Текст книги "Бледное солнце Сиверии"

Автор книги: Александр Меньшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 45 страниц)

13

Кровь стучала в виски, будто молотом. Воздуха не хватало катастрофически. Я загрёб пригоршню снега и жадно забросил его в рот.

Щука лежал на спине. Его закатившиеся под веки глаза и судорожное дыхание говорили о скором конце.

Нести его просто не было сил. Я опустился на снег, и устало поглядел в начинающее светлеть серое небо.

Утро выдалось тихим и морозным. Хотя этого самого мороза я уже не ощущал.

Досадно… Ох, как досадно! Зачем я решился спасти этого разбойника?

Дурак! Треклятый дурак!

Перед глазами вновь и вновь вставала темная фигура Тура. Его светящийся тончайшим голубым светом меч выписывал необычайные кренделя.

Понятно, что гоблины не ахти какие воины. Но они никогда и не брали своим умением сражаться, а только числом.

Вспышка. Тура окутал странный мерцающий шар. Брошенные в сотника топоры словно стукнулись о невидимую стену и с металлическим звоном отлетели в сторону.

Я помню, как на безымянном острове бился паладин с Проклятой Искрой.

Тур был крут. Его лицо было словно озарено изнутри каким-то невиданным диковинным светом. И ещё (в том мог бы поклясться) видел, как в его глазах сверкали, что говорится, молнии.

Удар – голова гоблина завертелась в воздухе. Снова удар и на землю свалилось разрубленное тело…

– Пить, – прохрипел Щука.

Его щёки побледнели. Ранение было слишком тяжёлым, и крови он потерял немало.

Я взял ком снега и, тающую от тепла руки воду, капля ха каплей, влил ему в перекошенный рот.

– Ты хоть перед смертью бы рассказал всю правду.

Щука пошамкал сухими губами.

– Валир-р… Вали-и…

Я наклонился чуть ниже.

– Что «Валир»? – спрашиваю, а сам думаю, что он явно бредит. Спрашиваю одно, а он о Валирах толдычет.

– Он сказал… мы плыли долго… Валир…

Я осторожно приподнял голову Щуки и снова накапал ему тающего снега. Парень жадно заглотнул воду, прижимая руками бурый от крови кусок ткани к разрубленному животу, и, чуть отдышавшись, повторил:

– Мы плыли долго. Капитан… капитан сказал, что надо найти Демьяна… Нашли… Потом поступил новый приказ: искать, где гоблины прячут золото…

– Зачем?

– Деньги нужны… капитан сердился… золото нужно, очень…

– Какой капитан? Кому нужно?

– Наш… Капитан «Валира»… я иду… мы…

Дальше он стал бредить.

Тут уж пожалеешь, что не умеешь лечить, как Бернар. Как мне его сейчас тут не хватало!

Я поднял с земли шлем. Обычный старый шлем. Яйцевидная форма. Ничего примечательного. Наносник, бармица со следами ржавчины…

Вспомнилось, как поменялось в цвете лицо Тура, едва он увидел его на Белом шамане…

Стоп! А ведь Стояна мне говорила… Как же там дословно? «Главное, чтобы ты не вмешивался… даже если увидишь шлем…»

А я ведь его увидел. И ещё вмешался в церемонию!

Дурак!

– Шлем Ермолая, – еле слышно проговорил Тур, бледнея…

Бился Белый шаман просто отлично. Вот не думал, что он окажется таким прекрасным воином.

Пользовался только длинным ножом, а в правой зажал тяжёлую секиру.

Взмах. Лезвие с противным свистом рассекло воздух подле самого уха. Выпад вперёд и укол ножом.

Я парировал. Веер искр рассыпался во все стороны.

Снова взмах и секира с лёгкостью пушинки помчалась к моей шее.

Что-то холодное коснулось открытого участка кожи. Голова закружилась, и сквозь какой-то неясный гул я услышал крик Тура:

– Держись! Сзади!..

Я даже не знаю, отчего вдруг, но рука сама схватила висевший на шее Оберег. «Рубин» вспыхнул, и стало вдруг жарко.

События замедлили свой бег, а когда красная пелена спала с глаз, то уже вокруг меня валялось около десятка воинов. Голова Белого шамана медленно подкатилась к ногам, тут же выпадая из шлема. По кровостоку сакса прямо на широкий лоб орка упала громадная темная капля крови…

– Медный рудник, – вдруг снова подал голос Щука, приходя в себя, – не давал нужного количества… Да и за золотую монету можно купить куда больше…

– То есть? – снова наклонился я.

– На всё нужны деньги…

– Вас отправили грабить гоблинов? И кому предназначалось золото?

– Капитан знает… я мелкая сошка.

– Как к нападению привязан Демьян Молотов?

– О! Ему бы ерепениться! – нагло ухмыльнулся Щука.

Тут его глаза снова закатились, но он каким-то чудом удержал своё сознание на плаву.

– Где остальные наёмники?

– Мы разделились на три отряда… Я был из тех, кого отправили в посёлок. Демьян сказал, что сейчас все воины турора на зимней охоте.

– А остальные?

– Второй отряд… он отправился в Мешок… судя по всему, они и нашли святилище…

– А третий?

– Не помню… кажется, куда в храм… А больше я не помню, клянусь… Мы ничего в посёлке не нашли… Варлам, сука, всё напутал!..

Щука замолчал. Он закатил глаза и потерял сознание.

Я снова поднял шлем, отмечая качество метала.

Значит, он принадлежал Ермолаю. А если это так, то отсюда следует… А что отсюда следует? С какой бы стати шлем Ермолая, отправившегося на север, оказался тут, в Южном Уречье, да ещё у орка-шамана?

Интересная загадка.

Щука натужно вздохнул и… кончился.

Я видел, как медленно опускается его грудь, делая последний свой выдох. Руки расслабились и упали на снег.

Вот я потерял ещё и свидетеля.

С минуту ещё смотрел на остывающее тело наёмника, а потом поднялся и на негнущихся ногах поплёлся через взгорье к Молотовке.

Скажу сразу – намучился страшно. Благо, что турора потеряли мой след.

В дороге на меня чуть не напала серая рысь. Она злобно смотрела мне в глаза, но не выдержав взгляда, ушла восвояси.

На третий день уже просто лежал в снегу. Не было никаких сил подняться.

Честно говоря, мне уже было всё равно. Просто хотелось спать. Лежать без конца. Пусть даже и в глубоком холодном снегу…

Что-то горячее макнуло веки. С трудом их разлепив, я увидел перед собой морду огромного пса. Рядом сидел второй.

Горячий язык снова облизал мои скованные морозом веки.

Второй пёс подошёл ближе и с силой толкнул меня лбом в бок.

– Вставать? – еле слышно спросил я у них.

Собаки поочерёдно толкали меня под рёбра, заставляя подняться.

Просто неимоверным усилием, я заставил себя это сделать.

Всего путь до посёлка занял четыре неполных дня. К обеду последнего я почти что «выполз» на опушку елового леса. Впереди саженей через сто виднелся припорошенный недоделанный частокол. У ворот стояла полусонная стража.

На меня глядели, как на какое-то чудище. Если бы не псы Тура, то они бы действительно приняли меня за дикаря.

За время пути я сильно изголодался. Как-то в первый день удалось подстрелить белку. Но это, пожалуй, была вся моя пища.

– Кто таков? – сурово спросил один из стражников.

– Слава Святому Тенсесу! Я – Сверр.

Псы присели по обоим сторонам от меня, и как-то печально глядели в ту сторону, откуда мы пришли.

– Святому богу слава! Во веки веков слава! – ответили стражники.

– У меня дело к Стержневу.

Пока первый отправился звать Влада, второй стражник с опаской поглядывал на меня, словно ожидая какого-то подвоха.

Через несколько минут на дороге появилась торопливая фигура Стержнева. За ним также торопливо семенил первый стражник.

Они подошли почти вплотную.

– Один? – хрипло спросил Стержнев, косясь то на собак, то на меня.

Я кивнул, глядя на всех исподлобья.

– Говори, что случилось.

– Мне бы немного поесть… Очень устал… И замёрз…

Язык практически не ворочался.

– Да-да, пошли.

Дальше все, как в тумане. Меня практически доволокли к избе Бажены. Потом помогли раздеться. Знахарка чем-то натёрла моё тело.

Кажется, Стержнев протянул чарочку полугара. Едва я его выпил, как разум стал каким-то ленивым, сонным.

На все вопросы отвечал невпопад. А когда уже начал есть, то силы оставили меня, и сознание полностью отключилось.

Проснулся я только утром. В доме было тихо. Слышно было только, как в печке потрескивали дрова.

Я встал, и тут же сильно потянулся, испытывая приятную негу во всем теле.

Правда, голова отчего-то гудела, словно колокол, но это не было настолько плохо, как бывает после перепоя. А вот то, что мне просто дико хотелось жрать, и именно жрать, а не есть, – было весьма неприятно.

Давно не испытывал такого жуткого голода.

Я огляделся и увидел, что на столе у окна лежала самодельная книжица, а рядом заточенные перья и деревянная чернильница.

Меня вдруг заняло такое любопытство, заставившее отойти на второй план все остальные желания. Я встал и подошёл к столу.

Читал, честно горя, я весьма плохо, но всё же смог кое-что разобрать. Последняя запись, старательно выполненная чётким почерком, гласила:

«…Воевода приказал своим ратникам распечатать двери языческого алтаря, чтобы топорами разрубить на части и сжечь в костре. На что десятник Мещеров возразил, мол, негоже нам, паладинам, марать свою честь подобным паскудством. Тогда воевода приказал бить десятника тростью. И били его, пока не выбили зубы. Били и приговаривали, что сынам Света дозволено бороться со Злом и Тьмой всеми способами. А плененные язычники-де, являются культистами Тэпа (дальше неразборчиво)…

Тем временем из-под стражи привели тех, коих он именовал колдунами и ведьмами. И, разнообразно допросив их, он увидел твердость в их древней языческой вере. Тогда в безумной своей ярости воевода велел всех казнить страшной смертью: ратники отрубили им кисти рук, отрезали языки и так подвешивали тела на железные крюки, пока язычники не кончались в страшных мучениях. Следом за колдунами воевода приказал казнить и остальных людей…

Я с отрядом прибыл аж под вечер, когда от плененных язычников осталось не более десяти человек. Увидев все бесчинства воеводы, мы незамедлительно указали ему на его же бесчестие. Я пытался достучаться до его благоразумия, говоря ему, что Святой Тенсес ничему подобному, увиденному мной тут, не учил. Что люди, коих он называет колдунами да ведьмами – обычные знахари. А среди них были и просто люди, жители сего посёлка.

Но в ответ на мои возражения, что сии язычники не культисты Тэпа, воевода, будто одержимый, приказал своим людям пытать и нас, как пособников Тьмы.

Я же в ответ приказал своим ратникам защищать себя и жизни оставшихся пленных людей. Сам же вытянул меч и отрубил им голову воеводе.

Его ратники сразу же отступили и более не пытались нападать. Мы забрали с собой язычников, и ушли через горную гряду к лагерю Защитников Лиги…»

Дверь скрипнула, и в избу вошёл Стержнев. Его недовольный взгляд говорил о том, что я весьма опрометчиво влез не в своё дело.

– Кто такие культисты Тэпа? – спросил я.

Влад подошёл к столу и резким движением закрыл свою книжицу.

И тут я понял, почему Стержнев ушёл из рядов паладинов, и что у них за отношения с Баженой. Эта запись рассказала мне о многом. Очевидно, что знахарка из тех самых «плененных», которых Влад спас от сумасшедшего воеводы.

– Придёт время, и сам всё узнаешь, – ответил Стержнев.

Он показал мне жестом присесть на лавку, а сам тут же опустился напротив.

– Рассказывай, – сурово потребовал он. – Всё рассказывай! А то ты вчера…

Я не стал садиться, а пошёл одеваться. И пока это делал, собирался мыслями.

– Ну что? – подал голос Стержнев.

Он держал в руках шлем Ермолая, глядя на него, как на что-то ужасное.

И я начал своё повествование. Влад слушал, при этом ни разу не перебил. Лицо его было каменным, ни одной эмоции, – просто ничего.

Но тут распахнулась дверь, и в избу ввалился Тарас Хрипунов, правая рука Демьяна Молотова. Я его сразу узнал.

– Хозяйский прихвостень, – пробурчал Стержнев. – Чего тебе?

Хрипунов явно не ожидал увидеть здесь Влада.

– Я к этому… Во, запамятовал, как тебя, – Тарас подошёл ко мне.

Я побагровел от нахлынувшего желания вмазать этому Хрипунову в лоб.

– В общем, послушай… тебе здорово повезло! – Тарас широко заулыбался. – Сам Молотов прослышал про тебя. Желает познакомиться. Это в твоих же интересах. А?

Я покосился на сжимающего кулаки Стержнева. Его сейчас больше занимало известие о гибели Тура. Да ещё этот невесть откуда взявшийся шлем Сотникова.

– Ну так как? – снова спросил Хрипунов. – Хозяин два раза приглашать не будет.

– А сам он не желает придти познакомится?

– Куда? Сюда? – лицо Тараса стало брезгливым.

Я заметил, что Влад кивает мне головой, чтобы я соглашался.

– Ладно, вот закончу с господином Стержневым, а потом загляну и к Демьяну.

– Вот и хорошо, вот и славненько, – снова широко улыбнулся Хрипунов. Он вдруг вытянул из кармана несколько серебряных монет и положил передо мной. – А это Хозяин тебе в подарок даёт. Выпьешь за его здоровье.

Сказал и вышел вон.

– Есть хочешь? – вдруг спросил меня Влад.

И не дожидаясь ответа, подошел к висевшей в углу колбасам. Ловко срезав одно из колечек со шнурка, он не оборачиваясь бросил его мне, со словами:

– Поешь по дороге. Идём ко мне, спокойно расскажешь ещё раз и до конца.

Я накинул шапку и полушубок, откусил кусок колбасы и последовал за Владом.

Его лицо по-прежнему было хмурым, словно осенняя туча. Всю дорогу он молчал, лишь изредка бросая взгляды в мою сторону, словно удостоверяясь в том, что продолжаю идти.

У Ратного двора нас догнал Игорь.

– Владислав Никитич, – обратился он к своему командиру.

Тот остановился, в то же время показывая мне, чтобы я проходил в избу.

– Чего тебе? – спросил Влад у Игоря.

Я прошмыгнул мимо и вошёл в сени. Здесь приятно пахло дымом. По ходу движения взял деревянную кружку и зачерпнул из бочки воды. Колбаса была слишком солоновата, да ещё с приправами, оттого потянуло пить.

На улице о чём-то бубнили, и из всего я услышал только одно слово, вернее то был вопрос Стержнева: «Где?»

Дверь резко распахнулась и в сени влетел Влад. Он оттолкнул меня в сторону и с силой открыл следующие двери в светёлку.

Я двинулся было за ним следом и тут же остолбенел.

14

Рука по привычке потянулась к поясу, но так ничего и не нащупала. Оружие осталось у Бажены.

Исаев распахнул свой тулуп с шикарным отложным воротником закрывающем пол лица, и, чуть улыбаясь, кивнул головой:

– Здравствуй, Влад. И тебя, Бор, я приветствую.

Он глянул на надгрызенный кусок колбасы в моей руке и хмыкнул.

Я сжал зубы до глухого хруста. Стержнев стремительно прошёл по светёлке и стал практически напротив Жуги.

– Слава Святому Тенсесу! – бросил он, как мне показалось с вызовом.

Не дожидаясь ответа, Влад положил на стол шлем Ермолая и деловито сел на лавку. И тут же повернувшись ко мне, он сказал:

– Не студи светёлку. Зайди и закрой дверь.

На фоне Исаева Стержнев выглядел эдаким неотёсанным чурбаном.

Я послушно переступил порог и по-плотнее прижал покосившуюся дверку.

Жуга с лёгкой улыбкой на устах оглядел и меня и Стержнева, а потом аккуратно присел на соседнюю лавку напротив.

– Как меня… – начал было я спрашивать, но тут же понял и вперился в Стержнева.

Тот хмуро посмотрел в ответ и отрицательно мотнул головой.

– Я, конечно, догадывался, что ты никакой ни Сверр, – ответил Влад. – И честно скажу, что подумывал отправить письмо в столицу, но так этого и не сделал.

– Не переживайте, – добродушно улыбнулся Исаев, – есть и другие возможности выяснить, куда подевался Бор.

– Сивые? – спросил я, поздно спохватываясь, что сам того не желая выдал гибберлингских послов.

– Нет. Если более конкретно, то мне «нагадала» Елизавета Барышева. Помнишь такую?

Я напрягся: кажется это та предсказательница с главной площади. Она тогда сказала, что мой «талант» понадобиться и людям, и эльфам, и гибберлингам.

– Сюда я приехал тайно, – продолжал Исаев, – потому попрошу вас о такой услуге: весь предстоящий разговор не должен выйти за пределы комнаты. Мы договорились?

Выражался Исаев прям-таки по-эльфийски витиевато.

Я безразлично пожал плечами, а Стержнев же согласно кивнул.

– Прежде хотел бы получить списки, – уже более серьёзно сказал Жуга. – Где они?

– Уничтожены.

– Что? – не поверил Исаев, хмурясь.

– Я их уничтожил.

Пришлось рассказать, как было дело.

В глазах Исаева всё равно читалось недоверие к моим словам, однако он сказал следующее:

– Это ты… опрометчиво сделал… Очень опрометчиво. А не врешь? Ладно, ладно, не сердись… С другой стороны, пока наши враги считают, что списки у тебя, то шансов выжить…

– Главное, чтобы они Заю не тронули.

– Тут не бойся, – махнул рукой Исаев. – Это вопрос решённый. Никто твою жену не тронет.

– Надеюсь, – буркнул я. – А то некоторые ребятки из Сыскного Приказа успели продастся…

– Ты о Чаруше? Да, он меня очень… разочаровал. Но о мёртвых, как говорится…

Исаев задумался, что-то бормоча себе под нос, а потом поднял голову и сказал:

– Ладно! С бумагами всё ясно.

Жуга поднялся и сбросил на лавку свой тулуп. Видно было, что ему стало жарко.

– Конечно, в столицу тебе пока вход заказан. Избор рвёт и мечет… Ну да Нихаз с ним! Успокоится со временем. Меня вызывал к себе Айденус…

– Великий Маг?

– Он самый. Или есть иные Айденусы? Он бы желал встретиться с тобой.

– Зачем?

– Не знаю, но намекнул, что имеет на тебя виды… Ты думаешь, коли мы в Орешке разбили мятежников, то всё сразу и кончилось? Боюсь, что это только начало.

– Ничего я не боюсь. Пока я тут был, то успел навидаться непонятного.

– Ну-ка, поведай.

И я снова повторил свой рассказ о всех произошедших со мной событиях. Лицо Стержнева снова стало серым, что камень, а вот в глазах Исаева я прочитал неподдельный интерес.

– Вы знаете, что такое «Валир»? – спросил он. – Это название корабля, принадлежавшего семье Северских. В начале осени он попросту пропал вместе с капитаном Крюковым и всей командой.

– Как это «пропал»?

– Очень просто… А вот теперь, как ты сказал, что тот наёмник Щука с «Валира»… то есть…

Исаев замолчал.

– Так что там? – подал голос Стержнев.

– В любом деле всё решают деньги, – неопределенно ответил Жуга. – Даже для бунта нужно золото. Вот чем команда «Валира» тут, в Сиверии, занималась.

– А причём тут Молотовы? – снова спросил Стержнев.

– Самому интересно… Ты, говоришь, что тут ещё ко всему прочему и твои ратники внезапно заболели?.. У меня только один вывод напрашивается: скорее всего, это дело рук купцов, может и Молотовых. Сдаётся мне, что они финансировали мятежников. А когда стало ясно, что медный прииск особых денег не приносит… ты же, Бор, сам говорил, что наёмник плохо отзывался о медяках… Да положи ты свою колбасу! Махаешь перед носом!

Я чуть опешил и молча поклал её на стол.

– Ты хочешь сказать, что слухи о том, что Молотвы чеканят монету, правда? – привстал Влад.

– Боюсь, что так.

– Но Щука прямо ничего не сказал, – вставил я своё слово.

– Но намекнул же, – улыбнулся Исаев. – Жаль, что Щука подох. В который раз удостоверяюсь, что рядом с тобой, Бор, даже цветы вянут… Эх, если бы ты не уничтожил списки, то вопрос решился бы очень быстро.

– Да, видно наёмники были в отчаянии, раз напали малым числом на гоблинов, – усмехнулся Стержнев.

– Они ещё говорили о третьей группе, – вспомнил я. – Она пошла в храм.

– Какой храм? – не понял Исаев.

– Да я почём знаю…

– Куда пошла? – Влад нахмурился. – В храм? На севере, почти в тундре, там, где заложили астральный порт…

– На мысе Доброй Надежды? – уточнил Исаев. – И что там?

– Мен-Хаттон. Ермолай Сотников всё думал когда-нибудь добраться до него и…

– Некрополь?.. Проклятый Храм… О, Святой Тенсес!

– Мен-Хаттон, – продолжал Стержнев, – это древнее кладбище народа Зэм. Мой старый знакомый Гордей, по прозвищу Витязь, командует на мысе отрядом Защитников Лиги. Вот он как-то мне говорил, что среди разведчиков ходят слухи о сокровищах, спрятанных в глубинах Некрополя. Но никто не решается туда ходить. Истории разные бают… Про оживших мертвецов, ну и в том же духе.

– Не хватало нам на голову ещё и культистов Тэпа! – буркнул Исаев. – Если и они причастны к мятежу…

Жуга не закончил, уставившись в пол. В комнате повисло молчание. Все обдумывали информацию, сопоставляли факты.

– У меня сейчас другое в голове не укладывается, – сказал Стержнев. – Откуда в поселении гоблинов взялся шлем Ермолая?

– Да уж, загадка, – кивнул головой Исаев, глядя на старый шлем. – Это точно его?

– Точно. Мне ли не знать!

– Не хочу никого обижать, но Ермолай порою сам нарывался, – Жуга встал и прошёлся взад-вперёд. – Конечно, сам шлем ещё ничего не доказывает… Возможно, он его просто потерял.

– Не думаю, – несколько надменно ответил Стержнев. – Факт в том, что Молотовы ведут себя слишком нагло. Я бы сказал – самоуверенно. Иначе бы они не решились на грабёж гоблинов.

– Это тоже не факт, – отмахнулся Жуга. – Да и вообще весь наш разговор мне сейчас напоминает сплетни торговок на рынке. А вы слышали, а вы видели! Ерунда это всё! Ерунда! Всё пока косвенно, ничего прямого…

– И что тогда делать? – спросил Стержнев.

Спросил и отчего-то посмотрел на меня. Исаев тоже отчего-то уставился мне в глаза.

– Что? – не понял я.

– Тобой ведь заинтересовался Демьян Молотов, так? – с каким-то намёком спросил Влад. – Необходимо войти в его окружение и постараться выяснить…

– Да вы что! Одно дело…

– Да ты не торопись, – остановил меня Жуга. – Обдумай. Посмотри, как возможно войти в доверие…

– Я не такой!

Отворилась дверь и в щёлочку просунулась взлохмаченная голова Егорки.

– Чего тебе? – зло прикрикнул Стержнев.

– Я про тятю бы узнать. Где он?

Влад сразу остыл и потупил взор.

– Выйди, пока. Потом поговорим.

Дверь закрылась, и Стержнев посмотрел на меня.

– Послушай, я не хочу давить, – вдруг сказал он, – но если бы я сам мог или умел… мне ведь не дано… Хотя бы в память о Туре. Попробуй, а? Ведь такой шанс.

Я молчал, скрежеща зубами.

Перед глазами снова встал образ сотника, яростно отбивающего атаки гоблинов. Подожжённые мною дома посёлка хорошо освещали местность, и пока я тянул на себе израненного наёмника, всё слышал громыхающий голос Тура.

Кажется, он молился:

– …Тенсес, дай мне силы хранить верность Свету… наставь на путь… помоги… помоги…

Последнее слово въелось в мозг, словно клещ под кожу.

«Помоги… О, Тенсес, помоги и мне! Как бы хотелось веровать в твой Дар!» – наверное, я никогда не испытывал столь «болезненных» мыслей.

И снова я в который раз увидел ту картину, когда гоблины свалили Тура наземь, и разорвали его на части. Первое, что я увидел, это была его правая рука, сжимающая меч.

Удивительно, но даже до конца своей жизни, он не выронил оружие. Меч сиял холодным, но приятным глазу, голубоватым светом.

А потом, кажется, была голова…

Не заметно для себя, я обнаружил себя стоящим на улице. Морозный воздух обжигал горящее лицо.

– Дяденька, – кто-то дёрнул меня за рукав.

Это был Егор. Он ничего не спрашивал, а просто заглядывал мне в глаза. Сидевшие за ним собаки тоже смотрели на меня каким-то странным взглядом. Мне казалось, что вся эта троица ждёт, что я сейчас во всеуслышание объявлю:

– Тур задержался в пути. Идёт через тайгу. Завтра должен добраться.

Но я молчал. А они всё смотрели на меня. И ждали.

– Послушай, парень, – начал я.

Слова никак не хотели складываться в предложения. Я чувствовал себя полным дураком. И ещё чувствовал себя виноватым.

Может, надо было настоять? Может, надо было потребовать от сотника, чтобы он незамедлительно уходил в Молотовку, а не пёрся со мной в поселение гоблинов?

Проклятье! Дурацкая ситуация!

– Послушай, парень… Егор… Тятя… Тур… был храбрым человеком…

Это всё не те слова! Ерунда!

– Он мужественный человек! Если бы не его помощь…

Егор опустил голову. Я думал, что он сейчас заплачет, но парень с силой закусил нижнюю губу.

Что ж ему сказать? Как успокоить? Приободрить?

Эх, Бор, Бор! Чему ты в жизни только научился, кроме того, что убивать?

– Он умер, – это всё, что смог я сказать.

– Умер? Навсегда умер?

Слова, будто колючий ёж, застряли в горле.

Навсегда? О, Тенсес! За что мне это?

– Навсегда, – глухо ответил я, сжимая зубы до ужасного хруста.

Егор медленно развернулся и побрёл прочь. Псы прямо с человеческой печалью в глазах посмотрели на меня, а потом, опустив хвосты, также медленно поплелись за мальчиком.

Надо выпить! Иначе я сейчас лопну, как рыбий пузырь! И выпить чего-нибудь крепче пива.

Я тряхнул головой и пошёл с этой мыслью в трактир.

В душе клокотало так, будто там закипала невидимая вода.

Наверно уже все считают меня бессердечным! Да любой мало-мальски нормальный человек просто честно и открыто бы рассказал о последних минутах Тура. Поведал о его подвиге, о… о… А я сказал, лишь, что он умер.

Глупец! Дурак! Это ты виноват! Ты!!!

Мысли терялись. И от этого я злился.

Дверь трактира не хотела отворяться. Видно чуть примерзла.

Я со злобой её дёрнул, словно пытаясь её оторвать.

– Мир сему заведению! – хмуро сказал я с порога.

Трактирщик Тихон обернулся на голос. Подойдя вплотную к нему, старательно протирающему чарки, я постарался выдавить из себя подобие улыбки.

Корчаков окинул профессиональным взглядом посетителя, определяя меру его платежеспособности. Кажется, как я рассудил, посчитал вполне «нормальным», не пьянью подзаборной.

– И тебе друг, – Тихон широко улыбнулся.

Эта улыбка была совершенно неискренней. Я бы даже назвал её усмешкой.

– А что, хозяин, у тебя говорят полугар отменный?

– Есть такое.

Корчаков поставил на стойку чарочку из тех, что получше, а потом вытянул пузатый зелёный штоф.

На немой вопрос в глазах Тихона, я ответил кивком. Корчаков налил до краёв и вытянул миску с квашеной капусткой.

– Ну, будь здоров! – я махом выпил, но закусывать не стал.

Трактирщик это сразу подметил.

Мне вдруг подумалось, что он в некотором роде как родственник, хотя, поди, до сих пор не знает об этом. Может, познакомиться поближе?

– А что, хозяин, не твоя ли родственница в Новограде обитает? Говорят, тоже трактир держит с гостиным домом.

Тихон отчего-то нахмурился.

– То моя сестра, – выдавил он из себя.

– Да ты что! Вот не знал! А чего ж ты тут, в Сиверии, а она в столице?

– Вышло так. Нашла богатенького, да ещё с трактиром…

Тон у Тихона был недобрый.

– А чего ж тебя не позвала? Неужто муженёк не разрешает?

Тихон замер с бутылкой в руках. Его глаза сверкнули пламенем.

Я сразу «слышал» его мысли: да чтобы он, Тихон, у кого-то на побегушках был! Чтобы помыкали им как хотели!

– Тебе ещё налить? – грубо спросил трактирщик у меня, сопя как самовар.

– Нет, благодарствую. Сколько с меня?

– Гривенник, – Тихон явно завышал цену.

Ему вдруг подумалось, что этот незнакомец перед ним явно при деньгах. А о цене за полугар заранее он не спрашивал. Пусть платит гривенник. А то ишь, какой любопытный!

– Ну, держи! – я протянул трактирщику один из молотовских серебряников и вышел вон.

Не получилось сдружиться. Видно сегодня день такой.

Лицо трактирщика чуть вытянулось в наглой усмешке, но в ответ он мне ничего не сказал.

Едва этот странный посетитель вышел за дверь, как Тихон сильно изменился в лице.

Он подошёл к грязному маленькому окошку и долго смотрел на мою уходящую фигуру. Даже когда я скрылся за домом Молчановых, трактирщик всё ещё стоял, углубленный в свои воспоминания.

У него с сестрой было тяжёлое детство. Особенно помнился постоянный голод, а для молодого организма, пожалуй, нет страшнее испытания. Когда ты вынужден побираться, просить… И у кого: у этих зажравшихся соседей?

– Ой, какие бедняжки! – всплеснёт какая-то тётка руками. – Изголодались, небось?

А рядом её краснощёкие, упитанные дети. Рожи жирные, аж лоснятся.

– А возьмите-ка вот краюшечку хлебца. Нет более ничего.

Сестра благодарит, руки целует. Дура!

– Может вам сделать чего? Мы всё умеем. Всё можем. Правда, Тиша?

И Тиша кивает. А у самого глаза огнём горят.

– Да не надо, – машет тётка руками. – Хотя, в хлеву бы убраться, а?

И убираемся с сестрой. Она гребёт, а Тиша, шестилетний худой, что соломинка, мальчик таскает вонючий навоз. И всё за жалкую краюху, которую потом с Заей делили в своей покосившейся избушечке. А она ещё и большую часть отдаёт, всё шепчет: «Кушай, Тишечка, кушай. Устал, поди? Завтра я к Митрофану схожу на соседний хутор. У него подработаю немножко. Так авось до осени дотянем».

Тихон гнал от себя прошлую жизнь. Гнал поганой метлой. Гори она в пекле!..

На людях он часто говаривал:

– Чтобы мы, Корчаковы, делали подобное! Да ни в жизнь!

Тихон страшно ненавидел бедность. А особенно людей, которые жили (с его слов) «паскудно».

Но жену себе взял из бедноты. Это чтобы слушалась. Он давно просёк, что бедность – лучше любой плётки. За краюху тебе сделают всё, что не попросишь.

В Молотовке, как он думал, его уважают. Вернее, боятся. Он своим трактиром (то, что трактир Демьяна Тихон уже стал как-то и подзабывать) многих в кабалу загнал. И его кичливость своим положением многих злила. Но вот поделать ничего не могли.

Они урока не учли! – не раз перед женой хвастался Тихон. – Сами виноваты. Вот посмотри на меня. Посмотри! Мы, Корчаковы, не лыком шиты. Вишь, как поднялись!

Ел Тихон теперь, что говорится от пуза. Жил в достатке. Да ещё жена покладистая. Кроме того красавица. Таких тут в посёлке мало.

Многие знали, что он её иногда колотил. Бил жестоко. И ногами, и руками, и по голове.

– Ах, ты ж гнилушка! – орал он порой в исступлении. – Скотина безродная!

А потом, спустя пару дней приходил «мириться»: заваливался подвыпивший и лез жене под юбку. А сделав своё истинно «мужское дело» жаловался на свой несносный характер.

– Сам знаю, что сволочь! Но поделать ничего не могу, – искренне говорил он и снова лез любиться.

Сейчас, как родилась тройня, Тихон уже чуть поуспокоился и практически не избивал жену. И ей казалось, что жизнь стала налаживаться. А, впрочем, она уже и привыкла.

Тихон вернулся к стойке и налил сам себе водки.

Странный этот незнакомец. И зачем он приходил? Только душу растеребил, сволочь!

Корчаков залпом выпил чарочку, мрачно посмотрел на капусту и тоже не стал закусывать.

Закусывают только пьяницы, – подумалось ему, – а я Корчаков! Мы не такие!..

А где-то с окраины послышался детский голос. Тихон прислушался: кажется, то была песня. Тоскливая, аж собаки подвывали.

Корчаков налил ещё одну чарку и попытался прислушаться. Он даже подошёл к дверям и чуть их приоткрыл, так и держа чарку в своей здоровенной руке.

Ветер затих и в морозном воздухе разлилось:

 
 Дорога вдаль, в медвежий край
 Бежит от дома прочь.
 Коль силы есть за небокрай
 Идти – иди, ведь настигает ночь.
 

Корчаков резко сплюнул и тут же снова влил в рот полугар. Последняя чарка пошла, что говорится, с трудом. Тут ещё в лицо ударил сильный порыв ветра. А с ним и слова далёкой песни:

 
 Когда захочешь ты домой,
 Когда разлука будет в тягость,
 То знай, твой край давно опутан тьмой,
 Там жизнь не будет больше в радость…