Текст книги "Набат-2"

Автор книги: Александр Гера

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 40 страниц)

2 – 8

Трудно ли заблудиться в трех соснах? Да проще простого. Сначала для куражу забираются в дебри, а дальше подыскиваются любые три сосны. Иваны Сусанины перевелись, остались в самом деле не ведающие верных путей.

Не сказать, что президенту прискучило заниматься государством или он выдохся – просто в один прекрасный день он нашел себя в странном положении: он был, его именем вершились дела, он подписывал указы и рескрипты, давал, задания и обращался к гражданам, но жизнь упрямым потоком обтекала его по сторонам. Поток напирал, заставляя смещаться шаг за шагом к берегу, и все больше хотелось выйти на желанный бережок.

Оглядевшись, он не увидел рядом ближайших друзей, искренних помощников и соратников. Кто, как и он, вышел на берег и отсиживался, кого-то унес поток и никто не изменил течение вспять. А ведь он обещал… кисельные берега, молочные реки. Оказалось – болото, подслащенное какой-то пакостью, от которой начиналась изжога.

Страна жила безбедно. Ее не тревожили катаклизмы на чужих берегах, ей не угрожали стихийные бедствия, не стесняло пространство, благо его немерено и климат значительно потеплел, а кулики упоенно пели: «Я другой такой страны не знаю». Пусть подтопило часть территории, зато вокруг московских холмов образовались пять новых морей, и держава спешно скупала заморские флоты, которые за ненадобностью и почти задаром отдавали владельцы и владычицы. Сибирь расцветала розами и осветлялась яблоневым цветом, как грибы поднимались города без тесноты и обид, а прочнейшие широкие дороги разбегались полнокровными артериями.

И только дураки остались в России неизменно. Они, как родные клопы и тараканы, переселялись с утварью to старой жизни в новую, утверждались там с вечной уверенностью в своей незаменимости.

Не в силах перебороть традиционную рутину, Гречаный решил на очередных выборах свою кандидатуру снять.

Едва он проговорился об этом, окружение ожесточилось, напористо подталкивая президента и дальше служить отечеству верой и правдой. Нет якобы альтернативы. Заговорили о монархии. Гречаный стал чаще отсиживаться в загородной резиденции, меланхолический настрой усугублял затяжной противный дождь.

В один из таких унылых дней явилась с уговорами депутация из первого эшелона власти. Премьер Цыглеев, глава органов Сумароков и прочие и прочие. Скромно отсутствовал Бехтеренко, и, разумеется, не было старых друзей: Судских, Луцевича, Момота, Бурмистрова.

Президент с тоской во взоре слушал доводы до тех пор, пока его молчание не стало раздражать депутацию.

– Я подумаю, – всего лишь ответил он на часовую аудиенцию.

Задержался один премьер Цыглеев, сославшись на необходимость срочно обсудить важное дельце.

Двадцатилетний Цыглеев, несмотря на ранний возраст, довольно умело руководил своим кабинетом. Начинал он министром просвещения, и Гречаный как будто не ошибся в нем. Пугала лишь его тяга все и вся компьютеризировать. Мыслил он другими категориями, отличными от устоявшихся правил. Если сравнить его с самым знаменитым плутом последних лет Черномырдиным сразу бросалась разница! подходе к проблеме. Цыглеев решал ее как обычный мясник. Членил на составляющие, пластал и разделывал с юношеской легкостью до последней косточки. Получалось грамотно и без отходов. Зато Черномырдин, с лицом завзятого мясника, премьера только изображал. Был у него и мясницкий фартук, и блистающий топор, и лицо он делал стальное, а все видели сразу, что никакой он не специалист и копия Леонова из «Полосатого рейса». Цыглеев не оглядывался на зрителей и просителей кусочка понежнее, был молод, не боялся за репутацию и будущее, а Черномырдину было что терять, и прежде всего старые связи, опутавшие его крепко-накрепко. Оттого и не было у него действий, а была игра в поддавки, из-за чего довели страну до ручки, по-коммунистически бездарной и карающей. Жизнь превратилась в мерзкий спектакль, где премьеры грозились премьерами, театральные труппы сменялись трупами политическими.

Ради изменения правил игры восстал Гречаный, но финальная сцена развивалась не по сценарию. Требовались молодые силы, способные спасти державу от сытой мягкотелости.

Цыглеев усиленно продвигал молодых с молчаливого согласия Гречаного. Они выгодно отличались от поколения деляг умением мыслить компьютерными величинами, чего не могли освоить старые пердуны, опоздавшие в развитии. Пока Цыглеев проникал в виртуальный мир, поверял доводы программным решениям и тратил юные годы на точные науки, Черномырдин с младых лет постигал условности и, когда вышел в премьеры, оказался всего лишь на пирамиде из чужих и собственных ошибок, нежели из достижений.

Это и есть опыт – учеба на ошибках. Оттого старички боятся подпускать к власти молодежь, боятся, что засмеют и обхамят за глупые действия и неразумные поступки. Ах, как не хочется позора на старости лет! Куда выгоднее таскать свое немощное тело с заседания на заседание, лишь бы никто не заметил, что в их отсутствие дело движется проще и ровнее. Старики всегда призывали к осторожности и мягкости, иначе не угнаться им за быстрой жизнью.

Наверное, Гречаный со времен своего президентства сделал единственно мудрый шаг, назначив Цыглеева премьером. И ничего не прогадал. Страна богатела, отстраивалась разумно и загодя, долгов не делала и Христа ради не давала. Радоваться бы президенту, только его душа, пораженная меланхолией, желала ностальгических песен, шерстяных носков и возможности посачковать от надоевших условностей. Цыглеев же был по-солдатски неуступчив и пугал неизвестностью, когда раздавал маршальские жезлы своим одногодкам, оттесняя осторожных и чаще всего ненужных деляг в возрасте. «Что там еще надумали его компьютерные мозги?» – думал всякий раз с опаской президент, оставаясь наедине со своим премьером. И всякий раз он шел на уступки Цыглееву.

– Семен Артемович, – начал Цыглеев, едва депутация исчезла. – Не пора ли перебираться в новую столицу?

Еще пол года назад объявили готовность, а Гречаный медлил. Ои тянул время, запрашивая ведомства: а связь, а коммуникации, а продовольствие? Готовы, готовы, готовы – отвечали президенту. А он все медлил. Три года назад, в пору строительства, он сам подгонял сроки, а нынче на него рисуют карикатуры: что ж ты, дядя, грозился в Землю Обетованную вывести, а самому через дорогу перейти лень?

– Как ты себе это мыслишь? – опять тянул время Гречаный.

– Обыкновенно, – будто ожидал подобного вопроса Цыглеев. – Готовьте указ, а я сделаю соответствующие распоряжения министрам для поэтапного переезда. За неделю управимся.

– За неделю?! – скорее ужаснулся, чем удивился Гречаный.

– И того меньше, – добил его прямотой Цыглеев.

Вот так. Для Гречаного вместе с переездом умирала не просто эпоха, а весь патриархальный уклад жизни, а для Цыглеева – нет проблем. Ни Кремль не держит, ни святыни.

– Давай еще раз проверим коммуникации и снабжение, – собрался выгадать паузу Гречаный, чтобы прийти в себя.

– В Москву поставки намного сложнее стали. Из той же Сибири везем, с Дальнего Востока и из Азии, – не миндальничал премьер. – Давно все проверено и упиралось только в название столицы. По результатам опросов населения, люди предлагают назвать ее Ориана.

– Ориана? Почему? Уже без меня названия выбирают…

– По старому названию той деревни, которая была на месте новой столицы.

– А ты не задумывался, какой смысл вкладывается в это название? – зацепился Гречаный. – Это не так просто, другие конфессии могут обидеться.

– Семен Артемович, мне абсолютно безразлично, как будет называться столица, я о другом думаю.

– Вот она, юная поспешность! – всплеснул руками Гречаный. – А последствия? А мировая общественность?

– Какая общественность! – раздельно спросил Цыглеев. – Может, следует мировой референдум провести?

– Без шуток, Владимир Андреевич, – решил стоять до конца Гречаный, но переезд оттянуть. – Решается важный вопрос.

– Давайте поступим проще, поскольку синоптики обещают сезон ливней: вы пока оставайтесь со своей администрацией здесь, а правительство переедет. К вашему прибытию все будет готово. Встретим с музыкой и цветами.

– Может, мне вообще здесь остаться? – послышалась обида в голосе Гречаного.

Цыглеев не обращал внимания:

– И этот вариант мы обсудили. Именно так и следует поступить для плавности смены столиц.

Вот так. На все вопросы готовы ответы. Компьютер подсчитал, Цыглеев запрограммировал.

– Но почему именно так? – росло возмущение в президенте. – И кто это – мы?

– Как кто? – буквально не понял вопроса Цыглеев. – Те, кому вы доверили решать судьбы России. А почему так – очень просто, Семен Артемович. К Москве привязана вся архаика нашей жизни, груз ненужных ментальностей. Из-за этой архаики прозевали время строить высокоэтажные дома, чтобы купола церквей не закрывали. Именно эту причину приводили бывшие коммуняки-аппаратчики, лишь бы не загружать себя заботами по разгрузке столицы. Церковь, к примеру. Мы сами даем повод цепляться за отжившую догматику.

Гречаный никогда не слыл приверженцем христианства, но сейчас его больно укололи бездушные слова Цыглеева. Сопливый юнец с маху ставит крест на вековых традициях. Больно. А в самом деле: не отправить ли этих заумных юнцов к черту на кулички, и пусть себе там корчат из себя провидцев новой жизни?

– И кто еще так считает? – сдержался Гречаный.

– Молодежь. Поголовно. – Глаза Цыглеева смотрели бесстрастно.

И еще один щелчок:

– Ленин взрастил мичуринцев. Сталин – стахановцев, Хрущев дал дорогу комсомолу, Брежнев – пионерам, Ельцин выпустил октябрят, которые успешно извели дедов-мичуринцев и отцов с комсомольскими мозгами. Спасибо всем. Страна помолодела. Впервые в России рождаемость выше смертности. Если, разумеется, не учитывать, что благодаря комсомольским играм стариков население сократилось на треть, а на земном шаре благодаря мичуринским опытам с ядерной энергией и экологией – в десять раз. И за это вам, старшим, спасибо. Хотите опыты продолжить или дать молодым пожить нормально?

Нет, это не щелчок, это статистика. А Цыглеев продолжал:

– Вся послеоктябрьская эпоха была сплошным обманом и декларацией обмана выживших из ума негодяев. Молодежь бросили на произвол судьбы. А судьбы у нее не было…

«Взросло племя бездушных и бездуховных, – продолжил про себя Гречаный. – А может, у них своя духовность, которую мы не разглядели? Компьютерная? Виртуальная? Нам ведь тоже нравились «Битлы», которых осуждали старшие. Нам хотелось жить весело, а старики корили нас за безнравственность. Так наказание это для нас или непонятое поколение?»

Не задумываясь над последствиями, Гречаный решил: уж если суждено ему оставить след в истории, так пусть это будет реформа сознания. В насаждении новой веры он не преуспел, новое мышление развилось само по себе, хотя, и это очевиднее, именно он взрыхлил для новых ростков почву.

«Господи, помоги им», – взмолился он, берясь за ручку.

– Давай указ. Подпишу…

Из папки Цыглеева появился предусмотрительно заготовленный указ о названии новой столицы.

– Ориана так Ориана, – промолвил он, разглядывая перо. Нет ли соринки или волосинки на кончике… Исторический все же момент.

На лице юного премьера ничего не отразилось. Возможно, он подумал: рлава Богу, наконец-то старый пенек раскинул мозгами.

А то, чего стоили президенту предпосылки, – не в счет? Жизни? Чужая жизнь – статистика, своя – факт.

– А что станет с Москвой? – спросил он напоследок, подразумевая статус города, культурный центр, сохранность памятников истории, искусства и прочие реалии, связанные с этим.

Цыглеев толковал вопрос в ином ключе:

– Москва уйдет под воду максимум за год. Низины уже подтопило изрядно. Кстати, старый Шереметьевский аэропорт давно не принимает дальние рейсы, дренажи полосы не держат, сток воды не обеспечивают. Радиусы метро сократились втрое.

«Вот и Китеж…» – задрожали руки у Гречаного. Цыглеев сосредоточенно перебирал бумаги в папке и не заметил.

О грядущем наступлении воды знали давно и готовились без паники. Перенос столицы был обусловлен. Одна из причин.

Других было множество. Старушку Европу, где некогда бродил призрак коммунизма, бросили умирать. Появились деньги, призрак материализовался. Подкармливали Индию, чтобы Китай не напирал сзади, а Турция с Ираном спереди; кавказский каганат в гордом одиночестве доедает кукурузу, а «гарни хлопци с Львивщины» самостийно качают нефть – ведро до полудня – и меняют у чехов на хмель и горох, добрая, сказывают, горилка получается, даже «фелиции» на ней работают. Ездить не ездят, но заводятся. Все уравнялось. С севера наступают тропики, а в Америке негры извели белых: отлупцевали их до посинения, теперь все одинаковые; а в Белом доме восседает Муран Ссйфур Мулюков Первый, выходец из башкирской деревни Сучмеизы, и требует от России пива и харчей к пиву в обмен на ударные авианосцы. А куда их девать? «Фош» там, «Джон Кеннеди», там и новейший «Британик» уже с полгода наш.

Вот тебе и царица, правящая из-за морей…

А вдруг именно такой смысл заложен в библейском пророчестве? Только не сбылось пока от размягчения в умах и непрерывной мороси. Хлеб сеяли не густо – там сыро, а там одни бананы произрастают, – а ели в основном шампиньоны из подземных бункеров, пустующих за ненадобностью. Шампиньоны настоящие, жирные. Говядина искусственная надоела, собачатина – деликатес. Зато рыбы всяческой завались, икры море. «Опять икра!» – проклятие века. Вот как оно все обернулось. Не велел Господь поедать теплокровных, не послушали, он взял и плюнул на это дело, а плевок растекся в громадную лужу, которой ни дна, ни фарватера.

Такие вот дела накануне переселения в новую столицу.

«Что ж, – подвел невеселые итоги Гречаный, – берем каждой твари по паре – и в Ориану».

И до того ему стало наплевать на все на свете, что не обратил особого внимания на сообщение секретаря:

– Семен Артемович, вылетов по-прежнему нет, Сибирь не принимает. Есть другой вариант: теплоходом по Лужковскому морю до пристани великомученика Ельцина, а там автопоездом до самой Орианы. Устраивает?

– Вполне, – машинально ответил Гречаный. – Только я пока в Москве побуду.

– На какой срок откладываем переезд? – столь же машинально уточнил секретарь, занятый подсчетом, какие гостиные и комнаты в Кремле он займет со своей семьей и родственниками, как только уберется цыглеевская челядь.

– На какой? – переспросил Гречаный. – А пока Кремль стоит!

«Ясно, – пометил для себя в блокноте секретарь. – На год спокойно можно заселяться в кремлевские палаты. Голубая – моя, Зеленая – зятю. Красную – сватам, а в Георгиевском теннисный корт неплохо соорудить… Так, а этого куда? – Секретарь многозначительно посмотрел на президента. – Ага: уговорю его занять боковой флигель у кремлевских казарм. Там тихо, сухо, пусть себе живет в свое удовольствие…»

– Свяжите меня с Судских, – неожиданно попросил Гречаный.

– А Игорь Петрович давно уехал, – удивился секретарь такой просьбе.

– Куда уехал? И связи нет, что ли? – рассердился Гречаный.

– Есть связь, – проявил осведомленность секретарь. – Он сейчас в Центре климатологии.

– Где это? – нахмурился Гречаный, не соображая.

– На острове Безымянном в Тихом океане, – ответил секретарь, лелея мечту перебраться на этот райский островок. – Кстати, территория России… А вам бы неплохо подлечить здоровье в тропическом климате, – намекнул он, выжидая реакции.

– Соедините, – кратко сказал президент.

Пока секретарь делал спутниковый набор абонента, Гречаный дожидался с чувством неловкости: года, пожалуй, как три не общались, а тут – здрасьте, я ваша тетя… Впрочем, президент он, можно с таких позиций говорить, если не очень обрадуется Судских неожиданному звонку.

Связь была на удивление чистой.

– Здравствуй, Сеня, – услышал Гречаный в ответ знакомый голос. И выжидательная пауза.

– Ну, как там дела, Игорек?

– Над нами не каплет, – насмешливо ответил Судских. Даже пшеницу затеяли сеять. А у вас?

– А у нас закончен газ. Топлива в обрез, держимся на ветряках. Ничего, – бодрился Гречаный, – зато экология в норме. Как прогнозы, когда у нас солнышко появится?

– Пока без перемен. В Сибири, возможно, со следующей весны, а в Европе шторма и антициклоны.

– Переезжаем в новую столицу, – нашел чем похвастаться Гречаный. Было неловко. В ответ молчание.

– А как там Кронид? – поинтересовался Гречаный, устраняя неловкую паузу.

– Где-то в Сибири блуждает с Парменом. Сюда не спешит…

Опять понимающее молчание. Осуждающее. Выручил всезнающий секретарь:

– Поздравьте его с рождением третьего ребенка!

– Тебя можно поздравить с третьим отпрыском? – рискнул Гречаный.

– А Луцевича с первым.

– И Луцевич с вами? – удивился президент, даже не спросив, на ком женился Луцевич. – Поздравляю…

– Здесь, здесь, – подтвердил Судских. – Обязательно передам.

«Черт возьми! – вспомнил Гречаный. – А я так и не женился… Подсунул этот… – он неодобрительно глянул на секретаря, – свою сестру в наложницы, тем и пробавляемся. А мне уже пятьдесят шестой. Пожалуй, поздно, укатила молодость».

Попрощались с Судских легко, как корабли на приличном расстоянии в море, каждый на своем курсе, хоть и параллельном.

– Пойду-ка я прогуляюсь, – сам себе сказал Гречаный, и секретарь не удивился его желанию.

– С какой охраной? – осведомился он для проформы.

– Без охраны.

– Запрещено, Семен Артемович.

– Тогда пару человек, не больше, – попросил президент.

– Я утрясу вопрос, – . ответил секретарь таким тоном, будто делал президенту величайшую услугу. Допустим, брался выменять воблу на банку сгущенки.

Президент неторопливо вышел через Спасские ворота в сопровождении двоих охранников, которые держались на расстоянии, как велел секретарь. Направился он наискосок к бывшему ГУМу, где нынче разместился один из многочисленных цехов культуры и здоровья молодежи. Зданий в Москве пустовало много, и практичный Цыглеев, ни на кого не оглядываясь, велел переоборудовать их в молодежные центры. Болтаться по мокрым улицам желающих почти не было, а там тепло, светло, лампы дневного света, зелень в оранжереях и нет соблазнов употреблять спиртное или наркотики – все на виду. За это Гречаный хвалил премьера, но своими глазами еще не видел – что оно такое, оздоровительный центр.

На первых этажах девчушки в прозрачных трико учились танцевать что-то вычурное и замысловатое – под руководством молоденьких преподавательниц, может быть, чуть крупнее учениц. Их прозрачные трико были откровеннее. Гречаный испытывал неловкость, но на него не обращали внимания, зато охранники постреливали глазами, держась за его спиной. Плечистые и молодые по-прежнему в цене, смекнул Гречаный, когда наставницы задвигались вольнее, выбирая позы и па пооткровеннее. Запахов президент не ощущал, вытяжная вентиляция работала прекрасно.

«И слава Богу…»

На галереях размещались секции по интересам. Качки прежним способом наращивали мышцы. И если, разглядывая танцовщиц, охранники делились мнениями вполголоса, здесь они не стеснялись говорить громко. По их мнению выходило, что все это чухня, метода устарела, рельефный фасон дает, а настоящей мускулатуры не прибавляет плюс импотенция.

– Почему импотенция? – не согласился президент* – Ребята ладные, сильные, ничем не хуже вас.

– Да уж, Семен Артемович, – ухмыльнулись оба. – Нас гоняли на свежем воздухе да на рубке дров и гречневой каше, а это – показушники, обычные качки. Перед девками форсят, а палку не могут поставить с толком, – откровенничали они, не стесняясь президента. – Да тут и девицы все сплошь лесбиянки. Честное слово!

Президент покраснел, будто обвинили его самого в импотенции.

– Пошли дальше, – сказал он, пряча глаза.

В компьютерном зале царило оживление. Здесь проверяли сноровку и совсем еще мальчишки лет семи – десяти, и юноши постарше. Компьютер-жокей отрывисто произносил непонятные команды, и в зале тут и там отвечали ему столь же непонятно.

– О чем они переговариваются? – спросил Гречаный.

– Кто на файле микроб поймал, кто запустил свой вирус, – охотно пояснили охранники, и один другому сказал с большим интересом: – А тот шибздик в прыщах на крайней панели ничего так шерстит в пятом уровне, да?

– Ум-м, – уважительно промычал другой.

И здесь президента не замечали, и здесь он был чужой. Даже в секции полового воспитания, где Гречаный задержался у остекленной перегородки, на него не обратили внимания. Юнец лет пятнадцати втолковывал что-то полетке, жестикулируя руками, и она послушно выполняла позы.

«Хоть не голые», – вздохнул Гречаный, хотя прозрачное трико ничего не скрывало, но заниматься прилюдно сексом запрещал закон.

– Чухня, – не удостоил похвалы один охранник учителя. – Индийская школа, ничего интересного.

И здесь его знаний не хватает…

В следующей галерее его заинтересовали молодые люди в тогах, лицом к лицу попарно.

– А это что? – спросил он, остановившись.

– Центр ораторского искусства и дикции, – пояснил охранник. – Правнучка безнадеги Горбачева предложила, а Владимир Андреевич учредил, – хмыкнули оба.

– Кто? – не понял Гречаный.

– Цыглеев, – удивленно повторил охранник. – Владимир Андреевич. А Горбачев – губошлеп такой был в прошлом веке.

– Жена, говорят, его сковородкой по губам била, – охотно подключился другой, – когда он неправильно ударения ставил.

– Ладно, посмотрим, как эти шлепают губами, – произнес Гречаный и подошел к ближайшей паре.

– Чего тебе, дед? – отвлекся один из ораторов с острым длинным носом. – Пахлявку ищешь? Так топай в малый ГУМ, там клевый выбор.

– Какую пахлявку? Я президент, – оскорбился Гречаный.

Оратор с минуту созерцал его беспристрастно, потом сказал партнеру:

– Продолжим.

«Так тебе и надо, – попенял себе Гречаный. – Корми, пои и под ноги не суйся».

– Куда еще хотите? – приблизились охранники.

– Пошли в оранжерею. Там хоть понятно, – сказал президент. – А что такое пахлявка?

Охранники прыснули. Один из них ответил:

– Извините, Семен Артемович, но вы так быстро ботать учитесь. Пахлявка – это когда люди старшего возраста девочек снимают.

– Я им поснимаю! – разозлился президент. – Ну и заведеньице!

В оранжерее их встретила вежливо юная особа в юбочке клеш.

– Прошу вас, Семен Артемович, – сделала она книксен, приподнимая и без того коротенький подол. – Я вас узнала. Вас по телевизору показывали. Вы что-то там изобрели в космосе. Вы Гречанский.

– Изобрел, изобрел, – снисходительно усмехнулся Гречаный. – А мамзель что изобрела?

– Пойдемте покажу, – гордо ответила она и повела между стеллажей с бушующей зеленью.

Гречаному стало веселее. Он подмигнул охранникам с усмешкой.

– Вот, смотрите, – остановилась юннатка у крайнего стеллажа. – Это принципиус бесталанус. Он получился от скрещивания томата с парниковыми огурцами. Вам нравится?

Гречаный оглядел растение с мясистыми листьями и спросил:

– А как на вкус?

– Плодов еще нет. Думаю, со следующим отбором появятся. Но листья и стебли уже можно употреблять в пищу, – пояснила она.

– Употребляете? – не скрывая иронии, спросил Гречаный.

– На фиг? – не смутилась она. – Это экспортный продукт. Дешево и практично, аборигены подчистую сметут в обмен на минералы.

Охранники, укрывшись за стеллажами, потешались откровенно. Повеселел и президент.

– Давай-давай, – погладил он по головке юннатку. – Знатный из тебя таланус выйдет. Экспортный!

Юннатка зарделась от похвалы, подолом прикрыв личико, к общему веселью. Гречаный поспешил вон.

– Все! – сказал он охранникам. – Насмотрелся, нанюхался, опыта огреб на всю оставшуюся жизнь. Пошли…

На следующее утро Гречаный выехал в загородную резиденцию и первым делом велел соорудить обычный парник.

– Никак беспринципиус таланус собираетесь выводить? – весело спросил охранник, с которым Гречаный обозревал молодежный центр.

– Обычную капусту, – кратко изрек Гречаный. – Дедовским методом.

Посещение центра напомнило ему фильм о «Титанике», его первый и последний рейс. Лайнер тонет с ужасной раной в борту, а в ярко освещенных салонах играет веселая музыка, танцуют беспечно пассажиры, не замечая крена.

Пассажиры?

Вот именно.