Текст книги "Бледное солнце Сиверии"

Автор книги: Александр Меньшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 45 страниц)

17

В небе висела холодная полная луна. Было светло, почти как днём. Я осторожно двигался вдоль отвесной серой скалы на север. Чёрные сосны отбрасывали длинные чёткие тени, глядя на которые мне в голову начинали заползать мысли о нежити.

Как мне повезло тогда в Черной Избе. Если бы не совет Стояны…

Где-то впереди периферийным зрением я отметил тусклый свет, похожий на свет от костра. Несколько мгновений понадобилось, чтобы я снова определил источник, и после этого чуть изменил свой курс, направляясь в лагерь наёмников.

Это тебе не с водяниками драться, – говорил сам себе. – Эти ребята поматёрей будут.

Тут в голову пришли слова Молотова про его вещий сон. Да, крови сейчас прольётся столько, что ой-ой-ой!

Ухающий лес прозвали так за то, что здесь обитали полярные совы. Гибберлинги приспособили их для передачи почты. Говорят, что они даже умудрялись отправлять этих птиц через астрал.

Конечно, в это было трудно поверить, но в последнее время, много сказок превращалось в быль. А с помощью колдовства и не такое можно было сделать.

Полчаса и я приблизился к источнику света.

Впереди, на большой поляне, огороженной с двух сторон отвесными скалами, виднелись несколько простеньких изб, подле которых горел один большой костёр. Возле него дежурили четверо людей.

Эти ребята выглядели достаточно бодро, и ждать, что они прилягут, или где-то присядут отдохнуть, не приходилось.

Я достал лук и стал осторожно натягивать тетиву.

Легкий порыв ветра донёс запах человеческого жилья. Сразу же подумалось, что там, в этих маленьких заснеженных избах, дремлют люди. А, может, о чём-то тихо переговариваются, вспоминают былые дела. Или своих родных. И они даже не думают, что многие, если не все, сейчас отправятся в чистилище…

От подобной самоуверенности, я даже внутренне ужаснулся. Никак не ожидал от себя, что порой могу быть таким чудовищем.

– Неужели тебе их не жаль? – вдруг спросил у самого себя, натягивающего тетиву и проверяющего её на прочность.

– Жалость – это первый враг справедливости. За всё надо платить! А считать это личной местью – глупо. (Сказано в пику Стояне.) Так уж получилось, что я лично оказался затронут в столь крупном деле, связанным с мятежниками.

– Хороший же ты выход придумал – всех убить. Без суда, без…

Я сердито цыкнул на самого себя.

Что за сопли? Как баба, прямо!

Тетива глухо тенькнула и я вытянул первую стрелу. Пальцы вдруг перестали слушаться. Их охватила какая-то нервная дрожь, хотя внешне я полностью сохранял спокойствие.

Прицелился, и тут же пришлось опустить руки.

Надо точно знать, чего я хочу, и что собираюсь сделать для этого. В противном случае не стоило и браться за дело.

Убийство – основная часть военного ремесла, и все кто в той или иной степени завязались с ним, этим ремеслом, понимают, либо должны это понимать. А следовательно – и соглашаться со всеми вытекающими последствиями. Аргумент, типа, убей врага, иначе он убьёт тебя – лишь оправдание, и, по моему мнению, очень слабое оправдание. Но оно помогает солдату выживать в трудных условиях войны.

Солдат выполняет свою работу: бьётся с врагом, чтобы защитить свою страну, свой мир, своих близких, товарища наконец… Да мало ли чего ещё! В любом случае, солдат должен уметь найти смысл собственных действий, обелить их в своих собственных глазах, и глазах окружающих. Я думаю, что при этом он чётко понимает, что противник перед ним – такое же обычное существо из мяса, костей, крови. Потому, ему приходиться сосуществовать как бы в двух разных «мирах»: один – это жизнь в обществе, с его моральным принципами и законами, а второй – сражение за это общество, но уже по иным правилам.

Солдат не воюет один. Рядом с ним товарищи, которые всецело поддерживают и понимают его… И это очень ему помогает. Ведь он такой не один. Скажет себе: «Нас – целая рать!» И сразу на душе полегчает…

Другое дело – одиночка.

Я опустил лук, при этом внутренним взором окидывая свое естество.

Кто же я? «Маска», как сказал Жуга Исаев?

В своих действиях руковожусь больше чувством долга, мол, так поступать и надо, так мне велит этот самый долг. Свернуть с пути нельзя, да и, признаться, уже не хочется. Охота на человека стала смыслом жизни…

Скажите, кто в здравом уме пойдёт на подобную «охоту» в одиночку? Смерть в любом движении, в любом действии… Аморальная личность. Преступник, на службе Лиги – вот кто я. Узаконенный официальный убийца.

Вдруг вспомнил лица солдат, тогда в Орешке, когда проводил допрос пленных мятежников с целью выяснения местонахождения эльфа. Они горели такой неприязнью, что будь я их врагом, то тут же кончили бы.

Почему вдруг все эти мысли пришли сейчас? – спрашиваю и не нахожу ответа. Что же изменилось? Неужто пресытился?..

Вон стоит очередная «добыча». Сказать, что я испытываю к ней какую-то ненависть – так это неправда. Есть только азарт, какой рождается у охотника. При этом голова работает ясно и чётко.

Отчего же проснулась жалость? Вроде, я не слыл особым человеколюбцем. Живу один, действую один… Помощников не требую… ну, разве, когда-никогда приходится прибегать у чужим услугам… Делаю всё чётко, без лишних соплей. Как говорится – по справедливости, по закону. Оправдываться мне незачем, да и нет перед кем. Самое главное ведь, что я верю во всё это, как в непреложную истину.

В чём же проблема? Неужто совесть проснулась?

Луна зашла за тучу, и стало темно. Люди у костра виделись неясными тенями, и я уже подумал, что отменю свою «охоту», как в ход истории вмешалась случайность.

– Там кто-то есть! – вдруг сказал один из часовых, чётко указывая в мою сторону.

Его слова эхом разнеслись над поляной и достигли моих ушей.

Я замер. Мысли в голове замерли. Всё замерло и напряглось в каком-то ожидании.

– Где? – спросил второй стражник, глядя в указанном направлении.

– Там, за теми двумя соснами.

– Не вижу.

– Но там точно кто-то есть.

Говоривший меня не видел. Но он знал, что за деревьями сидит враг. Он чувствовал его, то бишь меня.

Я поднял лук и прицелился.

Бзынь! Молния пробила тело насквозь, вырывая со спины стражника громадный клок. Кровь брызнула во все стороны.

Бзынь! Второй стражник остался без головы. Она лопнула, словно перезрелый плод.

Молнии летели с тихим противным шипением, которое бывает, когда кидаешь в воду горящую головню.

Бзынь! Третья стрела и на землю свалилось очередное тело.

Последний стражник пришёл в себя и не своим голосом заорал:

– Нападение! Нас атакуют!

Он прыгнул в сторону. У меня было несколько секунд.

Я прицелился в мчащуюся прочь фигуру. Бзынь! Тихий шорох и молния вонзилась ему в спину.

Тут же распахнулась двери и из изб высыпали люди. Они ещё не сориентировались, откуда нападение и крутили головами во все стороны.

Три. Четыре… Семь… Одиннадцать… Шестнадцать… Восемнадцать человек. Больше пока не видно.

Несколько наёмников столпилось у костра, став плечом к плечу и обнажая мечи.

Бзынь! В толпу ворвалась зачарованная стрела, разорвавшая тела на громадные куски мяса и костей.

Чей-то гортанный вскрик и в стоявшую рядом сосну вонзилась голубоватая молния, исходившая из рук лысого тощего наёмника. Дерево застонало, закряхтело и свалилось на бок, тут же вспыхивая ярким пламенем. В его свете я стал виден для наёмников.

Бзынь! Ещё один взрыв и ещё трое разлетелись в стороны, словно пушинки.

Остальные наёмники быстро очухались и кинулись в бой.

Лук в сторону. Фальшион и сакс со знакомым стальным скрипом вылезли на свет и началась смертопляска.

Прыжок вперёд. Блок. Финт и укол. Один готов.

Блок. Блок. Присел под левую руку противника. Тут же выпад ему в бок. Сакс смачно распорол тулуп и воткнулся под рёбра. Второй готов.

Тут же выпад и на снег свалился третий.

Я отступал, блокируя и уворачиваясь от ударов.

Свалился четвёртый, а с ним и пятый.

Не знаю, видно какая-то интуитивная мысль, заставила прижаться меня к земле. И тут в воздухе кривой линией со страшным свистом и шипением прочертилась голубая молния. Она вонзилась в скалу, вырывая из неё громадные камни.

Я подскочил на ноги и кинулся в кусты. Следом бросилась чья-то тёмная фигура. Наёмник никак не ожидал, что результатом его прыжка окажется воткнутый в живот фальшион. Лезвие вошло в него, словно нож в масло. Звук получился похожим на «бу-уль-т-т». Я оттолкнул ногой начавшее заваливаться тело и скрылся в темноте.

Колдун. Конечно, в таких отрядах должен быть такой человек. Не всё же делать только кулаком да мечом. Вопрос: как его убить?

Пару раз я увернулся, ещё, может, пару и потом всё!

Блок. Финт и укол прямо в район горла. В лицо брызнуло что-то горячее.

Ещё один готов.

Я отступил дальше в лес.

– Стойте! – заорал чей-то голос. – Все назад. Он нас по одному там перебьёт!

Прошло несколько секунд, и сверху загрохотали голубые молнии. Они жадно барабанили по земле, возникая просто из воздуха и ослепляя своими разрядами. Снег шипел, и вскоре среди вспыхивающих деревьев появились громадные проталины.

Я покатился вниз с горки, каждую секунду ожидая удара очередного разряда. Но пока мне везло. Через несколько секунд я вышел из этой колдовской грозовой зоны, и затаился у небольших кустов.

Молнии еще несколько секунд барабанили, поджигая сосны и плавя снег. Я неслышно пошёл в обход, готовясь к следующей атаке.

На поляне у изб осталось четверо и один из них всё тот же лысый колдун. Он тяжело дышал, глядя на пылающие деревья.

Луна вышла из-за тучи, дополнительно освещая местность вокруг.

Шаг. Второй. Ещё один… Я всё ближе и ближе…

– Кто это был? – послышался испуганный голос.

– Нихаз его знает! – зло бросил второй.

– Он один? – продолжал спрашивать взволнованный наёмник.

– Да закрой ты свой рот! И смотри в оба!

– Да он сдох уже! – добавил третий, глядя при этом на колдуна. – Верно?

Лысый колдун тяжело дышал. Он лишь однажды создавал столь могучую грозу, да и то по молодости и неопытности лет, едва, при этом, не погибнув от истощения. Силы и сейчас были на исходе.

– Вы видели, что он сделал с нашими ребятами? – не унимался первый наёмник. – Жуть! Я такого в жизни не видел. Он двигался, словно… словно…

– Да ты вообще мало что в жизни видел, – ответил второй. – Но всё равно эта сука здорово подготовлена.

Шаг… Шаг…

Нас разделяли какие-то десять саженей. Наёмники глядели на лес, не ожидая, что я выйду у них из-за спины.

Первым следовало убить колдуна.

– Надо проверить, – предложил третий воин.

– Ага, сейчас! – возразил первый. – А если он жив? Ты сунься туда и…

Закончить он не успел: фальшион жадно вонзился в шею колдуну, застревая в костях позвоночника. Его голова завалилась на бок, а ноги «затанцевали», как у пьяного.

Оставшиеся трое наёмников попятились назад, глядя на меня безумными глазами. В их понимании я «просто возник из ниоткуда».

– Где Касьян Молотов? – сухо спросил я, деловито вытягивая меч.

Голова колдуна завалилась назад, вися на каких-то лоскутах. Тело сделало несколько нечётких шагов и завалилось в снег.

– На «Валире», – ответил кто-то из солдат.

И тут один из них, посчитав, что я потерял бдительность, замахнулся мечом.

Шаг вперёд, блок и удар. Сакс остался у него в груди. Тут же уклон, подспудно выхватываю «кошкодёр» и на землю упал второй наёмник. Последний, тот, что всё спрашивал испуганным голосом, начал было пятиться, но поняв, что ему всё равно конец. Опустил голову и, кажется, стал молиться.

Я колебался всего лишь секунду, глядя на несчастную фигуру. И в памяти запечатлелось одно: толстые девичьи губы, скривившиеся в жалкую букву «О»…

18

Гибберлингские стражники долго ещё поглядывали в сторону Ухающего леса. Видеть зимой грозу, да ещё целую кучу молний – это нечто странное. Решено было известить об этом старейшину.

Через час со стороны чудной грозы появилась одинокая человеческая фигура. Она уверенным шагом двигалась к посёлку.

– Кто это? – переспрашивали друг друга гибберлинги.

Фигура подходила ближе и вскоре её узнали:

– Бор-Законник! Это он!

Я вошёл в посёлок под всеобщее ликование. Меня подхватили и чуть ли не силой потянули в дом к старейшине.

– Никогда ещё человек, – говорил старший из «ростка» Задумчивых, – не делал для нас столь значительного дела.

Я понял: гибберлинги посчитали моё отсутствие желанием расквитаться с водяниками за то, что те напали на плоты, и потопили их реликвию. Разубеждать их в обратном у меня не было желания, ведь всё равно вышло примерно так, как им думается. Для них сейчас более важен результат. И в подобном свете я выглядел бесстрашным героем, честно бросившимся на превосходящее число врагов, чтобы восстановить справедливость и покарать дикарей.

Следовало всё рассказать, и я кратко и скупо поведал о своих приключениях, ловко избежав объяснений по поводу того, почему сражался только ножом. Гибберлинги слушали, затаив дыхание. Услышав о том, что я стал свидетелем того, как Слим убил ребёнка, вызвало такой гам, что на несколько минут мне пришлось умолкнуть. И плевать, что ребёнок был человеком. Гибберлингам явно претило одна только мысль, что можно так поступить, не считаясь ни с какими нормами морали.

Потом старейшина приказал готовить пир. Да такой, чтобы и еды и выпивки было горой.

– Не жалеть запасов! – провозгласил он.

Ко мне ринулись гибберлинги. Каждый хотел потрогать живого героя, в одиночку уничтожившим практически всех водяников.

Мохнатые лапки тянулись ко мне, дергая то за полы тулупа, то гладя акетон, то разглядывая оружие.

Гуляли до утра. Меня никто не спрашивал о тех странных молниях на краю Ухающего леса. Казалось, даже старейшине на это было наплевать.

Но это только казалось.

Когда я очутился подле него, при этом всосав уже добрую порцию эля, Задумчивый спросил:

– Матушки Глазастики говорят, что ты назвал людей Молотова, его наёмников, мятежниками. Это так?

Я не ожидал вопроса, и это было по моему лицу.

– Так, – кивнул ему в ответ.

– И что там произошло?.. Хотя не надо говорить. Дела людей нам не интересны… Уверен, что ты поступил верно.

– Я поступил по справедливости.

– Слова воина, – улыбнулся старейшина.

Он долго смотрел мне в лицо, прежде чем снова спросив:

– Это правда, что ты у водяников орудовал только одним ножом?

Я кивнул.

– Это же невозможно!..

– Смотря, как подойти к делу, – хотел браво улыбнуться я, но на лице застыла уставшая кислая мина.

Прокрасться в спящий лагерь и повырезать водяников один за другим, тихо, без угрызений совести, жестоко…

Что здесь сложного?

Другое дело, пересилить самого себя. Преодолеть то странное отвращение, от того чувства, что действуешь… как-то не честно… не благородно… Хотя, какое, к Нихазу, может быть благородство в убийстве, будь оно оправдано или нет?

А пересилив, загнав это чувство в дальний угол сознания, заходишь в одну хижину и вырезаешь всех мирно спящих водяников. Медленно, осторожно, чтобы не разбудить остальных. Потом поджигаешь дом и идёшь к следующему.

Дольше всего я возился с тем орком. И откуда он только взялся? Потом нашёл Слима…

Первое, что поразило в его хижине, так это обилие черепов. Человеческих (малых да больших), звериных, даже пару гоблинских. И, главное, все отполированы до такого белого цвета, что с его чистотой не сравнятся даже белки глаз.

– В их посёлке был орк… В посёлке гоблинов, тоже, – сказал я, а потом поведал о найденной амуниции Сотникова.

– Интересно, – это всё, что сказал старейшина.

Он долго теребил свою бороду. Пьяные гибберлинги затянули какую-то свою песню, заглушая все звуки вокруг.

– Возле Каменных Великанов, – начал он, перекрикивая гул, – обитает племя орков. Они зовут себя Тиграми. Между ними и Ермолаем поначалу были враждебные отношения. Но Сотников исполнил какой-то их древний ритуал… сразился с орками на Священной тропе. Поднявшись на Великаны, он встретился с их вождём и о чём-то долго-долго разговаривал. С того дня орки-то и попритихли… Но вот сейчас докладывают, что у них какой-то новый вождь. Да тут ещё ты говоришь о шлеме и кирасе… Как пить дать орки тут замешаны!

– Что за ритуал? – спросил я, чувствуя, что эль возымел своё действие, и мир перед глазами начинает покруживаться, словно юла.

– Точно не знаю… Спроси у моих братьев.

Я отошёл в сторону и тут же был подхвачен группой гибберлингов. Кажется, я с ними выпил. Дальнейшее помню, как в тумане: снова пили, ели… кажется даже песни пели.

Пришёл в себя на вечер следующего дня в жилище матушек Глазастиков. В голове сумбур. Она ко всему прочему гудит, как колокол. К горло подкатывает тошнотворный ком.

В доме был только дед. Он сидел у стола, что-то мастерил.

Услышав стоны, гибберлинг оторвался от занятия и подошёл ко мне.

– Тяжко? – улыбаясь, спросил он.

– Как я тут очутился? – выдавить хоть слово оказалось весьма проблематично.

– Приволокли.

– Да? Ничего не помню…

Старик смотрел на меня так, как смотрят на нерадивых, но всё же любимых, детишек.

Откуда-то вдруг родилось такое ощущение, что этому гибберлингу известны все мои чувства. Словно понимая всё, о чём я сейчас подумал, дед сказал:

– Ты мне много чего поведал…

– Много? – напрягся я.

– Рассказывал, как трудно твоё… ремесло… Жаловался, что боги тебя используют, как вещь…

– Твою мать! – выругался я.

Глазастик вышел вон и через минуту вернулся с большой кружкой «черного» эля.

– У меня кое-что есть, – сказал гибберлинг. – Лучшее средство и от холода, и от угрызений совести.

– И это поможет? – усмехнулся я.

– Безусловно.

В пору сейчас сказать что-то пафосное, мол, мы свою судьбу не выбираем Гибберлинг как будто снова прочитал мои мысли, улыбнулся, демонстрируя свои всё ещё острые зубки, и сказал:

– Мы такие, какие есть. А добро, либо зло – это лишь краски на ткущемся полотне жизни. Не будет чего-то одного, значит, не будет и картины, лишь одноцветная ткань.

– А кому надо это раскрашенное полотно? – я присел, стараясь унять поднявшуюся волну головокружения.

– Я верю в то, что все мы – гибберлинги, люди, орки, эльфы, водяники, гоблины, драконы и прочие, и прочие, – что все мы «нитки». Боги используют нас в своих делах. Сегодня ты на стороне Сарна, завтра – Нихаза. Что сделано, то сделано. Жалеть не надо.

– Такой моралью можно оправдать всё, что пожелаешь. В следующий раз придут… например, орки и вырежут жителей Гравстейна. Тоже скажешь, что, мол, сделано, то сделано?

– А тебе палец в рот не клади! Остёр на язык. Вот что, ты лучше пей эль. Пей и веселись.

Гибберлинг снова улыбнулся.

Я сделал мощный глоток, чувствуя, как ноги становятся ватными.

И тут мне вдруг подумалось, что я и был тем камнем, который бросили в мутные воды озера, под названием Сиверия. Волны, которые поднял тот «бросок», ещё долго буду кругами расходиться в стороны, баламутя этот аллод.

Понимают ли это те, кто решил использовать меня в своих целях? Лишь бы потом не пожалели.

Я снова сделал глоток, чувствуя, что сейчас могу облевать пол. Но вот один глоток, вот второй… четвертый… шестой… Тошнота отошла. Голова прояснилась… ушла печаль и горечь…

– Лучше? Я же говорил, что это прекрасное средство от угрызений совести.

Дед снова улыбнулся и ушёл за следующей порцией…

Часть 3. Узлы на Нитях судеб

1

– Где он? – спросил чей-то женский голос.

Это про меня. Перед глазами какая-то муть, всё кружится.

– Да вон сидит у того стола, – ответили гибберлинги.

Я находился в Великом Холле. По местному – Сторхалл. Размерами он был чуть меньше Дома старейшин. Но лишь чуток.

Перед входом над лестницей висел громадный деревянный баркас со всеми причиндалами: вёслами, сетями, какими-то мешочками. Ощущение такое, словно его только-только принесли из реки и повесили тут обсушиться. Лодка находилась достаточно высоко, чтобы взрослый мужчина мог взойти и даже не наклонятся.

Как мне потом рассказывали, подобные баркасы висят во всех великих холлах гибберлингских поселений. Они были своеобразным символом-напоминанием об исторических корнях, о прошлых подвигах и героических походах, и в некотором роде об известном Свене-рыбаке, который первым открыл секрет астральных путешествий.

Сторхалл, как и Дом старейшины, представлял собой тоже две соединённых между собой круглые комнаты: одна громадная – собственно холл, другая поменьше – типа кладовой. Внутрь можно было попасть, только войдя во входы, сделанные в местах соприкосновения комнат, при этом обойдя малое сооружение по террасе слева или справа.

Великий Холл служил своего рода местом сборища гибберлингов. Они частенько организовывали посиделки за кружечкой «черного» эля. А в праздники – пировали, прославляя своих легендарных героев.

Кстати, одним из них стал и я. Мне приходилось слышать о своём походе к водяникам такие истории, что любой сказочник позавидует.

В малой зале Сторхалла находилось хранилище общих запасов посёлка. Оттуда всегда пахло рыбой, какими-то соленьями, травами и прочей ерундой в том же духе. На входе стояли всё те же смешные фигурки гибберлингов, воздевавших к небу коротенькие ручки, а на головах у них были капюшоны до глаз.

В большом холле полным полно столов с «детскими» стульями и скамьями. Посередине пылал открытый каменный очаг. А у стен вздымались бочки с элем.

Под самым потолком висела деревянная фигурка гигантской рыбы. А уходившая вверх спиральная лестница заканчивалась площадкой, на которой громоздились полки с корзинами, и чанами.

– Давно он тут… сидит? – снова спросила женщина.

Я попытался её разглядеть, но пелена перед глазами стала ещё гуще и непроглядней.

Судя по всему, женщине ответили, что давно.

– Пьёт, что тот Вар-Брюхотряс, – пробурчали гибберлинги.

– Кто? Ну да ладно… Надо бы его в чувство привести. Сможете?

– Попытаться-то можно… Лишь бы он не стал буянить.

– А уже пытался?

– В некотором роде. Перебил тут несколько бочек с элем, погромил стулья с утварью… Бился с водяниками, – прошептал голос. – Насилу успокоили. Боимся, как бы он вовсе умом не тронулся…

– Какими водяниками?

– Хрен его знает… Он как в запой ушёл, так ему всё кругом какие-то враги кажутся. Вчера кричал, что водяников видел. Мол, перелезли через забор и хотят всех…

– Так гоните этого пьяницу прочь! – возмутилась женщина.

– Да вы что! Это же Бор-Законник! Он добыл нашу…

– Ой, ладно! В общем, дело такое: надо, чтобы к утру, он был вменяем. Договорились?

– Да к нему никто не подходит. Боятся, что голову отрежет, как Слиму, вождю водяников…

Тут что-то громко звякнуло и, кажется, все договорились.

Меня связали и куда-то потащили. Некоторое время я плохо соображал и не осознавал, что происходит.

…Снег тихо похрустывает под ногами… Я крадусь, стараясь ничем не выдать своего присутствия… Ещё одна хижина…

Лезу вверх, даже дыхание задержал, чтоб не как в прошлый раз… Тогда водяник резко открыл глаза, я аж испугался от неожиданности. Он удивлённо посмотрел в моё лицо, но так и не успел понять, что его голова уже держится лишь на костях хребта…

Я взбираюсь… практически не дышу… В этой хижине трое… У входа расположился толстый водяник. Чуть поодаль ещё один… а в крайней части хижины кто-то поменьше…

Раз! Нож воткнулся пониже затылка. Водяник и проснуться не успел… легкая смерть… и быстрая… слегка лишь дёрнулся…

Подхожу ко второму… лежит весьма удачно… если навалиться на него и прижать к полу, да ещё надавить рукой на лоб, чтобы случаем не дёрнулся, то удастся легко перерубить мышцы шеи, трахею, и кровеносные артерии…

Так и делаю… успешно делаю… В нос ударяет противный «рыбий» запах…

Третий… маленькое тельце… небольшое… Только задумался. Как его убить, как водяник приоткрыл сонные глаза… такой спокойный у него взгляд… как у ребёнка…

Фух! Готово!

Начал поджигать хижину. И тут на плечо легла холодная шершавая ладонь. Я аж присел от неожиданности.

Убитые водяники уставились на меня своими мутными мёртвыми глазищами. Из перерезанного горла густыми точками вырывалась тёмная кровь…

– Держите его, мать вашу! – кричат сзади.

Кто-то навалился на плечи.

– Сколько он сегодня выпил? – слышу знакомы голос.

Что-то отвечают. Не могу понять что именно… ощущение, будто бубнят под нос… как водяники…

Фу! Противно… руки какие-то грязные… пальцы липкие…

Я резал их, кромсал на куски, чтобы не встали… не поднялись на ноги…

Раз… ещё раз… мышцы лопались от напряжения…

Я сдержал позыв рвоты и пошёл к следующей хижине. Огонь лижет деревянные брусья, и они потрескивают… в воздухе начинает вонять горящей плотью…

Перебью водяников… всех перебью…

Разум охватывает такая злоба, а перед глазами Слим, со всей силы ударяющий маленькое детское тельце о камни…

За это я… за это я… вырежу весь посёлок. Всех водяников, от мала до велика! Пусть почувствуют, каково это, быть бессловесной тварью, с которой можно делать всё, что угодно.

Я иду к вам… и сделаю, что обещал… обязательно сделаю…

Жалеть? Кто сказал? – оглядываюсь – никого…

Они лезут ко мне. Изрезанные, обугленные… Глаза навыкате…

Да Нихаз вас дери! Сдохните же твари!..

Перед глазами пляшут какие-то тёмные тени. Мне всё время казалось, что из-за бочек, корзин и прочих мест пытаются вылезти водяники. Эти гадёныши подстерегали меня за каждым углом, даже прятались под кроватью.

…Найду всех! Всех до одного!..

– Где мои мечи? – орал я, пытаясь освободиться от верёвок. – Ах, вы ж суки мохноногие! А ну выпустите меня!

– Он сейчас освободиться! – кричит кто-то из гибберлингов истошным голосом.

Водяники видят, что я связан… Радуются, хватаются за свои пики, вылезают со всех мест… бегут ко мне…

Давай! Давай!.. А руки-то связаны!

– Вы что же делаете? – кричу гибберлингам. – Не видите, что рыбоголовые лезут?

Рвался, брыкался… Меня окатили холодной водой, и, кажется, дали лёгкую пощёчину.

– Оставь его, – бросил кто-то у изголовья.

Я узнал голос. Это говорил дед Глазастик.

– Не видишь разве, что он не в себе? – продолжал гибберлинг.

– Нам приказано…

– Идите прочь! Я сам с ним останусь.

– Да он вообще невменяем!

– Прочь! – зло гаркнул дед. – Сами вы… Не видите, грехи его мучают… грехи…

– Какие грехи?

– Наши… Идите все прочь.

Кажется, мои мучители ушли.

– Дед? А, дед? – позвал я. – Развяжи, прошу. Идут они…

Водяники замерли, всё ещё опасаясь подойти ближе… Сколько же их тут! Эй, сколько вас?..

Деревня пылает ярким пламенем. Сполохи рвутся к темному небу.

О, Тенсес! Дай мне сил… Святой Арг, услышь слова мои.

– А-а-а! Сдохните вы! – рвусь, но путы мои крепки.

А водяников тьма… И за ними колдуны.

Голову стянул ледяной обруч.

Вот и всё! Вот и конец!..

На лоб опустилась тёплая ладонь.

– Эх, сынок, сынок…

В значении последнего слова я был не уверен. За всё время пребывания в Гравстейне я немного поднаторел в их языке, нахватался слов. Кажется, дед меня назвал именно «сынком». Он использовал уменьшительно ласкательный оборот, который применяют в общении с детьми.

– Дед, водяники идут. Будут мстить! Развяжи, а? Ты слышишь? – крикнул я, дёргаясь в попытке освободиться. – Все погибнут… Спать нельзя!

– Тише, тише, родной… Эй, мамки! Несите мне мою настойку. Знал бы я тогда… старый дуралей!

Через минуту в рот потекло что-то холодное. Оно словно заморозило нёбо, а с ним холод передался горлу. Потом ниже… Вскоре застыло всё моё тело, даже разум и тот оцепенел.

Горит посёлок… весело потрескивает дерево…

– Стой! Стой! – закричал кто-то сзади. – Это уже зверство!

– Отойди отсюда, – прорычал я.

Оглядываюсь: один из пленных людей… лицо расцарапано, взгляд испуганный… глаз вытек…

– Лучше поищи лодки, – говорю ему. – А они пусть знают: люди – не домашний скот! С нами так нельзя!..

– Спи, сынок, – услышал я голос деда. – Демонам тоже надо отдыхать…

– Каким демонам? – выдавил я из себя вопрос.

– Твоим, мой родной. Твоим…