Текст книги "Бледное солнце Сиверии"

Автор книги: Александр Меньшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 45 страниц)

Часть 5. Поправший смерть

1

Гордей Зубов, командор новоявленного сиверийского порта, был в очень плохом расположении духа. Он ещё утром встал с мрачными мыслями о том, что до сих пор не в силах изменить уклад своей жизни. Уже не молодой, а своей дороги так и не нашёл. И, казалось бы, ведь старается, и целью задался благой, а всё одно толку никакого.

В отличие от остальных командиров, так или иначе застрявших на карьерной лестнице, и начавших потихоньку спиваться, или напротив – «врастать в землю», Гордей всё ещё изредка тешил себя мыслью, что когда-нибудь…

Он очень любил это слово. В его мечтах обычно так всё и начиналось: когда-нибудь… и понеслось.

Сегодня он тоже проснулся и по привычке потешил «когданибудьщиной». Однако удовлетворения не получил, скорее, больше рассердился.

«Дурак дураком! – командор пнул ногой дверь. – Старый болван!»

Оделся, привёл себя в подобающий чину вид, хорошо и сытно поел, но… но противный «червячок» уже влез в разум, и опять начал грызть его, вызывая неприятие сложившейся вокруг ситуации, а вместе с тем и глухое раздражение от того, что ничего толком не сделано, и, по сути, не сделается.

– Надо смотреть правде в лицо, так оно и будет, – Гордей одним махом осушил кружку с горячим чаем.

Раздолбав всех, кто попадался на пути, он спустился с корабля и как обычно пошёл вдоль берега. Каждое утро, не смотря на погоду, командор совершал пешие прогулки до джунского портала и обратно. Это позволяло несколько успокоить сумбур в голове, настроиться на работу.

– Вот бестолочи! – заругался Гордей.

Его сухая вытянутая фигура одиноко брела среди разбросанных деревянных клетей.

– Говорил же ещё вчера всё убрать под навес. Эй, Макар! И ты… – из памяти выпало имя второго солдата. – Подите сюда оба, живо!

Воины нехотя приблизились к командору.

– Какого хрена это тут делает? – грубо начал Гордей. – Отнести под навес. Третий день на берегу валяется, а всем на это насрать! Так, что ли, Макар? Чего молчишь, как… как..?

Тут память словно ожила, и из её глубин вынырнуло имя второго воина, прибывшего в начале зимы – Первосвет. Кажется, он был из Темноводья. В Орешке чем-то «отличился», теперь сослали в Сиверию белых мух гонять.

– Когда вернусь, чтобы здесь было пусто. Ясно?

Солдаты, молча, кивнули головами.

– Нет порядка, – подумал командор, продолжив свой путь. – Ни выучки, ни дисциплины… Всё напрочь отсутствует.

Он ещё раз глянул на лениво работающих солдат. Их разношёрстность в обмундировании в который раз резала глаз.

– Твою мать! Нет порядка! – прошипел командор, сквозь желтоватые из-за постоянного курения зубы. Он пнул камень и поплёлся дальше, не смотря на сегодняшнюю отвратительную погоду.

Его относили к той группе военных, прозываемой за глаза «Приспешниками». В своём большинстве, то были ветераны, которым не раз приходилось сталкиваться с имперскими войсками, особенно на Святой Земле. Они часто и густо хвалили подготовленность вражеских сил. Основной идеей этой группы был полный пересмотр самой сути формирования и подготовки армии в Лиге. И желательно по имперскому образцу.

Перед глазами Гордея не раз вставали картины былых сражений. Как навстречу войскам Лиги выходили дружным строем имперские гренадеры.

– Смотришь на них, – рассказывал своим товарищам Гордей, – один к одному. Не наша разношёрстная толпа, разодетая кто во что горазд. У всех одинаковые нагрудные доспехи… да ещё с выбитой на ней мускулатурой. Аки мужской торс… Просто загляденье! А главное, рождается ощущение, что на тебя надвигается неимоверная сила. Идут, держат строй. Пики впереди… Красавцы! Какая выучка, а мы только говорим, говорим… говорим.

– Сплошная болтовня, – соглашались товарищи.

– Даже орки… вы слышите, даже орки организованней, нежели мы. Из них получается отличная тяжёлая пехота… Все как на подбор. По одной форме…

– Что? – переспрашивали у Гордея. – По одной, что?

Командора иногда начинало заносить, и он сыпал кучей мудрёных слов, коих понахватался, как среди пленных врагов, так и эльфов (в молодости он почти год служил при канийском после на Тенебре).

– Форма, это когда всё на равный манер. Одеты в одинаковые доспехи… одинаково вооружены…

Товарищи не понимали.

– Ну, к примеру, у нас полки как разделяют?

– Да… по одёжке… её цвету… стягу…

– В общем, никак, резюмировал Гордей. – А тут тебе всё чинно, всё размерено. Гренадеры, к примеру, носят вокруг шеи ленту красного цвета. Зовут её шарфом. Куртки у них одного покроя… Кираса, шлемы… даже сапоги… Это всё, говорят, пошло с лёгкой руки самих же орков. На поле боя не понятно кто да откуда, и решили они как-то себя различать. Сначала по кланам, а уж сейчас по роду войск. Яскер поставил дело на широкую ногу… И действуют имперские солдаты слаженней… Умело, в общем. Дисциплина!

Снова какое-то мудрёное слово, – подумали товарищи Гордея.

А тот уже рассказывал, как один пленный офицер (при этом командор успевал пояснять значения некоторых произнесенных понятий) поведал ему о «Табеле о рангах».

– Офицер? Табель о чём? – переспрашивали Гордея.

Тот словно не услышал, возбуждёно говоря:

– Наше чинопроизводство как налажено? Смотрят на породу, так?

Друзья закивали головами.

– А в Империи служить отечеству – честь! Свой чин надобно заслужить примерностью и трудолюбием. А у нас: деньжат отсыпал и ты уже полковник. А коли дядьку имеешь высокого чина, да ещё и в столице… так и вообще поднимешься до высот неимоверных.

В компании раздался дружный смех. У каждого был кое-кто на примете.

– Сами дураки дураками, – соглашались товарищи. – Лишь бы происхождение повыше, а там…

И горько махали руками.

Надо сказать, что сам Гордей тоже происходил из старого дворянского рода. Его деды да прадеды всяко служили Кании. Кто был воином, кто в приказах разных. Богатства да почестей особо не накопили, и потому Гордей в молодости ещё сам себе поклялся прославить род Зубовых примерной службой (отсюда и растут ноги его «когда-нибудь»). Но из-за своего слишком правдолюбивого нрава имел немало хлопот и высоко не поднимался.

На Святой Земле Гордей познакомился с «Приспешниками». Много и часто беседовал с пленными хадаганцами да орками. И вот командор загорелся желанием, во что бы то ни стало армию реформировать (сие слово он услышал от одного эльфа, и оно ему весьма понравилось; отчего Зубов частенько козырял им в обществе).

В противовес «Приспешникам» были «Испоконвечные». Эти радели за дедовские традиции.

– Нечего нам на этих поганцев из Империи равняться! – талдычили на сборах командиры из рядов «Испоконвечных». – Нахватались от них всякой мерзости, а о своём забыли. Мы – Кания, а не Хадаган! Чего они у нас ничего не заимствуют? А нашим покажи какую-то хреновину, скажи, мол, из Империи, так и родину продать готовы! Тьфу, аж противно…

Свои мысли командор, конечно же, попытался донести до Избора Иверского, но тот почти и не слушал Гордея. Сославшись на занятость, он отослал командора куда подальше. А напоследок сказал:

– Вам нечем заняться? Так я вам придумаю дело…

Надо отметить, что Избор Иверский выслушивал немало нелесного как от одного лагеря, так и от второго. И, конечно же, и те, и другие требовали немедленного принятия радикальных мер. Избор же колебался, не зная, чью сторону занять.

– Назрела пора реформ! – заявляли «Приспешники».

– Их надо проводить с умом, а не слепо копировать с поганцев, – отвечали противники.

Избор устало кивал головой и отсылал больно бойких из обоих противоборствующих лагерей на дальние заставы. Досталось и Гордею, носившему прозвище по его судну – «Витязь». И вот он в Сиверии.

– Пущай реформирует, – усмехнулся Иверский, подписывая приказ. – Вместо того чтобы языком молоть, будет теперь новый астральный порт строить.

Так Гордей оказался на мысе Доброй Надежды.

На вечерних «посиделках» в кают-компании командор теперь, не стесняясь, костерил руководство. Младшие чины, молча, внимали, кое-кто поддакивал. Вскоре прибыл с Тенебры судебный пристав Фредерик ди Грандер. Его также позвали на ежевечерние разглагольствования, где он не преминул заметить:

– Не боитесь так открыто высказывать свои мысли? За подобные речи…

– За подобные речи я тут и нахожусь, – зло огрызнулся командор.

Эльф ему сразу не понравился. Однако вести спор с ним вошло в привычку, и теперь Гордей даже порой сам искал встречи с приставом, чтобы вновь и вновь обсудить назревший вопрос реформирования армии…

Время шло. Порт, надо сказать, строился из рук вон плохо. И дело не только в самом Зубове или в плохом снабжении, сколько в крайне неудачном положении самого порта.

Командор много раз сиживал за картой, разглядывая побережье Сиверии, курил трубку и, даже того не замечая, по-старчески сердито, трусил головой.

– Нашли место, итить-колотить! До гор, хрен сколько добираться, камня лишнего не привезёшь. До леса – и того больше. Голая тундра! Пустыня, итить-колотить!

Вся надежда была на Ермолая Сотникова. Он-де грозился наладить поставки строительных материалов да пригнать мастеровых. Но вот уже и зима на исходе, скоро весну ждать… Хотя, какая к Нихазу тут весна? Сразу лето… месячишка через три. Короткое, что тебе «здрасьте». А от Сотникова ничего.

– Вот трепло сиверийское! – командор сердито пнул очередной камешек под ногами. – Зачем обещать, если не выполняешь? У столичных чинуш научились? Болтать, это тебе не валуны ворочать!

Зубов дошёл до джунского портала, поздоровался с дежурившими тут солдатами. Потом постоял полчаса, глядя на астральное море, и направился назад в порт сквозь серый промозглый туман.

2

В прибывших кораблях Гордей сразу узнал эльфийский галеон «Светоносный» (теперь принадлежащий Церкви) и гибберлингскую шхуну «Рассекающий». Они пришвартовались подле строящейся пристани, и вскоре на берег сошла целая делегация.

Зубов напрягся: что-то случилось, иначе, зачем в такую дыру лезть сразу и настоятельнице Сиверии Гориславе Любимцевой (со свитой), и розыскному экспедитору Сыскного Приказа с высокими полномочиями, выданными самим Айденусом – Фролу Яроземному (с ещё большей свитой). Кроме того на гибберлингской шхуне прибыла тьма мастеровых да ремесленных людей, и несколько купцов Первой гильдии для создания торговых кумпаний.

В кают-компании «Витязя» собралось столько народу, что и не продохнуть. Зубов долго перечитывал грамоты из Новограда, знакомясь с обстановкой как в столице, так и в Сиверии, а также изучая цели прибытия «высоких» гостей. Лицо Гордея с каждой минутой становилось мрачнее и мрачнее.

Оказывается, на этом драном аллоде заварилась такая «каша», что только за голову хвататься. А он ни сном, ни духом. Даже обидно, будут теперь носом макать в дерьмо каждый раз, мол, проворонил… Хотя, я тут не надсмотрщик. Порт строю!

– Ну, ознакомился со всей этой… – Гордей потряс бумагами, подбирая культурное слово, но кроме «хреновины» ничего иного на ум не пришло. – В общем, хотел бы кое-что прояснить. Во-первых…

– Во-первых, – перебил командора экспедитор Сыскного Приказа, – вы вместе со всеми ратными людьми сейчас обязаны поступить под моё…

– Что? – Зубов вскочил. Его морщинистое лицо стало пунцовым.

Фрол Яроземный несколько удивлённо поглядел на стоящего напротив него командора, типа, что за фортеля ты тут выкидываешь?

– Господин Зубов, я бы попросил вас взять себя в руки. Вы не столичная барышня, истерики вам не к лицу.

За спиной экспедитора мгновенно выросли четыре мордоворота. Другого слова Гордей не подобрал.

«Типичные разбойники, – мелькнуло сравнение. – Прислал же, Сарн, на мою голову».

– У меня распоряжение Совета, подписанное самим Великим Магом Айденусом, – продолжал Яроземный. – Надеюсь, вы его внимательно прочитали.

– Итить-колотить! Может, вам ещё и свою каюту отдать?

– Это лишнее, – едко усмехнулся Фрол. – Я на «Рассекающем» обосновался. Там пока буду обитать. Кстати, те ратники, что прибыли со мной, впоследствии останутся здесь на службе. И вы сможете распоряжаться ими по своему усмотрению. Считайте это небольшим подарком за неудобства.

– И что вы тут намерены делать? – сухо спросил Гордей.

– Исполнять особо важное государственное поручение, – медленно проговаривая каждое слово, ответил экспедитор. – Думаю, что вы, как человек благоразумный, не станете препятствовать?

Гордей потупил взор. Его лицо стало ещё темнее. Блуждающий взгляд командора остановился на настоятельнице Сиверии.

– У меня не столь высокие цели, – мягко улыбаясь, начала она, – как у господина Яроземного. Лишь дела нашей Церкви.

– То есть? – хрипло спросил командор.

– Мы прибыли для того, чтобы найти место для строительства собора. Вот госпожа Констанция ди Близар будет настоятелем будущего…

– А кто будет строить?

– Работники, – всё также улыбаясь, ответила Горислава.

– Ещё и этого мне не хватало. Тут порт закончить никак не можем, им собор подавай! Ничего толкового с собой не притянули. Два корабля, а на нём одни болтуны да франты столичные! Лучше бы привезли свежей провизии, угля, амуниции… Здесь лабазов да лавок нет. Балов да смотрин не проводят. Тундра, видишь ли! Здесь трудиться надо. До седьмого пота трудиться! Вы там, в Новограде, что-то больно заигрались. Соборы, Приказы…

– Господин Зубов, – подал голос Фрол, – вы бы поосторожнее в выражениях. Не в своей кают-компании молодых поучаете. В Совете лучше знают, что да зачем. И, между прочим, за подобные речи… – экспедитор прищурился. – Ваши размышления оставьте при себе. Или для Избора Иверского.

Гордей сжал кулаки до хруста.

– А если вы чего-то ещё не понимаете, – продолжил экспедитор, – тогда помалкивайте себе в тряпочку.

Мордовороты за его спиной тихо заржали.

– Тут, в Сиверии, сейчас дела будут весьма важные решаться. Не вашего, так сказать, уровня, – экспедитор подал знак своим наёмникам быть сдержанней. – Потому сюда прибыли те, кому…

Гордей встал и вышел вон, бросив не оборачиваясь:

– Располагайтесь, гости дорогие!

Командор поднялся на палубу, потом на капитанский мостик. Он был настолько раздражён, что его затрусило.

– Щенок! Молокосос… Знал я одних Яроземных, итить-колотить. Вот редкостные гады были!

Зубов пнул первое, что попалось ему под ногу. Он ещё минуту-другую про себя матерился, но выхода всё одно не было. Приходилось подчиняться.

Пару дней вновь прибывшие располагались кто где, и тем, по мнению командора, всячески препятствовали нормальному ходу дел. Благо, что в своё время успели построить несколько лишних изб, где поместили кое-кого из низких чинов… Правда, «лишние» – это слишком громкое слово.

Зубов пытался поменьше встречаться с экспедитором и настоятельницей, продолжая заниматься своими делами. Настроение у командора не улучшалось. Он мрачно поглядывал с палубы на своё недостроенное «детище».

– Разрешите? – наверх поднялся один из матросов.

– Что? – командор резко обернулся. – Почему растрёпан?.. Чего тебе?

– Стража докладывает, что к нам движутся какие-то… какие-то…

– Ты чего блеешь, как… Кто?

– Неизвестные люди. И с ними, вроде, гибберлинги…

– Откуда?

– Со стороны Багульниковой Пустоши.

Зубов высморкался и бросил матросу:

– Показывай, давай!

И они спустились вниз, перешли по трапу и направились к покосившемуся частоколу – единственной защите от нападения из тундры.

Из серого тумана со стороны Багульниковой Пустоши (места, надо сказать, недоброго, поросшего тьмой всяких баек да прочего подобного) показались несколько человеческих фигур, медленно шествующих к порту. Рядом с ними действительно были заметны гибберлинги.

– Пять… девять…

– Одиннадцать, – подсказал кто-то командору. – И ещё три гибберлинга. Итого…

– Я считать умею, – отрезал Гордей. – Кто такие?

– Не могу знать.

– Какой сумасшедший пойдёт через пустошь?

– Они одеты, как орки из местных кланов, – заметил кто-то справа. – Может, дикари какие? Или одичалые?

Командор прищурился, пытаясь разглядеть идущих.

– Людей сюда… побольше, – приказал он.

Через пару минут у ворот стояло уже около тридцати ратников.

– Что делать? – спросил кто-то из них.

– Ждать новых гостей, – отвечал командор. – Что-то к нам зачастили в последнее время.

Через полчаса неизвестные приблизились к ограде, и остановились шагах в пятидесяти, где их и встретила стража. Зубов внимательно смотрел на пришедших, отмечая их изнеможённость.

– Господин командор, – негромко проговорил один из ратников, – вы гляньте на их глаза.

– А что с ними не так? – Зубов прищурился, пытаясь увидеть что-то необычное.

– Взгляд пустой… Такой я видел только у покойников… Пустой, безразличный…

– Это от усталости, – отмахнулся командор, но сам внутренне напрягся. Прав был ратник: так смотрят только бесконечно уставшие люди. Те, кто прошёл невозможное, немыслимое, кому уже всё одно, жив он или мёртв.

Тут один из стражников вернулся к воротам и подошёл к Зубову.

– Говорят, – начал тараторить он, – что сами из Острога. Почти пятнадцать суток к нам добирались.

– Кто старшой?

– Вон тот парень, крайний справа… Только странный он какой-то.

– Как это? – не понял Зубов.

– Взгляд недобрый… Смотрит так, словно сейчас возьмёт и прибьёт.

Командор недовольно поморщился:

– Ну да, ну да… Зови, поговорим с ним.

Минута и к Зубову подошёл среднего роста человек. По его обветренному посеревшему лицу трудно было определить возраст. Да ещё эта заиндевевшая растрёпанная борода…

Одет человек был в просторную глухого покроя куртку. Точно такие же носили местные орки. Говорят, что подобная одежда хоть и неказиста, но очень тёплая.

– Внутренняя подкладка, вишь, мехом к телу-то, – заметил командор, глядя на куртку. – А наружная часть – мехом наружу… Штаны такого же покроя… торбазы на ногах… Одеты, что тебе одичалые людишки.

Зубов долго оглядывал человека перед собой. Взгляд остановился на его глазах.

Командор поёжился: «Какие безумные… Прав ратник: опасная личность. Такому убить, что наземь плюнуть».

– Кто таков? – надменно спросил Зубов.

– Человек…

– Смешно. Умник? – Гордей выдержал взгляд незнакомца, правда, ощущая, как по спине пополз неприятный холодок. – Имя как?

– Бор. С Ингоса… Вимурский повет… Грёнефьел-фьорд…

– Далече тебя занесло, братец. Ты у своих ребят за старшего?

Человек оглянулся назад, словно проверяя наличие отряда, а затем глухо бросил:

– Мы пришли из Вертышского Острога. Вернее, того, что от него осталось.

– Почему в орочьих одеждах? Издали вас можно принять за врагов…

– Бились в стойбище. Там и переоделись для дальнего похода…

– В стойбище? – не понял командор. – Вы сражались с орками?

– Пришлось… Такова воля становой урядницы Милы Огоньковой.

– А она где?

– Погибла в бою, – с некоторым вызовом отвечал Бор.

«Трудный человек. С таким не договоришься, – подумал командор. – И что мне с ними делать?»

– У нас был тяжёлый переход. Не все выжили, – продолжил Бор. – Шли почти пятнадцать дней. Ели одних пеструшек, которых под снегом нашли. Да ягоды какие-то… Надеемся, что вы приютите… обогреете…

В словах говорившего незнакомца не было ни одной умоляющей нотки. К жалости он не призывал. Сразу видно, что северянин. А у них там принято сначала обогреть человека, накормить, а потом уж и спрашивать.

Гордей потупил взор и проговорил:

– Конечно, конечно… Прошу следовать за нами. Вечером поведаете о ваших злоключениях.

– Поведаем, – с каким-то вызовом сказал северянин и при этом недобро улыбнулся.

Он махнул своим людям двигаться за ограду, и отряд послушно поплёлся к воротам.

3

…Нас осталось девятнадцать человек, да ещё три гибберлинга из «ростка» Стрелок. Я не спешил выполнять последнюю волю Огоньковой, и приказал всем ратникам сначала обойти стойбище, чтобы собрать всё, что может пригодиться нам в дальнем пути. На удивление, острожники послушались сразу. Не понадобилось «убеждать» людей в том, что во главе отряда стал я. Ни споров, ни косых взглядов.

Хватов и десятник Мирон Снегов были рядом, пока я осматривал повреждённую руку. Посиневшее предплечье, тёмная полоса поперёк мышц – след от лезвия топора.

– О-го-го! – десятник аж присвистнул. – Чем это тебя так?

– Скеггоксом, – и я кивнул на лежащий подле топор.

Егор Хватов вытянул его из чехла и заворожено посмотрел на лезвие.

– Крепкие кости у тебя! – бодро проговорил десятник. – Кольчуга кольчугой, но даже она не спасла бы от перелома… Пошевели, попробуй.

Я попытался приподнять руку. Было очень больно, но кое-как удалось это сделать. Ясно, что кости не переломаны, не раздроблены.

Ушиб… и весьма значимый… Долго теперь рукой не помашешь.

– Я знаю этот топор, – неожиданно заявил Хватов.

Мы с Мироном повернулись к нему.

– В начале осени я обменял его на тюк пушнины, – глухим голосом проговорил Хватов, опуская глаза до долу.

– И чей это скеггокс? – щурясь, спросил десятник.

Хватов пожал плечами.

– Мне он достался случаем, когда я был весной в Новограде. В торговом квартале один пропойца задарма предлагал. Я и взял… А потом подумал, мол, зачем он мне? Я же не воин.

– Оркам продал? – спокойно спросил я.

– Обменял, – живо ответил Хватов. – Честная сделка…

– Вот! – подошли гибберлинги. Они несли нечто похожее на меховые сапоги. – Торбазы. Вам бы всем стоило переобуться, иначе в тундре останетесь без ног.

– Отчего это? – не понял Мирон.

– Клан белых орков живёт в этих краях много лет. Они знают толк в том, что и как надо носить зимой, да ещё в тундре…

– Чего-то маловаты эти… торбазы… для взрослого орка, – заметил я.

– Это детские, – несколько смущенно сказала средняя сестра Стрелок.

В воздухе повисла какая-то неловкость. Я видел, как потупил взор десятник, да и гибберлинги стали глядеть чуть в сторону.

Чуть позже в стойбище насчитали тридцать два орочьих тела возрастом лет до десяти… Зрелище, признаюсь, не самое приятное. Даже для меня.

Через полтора часа в общую кучу собрали и провизию, и кое-что из одежды. Приказ переодеться ратники приняли не очень добро, но всё же подчинились. Перешагнули, так сказать, через себя.

Тела ратников сложили в общую кучу и подожгли. Потом, дождавшись, чтобы костёр разгорелся посильнее, острожники занялись и стойбищем. Шатры заполыхали, и в небо стали рваться громадные языки пламени.

Мы уходили на север и дорогу нам ещё долго освещали огни пожарища…

Порт, которые местные прозывали Туманным (а всё от того, что а основном в воздухе, и особенно по утрам, висела промозглая серая дымка), наводил ощущение какой-то тоски и безысходности. Избы сколочены на скорую руку, нет в них «живчика», присущего обычному дому. Да ещё этот въедливый туман… Благо воздух в последние дни потеплел, а то ещё холод донимал. Люди всё больше не весёлые, мрачные. Явно тоскуют по родным местам.

Мы прошли по натоптанной черной полосе дороги к длинному зданию, похожему на ремесленную мастерскую. Внутри было дымно, грязно, но тепло, и ещё пахло горячей похлёбкой.

Разместили всех в дальнем углу, выдали глиняные миски с густым варевом, пахнущим так, что аж дурно становилось (в хорошем значении этого слова).

– О, Сарн, – прохрипел кто-то из острожников. – Благодарим тебя за всё.

– Много не ешьте, – предупредили нас. – Может плохо стать.

– И как вы через тундру зимой на своих ногах дотопали? – спросил кто-то. – Уму непостижимо!

– Так и дотопали, – смакуя варево, пробурчал Хватов.

– Да про Багульникову Пустошь такие байки ходят! Там, говорят, никакой зверь, никакая птица не селится. Верно ли?

– Врут, – отвечал Егор. Остальные сурово молчали, лишь поглощая еду.

– Видали чего? – не унимался кто-то из портовых.

Острожники нервно переглянулись. Никто из них не решился, что-то ответить. Хватов же оторвался от миски, кинул взгляд на меня и отрицательно мотнул головой…

А в торбазах действительно было тепло. Орки, надо отдать им должное, были совсем не дураки. Ратники, переодетые в их мешковидные одежды из меха горных яков, сейчас напоминали сброд каких-то разношёрстных оборванцев.

Длинная ровная как стол снежная пустыня тянулась куда хватало взгляда. Эта однообразность, практически не меняющаяся на протяжении всего нашего пути, мерзкий туман, холод – все эти невесёлые спутники приводили людей в некоторое уныние, заставляя больше углубляться в себя.

Я тоже не был исключением. Честно признаюсь, что порой мой мозг сам собой отключался, перенося сознание в иную реальность. Я, то вдруг обнаруживал себя в подклети с Заей. И мы беседовали о том, о сём; то память неожиданно делал какой-то фортель, и я погружался в сверровские воспоминания. Да много ещё чего подобного. Потом просто понимаешь, что твоё тело по-прежнему бредёт по белой скатерти тундры, в лицо задувает морозный ветер, люди вокруг также бредут, защищая глаза рукой…

О, Сарн, что-то я устал. Мне нужен отдых… Надоела эта треклятая Сиверия. Уехать бы в припортовую слободку, там бы в трактир к Зае…

Как же я за ней соскучился! За её улыбкой, голосом… Помнишь, Бор, как она красиво поёт. Вроде и песня простая, но душу прямо-таки выворачивает… Порой заглянешь в подклет, а там, подле раскрасневшегося зева печи, тихо-тихо подпевая, трудится Зая. Я прислонюсь к косяку, стою не дышу. Слушаю.

Она не видит. Потому пока не стесняется, душевно затягивает: «Я-я-а-а-се-э-э-н-н-н то-о ли-и со-о-о-а-ка-а-а-л…»

Я закрываю глаза… им больно… слезы сдерживать тяжело… Внутри, в душе что-то обрывается. Слова залетают внутрь, в самое нутро… в душу.

 
Ясен то ли сокол,
Эх, сокол по горам летал,
Всё ли по горушкам летал.
 
 
Всё ли летал, всё ли лебедей искал.
Эх! Нашёл, то ли нашёл на крутой горе,
Всё ли на крутенькой на горе…
 

Глаза запекли. Сдерживать слезу трудно… Я прижал руку, будто бы вытирая мнимую пыль.

Дойду до порта (а я обязательно дойду) и плевать мне на приказы да указы. В джунский портал и прямиком в Новоград.

Надоело вусмерть! И пусть только сунется кто!..

Хочется жить… Да, в такие моменты вдруг это понимаешь, и всё естество захватывает страстное желание просто жить.

Проснуться утром, до первых петухов. Рядом услышать тихое дыхание любимой женщины, ощутить её запах…

– Верно то хоть идём? – спросил кто-то из острожников.

Дороги к порту я не знал, но был уверен в одном: нам следует достигнуть побережья астрального моря. А уж там найти поселение не составит труда.

Мне уже давно было понятно, что я принадлежу к той редкой группе людей, которые с легкостью находят дорогу в любом месте. Есть такие, которые и в собственном доме заблудятся, а я чувствовал себя на местности, как рыба в воде.

Снег здесь был не особо глубок. Правда в некоторых местах – в забоях, он образовывал труднопроходимые сугробы, но благо, что таких мест было не так уж и много.

Солнце редко-редко выглядывало из-за тяжёлых мрачных туч. Часто мир вокруг тонул в лёгкой дымке тумана.

Я не боялся заблудиться. Не знаю даже отчего… Мне казалось, что у меня в голове своеобразная «карта», которая и помогает ориентироваться на местности.

– Мы сюда никогда не захаживаем, – говорили мне гибберлинги. – Это не наша и не ваша земля…

– Орочья? – поинтересовался я.

– Ну да…

– Да тут одна тундра, – непонятно чему возмутился Мирон Снегов. – Что тут делать?

– Ну, летом кое-что из живности можно найти, – отвечали охотницы Стрелки.

– Зато зимой – шаром покати…

– Не скажи, – воспротивился младший брат гибберлингской семейки. – Мне бывалые охотники говаривали, что и в зиму тут можно поживиться.

– Чем? – недоверчиво бросил десятник. – Пеструшками? Этих мышей тут, безусловно, видимо-невидимо. Под снегом так и шастают, так и шастают… Но я человек, а не какая-то лисица или росомаха. Мне мыши по ненадобности.

– Поживиться можно и зайцами, и белыми куропатками, – невозмутимо сообщил гибберлинг. – Здесь в верховьях Вертыша, среди болот… Ты же, Мирон, в курсе, что здесь, под снегом, сотни мелких озёрец, протоков, ручейков… В общем, летом одно сплошное болото.

– И где межи орочьих земель? – спросил я.

– Они начинаются вдоль южных горных склонов от урочища Бычья шея, тянутся до восточного побережья… А на севере до Гнилки, не дальше… Где-то так.

– А вы? – с усмешкой спросил я.

– Нам незачем. Тайги хватает с головой. Там и мехов добыть можно, да и вообще… А тут уныло. Скверно…

Я остановился, чтобы оглядеться вокруг. Действительно уныло… Хотя, если вспоминать пейзажи Ингоса, которые периодически всплывали в памяти…

Через четыре дня руке заметно полегчало. Она уже более или менее нормально двигалась.

Ночевали мы на снегу. Раскладывали походные шатры, жались друг к другу и тем грелись.

Огонь развести не удавалось, потому как вокруг ни одного дерева. Я как-то на привале раскопал снег под ногами: под ним были какие-то чахлые кустарники да лишайник.

– Ягоды ищешь? – поинтересовались гибберлинги.

Они, наверное, единственные, кто был бодрым и полным сил. Остальные с мрачными масками на лицах, что-то жевали, даже не переговариваясь друг с другом.

Кажется мне, что эта тундра тут их с ума сводит. Лишь бы к концу нашего похода не стали ратники кидаться на своих же товарищей.

– Вам не кажется, – сказал я Стрелкам, – что здесь как-то теплее, чем у гор было, и у Вертышского Острога?

– Да тут всегда так. Но как углубимся дальше, начнутся бураны.

– Потому это и Тихий дол, – пояснил младший брат. – Как начнётся подъём на Багульниковую Пустошь…

– Вы же тут не были. Откуда знаете? – поинтересовался я.

– Я же говорил, что бывалые охотники рассказывали, – улыбнулся гибберлинг.

Время привала закончилось, и мы снова пошли на север. Уже ближе к вечеру, ведущий подал сигнал к остановке, а потом мне по цепочке (я был замыкающим) передали, что впереди два орка. Ратники быстро поприжимались к земле.

Впереди действительно сидели две фигуры. Если судить по одежде, то это белые орки. Скорее всего, охотники.

– Спят, что ли? – тихо пробормотал Мирон.

Мне и самому не нравилась такая неподвижность.

Мы разбились надвое и стали заходить к оркам с флангов. Едва приблизились к врагу шагов до двадцати, как вдруг один из воинов смело поднялся, и спокойно направился к дремлющим фигурам.

– Он там с ума сошёл, что ли? – послышалось чьё-то шипение.

Но я уже понял, в чём дело, и тоже встал в полный рост и пошёл вперёд.

Лица орков уже даже успели покрыться инеем.

– Замёрзли? – удивились буквально все. – Как так?

Действительно, странно. Привыкшие жить в этой неприветливой местности, орки, следуя здравому смыслу, никак не могли околеть в тундре.

Я присел напротив одного из тел и внимательно оглядел выражение его лица… то бишь, морды.

– Ничего странного не находите? – спрашивал я у стоящих рядом гибберлингов.

Но ответил Боян, зуренец:

– Такое ощущение, что они чего-то испугались. И так застыли, сидя на снегу.

Мы все переглянулись.

– Нет ни у кого никаких мыслей? – сухо спросил я.

Все отрицательно замотали головами. А вот у меня были предположения, но озвучивать их не хотелось. Пусть лучше это будет лишь моё предположение, чем реальность.