Текст книги "Знахарь (СИ)"

Автор книги: Александр Сапегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 42 страниц)

Глава 8. Бег по кругу

Глава восьмая

Бег по кругу

– А чего это ты в кровати делаешь? – сощурила зелёные глазищи платиновая блондинка на экране телефона.

– Лежу, как ты могла заметить, – отбрехался Владимир. – Ты не находишь, что твой брат имеет полное право поваляться в кровати, тем более у нас поздний вечер, а не день, как у тебя.

– Да? – плеснула ядом сестра, щурясь пуще прежнего. – А почему тогда на углу твоей подушки квадратная печать, подозрительно смахивающая на больничную штамповку? Колись, старший братец.

– Вика, ты хуже репейника.

– И я этим горжусь, – воздела вверх указательный палец блондинка по ту сторону экрана. – Покрути-ка камеру вокруг, чтобы я убедилась, что ты меня не обманываешь и не лежишь где-нибудь в больнице.

– Ладно-ладно, – усмехнувшись, сдался Владимир. – Ты победила, мелкая. Твой стальной неубиваемый старший брат дал трещину, но сварщики уже заварили её и зашлифовали.

– Угу, – кивнула Вика, – фиговенько шлифуют, про полировку и зеркальный блеск я даже боюсь спрашивать. Глазки впалые, щёчки тоже и небритые к тому же, подушечка штампованная… Допрыгался, братец?

– Не драматизируй, – отмахнулся Владимир. – Это не новомодная зараза, а старый добрый грипп, анализы подтверждают, просто одно наложилось на другое, а то на третье и в итоге…

– В итоге ты чуть не сыграл в ящик, как я понимаю, – перебив Владимира, прорычали в трубку. – Кого ты обманываешь, на моей памяти ты никогда не болел, даже когда тебя чуть машина не сбила и трахнуло током! Может почесался, когда я не видела, а так бодрячком всё время. Если и чихал, то только на солнце, а тут прилежненько в кроватке разлёживаешься.

– Отставить панику и давку! – рыкнул в ответ Владимир. – Мамаша, вы слона из мухи не лепите, ваше дитятко не при смерти, а глаза и щёки у неё впалые не из-за того, что ребёнок одной ногой в могиле, а из-за работы. Пришлось, понимаешь, суетится день и ночь напролёт, вот и скинул пару килограммов. Эка невидаль. Тут, Викуля, граница и побегать пришлось дай боже, да на своих двоих. Чай не центральные губернии, где расстояние между деревнями в плевках через забор измеряется, тут сутками в любую сторону можно топать до первого встречного медведя.

– Ох, темнишь, ты, братишка! Горбатого лепишь, обманываешь бедную доверчивую меня, все уши отборной лапшичкой завешал и ещё раз назовёшь меня мамашей, я тебе глазёнки твои бесстыжие повыцарапаю когда ты приедешь. Кстати, отец родной, колись, когда тебя ждать?

– А зачем мне приезжать, если меня зрения лишат?

– Ладно, один глазик выцарапаю, кривенький ты мне ещё пригодишься, – смиловистилась Вика. – Вов, я серьёзно.

– Насколько серьёзно? – отбросил шутливый тон Владимир.

– Во! – Вика провела ребром ладони поперёк точёной шейки.

– Так-та-а-ак, рассказывай.

– Да что рассказывать, – отвернулась от экрана Вика. – Ты не хуже меня всё знаешь. Мамахен напирает, папику-то пофиг, у него наследник есть и шмара на выданье, из которой мамахен звезду вселенского масштаба лепит и в модели суёт куда ни попадя, одна я в парадигму поведения не вписываюсь.

– Звёздочка моя, резину не тяни. Ты короче давай.

– Если короче, то мать поставила ультиматум, – шмыгнула носом Вика, – или я становлюсь прилежной дочерью, слушаюсь во всём маму и не перечу папе или пробкой из бутылки вылетаю, как только секундная стрелка переползёт на восемнадцать лет и одну секунду с момента моего рождения, а до этого знаменательного дня мне обещано превращение жизни в ад, страх и гнев божий с переводом в учебное заведение закрытого интернатного типа, практикующее усиленную трудотерапию, розги и сухой горох при обучении и воспитании трудных подростков. Причём в восемнадцать лет повторить твой финт ушами с социальными фондами и страховками у меня не получится. Папахен и мамахен, наученные горьким опытом, заранее приняли меры, так что полечу я вольной птицей – голой соколицей со сверкающей на всю округу задницей. Этот год я ещё доучиваюсь в лицее, а там куда кривая выведет. Пакет документов мать приготовила, батины кореша поспособствовали, я лично бумаги видела. Всё чин по чину, ни одна тварь не подкопается. Так-то, братец, перспектива безрадостная. Плачет по мне интернат строгого режима.

– Цыц, мелкая, не вешать нос! Приказываю до лета изображать примерную дочь, а там рвать когти в Н-ск. Я в конце мая или в первых числах июня прилечу. Я не рассказывал тебе, но меня комиссовали. Сейчас я учусь у мастера иглоукалывания.

– Гад ты.

– Но-но! Не сметь катить бочку на старшего брата!

– Ты думаешь я полная дура и не знаю по каким причинам комиссуют? – в углах глаз Вики начали скапливаться слёзы. – Сказки на ночь кому-нибудь другому рассказывай. Может ты летом и в Хабаровске не на учёбе был, а тоже в госпитале валялся, а мне втирал про строгий режим, кнопочные телефоны и злых унтеров. По сетевым каналам и по телеку показывали, что на границе творится, каждый день стрельба. Заврался хуже некуда. Тебя ранили?

– Вика, это не телефонный разговор.

– Понятно всё с тобой, – предательские слёзы прочертили мокрые дорожки на щеках сестры.

– Мелкая, ты с темы не съезжай, ранили меня или петух в зад клюнул, это к делу не относится, сейчас мы о тебе говорим. Первое, лепи горбатого и втирайся в доверие к матери, а если не поменяешь решение, ведь в жизни случается всякое, после экзаменов хватаешь в охапку бумаги и рвёшь когти ко мне. Или я сам в родной город наведаюсь и подхвачу тебя, чтобы ты не потерялась по дороге жизни. Плевать на страховки и социальный фонд, я тебе новые организую, денег хватит. Доучиваться пойдёшь в колледж или куда самой сердце подскажет, поэтому итоговый аттестат у тебя за этот год должен быть с одними пятёрками, понимаешь? Жить будешь у меня, хозяйка по-прежнему держит за мной флигелёк.

– Тебе не дадут опеку над несовершеннолетней.

– Дадут, поверь мне, никуда не денутся. Я многого тебе не рассказывал, чтобы ты дома ненароком не проболталась, не нужно папахену подробности обо мне знать до поры до времени.

– Я и говорю – заврался, конспиратор доморощенный, а на подушке прокололся. Сыпятся на мелочах.

– Цыц! – опять пригрозил Владимир. – Сама как?

– Да что мне будет, у нас не стреляют, зараза тоже не прицепилась. Спасибо тебе за посылку со сборами. Ничего, что я некоторые отвары мелкому давала, когда мать не видела? Он такой забавный, на тебя похож на детских фотографиях. Только меня редко к нему подпускают, и боюсь мать с отцом вылепят из него своё подобие, мамахен так точно не допустит второй ошибки, что допустила со мной.

– И в кого ты у меня такая умная?

– Уж точно не в тебя дурака, – криво улыбнулась Вика, стирая рукавом остатки слёз. – Ладно, уболтал, чёрт языкастый, до лета поработаю на публику хорошей девочкой. А ты не расслабляйся, большой старший брат, я с тебя все подробности вытрясу, так и знай. Всё, я отбиваюсь, тут Шкура решила ко мне пожаловать, плывёт от калитки походкой от бедра. Целую, не вздумай сдохнуть, с того света достану!

Оставив последнее слово за собой, Вика отбилась. Несколько секунд тупо попялившись в погасший экран, Владимир отложил телефон в сторону и выхватил из-под головы подушку с тёмно-синим штампом лазарета в углу наволочки.

– Мда, косячок, – тяжело вздохнув и взбив подушку, Владимир уложил её на место.

– Так и сыпятся шпионы, – донеслось от второй кровати двухместной палаты. – Заврались вы, товарищ унтер-офицер

– Товарищ Мальков, хотите я сломаю вашу вывихнутую ногу и подрихтую лицо?

– Лица попрошу не касаться! – прогудело в ответ.

– Значит, насчёт перелома вы не возражаете?

– Злой ты, Огонёк, а сестра у тебя хорошая. Пожалуюсь ей оказией. Если нужны будут деньги, говори, поможем с ребятами.

– Спасибо, Василий, – у Владимира потеплело на душе, – справлюсь.

– Ты извини, что я уши грел, но тебе действительно могут отказать с опекой. Родители встанут в позу и алга по жёсткому варианту, ни один судья не подпишется.

– Думаешь? – скрипнул решёткой кровати Владимир, поворачиваясь боком к Василию Малькову. – Раз уж кое-кто вместо музыки в наушниках решил погреть уши, то я просвещу его немного. Есть маленький нюанс, друг мой хромоногий, называемый государственной наградой, а у меня их, на минуточку, целых две, к тому же держим в уме дворянство супротив мещанина. Что мы имеем на выходе? На выходе мы имеем немалый шанс получить опеку, тем более несовершеннолетний гражданин будет только «за» руками и ногами, а если этот гражданин женского полу упрёт у мамы компромат с интернатовскими документами, то шанс перевалит за отметку в девяносто девять процентов.

– Огонёк, ты дважды орденоносец, а ведёшь себя как мелкоуголовный тип.

– Тяжёлое наследие предков, – отмахнулся Владимир, – папахен у меня в авторитете, на чём мы не сошлись взглядами и жизненными позициями.

– Вот-вот, привык ты мелко плавать, – пробасил Мальков, – авторитет твоего папаши мы переавторитетим цидулей от заставы, дадим характеристику и впишемся всем офицерским составом. Если разрешишь, я чуть позже наших эскулапов подтяну и с Есауловки. При нужде, парень, за тебя половина Харбина встанет. Потянет такой противовес твой папаша?

– Ладно, не буду я тебе ногу ломать.

– А иголочки поставишь? – потёр ладони Мальков.

– Поставлю.

*****

Ни на день Владимир не забывал о харбинских «приключениях», держа прошедшие события в глубине памяти. Поселившийся внутри него червячок сомнения противно зудел, тонким писком напоминая, что ничего ещё не закончилось и о ведьме с упокоенным шпиком ему обязательно напомнят.

Костлявая леди с косой собирала богатую жатву, срезая жизни старых и младых, прошлое бытие отошло на второй план, затёртое непрекращающимся кошмаром госпиталя и лазарета, но червячок внутри жил, продолжая зудеть подобно охамевшему комару, чей писк словно игла врезается в барабанные перепонки. Ну, не верил Владимир в беззубость и забывчивость спецслужб и в то, что самодеятельность Трофимыча, завершившаяся огнестрельным ранением, канет в лету без расследования и последствий. Да, его потрясли немного, навестив между процедурами. Дознаватели лениво подёргали за живое и на этом всё.

Как бы не хорохорился казак, выписавшийся из больницы, но даже он признавал правоту парня. Уж больно легко он отделался – подозрительно это. Горелый соглашался с мнением, что стоит эпидемии пойти на спад, как его с Маккхалом возьмут за цугундер и подтянут под пристальное око начальства, вынимая души и выворачивая нутро наружу, и тогда кисло может стать всем. Нет, за решётку никого не упекут, но нервы попортят изрядно, на что Владимир иронично кривил губы и заставлял старших товарищей тщательно прорабатывать легенду, чтобы алиби у лихой троицы было железобетонным и непробиваемым. С высоты своего куцего опыта взаимоотношений с Фемидой Огнёв судил несколько глубже, упирая на то, что подозреваемых легко законопатят за решётку, начав ломать психологически за толстыми стенами холодных и тёмных казематов. К примеру, как долго продержится Трофимыч, если ему пригрозят забрать Антона и Машу, подведя казака под уголовную статью? Причём дело состряпают строго по закону. Нравится мужикам такой вариант? Вариант не нравился никому, поэтому Трофимыч и Маккхал сидели тише воды, ниже травы.

Человек, не знающий… да даже знающий Владимира, глядя со стороны, мог подумать, что тот сам извёл себя морально, целиком и полностью отдаваясь добровольным обязанностям в госпитале и лазарете, тем самым спасаясь от мыслей об убийстве, точнее, неотвратимом наказании за него. Да, ведьма с ученицей и японский засланец были врагами и заслуживали самой суровой кары и даже смертной казни, но государство крайне не любит и не одобряет, когда кто-нибудь берёт обязанность и долг правосудия в свои руки, вынося и исполняя приговор. Такие люди сами попадают под преследование и караются по всей строгости закона, который они, преисполнившись самомнения, ошибочно взялись вершить. Убийство остаётся убийством, в какие благородные рамки его не вставляй. Между тем, оглядываясь назад, Огнёв признавал, что и сейчас поступил бы точно также, скормив продавших души ведьм и японца Маре-Морене, тем самым вернув заграничным мразям заразу сторицей, жаль только это не помогало с оптимизмом смотреть в туманное будущее.

– Так, Владимир Сергеевич, езжайте домой, Василий тебя отвезёт, – сняв очки, начальник лазарета подслеповато прищурившись, принялся салфеткой протирать линзы. – Отоспись несколько деньков. К Петру можешь не соваться, наставнику твоему я звякнул, чтобы он тебя от калитки поганой метлой гнал. Если, не дай бог, я узнаю, что ты в ближайшие три дня ездил в госпиталь или занимался ещё какой-нибудь хренью кроме отдыха, поверь, ты не захочешь узнать степень моего гнева. Договорились?

– Умеете вы уговаривать, Родион Михайлович. А баньку можно и это, – Владимир прищёлкнул указательным пальцем по подбородку, – после парилки?

– Нужно, но в меру! Фигляр, – водрузив очки на переносицу, Родион Михайлович скомкал салфетку и ловко метнул её в урну. – От ста грамм сон крепче станет, а для тебя, друг мой, сон сейчас первейшее лекарство. Хотя перед кем я распинаюсь…

– Родион Михайлович, я с первого раза всё понял, не стоит повторяться.

Пожав руку Родиона Михайловича, Владимир покинул кабинет главного врача.

В лазарете было непривычно тихо. Эпидемия пошла на спад, к тому же в приграничье завезли вакцину, прогнав через прививки весь штатный и вольнонаёмный персонал заставы вместе с членами семей. Видимо комплексные меры дали необходимый результат, за несколько дней сократив поток пациентов до минимума. Трофимыч укатил в очередную командировку, Синя и Малёк утопали в рейд, так что с встречающими-провожающими оказалось не густо, если не считать Прасковьи Ивановны, сунувшей Владимиру сумку с домашними разносолами и пакет с замороженным куском дикой козлятины. Расцеловавшись с женщиной, Владимир отдарился шоколадкой для внуков.

– Она на здоровье заговорена, – многозначительно шепнул он. – По две дольки за раз, не больше. Сами с дедушкой тоже по паре долек скушайте. Не болейте, Прасковья Ивановна. Передавайте дедушке низкий поклон и благодарность за дичь.

Махнув рукой, Владимир направился на выход. В тройном стеклопакете двери отразилась пожилая женщина со сложенным в щепоть пальцами правой руки, перекрещивающей спину молодого человека.

Машина со скучающим водителем нашлась у входа в лазарет.

– Василий, тормознёшь у магазина, – закинув мясо и разносолы в багажник, а куцую котомку личных вещей на задний диван и плюхнувшись на пассажирское сиденье, попросил Владимир. – У тебя как со временем? Может быть, у меня останешься, я хозяйке звякнул, она баньку растопила. В одного усугублять не интересно, сам понимаешь.

– Работы дохрена, – грустно вздохнул Василий, паркуясь у продуктового магазина. – Мне с обеда вакцину в есауловский госпиталь везти, а потом к рейсу в город машину готовить. Тяпни там и за меня тоже.

*****

– Да, Авдотья Никаноровна, – Владимир, распаренный после бани и закутанный в простыню, сидел у тёплого печного бока в горнице, с удовольствием потягивая холодный морс, когда в дом вошла хозяйка, – здравствуйте ещё раз! Банька сегодня просто чудо, сама хворь выпаривает!

– И тебе не хворать, Володя, – вернула любезность вдова. – Там к тебе приехали.

– С заставы? Василий? – удивился Владимир. – Хотя не должны, меня только сегодня с лазарета выписали и домой турнули.

– Похоже с Харбина, – хмуро сведя брови, добавила интриги вдова. – Не из наших краёв барыня.

– Барыня?! – поползли вверх брови Огнёва. – Знаете, Авдотья Никаноровна, что-то не нравятся мне визиты разных дамочек чёрт пойми откуда.

«Дождался, – подумал Владимир, – итить его налево!»

– Не тебе одному, – недовольно ответила женщина, отодвигая край занавески. – Очень непростая барыня, Володя, у меня от неё лёд вдоль спины сам собою намерзает. Приглашать?

– Дайте пять минут, не в этом же её встречать, – Владимир накинул один конец простыни на плечо, – надо красную полосу нарисовать, чтобы в другой раз за римского сенатора сойти, а так придётся за штанами и нательным бельём шлёпать. Без красной полосы ты плебей, а не патриций, а плебеи ныне не котируются и за людей не считаются. Пусть через пять минут заходит.

– Не спеши, – усмехнулась хозяйка на немудрёную шутку, – я им сказала, что тебя утром из больницы выписали и ты только-только из бани, так что минут десять есть. Подождут, не переломятся. А таких худосочных сенаторов не бывает, что римских, что наших возьми, вот этим жиртрестам похудеть не помешало бы, а то рожи поперёк себя шире, в телевизоры не влезают. Жрут, жрут, никак не нажрутся, тьфу, мироеды…

– Им? – зацепился за главное Владимир, закрывая дверь своей комнаты. – Им, хм-м, дамочка почкованием занимается?

Накинув джинсы с лёгким батником и вбив ноги в мокасины, Владимир затянул ремень и пробежался расчёской по мокрым волосам, взъерошенным после полотенца.

– Когти пострижены, зубы почищены – красавчик! – ухмыльнулся он отражению в зеркале. – Кости есть, кожа есть, а мясо нарастёт.

На всё про всё у Огнёва ушло меньше пяти минут, запрошенных им ранее. В горнице за дверью скрежетали ножки отодвигаемых стульев и поскрипывали половицы. Незваные татарки прибыли.

– Ладно, глянем, кого к нам нелёгкая принесла, – раздражённо незапланированным визитом пробормотал Владимир себе под нос, отжимая ручку двери. – Моё почтение, Афина Аркадьевна!

Как сказала хозяйка, знакомая по хабаровскому госпиталю полковник СИБ прибыла не одна, притянув на прицепе пожилую статную даму с армейской выправкой. За неимением иных гипотез в голове рисовался образ штабной секретарши, только глаза второй гостьи разбивали гипотезу вдребезги – ошпаривающие, цепкие и внимательные, спрятанные за густой щёткой ресниц. Если сия гостья и обреталась при штабах, то явно не у пишущих машинок. Брючный костюм, осанка, выправка, короткая «мужская» причёска, обильно обсыпанная сединой, которая ничуть не портила женщину, наоборот, придавала ей неповторимый шарм, а если приплюсовать плавность движений, получалась не львица или тигрица – рысь! Матёрая рысь, задушившая дивизию кроликов и полк другой дичи с волками на закуску.

– И вам не хворать, Владимир Сергеевич! – проявила вежливость полковник. – Позвольте представить вам мою помощницу, штабс-капитана Елтукову Марьяну Андреевну.

– Очень приятно, унтер-офицер в отставке Огнёв Владимир Сергеевич, – не стал пренебрегать этикетом Владимир, хотя и несколько запоздало, ведь первыми представляются мужчины, но сейчас ему было немного не до расшаркиваний, ситуация не располагала к лишним политесам. – Марьяна Андреевна, можно ознакомиться с вашим удостоверением.

Книжица с двуглавым орлом на обложке будто сама собой распахнулась перед лицом Владимира.

– Военная прокуратура… ну-ну, – кивнув, деланно усмехнулся Владимир, – а на всю тайгу попахивает контрразведкой. Афина Аркадьевна, предлагаю не тянуть кота за интересные места. С чем вы ко мне пожаловали?

Снисходительно улыбнувшись, дама в звании штабс-капитана показательно опустила очи долу, тёзка греческой богини встретила спич равнодушно.

– С места в карьер, ожидаемо, – сухо обронила полковник. – Молодость-молодость, спешим, торопимся… Что ж, тогда приступим.

В этот раз камеры и диктофон устанавливала штабс-капитан. Действовала Марьяна Андреевна ловко и сноровисто, что выдавало заслуживающий уважение опыт дознавателя или следователя. Видимо дамы не первый раз, а может и год, работали в паре, причём «капитан» шла по разряду ходячего детектора лжи, что Владимир определил с первого взгляда. Были на Руси ведуньи, умевшие распознавать ложь, а здесь, полагаясь на опыт Ведагора, чувствовалась целенаправленная работа и оттачивание навыков в данном направлении. С другой стороны, сам собою возникал вопрос отсутствия напарницы тёзки греческой богини в Хабаровске. Трясла пленных киллеров?

Закончив соблюдение формальностей с зачитыванием на камеру прав и ответственности за дачу ложных показаний, полковник перешла к сути:

– Владимир Сергеевич, скажите, когда вы последний раз были в Харбине?

– Число с ходу не припомню, но до эпидемии. Последний раз я в Харбин ездил в качестве доверенного лица Лемеховой Екатерины, утрясал по её просьбе вопросы с недвижимостью...

Вопросов и ответов за вечер прозвучало бесчисленное множество, они чередовались, повторялись и перекликались между собой. Иногда Владимир задумывался, иногда отвечал предельно честно, но, по собственным ощущениям ни разу не дал подловить себя на несоответствии. Спустя три часа следователь СИБ Бадмаева с напарницей загрузились в машину и отчалили.

– Что скажешь? – обратилась Афина Аркадьевна к штабс-капитану, откинувшись на спинку пассажирского сиденья.

– Он не врал, – переключила передачу штабс-капитан.

– Занятно, – Афина Аркадьевна приподняла уголки губ в кривой ухмылке.

– И правды не говорил. Кто убил местную знахарку и как она умерла он якобы не знает. По крайней мере я не почувствовала лжи. Кому принадлежит третий труп тоже. Там большинство ответов хитро построено с опорой на двойной или тройной смысл. Убил не он, убил нож, и не подловишь ведь! Не видел означает, что он не видел. Вероятно, в этот момент он просто закрыл глаза. Ни слова лжи, а правды как не было, так и нет. Если опираться на его показания, он, в тот вечер был в кафе, что подтверждается свидетельскими показаниями, а ночью к нему приехал Маккхал, что тоже подтверждается многочисленными свидетельскими показаниями. Алиби со всех сторон. Следующие два дня они мотались по делам, и мы смогли проследить их маршрут с точностью едва ли не до минуты. Я спинным мозгом чувствую, что мальчишка по уши измазан в дерьме с убийством ведьмы, но подтвердить свои ощущения не могу. И, Афина, предупреждай в следующий раз, к кому мы едем и благодари бога, что у парня железное самообладание. Ему мой «ведьмин взор», что припарка после бани, зато сам он мог мокрого места от нас не оставить. Я все молитвы за вечер вспомнила, даже те, которые уже, казалось, напрочь забыла, а ты продолжала дёргать тигра за усы. Девочка моя, либо ты реально смелая, либо дура без инстинкта самосохранения. Мне плевать, кто ухлопал Колываниху с девкой и японским шпионом, вайнах этот или твой мальчик, я не имею абсолютно никакого желания оказаться на её месте, да и ты, думаю, тоже. Мальчик ради своих друзей и сослуживцев может взять грех на душу, и мы никогда не докопаемся до правды. Знаешь, из могил пока не выкапываются, а как он лопатками и ножами работает просто загляденье, главное, чтобы не по нашим горлышкам. Предлагаю заняться Горелым.

– Не получится. Опоздали мы с предписанием, нашего казака-пластуна с дружком вчера на Кавказ командировали в усиление.

– Тогда аккуратно потряси управление СИБ в Харбине, а я поработаю детектором лжи. Не могли наши противники все нити оборвать, всё равно крот или личинка крота в Харбине имеется, а с Огнёвым завязывай.

– Поясни, – поправив ремень безопасности, Афина повернулась к напарнице.

– Афина, ты взрослая девочка уже, до трёх больших звёзд на погонах доросла, а до сих пор не соображаешь. Тебе какое задание дали? Копать от рассвета и до заката? Нет. Афедроном чую, дружков нашего мальчика специально на Кавказ услали, чтобы мы лишнего не нарыли, за что нам отшибут головёнки. Тебе приказали дать заключение, а не загнать под заключение, улавливаешь разницу? Ты его и дай, а шаг в сторону или, не дай бог, прыжок на месте... Финочка, не надо самодеятельности. Уши нашего мальчика торчат? Торчат! Об этом и напиши, только ничего не вставляй, себе дороже встанет, тем более именно Огнёв вскрыл и сигнализировал о вражеской ячейке в городе, за что ему от нашей конторы большое спасибо, и не его вина, что местные оперативники сели в лужу.

– Обосрались, ты хотела сказать?

– Что хотела, то и сказала. Следи за логикой дальше: Горелый получил пулю, в ту же ночь сгорает дом Колыванихи, в котором находят три трупа. Бабку и девицу удалось опознать, а третий жмур обгорел до костей. Тебя ничего не насторожило? А меня на пепелище в дрожь бросило, там такое нах… наверчено, до сих пор зад в грецкий орех от страха сжимается. Мистика в третьем жмуре, девочка моя. До того, как пустить красного петуха, над субчиком очень плотно поработали. Если верить ощущениям, я бы сказала, что у него вынули душу и по капле выдоили жизнь, пустив на какой-то мощный ритуал, но ничем не подтверждённую чертовщину к делу не пришить, а вот то, что температура внутри дома не могла быть настолько высокой, чтобы от человека остался только скелет с жалкими кусками плоти – это факт. Трупы ведьмы и девки тому в подтверждение.

– Так что мне делать?

– Не знаю, что тебе делать, знаю, чего не делать.

– Вываливай, не тяни, как сказал Володя, кота за интересные места.

– Не делай ничего, что выходит за рамки твоего задания, пожалеешь! Сдаётся мне, ваша Ворожея видит картину целиком, а ты должна прояснить ей некоторые моменты, причём в глобальном смысле вопрос настолько серьёзен, что по запросу командования тринадцатого отдела с тобой в эту забытую богом и дьяволом дыру командировали меня.

– Да, кое-кто у нас от скромности не умрёт.

– Моя скромность наименьшая из наших проблем. Почему ты не сказала мальчику, что его представили к ордену «Святой Анны»?

– Об этом ему в госпитале или в лазарете скажут, не надо забирать радость у мужчин, они же как маленькие дети, могут и обидеться, и начать гадить в ответ. Я начальника госпиталя имею ввиду. Если серьёзно, мне самой не хочется копаться во всём этом. Парень спас сотни, если не тысячи людей, жалко будет, если его перемелют наши жернова.

*****

Дежурно улыбающиеся бортпроводницы прошли по рядам, проверяя все ли пассажиры авиалайнера пристегнулись, между делом раздавая нуждающимся кисленькие карамельки, хотя Владимир не понимал, в чём их прок. Отказавшись от конфеты, он прильнул к иллюминатору.

Покачивая крыльями, громадный дальнемагистральный «Си-350» с четырьмя сотнями пассажиров на борту рулил на ВПП воздушной гавани Харбина. За высоким сетчатым ограждением аэропорта мелькали деревья и цветные метеоры автомобилей, несущиеся по скоростной автотрассе. Лента асфальтобетонного полотна протянулась параллельно взлётно-посадочной полосе в трёхстах метрах от неё за ограждением и гребёнкой кедров. Иногда казалось, что бескрылые мошки мчатся наперегонки с большой птицей и сейчас пойдут на взлёт, но земное притяжение не желало отпускать их в небо.

Рыжеволосая зеленоглазая красавица в форме и бейджиком с именем Алёна что-то вещала в микрофон, но Владимир не слушал, провалившись в воспоминания последних недель.

Визит СИБовских следовательниц ни к каким изменениям не привёл. Абсолютно ничего в жизни Владимира и заставы не поменялось. Приехали. Уехали. На этом всё, если не считать некоторого количества убитых нервных клеток. Зачем приезжали, непонятно. Определённо где-то в лесу сдохло что-то большое, но противный червячок прекратил сверлить слух Владимира писком опасности. Конечно, это не означало, что гроза миновала окончательно и бесповоротно, но она определённо ушла в сторону.

Через четыре дня после отъезда вышеупомянутых дам, Владимира вызвали на заставу. На КПП Огнёва перехватил Родион Михайлович и потащил в кабинет командира, где чуть ли не в полном составе уже собрались все офицеры, не считая командированных в другие подразделения и находящихся в рейде «вдоль полосы».

Не успел Владимир пересечь начальственный порог, как присутствующие встали по стойке «смирно», а командир начал зачитывать Указ Его Императорского Величества о присвоении некоему В.С. Огнёву ордена «Святой Анны» III степени с бантом «за небоевые заслуги и подвиг по спасению жизни граждан Империи во время эпидемии». Присутствующие бросились поздравлять Владимира, у которого от дружеских хлопков и крепких объятий начали подкашиваться ноги. Ошалев от новости, и глядя на весёлые и радостные лица офицеров, в полном составе прошедших через его руки во время эпидемии, он осторожно, мелкими шажочками отступил к ряду стульев, стоящих вдоль стены и без сил опустился на один из них. Многотонная тяжесть, давившая на плечи Владимира всё это время, лавиной или камнепадом слетела вниз, освобождая его от взятого на самого себя груза ответственности. Звонко лопнули в груди одному ему слышимые струны напряжённости.

– Неужели всё закончилось? – сцепив в замок подрагивающие руки и глядя в никуда, спросил в пустоту Владимир.

– Ничего ещё не кончилось, – присел рядом Родион Михайлович, одним взглядом отогнавший офицеров, – но конец не за горами.

– Но почему я?

– А кто ещё? – отечески спросил врач. – Командира с ложечки кто откармливал, а мне и Малькову кто иглы ставил и выхаживал? Вон они, отожрались и порозовели. А благодаря кому? Может мне Есауловку тебе напомнить?

– Спасибо.

– Тебе спасибо, – подошёл к Владимиру командир. – Так, товарищи офицеры, слушаем приказ: хватайте наших докторов и конвоируйте их в столовую, столы накрыты и горячительное скоро льдом возьмётся. Непорядок, а безобразия нарушать нам устав не позволяет!

– Есть!

Виновата оказалась статистика. Насколько бы не были загруженными главный врач госпиталя и начальник лазарета, они находили время для общения и выявили одну немаловажную деталь – количество летальных случаев в госпитале Есауловки и в лазарете намного уступает количеству смертей в больницах и госпитале Харбина, статистические данные по которым оба доктора получали по своим каналам. Вывод был сделан практически одновременно и независимо друг от друга. Иглоукалывание и настойки, которые молодой волонтёр спаивал больным, помогали бороться с болезнью. Закрутившись и смертельно уставая, Владимир ничего не знал о том, что к Петру Ли приезжала целая делегация медицинских работников и фармацевтов. Наставник, общаясь дистанционно посредством видеосвязи, чтобы не дай бог не заразиться, поделился рецептами отваров, настоек и сборов. Мастеров дженьцю посланцы с Харбина нашли своих. Так, ничего не ведая и не подозревая, Владимир стал родоначальником комплексного подхода в лечении болезни. Через некоторое время положительный опыт Есауловки и Харбина начал распространяться по всему генерал-губернаторству и вышел за его пределы, так что нет ничего удивительного в том, что руководство медицинских учреждений написало представление к награде на имя губернатора Желтороссии, а тот подал представление на имя генерал-губернатора в Хабаровск, правда никто не ожидал, что нашему герою сразу присвоят третью степень. Видимо по совокупности заслуг, как-то не слишком правильно кавалеру двух высших боевых орденов Империи присуждать гражданскую награду со статусом ниже боевых, поэтому сразу третья степень, а не четвёртая. К тому же Владимир не единственный, кто удостоился высокой чести признания Императором и Империей его заслуг. Орден, по традиции, вручат в Кремле, правда в этот раз имя и фамилия Владимира не останется на стенах Георгиевского зала, но ему этого не нужно.