Текст книги "Бледное солнце Сиверии"

Автор книги: Александр Меньшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 45 страниц)

7

Четыре дня пролетели, что одно мгновение. Мне даже начинало нравиться: поел, поспал… ну, дров, разве что нарубил… Это, пожалуй, одно из самых «тяжёлых» дел.

Я лежал на полатях, полузакрыв глаза. Рута ещё поутру куда-то убежала, оставив на столе завтрак.

Еле слышно скрипнула дверь в сенях. Я знал, как ходит Снегова, и уже по шагам определил, что это не она.

Дверь скрипнула и в избу вошла укутанная в меха фигура.

– Слава Святому Тенсесу! – звонко прокричала она.

– Слава! Чего ты так горланишь? – я приподнялся на локте.

В вошедшем узнавался Тарас Хрипунов.

– Утро доброе! Меня Хозяин послал.

– Что приключилось? – я стал слазить вниз.

После ночных «бдений» чувствовал себя несколько выжатым. В принципе, мне всё в них нравилось, но от столь дикой скорости, потихоньку начинаешь уставать.

– Собирается очередной караван в Гравстейн. Повезёт много товаров. Хозяин опасается, что водяники, обозлённые той недавней стычке на островах, захотят напасть… Такое и раньше бывало…

– Так пусть не поскупится и пошлёт побольше охраны.

– Дело не в этом… Люди боятся. Даже охрана боится. А если вы отправитесь с караваном…

– Понятно. И богатый груз поедет?

– Ещё бы! Тут ещё совпало, что гибберлинги из столицы приехали, желают отправиться в Гравтейн. Чем больше, как говориться, народу, тем больше сила.

Я подошёл к кадушке и зачерпнул ковшом кваса.

– Если дело в деньгах…

– Половину суммы сейчас, – сказал я, делая большой глоток.

Глаза Хрипунова забегали со стороны в сторону, и через несколько секунд он положил на стол десяток новёхоньких «орликов».

Уже неплохо. За такие деньги Рута могла безбедно протянуть пол зимы, а то и больше.

– Когда надо отправляться?

– Завтра с утра. Плыть в Гравстейн денька четыре. Главное благополучно миновать Старый утёс да Крутой Рог, а там до посёлка и рукой подать.

– Ты меня будто уговариваешь… Я всё уразумел. Буду на пристани утром… И, кстати, золото настоящее? Уж больно ярко блестит.

Тарас покосился на грудку монет и пожал плечами. Уходя, он ещё раз глянул на них, и лоб его испещрили морщины.

Рута пришла днём. Я к тому времени успел почистить и поточить оружие, сложить сумку кой-каких припасов.

Снегова поняла всё без слов. Я отдал большую часть денег ей и отправился к Стержневу.

Как и думалось, нашёл его у Бажены.

– Зашевелился, паук! – прошипел Влад. – Растревожил осиное гнездо! Боюсь, что теперь водяники нам пакости ещё понаделают… Говорил же, чтобы не тревожили речную гладь, не бросали камни в реку.

Стержнев от досады стукнул кулаком по коленке, а потом поднял взгляд на меня и пояснил:

– Волной захлебнёмся… Ничего бесследно не проходит… Эх, жаль, что Сотникова нет! Не на кого посёлок оставить. Давно бы уже перемахнул бы со своими ребятами на Оленьи мхи, да кровушку водяникам попортил.

Я усмехнулся: и это он говорит, чтобы воду не баламутили. Если он решится на подобный шаг, то волной накроет не только его… нас… Накроет всех.

Я спросил:

– Чего же ждёшь?

– Я в столицу послал письмо, прошу подмогу. Надеюсь, пришлют какой-нибудь отряд, да полегче станет… Что это у тебя?

Он взял из моих рук монету и долго её разглядывал.

– Ничего особенного, – ответил он. – Деньги есть деньги. Думаешь, ребята Демьяна отлили?

– Нихаз его знает! Я в этом деле не особо понимаю.

– Я тоже… Вот что, Бор, меня сейчас больше беспокоит судьба Ермолая. Вестей от него давно не было. А тут ещё этот шлем! Когда будешь в Гравстейне, поговори со старейшинами. Ермолай должен был через посёлок проходить. Наверняка останавливался. Поспрашивай, может, кто слышал чего.

Я кивнул в ответ и встал.

– Постой! – Влад поднялся тоже. – Ты извини, что на тебя тогда у Молотовых взъелся. Допекло просто… Тут ещё Егорка, сукин сын…

– А что с ним?

– Втемяшил себе в голову, что это ты Тура… Ну, в общем, хотел отомстить. Я его запер на Ратном дворе, от греха подальше. Чуть охолонет, расскажу ему всё… Он рассказывал, что однажды ночью прокрался за тобой, хотел камнем голову проломить. Благо, что не попал.

– А, помню, помню. Подумал, что это кто-то из твоих людей… Кстати, у меня к тебе просьба, – отвечал я. – Пригляди за Рутой.

– Снеговой? Что в лабазе у Демьяна работает?

– Да. Жаль девчонку… А вернусь я, или не вернусь, то дело такое. Одно не хотелось бы, чтоб её обижали…

– Вижу, засосала тебя жизнь в Сиверии, – неожиданно улыбнулся Влад. – Может, еще поселишься тут?

Я в ответ тоже улыбнулся, и мы попрощались друг с другом.

К вечеру вернулся в избу к Снеговой. Ел без охоты, в голове постоянно крутились какие-то тревожные мысли.

Для себя я уже заранее решил, что постараюсь в Молотовку больше не возвращаться. Не зачем… Надо идти дальше. Останавливаться нельзя…

«Засосала Сиверия» – скажешь ли точнее? Нет… нет… нет… Разум креп твёрдой мыслью, что из Молотовки надо уходить. Конец моего пути не здесь, а там… во тьме… за этим маленьким окошком…

Сколько же я боли и страданий приношу людям?

Вспомнился Егор.

«Умер навсегда?» – такого вопроса не задаст ни один взрослый человек. Тот лишь понимающе промолчит, вздохнёт, посетует, мол, ай-ай-ай, как все скверно в этом мире.

А ребёнку что расскажешь? Неудивительно, что Егор выбрал меня счет своим врагом. Ведь тот не должен быть какой-то абстракцией. На его месте, пожалуй, я поступил бы также.

Бежать! Бежать отсюда!..

Рута сидела напротив, глядя на тонкую свечку, которую она сегодня купила у Лушко. А то все лучины палит вечерами, а от них копоть, да и свету мало.

Свечка эта тихо потрескивала, пламя слегка пританцовывало, а в душу закрадывалась тоска.

Нет, Рута не хотела строить никаких планов относительно «этого северянина». Очень часто ей он виделся каким-то нелюдимым и угрюмым. Лицо постоянно сосредоточенно, словно он поглощён решением тяжелейших задач; в глазах тот дикий огонь, смотреть на который не было сил. От него в разум прокрадывался страх, и ступор охватывал все члены.

Но было в нём что-то… что-то «тёплое», родное… близкое…

Рута присмотрелась к «северянину».

Как ей хотелось бы сказать: «Мой! Он мой!» Действительно хотелось.

Снегова вдруг поймала себя на том, что сжимает кулаки, словно пытается отстоять Сверра у невидимого врага.

А улыбка у него всё же добрая, – думала она. – Как вот сейчас. Её хоть особо не заметно (видно сказывается привычка сдерживать эмоции в себе), но всё выдавалось тоненькой сеточкой вокруг глаз, смотрящих в темноту окна, и слегка приподнятыми уголками губ…

Тяжело ему в жизни… Всё время один…

Рута вздохнула.

Он уйдёт утром… А вернётся ли? А если и вернётся, то, что дальше? Стоит ли загадывать? Может, пусть просто вернётся и всё…

Слышишь, Сарн? Пусть просто вернётся! Мне большего не надо…

Рута давно свыклась с мыслью, что у богов многого просить нельзя. Будь то хоть Сарн, хоть Нихаз – им людское счастье ни к чему. У них своя Игра, свои планы. На всех, абсолютно на всех.

А ей-то всего и надо – простого женского счастья. Если рассудить, то это не так уж и много.

Тоска снова своей холодной лапой сжала сердце. Снегова сдержала слезу: отчего ж ей так в этой жизни не везёт?!

Вот считай: сама – бедная голодная сирота; первый муж пьяница, долгов столько наделал, что хоть волком вой, да ещё бил до полусмерти. А теперь, казалось бы, первый нормальный мужик и тот сейчас уйдёт… насовсем…

Свечка слишком быстро таяла. Несколько минут и в избе станет темно.

Слёзы больно давили в глаза. Рута сжала веки, чтобы ничего не видеть… Как в детстве наивно полагаешь, что коли ничего не видишь, то ничего плохого и не происходит.

Рута почувствовала, как что-то шершавое и тёплое коснулось её щеки…

Его ладонь… От неё пахло дымом… и ещё хвоей… Какие же у него сильные крепкие пальцы…

Из далёких-далёких глубин памяти вдруг всплыли какие-то отрывки. В них тоже были сильные пальцы, крепкие руки, но только отца. Его лица Рута не помнила, только улыбающийся рот, мягкую темноватую бородку. Снегова прямо-таки ощутила, как эти руки расчёсывали ей волосы… От них пахло лесом… ещё каким-то тёрпким запахом.

Наверное, это был единственный мужчина, который действительно любил её… Отчего-то мать никогда не вспоминалась, только отец.

О, Святой Тенсес! Отчего в этом мире столько несправедливости?

Рута прижалась щекой к ладони «северянина». И щекотные волны непонятного огня охватили её тело. Стало вдруг тепло, счастье проползло в каждую клеточку… Влажные губы Руты задули свечку, и мир погрузился в ночь…

Утром «северянин» ушёл. Не слышно, не заметно…

8

Иней лежал на всём: на деревьях, крышах домов, пристани и даже на людях. А ещё было очень тихо. Только волны Малого Вертыша чуть плескались о край плота.

Мы только отплыли от пристани. Я разместился на последнем из четырёх плотов и сейчас стоял возле одного из гибберлингов, ловко орудующего чем-то наподобие весла. Вообще на каждом плоту было по три гибберлинга. Старшими среди всех была семейка Волглых, разместившаяся на головном плоту.

Молотовка постепенно скрывалась за лесом, и вот настал момент, когда она пропала с глаз.

Настрой у меня был, можно сказать, боевой. А вот мысли отчего-то тягостные.

Это, скорее всего, от того, что мне опять ночью приснилась Стояна. Она попросила погреться у старенькой печки, прижимая ладони к её теплой стенке. Рысь сидела на лавке у окна, глядя на бледное пятно луны.

Я спустился вниз и присел на лавку.

– Ты завтра поплывёшь в Гравстейн, – сообщила мне друидка. – Не совсем благоприятное место для тебя.

– Почему?

Друидка молчала. Это молчание длилось очень долго, а, может, я просто окунулся в другой сон… Ведь это же был сон.

– Спасёшься от рога, наткнёшься на меч, – услышал я голос Стояны.

Мы всё ещё сидели у печки. Друидка жалась к печке, бормоча что-то про холод.

– У него уже есть то, что может тебе навредить, – последнее, что мне запомнилось из ночной беседы. – Только подарок поможет спастись. Не отказывайся от него…

– Чего вдруг я откажусь?

– Посчитаешь правильным сделать так, – как-то устало ответила Стояна.

С каждым разом она казалась мне всё более и более странной.

Больше ничего не помню. Утреннее пробуждение развеяло ночные воспоминания, в дым.

Какие рога? Чьи мечи? И у кого это «него» есть то, что мне навредит? – Одни загадки, ей-ей.

Я огляделся, всматриваясь в людей на плотах. Стражники да несколько каких-то молотовских прислужников. Люди, как люди.

Мысли вдруг вернулись к золоту гоблинов, да ещё к тем «бандитам», пытавшимся его украсть. Мы ведь так и не продвинулись в расследовании. И ещё: случайна или нет та болезнь, подкосившая Защитников Лиги…

У воды было холодно. Интересно, кому в голову взбрело сплавлять караван зимой? Что за спешка?

Плоты величаво плыли по Вертышу. Глядя на то, как с ними управляются гибберлинги, казалось, что это плёвое дело.

С воды берега выглядели весьма живописно. Пологие лесистые берега, которые вздымались вверх к горам по покатой дуге. Дальше – выше, и вон совсем уже вверху – синие верхушки гор, окутанные белыми шапками облаков.

Да, Сиверия по-своему красивый край. Конечно, природа здесь хоть и суровая, но это нисколько не портило общей картины. Интересно, как здесь все выглядит летом?

Пока размышлял, успел увидеть стадо громадных яков, неторопливо плетущихся по лесу. Я слышал от местных, что эти дикие животные терпеть не могут человеческого духа, однако же в этом году они отчего-то спустились с гор вниз к реке.

Глаза коснулись поверхности воды, отмечая насколько та кристальна, что даже проглядывалось дно, и можно было пересчитать все камни на нём.

К вечеру мы пристали к северному берегу, где разбили лагерь. Стражники живо соорудили костёр и занялись приготовлением похлёбки. Я вытянул из своей котомки свои запасы и наскоро перекусил. А затем лёг спать.

Первая ночь прошла без происшествий и утром мы снова тронулись по реке. К обеду миновали Голыш, а за ним и Большой сосновый остров. На последнем виднелись несколько фигур людей, скорее всего, рыбаков. Они проводили нас взглядами и вернулись к своим делам.

Ничего на острове не напоминало о битве. Обычный мирный островок… Да, сколько же крови впитала его земля.

Я посмотрел на свидетелей той схватки – несколько старых сосен, растущих у западной оконечности острова. Они, наверное, и не такое еще рассказали бы.

Сразу за Сосновым начинался плес, в который с востока врывался Длинный Вертыш. Его холодные воды начинались на севере в тундре.

Даже неопытному глазу было заметно различие в цвете: Малый со своими кристальными прозрачными водами сильно контрастировал с мутными потоками Длинного. Гибберлинги постарались удержать плоты ближе к северному берегу, чтобы их не понесло на юг в Светолесье. Случись такое, то лететь нам по Гремящим порогам, костями тарахтеть.

Редкие льдины уносило в сторону. Они медленно рассекали тёмные свинцовые воды плёса.

Вдалеке замаячила громадина Старого утёса.

– Нам бы миновать его дотемна, – сказал гибберлинг. – Самое опасное место. Все факторы против нас.

– Отчего? – спросил я, вглядываясь вперёд.

– Плыть будем против течения. Это раз. Второе, утёс, который торчит посредине реки. Тут она раздваивается на два рукава: левый – мелкий, потому, наверняка, замёрз до самого дна; а вот правый… – гибберлинг вздохнул. – Вон Оленьи Мхи, видишь? За ними Крутой Рог – вотчина водяников. Река делает большую дугу с северо-запада на восток. Впереди нас ждут две опасности: Старый утёс с его подводными камнями в правом рукаве, да водяники у западного берега. И не причалить, и не отвернуть.

– А водяники уже нападали на караваны?

– А то! Бывало, пытались что-то стянуть. Один раз пеню за проезд требовали. А сейчас… сейчас главное, чтобы головы нам не поснимали. Когда будем поворот проходить, то ты держись ближе к центру плота. Не то выскочит какая-нибудь гадина, да в воду за ногу уволочёт.

Тут гибберлинг рассмеялся, будто его слова были доброй шуткой.

Плоты продолжали плыть, правда, уже гораздо медленнее. Гибберлинги частенько налегали на длинные весла, при этом стараясь держаться северного берега. Я внимательно всматривался в заросли елей да сосен, ожидая увидеть лазутчиков, но всё было спокойно.

Погода, которая и до этого не сильно баловала, стала портиться. Всё чаще налетал пронизывающий до костей ветер. А, вскоре, с неба посыпала мелкая снежная крупа. Видимость ухудшилась, и плотогоны приняли решение останавливаться на ночлег.

Всю ночь бушевала буря, но, благо, костёр развели по всем правилам, и он не затухал. Я нашёл небольшое прибежище у камня и накрылся шкурой с головой. Сон долго не шёл. Мысли вихрем летали в голове, будоража сознание.

Я снова вспомнил предостережения Стояны. До этого ни одно из них не было пустым. Думаю, что и в этот раз так.

У меня вдруг появилась твёрдая уверенность, что завтра что-то будет. Зря мы не решились сегодня проплыть мимо Старого утёса. Зря, как пить дать!

Вскоре сон всё же сморил меня. В нём мне приснилась Зая. Она как обычно хлопотала у печи, что-то тихо подпевая. Меня она словно и не замечала, а когда я стал её звать, то повернулась и улыбнулась.

Проснулся я в каком-то приподнятом настроении. На душе было легко, и даже радостно.

Погода всё ещё не радовала. Снег перестал сыпать, но воздух стал ещё холодней. Мы быстро грузились на плоты и вскоре тронулись в путь.

Старый утёс приближался. Теперь его можно было легко рассмотреть. Но напряжённость и тревога делали своё дело: люди были взволнованы, и стояли с вытянутыми мечами, крутя головами во все стороны.

Начался поворот. Плотогоны умело лавировали среди бурунов подводных камней. Делали они это весьма ловко и слажено. Серая громадина поросшего редким лесом Старого утёса грозно нависала над нами. Но не она меня сейчас беспокоила: я пристально вглядывался в берег, ожидая появления целой армии разъярённых водяников.

Сажень за саженью плоты двигались в русле реки, но пока ничего не происходило.

Всё началось после фразы: «Вроде обошлось». Я увидел, как один из стражников, слишком близко стоявший от края плота, будто бы поскользнулся и свалился в воду. Его затянуло под брёвна.

А потом я увидел как из бурных вод Вертыша повсплывали круглый гребенчатые головы водяников. Их было не больше десятка. Несколько секунд, и их стало около сотни.

Голову стянуло холодным обручем. Я инстинктивно сжался, но нападение произошло на второй по счету плот.

Бах! Грохот поднялся такой, словно земля раскололась. За какие-то секунды ледяные когти, выскочившие из Вертыша, разорвали стянутые брёвна плота. Щепки разлетелись в стороны на десятки саженей. Вверх взмыли острые толстые «пики». Ни людей, ни гибберлингов, ни плота, только ледяные гигантские сосульки.

Ощущение было такое, словно из-под воды вырвалась лапа какого-то исполинского монстра, побившая плот под днище.

– Утёс! – заорал кто-то слева от меня. – Они на утёсе!

Я приподнял голову: высоко, на самой кромке стояли три черные фигурки.

В это время на плот стали заползать водяники. Как они сейчас мне были противны: скользкие, лупатые, вонючие.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы отбросить первую атаку.

– Подальше от скалы! – прокричал я гибберлингам. – Отходите дальше, чтобы нас не достали колдуны!

– Но там же водяники, – крикнул один из них, кивая на плывущие головы.

– А хрен с ними! Те, что на скале пострашнее.

Наш плот отвернул в сторону, едва избежав столкновения с предшествующим. А тот натолкнулся на бревна, оставшиеся от второго, и завертелся на месте. Я видел, как кормчие пытались удержать плот.

– О, Тенсес! – стоявший рядом со мной стражник безвольно опустился на колени.

Его глаза размером с плошки, вылупились на водяников. Мне некогда было его приводить в чувство: на плот снова пытались вылезти рыбоголовые. И в этот раз их было гораздо больше.

Краем глаза я успел увидеть, что первый плот оторвался от каравана и уже миновал утёс, скрываясь за поворотом.

– Братцы! – заорал кто-то не своим голосом.

Одного из людей водяники затянули в холодную воду. Он размахивал руками и дико орал:

– Братцы! Спаси…

Закончить не успел: волна накрыла его с головой и больше на поверхности воды он не появлялся.

Кровь водяников была холодная, как у рыб. Из их вспоротых животов выпадали жидковатые внутренности, пованивающие тиной и тухлой рыбой.

Наш плот обошёл очередной бурун, врезаясь бревнами в плывущие гребенчатые головы. Я услышал характерный хруст, а чуть позже увидел всплывших кверху пузом нескольких водяников с размозженными башками.

Удар. Финт. Нырок и удар.

Водяники лезли и лезли, как заговорённые. Перепуганного стражника я больше не видел: на плоту остались лишь три гибберлинга, отбивающиеся от нападавших, да я.

Третий плот, наконец, выбрался из ловушки и стал нас догонять. Там тоже кипел жаркий бой.

Увидев, что к нам никто больше не пытается залезть, я взял лук и принялся стрелять в плывущие головы.

В небо один за другим вздымались водные столбы, окрашенные в грязно-красный цвет.

И тут сквозь грохот я услышал чьи-то крики. Мы были недалеко от берега, и теперь легко можно было увидеть, как на песок выволокли несколько человеческих фигур.

– Помогите! А-а! – орали они с берега.

Я прицелился, но плот быстро уходил, так что, выстрелив, не поранив людей, я не мог.

Одного из кричавших разорвали на части в буквальном смысле этого слова. Водяники размахивали его головой, а потом водрузили её на шест.

– Конец им! – сделал вывод старший из гибберлингов. – Не спасти.

Я снова натянул тетиву, но плот дернулся, и пришлось опустить лук.

– Эх! Погибло всё! – запричитал гибберлинг. – Какой… какой… какой…

Его словно заклинило от переживания.

Я вспомнил, что на втором плоту было больше всего и людей, и гибберлингов. Наряду с «ростком» сплавщиков, там плыли то ли какие-то паломники с их поселения с Ингоса, то ли кто-то в этом роде. А самое интересное, что по бортам установили нечто вроде ограды из высоких овальных щитов. Наверняка, плывшие там подумывали, что защитили себя лучше остальных.

Но ничего не помогло. И я уверен, что из-за этой мнимой защищённости ворожеи на утёсе потому выбрали именно этот плот для своего нападения. Наверняка предполагали, что там везётся что-то ценное, иначе, зачем такие предосторожности.

– Никогда не видел, чтобы так разрывало дерево! – сказал второй из гибберлингов, глядевший на остатки плота.

Брёвна плыли вдоль утёса, изредка зацепляясь друг за друга.

– Кто там был? Быстроногие?

– Да, братья Быстроногие, – вздохнул старший. – И… эх-эх-эх, как в глаза смотреть-то соплеменникам?

Я всё ещё глядел, как нас догоняет последний плот. Бой закончился и там.

Вот вам и круги от брошенного в воду камня, – мелькнуло в голове выражение Стержнева.

Раж от боя ещё не прошёл, сердце в груди бешено колотилось. Мы, наконец, обогнули утёс и стали удаляться дальше на север, вслед за первым плотом.

Я сбросил в воду останки водяников, и устало присел под навесом.

Не смотря на весь драматизм ситуации, разум не переставал вглядываться в открывающиеся пейзажи, то восхищёно отмечая их некоторое великолепие, то хмуро озираясь в поисках водяников среди темного хвойного леса, казавшегося тут особо опасным. Русло Вертыша стало чуть уже, а склоны более пологими и мрачными. Но уже через несколько вёрст скалы отступили, но, правда, только от восточного берега.

Где-то к полудню наши плоты сгрудились в кучу и пристали к берегу.

Видно было, что меньше всего пострадали те, которые плыли первыми. На них, можно сказать, практически не успели напасть.

– Такого ещё никогда не было! – возмущенно говорил один из стражников. – Я сопровождаю груз не первый год, но чтобы столько водяников бросились на плоты – вижу впервые!

– Прямо война, – добавил второй.

Подошёл кое-кто из семейки Волглых.

– Зря мы тут пристали, – сердито топорща усы, сказал гибберлинг. – Недобрые это места.

– Чего это? – люди огляделись.

– Просто недобрые. Истории всякие ходят.

Гибберлинг выглядел весьма сердитым. Я даже кожей ощутил исходящие от него отрицательные эманации.

– А что по-твоему лучше, на восточном берегу ночёвку устроить? Водяники, небось, итак за нами из леса следят. Только заснём, сразу реку переплывут и набросятся…

Гибберлинг злобно прорычал. Из всего я различил только, что водяники – редкостные… «пакостники».

– Да брось ты! – послышалось справа. – Тут подводные течения такие быстрые, что не всякий рискнёт переплывать. Даже водяник.

Воздух тут был заметно холоднее, чем до Старого утёса. Помню, как кто-то говорил, что за Срединным хребтом зимы более суровые. А за Великанами и того хуже.

Кое-где насобирав дров, люди попытались организовать костёр. После небольшого ужина разбились по группкам в чередовании дежурств.

Мне и ещё двоим, выпало в начале. Отстояв свою смену, но так ничего подозрительного не обнаружив, мы легли отдыхать, полагаясь на следующую группу. Правда, на всякий случай я спал с клинками под боком.

Сон был тревожным. Я проваливался в темноту, через какое-то время резко просыпался, оглядываясь по сторонам, а потом снова проваливался. Лишь под утро уставший разум погрузился в глубокий сон без сновидений.

Проснулся я от того, что кто-то тряс меня за плечо.

– Уже утро, – сказал хриплый голос.

Голова была тяжёлой, чувствовалось, что я совсем не выспался. Кроме того, ещё и тело замёрзло.

С трудом поднявшись, я поглядел на поднимающийся бледно-жёлтый диск солнца. Сегодня Длинный Вертыш казался более спокойным и не таким тёмным.

Подойдя к берегу и наскоро умывшись ледяной водой (взбодрило почище хорошей драки), я открыл свою котомку и достал сало, пару подмёрзших пирогов и стал есть.

Только теперь заметил, что в нашем стане царило некоторое оживление: оказывается искали какого-то Фёдора.

– Как в воду канул! – возмущался один лысый толстяк. – Кто его последний видел?

Пауза. Все вспоминают, думают.

– Кажется, я, – подал голос один из стражников.

– Где?

– По-моему, он отошёл вон к тому камню поссать. Потом… не помню, я дремал.

Толпа бросилась в указанном направлении. Несколько минут люди ходили вдоль берега, заглядывая под камни и кусты.

– У меня пусто, – слышались крики. – Никого нет! У меня тоже!

И тут:

– Есть! Сюда!

Я перестал резать сало и встал. Любопытство позвало пойти посмотреть.

На небольшой насыпи на камнях виднелись темно-бурые пятна чего-то похожего на кровь. Я прошёл сквозь толпу и присел на корточки.

Поколупав ногтём замерзшее пятно, я попробовал его на язык. Солоноватое…

– Ну что? – брезгливо морщась, спросил лысый.

– Кровь.

Люди зашептались, круча головой во все стороны, словно ожидая очередного нападения водяников.

– Я ж говорил, что место дурное! – подошёл гибберлинг. – Уходить надо. И чем быстрее, тем лучше.

Все молча, засобирались в путь, заново распределившись по плотам. И уже через четверть часа мы отплыли.