОСОшники сразу бы озаботились проездными документами и нарядом на заселение в гостиницу по прибытии тебя в Москву. Гражданские исполнители об этом просто не подумали, у них всё по линии губернских представительств идёт, а Корпус губернским чернильницам не подчиняется, тут они дали маху, только и ты игнорировать сию бумагу не можешь, – палец опять указал на карман. – Поэтому, мил человек, не сочти за труд, а сразу по прибытии скатайся в штаб Корпуса, прояви вежливость и отметься в комиссариате, а после уже кати в Минфин, так ты избежишь ненужных неприятностей, поверь мне. Я многое повидал на своём веку, и ты не первый у меня такой горемыка из числа тех, кому предписано ехать туда, не знаю куда. Нужные адреса я тебе сейчас распечатаю, не проворонь их по дороге, а то будешь метаться по Москве, а там патрули злые, столица же, без разговоров гребут в комендатуру, доказывай потом, что не верблюд. Посадят на губу на трое суток и будешь своей палкой решётки околачивать до посинения.

– Спасибо, – тяжело вздохнул Владимир, понимая, что судьба приготовила ему очередной квест.

– Спасибо на хлеб не намажешь, – буркнул поручик, подхватывая из принтера распечатку с нужными адресами. – Держи и топай ко второму окну, я сейчас свяжусь с кассиром, люксом покатишься, миллионер. Дохромать сможешь?

– Сюда же дошкандыбал.

– Ну-ну, – поручик не глядя щелчком выбил сигарету из лежащей на столе открытой пачки. – Ты там осторожней в Москве, стрелок. Ты ещё молодой и не знаешь, что башибузуки в штабах не чета китайским и японским налётчикам на границе. Узкоглазых хоть пристрелить можно, а эти нехорошие люди жизнь испортить могут так, что хоть караул кричи и под поезд кидайся, сожрут там тебя без соли и перца, – чиркнув зажигалкой, поручик глубоко затянулся. – Ты иди-иди, чего встал, кассир тебе уже прогулы ставит.