Текст книги "Бледное солнце Сиверии"

Автор книги: Александр Меньшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 45 страниц)

11

Матушки были взволнованы. Они крутились у полок, что-то разыскивая. Дед уже проснулся и сейчас сидел на скамье.

– Тебя, Бор, приглашают к себе старейшины, – несколько печально сказали матушки.

– Что-то случилось?

– Нет, просто дань вежливости.

– Почётный гость? – чуть улыбнулся я.

– Да. Нам известно про Тона Ветродуя и, кроме того… кроме того, послы Сивые говорили, что ты благородный человек.

– Нужна помощь? – прямо спросил я.

– Наверняка понадобится. Отправляйся к юго-западной стене к Дому старейшины. Тебя там ждут…

– Постой, – подал голос дед. – Позволь совет: с Задумчивыми будь учтив. Это может… помочь.

Я кивнул, ещё не всё понимая, и пошёл в указанном направлении.

Дом старейшины, Элдерхайм, поразил меня своими размерами. Даже по людским меркам это здание было весьма большим.

Он не был окрашен, как все остальные дома, в лазуревый цвет, но имел одну весьма примечательную особенность: те столбики, на которых держалась платформа дома, были выполнены в виде громадных фигур, словно на себе поддерживающих здание.

Справа и слева от входа стояли длиннобородые и длинноусые старцы с голубоватыми глазами. Одетые в капюшоны, они были людьми, а не гибберлингами. А во лбу у старцев торчало нечто сильно смахивающее на третий глаз, как у ворожеев водяников. Суровый взгляд на их лицах, казалось, проникал в саму душу.

Дальше шла злобная фигура то ли тролля, то ли орка. На оскалившей здоровенные зубы голове у него высился рогатый шлем. Матёрые кулачища сжимали круглый диск щита.

Следом за фигуркой «воина» шла фигурка бородатого и весьма носатого «гоблина». На его плечи и голову будто набросили шкуру какого-то зверя (из-за снега, припорошившего всё вокруг, трудно было определить его породу). Руки сей безусый гоблин сложил по большой важности на груди.

Последние две фигуры постоянно чередовались друг с другом. В общей сложности я насчитал четыре «воина» и четыре «гоблина». Ну и прибавьте к этому двух «старцев» подле входа.

Кто это и что это – оставалось непонятным.

Элдерхайм состоял из двух круглых частей разного размера. Та, что поменьше, типа сеней, смотрела точно на север. На входе в неё занавесей-шкур не было.

Внутри у самого входа в жилище были ещё две вырезанные деревянные фигурки. Внешне они походили на одетых в тугие куртки с обтягивающими капюшонами на голове старичков, воздевавших руки кверху в своеобразном приветствии. Всё бы ничего, но уж слишком тесны были одежды для этих фигурок, и это не могло не вызвать улыбку.

Сразу у внешнего входа в «сени» справа виднелись всё те же охранные щиты-обереги на шестах, слева – деревянная рыба.

Меня проводили дальше: за откинутым пологом начинался и был Элдерхайм. Огромная высокая зала, в которой стоял устойчивый запах каких-то приятных благовоний, с лёгкими нотками хвои. Внутреннее убранство блистало своеобразным лоском, от всего веяло степенностью и неимоверной важностью. Правда этот лоск несколько «разбавлялся» наличием гигантских бочек вдоль стен (судя по всему, с элем), полками с плетёными корзинами и железными котлами. Но это нисколько не преуменьшало нахлынувшей торжественности и величавости.

Стены снизу были сложены из камня, а выше уже из дерева. По всему периметру под потолком висели на регулируемых цепях плоские котелки светильников, внутри которых горело масло. Прямо в центре стоял громадный медный чан с углями, обогревающий довольно прохладное помещение залы. Судя по всему, отапливали тут тем чёрным углём, вошедшим в моду в столице.

Я обошёл чан и очутился возле лежащей на полу дивной шкуры непонятного мне животного. Больше всего поразил его размер. Если я правильно рассудил, то ростом сей зверь был с хорошего тролля. А его голову увенчивали мощные закрученные спиралью рога, наподобие тех, которые я видел у фигурок «воинов» снаружи здания.

Справа от входа (тут внутри тоже были те смешные фигурки старичков, поднимавших ручки к небу) шла широкая винтовая лестница, заканчивающаяся своеобразной площадкой.

Я перестал таращиться по сторонам и пошёл вперёд к столу, за которым восседали старейшины. Кстати, их столик тоже имел детские размеры.

Прямо за спинами семейки Задумчивых стояли шесты с круглыми щитами и снова неизменные бочки (очевидно элем они запаслись на несколько лет).

Старейшины в отличие от послов Сивых из Новограда, казались неприступными. В своих церемониальных одеяниях они походили на каких-то древних божков. Но что ещё поразило, так это обилие золотых украшений, и именно золотых. Они блестали в свете огней, как новёхонькие начищенные монеты.

На голове старшего из «ростка» был дивного вида шлем, издали походивший на голову кошки. Глаза ей заменяли огромные изумруды, а то, что я поначалу принял за рога оказалось ушами. Венчал этот шлем ниспадающий с макушки за спину белый конский хвост.

Я подошёл к старейшинам на почтительное расстояние и поклонился по старой традиции, а не по новомодной имперской в виде кивка головой.

Кажется, такая учтивость порадовало всех присутствующих тут гибберлингов.

– Приветствуем тебя, Бор! – проговорил старший из братьев Задумчивых. – У людей тебя прозывают Головрезом, у эльфом – Серебряным Бором. А послы Сивые упоминали тебя в своем послании, как Ховдинга, Законника.

Я вдруг понял, что фамилии гибберлингов в переводе на человеческий язык, звучат несколько комично. Все эти Ветродуи, Сивые, Глазастики, Пышки – смешно, согласитесь? Другое дело, когда говорят семья Дистир, или Танкевоск, или Фёрсиктигг. Это уже благозвучнее, хотя и выговаривать непросто.

Но это лишь моё мнение.

– Мы слышали о тебе от наших братьев из Новограда. Слышали много доброго и славного.

– Благодарю за тёплые слова. Для воина нет приятней славы, которая опережает его. Однако у меня просьба: я тут тайно, потому не хочу, чтобы люди знали моё истинное имя.

Не в моей привычке говорить подобные речи, но обстановка того требовала. Здесь, в Гравстейне, жили явно по иным канонам, нежели гибберлинги в столице. Древние традиции, аспекты жизни, взгляды – здесь чужой мир, чужие законы. Они даже традиционный календарь, каждый месяц которого носил название одного из двенадцати Великомучеников, покровителей жителей Сарнаута, не признавали.

Мне было непривычно видеть, что в таком громадном поселении обитают лишь одни гибберлинги, а людям отдали в управление лишь небольшой участочек земли у северной части посёлка, прозывавшийся тут Меннесфольг.

– Волглые рассказывали, что ты при нападении водяников на караван повёл себя достойно и практически в одиночку сохранил и плот, и то добро, которое он перевозил, – продолжал хвалебные речи старейшина.

– Добро добром, но не все уцелели.

– Это да, – кивнул головой старейшина. – Печально…

Тут к нему подошёл один из братьев и что-о шепнул на ухо.

– Ах, да! – спохватился Задумчивый и хвост на его шлеме дёрнулся в такт. – На твоём плоту перевозили сию вещицу, – с этими словами старший принял из рук подошедшего брата, судя по всему, небольшой нож. – Столичный мастер Эдд Шепелявый с братьями выковал бесподобный нож.

– Это «котта»? – спросил я, глядя на матовое лезвие.

Мне приходилось слышать о традиционном для гибберлингов ноже, который они называли «котта». Без гарды, прямой, небольшой длины, по отношению к рукояти. В общем, на вид самый простой и ничем не примечательный нож. Но вот легенд о нём и всяких историй ходило немало.

– Да, это он, – старейшина вроде как улыбнулся. – Рукоять из кости единорога. Красавец!.. Ножам дают имена, ты ведь знаешь. Но у этого оно есть.

Тут старейшина хитро усмехнулся, и его глазки-бусинки засветились лукавством.

– И какое? – спросил я, понимая, что от меня ждут именно этого вопроса.

– Законник!

И уже стало ясно, что меня ждёт подарок.

– Прими его, в знак нашего расположения, – закончил за старшего второй брат.

– Благодарю, но дело в том, что у нас, людей, не принято дарить ножи. И тем более принимать их, как подарок.

– Отчего?

– По древнему поверью, нож нужно либо изготовить, либо заполучить иным способом, чтобы не стать кровным врагом тому, кто дарит… У нас так и говорят: «Не быть на ножах».

– Да? – старейшина удивился. Но почитание мной своих древних традиций его несколько обрадовало. Оно и понятно, ведь они, гибберлинги, тут, в Гравстейне, тоже горой стоят за свои традиции. – И как быть? Неужто продавать?

Гибберлинг всунул нож в кожаный чехол.

– Вот что, – громко сказал он, – я назначаю за него цену… одну копейку.

– Так мало? Такая цена его оскорбит…

– Слова воина! – Задумчивый хлопнул себя по бедру. – Тогда назначь цену сам.

Я чуть задумался.

– Отдам за него столько, сколько есть монет в моём кошельке.

– Ну что же, цена назначена.

Я снял с пояса кожаный мешочек и бросил его брату старейшины. Тот хотел было открыть, чтобы пересчитать деньги, но старейшина его остановил, мол, цена так и останется тайной.

– Ты должен понимать, что приобрёл, – сказал он мне. – Покажите ему.

За дело взялся третий брат Задумчивых. Он аккуратно вытянул Ховдинг, словно опасаясь порезаться, и подошёл к «детскому» столу. Резким движением к себе, он снял довольно солидный кусок стружки с торца дубовой доски. Затем, положив медную монету на стол, удерживая при этом её двумя пальцами, он, как мне показалось, практически без усилий перерезал пятак напополам.

Я принял нож, оглядывая его со всех сторон. Потом лизнул темную сталь.

– Он ещё никогда не был в бою, – уверенно заявил я старейшине. – Потому он «голоден».

– Ещё бы не был! И не быть ему в бою, а на дне реки, не отбей ты плот…

Я убрал нож в ножны и засунул его за голенище сапога. Лицо гибберлинга стало несколько мрачноватым, и он вдруг заметил:

– Жаль, что таких как ты, Бор, не было на всех плотах.

Последнее он сказал с явным огорчением. Я сначала подумал, что погибшие гибберлинги были какими-то его родственниками. Но потом всё стало ясно.

– С Ингоса нам направили святую реликвию, изготовленную самим Правшой, – продолжал старейшина. – Это надо же: астрал преодолела, даже в столице никто из воров не позарился, а тут…

– Что за реликвия? – поинтересовался я.

Ответила сестра «ростка» Осторожных (то была молодая гибберлингская семья поселенцев, состоящая в кровном родстве с местными старейшинами):

– В тайне мы перевозили на Новую Землю святой манускрипт «Великое Древо»… Слышал о нём? Нет? В этой рукописи изложена и хроника от начала начал, от самых первых гибберлингов, от Аса и Эмлы, до великих опустошений. Здесь своды наших законов и традиций… Описание войн с орками…

– Отчего корабль сразу не пошёл на Новую Землю. Зачем такой длинный путь?

– Все хотели приложиться к этой реликвии. Так сказать, лицезреть её воочию. Ведь это практически единственная вещь, если не считать Копья Рона, оставшаяся от нашей прародины Исы. Мы везли её в специальном ларце… А скоро праздник Великого Мары, и мы хотели зачитать несколько глав из жизни этого славного мореплавателя.

Я всё это слушал и не понимал, зачем мне это всё рассказывают.

– Эти водяники, – теперь заговорил старейшина, – совсем распоясались. Третьего дня они пытались напасть на наше поселение, но мы отбились… Много их лодок порубили, а самих сбросили в холодные воды реки. Не думаю, что они в ближайшее время сунутся.

– Во главе водяников был Слим, – добавил брат старейшины.

– Их вождь?

– Да-да, ты слышал о нём? Страшная личность.

Тут в разговор снова вступили Осторожные:

– Говорят, на обед ему ежедневно приносят детей… Мол, это позволяет продлевать ему жизнь.

– Глупости! – сердито ответили из другой семьи, носившей фамилию Угрюмых. – Да и вообще, давно пора пойти на Крутой Рог и разобрать поселение этих голоногих жаб на доски, чтобы…

Старейшина поднял руку в знак тишины.

– Водяники не самая большая проблема, – заметил он. – Пакостники они редкие…

– А как же «Великое Древо»? – подали голос Осторожные. – Да как на нас будут теперь смотреть остальные наши братья? Мы утратили…

Но тут верх снова взлетела рука старейшины:

– Утраченного не вернёшь. Если такова воля судьбы, другого не будет. И хватит о наших проблемах. Мы и так утомили гостя.

Я чуть улыбнулся и решил откланяться. Охрана проводила меня к входу, откуда я побрёл к пристани, всё ещё не зная, что делать…

12

Очухался от нестерпимого холода. Ощущение такое, будто я находился внутри льдины.

Глаза совсем не хотели открываться. Кажется, смерзлись веки. Потянулся было рукой, чтобы их растереть, но не смог даже пошевелиться. (Может, действительно вмёрз в льдину?)

От неудобной позы затекло всё тело. Не знаю, может просто каким-то чудом, я смог себя растормошить и огляделся.

Понимание происходящего медленно-медленно затекало в разум, словно капли воды сквозь дырявый потолок мерно падающие в горшок.

Дело обстояло так: я был связан по рукам и ногам, и лежал, судя по всему, на дне какой-то лодки. По плеску волн и плавному покачиванию стало понятно, что эта лодка в реке.

Сероватое небо над головой… Утро, кажется… Холодно, зубы выбивали дробь, тело ныло…

Почему я здесь? И где я вообще?

Снова попытался пошевелиться, но меня спеленали крепко, лишний раз не дёрнешься. Да тут ещё при каждом рывке начинал сильно ныть затылок.

Неподвижно лежать на дне лодки в скрюченной позе, да ещё хлюпаясь в ледяной воде – всё это начинало злить. Обиднее было ещё то, что я совсем ничего не помнил.

Попытки восстановить цепь событий ни к чему не приводили. Помню только, как вышел от старейшин. Несколько минут стоял на площади, решаясь куда идти. Потом… потом… вроде куда-то и пошёл… что-то думал… что-то важное…

Лодку покачнуло – плыву, что ли? Эх, жаль не могу подняться да посмотреть.

Пояса с мечами не было. Отсутствовал и колчан с луком. Кажется, только кольчужка на месте. Её стальные колечки неприятно жгли тело холодом.

Суки! Да что ж такое!

Я с силой распрямил ноги и ударил по перекладине. Лодка резко качнулась, и я вдруг понял, что если она перевернётся, то пойду камнем на дно…

Вспомнил!

Я направился к пристани. Как раз поднимался ветер, чуть запорошило. Подошёл к охранному столбу-оберегу… Чуть поодаль за чернеющими ветками кустов виднелась белая церквушка.

– Посторонись! – прогорланил какой-то парень, тянувший на себе корзину с рыбой.

Я отвернул в сторону, провожая его взглядом, а вот потом… тьма…

Значит, напали, отобрали оружие. Почему сразу не убили?

Слушай, Бор, а, действительно, почему? Неужто сомневались в том, что я это я?

А если так, то решили не рисковать. Связали, бросили в лодку…

Всё равно, спрашивается, зачем? Утопить? Найдёт кто, а я с верёвками на руках, да ногах – сразу станет ясно, что не самоубийство.

Зачем в лодку? Хотели куда-то отвезти? И снова вопрос: тогда где вёсла?

Или, вот что: пустили по Вертышу, мол, коли что, попаду в руки водяников, а те меня и прихлопнут. А? Что, Бор, скажешь?

Возражу, вот что отвечу! А если не попаду в их лапы? Если миную Старый утёс? Миную Студёный плес и…

Ха! Дальше-то пороги! Лодка разобьётся, моё тело, вернее останки, вынесет в Светолесье в Белое озеро… Кто таков? Откуда? Найдут весной, и хрен кто опознает. Если, конечно, найдут!

Нет, слишком рискованно. Ведь если я не утону? Если причалю к берегу, смогу выбраться…

Стоп! Стоп! Стоп! Нож, подарочек мой!

Ай, Стояна, ай, молодец!

Я согнулся в три погибели и не слушающимися пальцами полез за голенище.

Есть! На месте! Только как достать?

Наверное, я потратил с полчаса, пока смог кое-как достать нож. Небо уже хорошенько посветлело, а тело от таких упражнений даже чуть согрелось.

Резать веревки, лёжа на спине, не видя, что собственно делаешь, оказалось трудным делом. Когда я всё-таки смог освободиться, то увидел, что сильно изрезал запястья и ладони. Вода набежавшая в лодку, приобрела тёмно-багровый цвет. Чуть передохнув, я освободил и ноги.

Приподнявшись, разминая затёкшие члены, я огляделся.

Лодка плыла ближе к восточному берегу, и плыла довольно стремительно. Без вёсел я вряд ли смог бы что-то сделать. Остаётся только ждать и надеяться на какой-то более или менее благоприятный исход.

Над водой дул пронизывающий холодный ветер. Пальцы на руках и ногах, нос да уши замёрзли до такой степени, что просто онемели и начинали болеть. Я боялся, что отморожу их. А потом, как бы ни пришлось отрезать эту часть тела.

В голову пришла одна идея: если бы у лодки был руль, то можно было попробовать направить её к берегу. Но вот где взять этот руль? Или что в качестве его использовать?

Огляделся: ни коряги, ни досочки. Принял решение попытаться выломать одну из поперечных перекладин. Разбивая руки в кровь, сделал это, едва при этом не перевернув лодку.

Стал приноравливать доску к корме, отмечая, что направление движения чуть меняется. Прошло несколько минут, и я уже точно увидел, что лодка потянулась к берегу. Но одновременно в неё стала откуда-то поступать вода.

Быстрее! Быстрее! – говорил себе, будто это как-то могло помочь.

И вода поступала быстрее, а вот лодка стала замедлять свой бег.

Твою мать! – я понимал, чем мне грозит плавание в ледяных водах Вертыша.

Жди, Бор, жди, – уговаривал себя.

От напряжения даже перестал чувствовать холод. В голове одна лишь мысль: дотянуть бы как можно ближе.

Три сажени… Две…

Я стал подгребать доской, как веслом и, наконец, нос гулко зашуршал по каменистому дну. Прыжок и ноги опустились на ледяную прибрежную кромку.

Шаг, второй, третий… всё трещит, скрипит… ещё шаг… Вот она земля.

Обернулся, а лодка уже затонула.

Слава Тенсесу! Успел.

Поднявшись вверх по круче, я вышел на небольшой утёс и попытался определиться на местности. С берега всё выглядело незнакомо. Тогда ведь я плыл на плоту, вокруг было иначе.

Ориентиром послужил Старый утёс. Всматриваясь в сторону течения, я заметил в сероватой зимней мгле его очертания. Значит и до Крутого Рога недалеко, вёрст, может, десять.

Мороз крепчал, а с ним крепчала и моя злость. Если доберусь до Гравстейна живым, то, клянусь Нихазом, перережу всем наёмникам глотки. (Я был абсолютно уверен, что это их рук дело.)

Но до гибберлингского поселения было далеко, и что делать дальше я не знал. Огнива и трута нет, из оружия лишь нож, тёплой одежды тоже нет… Куда не кинь, всюду клин!

Я неспешно побрёл вдоль берега, стуча зубами, словно заяц лапами по пню.

Ну и мороз здесь! Холодно как… как…

Сравнения в голову не лезли. Хотелось съесть или выпить чего-нибудь горяченького. А из-за невозможности подобного сделать, я начинал злиться.

И тут где-то внизу захрустели ветки. Я выглянул из-за ели: у прибрежной кромки причалила странная на вид длинная лодка, из которой стали выбираться три водяника. Один из них выскочил в воду, огляделся и… вдруг нырнул.

Меня от одного вида этой сцены пробрал холод.

Водяник вынырнул, взял верёвку и подтянул лодку ближе.

Я присел и стал дальше наблюдать. Водяники сняли какие-то корзины, долго о чём-то переговаривались, а потом принялись разводить костёр.

Делали они всё довольно медленно, уверенные в том, что никакой опасности рядом нет. Ещё бы! Ведь это их земля.

Я сидел в засаде, наблюдая за этими существами, вновь пытаясь разобраться, как к ним отношусь. А пока это думал, вдруг понял, что удача сегодня вновь на моей стороне. Теперь мне было понятно, что делать дальше.

Несколько минут, и уже я грелся у костра и раздумывал, как приготовить себе рыбу.

Кстати, можно поздравит нож с почином. Ведь он уже теперь отведал крови. Утолил голод, так сказать. Правда, начал с моей. Но, пожалуй, это ничего, пусть знает, кто его хозяин.

Выпотрошив пару крупных рыбин (кажется окуней), я наткнул их на палки и стал поджаривать на углях. А меж тем тела водяников подтянул к берегу и накрыл ветками. От них воняло тиной, тухлой рыбой и ещё какой-то гадостью.

Вернувшись к костру, стал греть то руки, то спину, то бока. Голова всё ещё гудела, очевидно, последствия удара по затылку.

План такой, – рассуждал я, – попытаться на лодке спуститься вниз к Крутому Рогу. Там в зарослях обождать до ночи и затем попытаться потихоньку переплыть этот опасный участок. Доберусь до плёса, потом на острова, и в Молотовку.

Возвращаться в Гравстейн пока не было смысла. Не зная там ситуации, не стоило лишний раз рисковать. Ведь как говорили гибберлинги: «Не зная брода, не суйся в воду».

Я ел и глядел на реку, всё ещё ожидая появления других водяников.

Не знаю как, но мысли постепенно откатились к моей собственной персоне. Все вопросы о своём прошлом, я тщательно подавлял: какой есть – такой есть. А почему – Сарн его знает! Так надо.

Кому надо? – вопрошал себя.

Все эти отрывки воспоминаний про Сверра, знакомство с мятежниками, особенно Северскими, да ещё слова Бажены про кровь единорога да сердце дракона… В общем, не человек, а какая-то мозаика.

Видно, в душе я смирился с такими странностями. Чувствую себя какой-то веточкой, плывущей по течению реки. Кто-то её уронил её в воду, или намеренно бросил, и теперь она, то бишь я, плыву, плыву… плыву…

Может, чтобы выбраться из этой речки, мне стоит доплыть до берега и потом бежать? Точно, и туда, где нет никого. Никого!

Подумал про это и тут же забыл.

В очередной раз, выплюнув мелкие острые косточки, я вдруг понял, что именно из-за них не люблю рыбу.

А потом другая мысль: о везении.

Мне часто и практически постоянно сопутствовала удача. В этом не было никакого сомнения. Везло так, как никому другому. А ведь действовал же больше по наитию. Жизнь была непредсказуема. Были в ней и неудачи, и большие победы – это тоже безусловно. Но всегда выходило так, что я даже умереть, толком, не мог. Меня словно возвращало сюда, в этот мир.

Удивительно, так ведь? Из-за этого вдруг начинаешь чувствовать себя… неуязвимым, а это притупляет чувства. Для воина подобное недопустимо. Удача – штука коварная, как и всякая женщина.

И я вдруг подумал, а кто такой собственно Бор? Что это за личность?

Даже есть перестал. Рыба остыла и была уже совсем невкусной. Да ещё не было соли, а без этого вкус совершенно не тот.

По крайней мере, в формировании меня как такового приложили руку три существа: Сверр, а также неизвестный дракон и единорог. Один отдал сердце, другой – свою кровь, третий – тело. Вот и вышел Бор.

Кто они все?

Про Сверра хоть что-то стало ясно, история остальных – сплошной туман.

А с другой стороны, ведь раньше это меня не так сильно волновало, отчего же я сейчас «проснулся»? Что поменялось?

Затушив костёр, я влез в лодку. Тонкая, лёгкая, она прямо летела по воде, и за какой-то час я добрался до Крутого Рога. Приходилось жаться к берегу и прятаться у зарослей, опасаясь столкновения с водяниками.

Выбрав более-менее удобное местечко, я вылез на берег, и стал красться вперёд. Через полчаса показалось небольшое плато, на котором хорошо проглядывались хижины водяников. Они мало чем отличались от тех, которые я видел в Светолесье у Белого озера.

Засев поудобней в кустах, я стал ждать. Так прошёл час. А, может, и больше. Жизнь водяников была однотипной и вполне понятной: все были заняты бытовыми делами. То починяли сети, то лодки, иные занимались просушкой рыбы. Одним словом – скукота.

Сторожей я не заметил. Издали всё виделось обычным мирным поселением.

И вдруг…

Сердце вдруг остановилось, а потом быстро-быстро забилось.

Откуда-то вывели человека. Оборванная одежда, следы кровоподтеков. Он был бос и постоянно подпрыгивал то на одной ноге, то на другой.

Человека я не знал. К нему спустился с крутого холма у скалы раскрашенный водяник в огромном шлеме в виде рыбьей головы. Он обошёл несчастного со всех сторон и ткнул гарпуном в бедро, словно стряпуха, что проверяет степень готовности мяса.

Слим? Вождь? – спросил сам у себя, но ответа пока не находил.

К человеку подбежали несколько водяников и практически мгновенно его раздели. То, что я принял за странный стрекот, оказался их смехом. Они копьями погнали человека по жердям кривого помоста к Вертышу.

Несчастный попытался отбрыкаться, за что получил сильный удар по голове. А потом его подхватили за руки и насильно потянули к воде. Через несколько мгновений пленный с громким плеском свалился в Вертыш. Там его уже поджидали ещё парочка водяников. Они подтянули человека к торчащему столбу и живо привязали так, чтобы из воды торчали плечи и голова.

Я всё это видел, и в голову закрадывались такие мысли, что словами не передать.

Кричал человек, наверное, целый час. И этот час мне показался просто вечностью. От каждого вскрика, у меня по спине пробегали мурашки.

А я всё продолжал сидеть в заснеженных кустах, глядя на эту картину, так и не в силах понять смысла подобного издевательства. Напрашивался только один вывод: это всё ради удовольствия. Ну а зачем ещё такие пытки?

Водяники изредка подплывали к привязанному и покалывали его своими гарпунами.

Рассуждения про мою персону и везение теперь казались такой глупостью. Вдруг подумалось, что если я оказался бы на месте этого человека.

Снова и снова я возвращался к мыслям о смерти, и при каждом раздирающем душу крике, на разум нападало какое-то оцепенение. Я вжимал голову в плечи, и даже закрывал уши.

Мертвое тело вытянули на помост. Мне было плохо видно, однако уже через несколько секунд я понял, что за вещь оказалась в руках одного из водяников: они снимали кожу с человека, сворачивали её в рулоны и уносили в хижину к вождю (я был абсолютно уверен, то это его дом).

Когда они закончили с «разделкой», в поселение снова вернулся привычный быт. Словно и не было ничего. Починка лодок, сетей. Рыбу потрошат. И всё бы ничего, но душа была не на месте.

Казалось бы, ну вот я хоть чуть успокоил её, и то чувство растущего бешенства из-за собственного бессилия, заглушая его одной лишь мыслью, мол, всё равно все умрём. Но тут снова вывели из дальней хижины ещё одного босого человека. Он громко рыдал.

Видеть здоровенного мужика раскидывающего сопли во все стороны было неприятно. Не то, что бы я его не жалел, просто подумалось, что можно было вести себя более… более… достойно. А тут… Не ребёнок же, в конце концов!

И снова вышел, одетый в рыбий шлем, вождь и долго осматривал пленного.

Его поволокли к реке, разрывая по дороге одежду. Схватив за руки-ноги легко забросили в воду. Привязали к тому проклятому столбу, и он долго-долго кричал от холода, от той невыносимой боли, страдая так, как не страдал никто на моей памяти. Даже предыдущий пленник, мне казалось, промучился меньше.

Уже вечерело. Человек в ледяной воде в отличие от своего товарища, продержался дольше. Когда он затих, к нему подплыли двое водяников, несколько раз ткнули своими гарпунами, а потом вытянули на помост посиневшее тело.

В свете уходящего солнца было плохо видно, но я знал, что его тоже «разделывают», как какую-то свинью, или телёнка. Вон понесли отдельно шкуру (зачем – непонятно), вон потянули мясо, кости…

Дождусь темноты и уйду. Не дай Сарн, попасть в руки-лапы этих гадов лягушатников. Лучше утоплюсь, или зарежу сам себя.

Только подумал, как услышал крик…

Сердце ёкнуло и остановилось. Я аж приподнялся, вглядываясь вдаль, в сторону хижины вождя водяников Слима.

Возле входа стояла громадная человекоподобная фигура. Это был орк.

Ещё один? – мелькнуло в голове. – Это как-то странно! Почему во всех диких племенах присутствует орки?

Крик повторился. Я понял: так плачут… дети.

Из тёмного зёва входа хижины вышел Слим, держащий в руке небольшой предмет… То есть, это был ребёнок. Голенький, совсем-совсем ещё малыш, от силы лет пять. Слим крепко сжимал его за ногу, подвесив дитя вниз головой.

Орк громко проорал и Слим поднял ребёнка вверх. Даже в таком тусклом вечернем свете я видел, как посинело от холода его тельце.

Чтобы сдержать нахлынувшее чувство бешенства, рвавшееся изнутри, словно дикий волк, я закусил ладонь.

Слим размахнулся, и тело ребёнка с силой ударилось о громадный серый валун.

Звук был глухим, типа, ш-шлёп-п! В стороны брызнула кровь и ещё что-то, я не досмотрел и резко сел. Закрывая глаза второй рукой.

О, Тенсес!

Это была единственная мысль. В висках стучало. Сердце рвалось наружу, а на глаза надвигались уже знакомые «шоры».

Спокойно! Спокойно! Спокойно! – уговаривая разум, удерживаю его от того, чтобы он не нырнул во мрак бешенства.

Бормочу, а сам вижу одну и ту же повторяющуюся картину. И с каждым следующим воспоминанием ярость закипала, рвалась наружу в желании уничтожить любого, кто звался водяником… Всё, что запомнилось до последней «волны» ослепляющей злобы, так это выступившая на ладони кровь. Зубы стиснули и без того порезанную ножом кожу, достигнув костей…

Я уже знал, что делать дальше, выпуская своего «дракона»…