Текст книги "Набат-2"

Автор книги: Александр Гера

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 40 страниц)

– Операция в пять… – дипломатично выкрутился Бехтеренко.

– Добро. Пару часиков сосну. Я у себя. Приходи чаи погонять.

В столь ранний час их не ждали. Прежние гнезда были наполнены птенцами до отказа. Боевики сопротивления не оказывали, робкие попытки улизнуть пресекались на месте. На территориях особняков оказались иномарки, которые разыскивались тщетно прежде, хватало оружия, порой с лишком, и количество захваченных боевиков превышало норму обычной охраны. Дивизия набралась.

На даче Трифа захватили спящими целую дюжину. Никто не успел уйти подземным ходом, и на их лицах читалось скорее недоумение, нежели испуг или злость. Выбитые во время дневного рейда стекла не вставлены, а вся дюжина спала прямо в столовой цокольного этажа без удобств, словно остановилась на короткий привал. Оружия при них не оказалось. Зато в подвале выстроились штабеля ящиков с гранатометами, гранатами, автоматами, патронами.

Подобной удачи ни Судских, ни командиры штурмовых групп не ожидали, особенно захвата такого количества оружия. На предварительных допросах боевики отвечать отказывались о его происхождении, но в том, что неожиданные налеты помешали выполнению каких-то далеко идущих планов, сомнения не было. Наличие гранатометов говорило само за себя. Не для уличных разборок.

Заново тщательно осматривая подвал, Судских со Зверевым сделали вывод: оружие загружали не сверху, привезено по трассе и через трансформаторную будку перенесено в подвал не более пяти часов назад. Утомленный вид боевиков не случаен: перетаскали боезапас и легли спать.

– Сдается мне, Михаил, опередили мы противника, помешали встречной операции.

– Точно, – поддакнул Зверев, – стволов и гранат каких хочешь наготовлено.

«Свяжусь-ка я с Воливачом», – пришла мысль Судских. Шел восьмой час утра.

Воливач оказался на месте. Впрочем, его рабочий день начинался в семь, ничего удивительного в том не было, и Судских не удивился. Удивило другое: на вопрос, не предвиделось ли чего на мотив «Лебединого озера», Воливач ответил:

– Ты мне всю обедню испортил!

– Не понял? – не ожидал подобной вспышки Судских.

– На десять утра оппозиция намечала путч! Твой повтор смешал их планы, мои тоже!

– Предупредил бы…

– Собирался. В семь утра. А мне Святослав Павловлович сказал, что УСИ с шести утра берет реванш. И как теперь доказать причастность многих випов к мятежу? Крупную ты рыбу спугнул, Игорь Петрович, – выговаривал Воливач. – Сына, как понимаю, не нашел?

– Нет, Виктор Вилорович, – вздохнул Судских.

– Вот тебе первая незадача. А что теперь делать с захваченными боевичками? Их на месте надо было стрелять!

– Почему же стрелять?

– Потому что на бой можно списывать потери, а пленных судят и кормить надо. В общем, докладывай президенту, послушай его мнение.

Судских так и поступил.

– Всех боевиков, – сдержанно ответил президент, – передайте Воливачу. И занимайтесь лучше, Игорь Петрович книгами.

Да, еще раз отметил Судских, президент далеко не простой сапог. Испортил Судских многоходовую, тщательно разработанную операцию. Только теперь до Судских дошел ее хитрый смысл: одним махом президент расправляется с оппозицией, отстреливает всех боевиков, в доме восстанавливаются чистота и порядок. А победителей не судят.

«Две тысячи молодых русских парней!» – дошел до него ужасный смысл несостоявшейся операции. Две тысячи семей, красивых детишек, рабочих рук, в конце концов! Таких Нужных России… Пиррова победа. «Нет, – зло подумал Судских, – очень я своевременно вмешался! Я – судный ангел! И пусть мне эти спасенные из дьявольской мясорубки не скажут спасибо, наказ Всевышнего я исполняю правильно».

По самым скромным выводам, Судских попадал в опалу, разрушив походя серьезный план, участником которого не являлся. Было все же обидно и пусто – его намеренно устраняют от таких дел.

Ничего не сказав Звереву, Судских вышел из особняка и, удалившись шагов на тридцать, разгуливал по газону. Сначала бесцельно, потом пытаясь найти некий смысл в аляповатом сооружении, где спрессовались тщеславие, деньги, безвкусица и надежность. Вот именно: крепость была крепостью. Хозяин строил ее без оглядки на условности. Как хочу, так и ворочу. В этом крылся смысл. Свобода в смешении стилей, равенство между старым и новым, братство и прочность конструкции.

«А если я не прав, во всем пытаясь утвердить классические формы, которые изжили себя? – усомнился Судских. Возможно, никому уже не нужны классические каноны морали и ничего полезного для потомков не найти в древних книгах?..»

– Игорь Петрович, – прервал его одиночество Зверев, – вас срочно по мобильному просят.

Судских взял мобильник.

– Папа, это я, – услышал он голос сына.

– Севка, родной мой, ты где?

– Мне сказали, в Люксембурге.

– Как ты попал туда?

– Не знаю, – вяло отвечал Всеволод. – Вроде спал. Чувствую себя нормально. Тут хорошо, папа. Приезжай.

Судских не успел собраться с мыслями, ошарашенный новой метаморфозой с сыном, как другой голос сказал:

– Игорь Петрович, мы все еще ждем. Кажется, вам первому надоедят кавалерийские атаки…

Связь окончилась. Щемило сердце. С сыном очень плохо, и никакие размышления о выборе правильного решения не могли сейчас убрать из сердца боль отторженной кровинки.

2 – 9

Минули сутки, банкиров и всех виповских, арестованных накануне, выпустили с извинениями. Намечался скандал, и, опережая его, обиженных пригласили в Кремль. Принеся им извинения за поспешность органов, президент собрался уходить.

– Как? И это все? – зашумели банкиры и важные персоны. – Как можно?

– А что надо еще? – спросил президент, оборачиваясь через плечо. – Не понял…

– Вы обязаны оградить нас от этой разнузданной опричнины! – взвился от возмущения с остроносого лица голос Горбулиса, патентованного, клейма негде ставить, мерзавца.

– Тогда по порядку, – согласился президент, вернулся к столу и взял первую папку из рук помощника. – Все подвиги господина Горбулиса запротоколированы и занесены в дело по порядку. Девяносто первый год: хищение драгоценных камней из Алмазного фонда – шестьсот тысяч долларов убытка. Девяносто второй год: участие в афере с фальшивыми авизо – пять миллиардов рублей… Или вам сразу переводить в твердую валюту? – осведомился президент.

Горбулис длинного носа не поднял, запах дерьмеца был вполне осязаем.

– Тогда продолжим, – сказал президент.

Ватага великовозрастных арапчат смолкла: двое охранников внесли в зал приема внушительные стопы одинаковых черных папок, разложили на столе.

– Готовы слушать? – спросил президент, оглядев присутствующих приунывших виповцев.

– Мы в Георгиевском зале, господин президент, – подал голос Гуртовой поспешно. – Здесь слава России, а не отделение жандармской охранки.

– Значит, не читать, – удовлетворенно произнес президент, – другие мнения есть?

Отмолчались виповцы, папок хватало на всех.

– Тогда попрошу не раздувать скандала в средствах массовой информации. Придумайте сами что-нибудь. Скажите, что проводились штабные учения, а вы согласились помочь стране, а потом все были приглашены в Георгиевский зал за наградами. Поговорили, кроме прочего, о бедственном положении России, и присутствующие согласились внести в казну для детей-сирот десять миллиардов рублей новыми…

– Новыми? – ахнул жадный Гайдар. Издевки президента уже не брали во внимание – свои надо выкладывать, вот трагедия!

– Можно для удобства в твердую валюту перевести, – невозмутимо предложил глава страны. – Не будем торговаться, господин Гайдар, как верно подметил ваш товарищ по бездарным делишкам, мы в Георгиевском зале, – отвесил поклон президент и вышел. Помощники, ко всеобщему облегчению, унесли стопы черных папок. Представление окончилось.

Понимали виповцы хорошо: сегодня президент содрал с них хорошую откупную, завтра пижам в полосочку не избежать. Проглядели они шутника, серьезный оказался, и вообще его победы на выборах никто не ожидал. Какое наглое хулиганство!

Или победа президента была запланирована другой силой и в другой игре?

Какие там игры… Заигрались в поддавки.

«А эта встреча – не сознательно ли она планировалась? – размышлял Судских. – Лучше не придумаешь: залез без долгих угрызений совести в карманы к воришкам, забрал сколько надо на первый случай и предупредил: в милицию не ходить, орать: «Караул, грабят!» – не поможет, когда надо будет вывернуть вам карманы, позову. Спасибо за внимание».

День у Судских оказался чересчур насыщенным, только в седьмом часу вечера он засобирался домой. Находил дела самые неотложные, и все же к семи часам они кончились.

«Поеду», – вздохнул Судских.

Зазвонил городской телефон, и Судских взял трубку с облегчением. Глядишь, какая-то зацепка…

– Игорь Петрович, здравствуйте, это Люба.

Легкое удивление: ей он телефонов не давал.

– А у меня определитель. Я ждала, как вы обещали, рискнула позвонить. Это опрометчиво с моей стороны?

– Как вам сказать… – подыскивал повод выпутаться из щекотливого положения Судских. За язык никто не тянул. – День, Любаша, выдался дурацкий.

– Я вас понимаю, – участливо отвечала она. – Отложим встречу до лучших времен?

«Семь бед – один ответ», – решился он и сказал:

– Если вы простите мою оплошность, готов понести наказание.

– Что вы! – обрадовалась она. – Жду!

Она продиктовала адрес, и Судских спустился к машине. Взял водителя, охрану, намереваясь задержаться часа на три и уехать потом домой.

Его новая знакомая жила на проспекте Мира в одном из старых респектабельных домов и занимала двухкомнатную квартиру, просторную и вместе с тем уютную. Мужского присутствия не ощущалось, не было и следа альковного пристрастия. Высокие потолки, картины, копии, но мастерские, мебель без определенного стиля, однако собрана в одном месте гармонично. Одна комната – кабинет, другая – гостиная. Где спальня – не определить.

– Мне эта квартира от родителей досталась, – пояснила она. – Папа украинец, мама русская, десять лет назад уехали в Киев, когда папа ушел на пенсию.

– Он был важной персоной? Виповец? – спрашивал Судских мимоходом, разглядывая книжные стеллажи в просторном холле.

– Не столь важная, но персона. Внешторговский работник, – уточнила Люба.

Судских не любил разглядывать людей дотошно, тем более женщин. Отметил еще раз возраст – что-то около тридцати, походку, неторопливую и уверенную, складную и привлекательную фигурку – для первого знакомства достаточно. Отметил и желание понравиться. Для свидания она подобрала легкое платье, которое можно принять и за вечерний халатик с обилием пуговиц. Впрочем, чего можно ожидать от поздней встречи, если есть желание ублажить благодетеля?

Она сразу подчеркнула это:

– Я ваша должница.

Мило улыбаясь, она провела его в столовую. Столик на две персоны, де розовые свечи, коньяк, шампанское в ведерке, бутылочка легкого вина.

– Прошу…

– Я вообще-то водку употребляю, – усаживая хозяйку, обмолвился Судских, хотя, если доводилось, пил именно коньяк. Чего он упомянул водку…

– Да, мой господин, – подхватила она и открыла дверцу холодильника. В дверце «Электролюкса» выстроилось десятка два бутылок. – Здесь водка, джин, текила…

– На все вкусы! – подхватил он и выбрал «гжелку». – Не обременительно ли для простой переводчицы?

– Во-первых, я не просто переводчица, а синхронист, во-вторых, кроме английского, я знаю японский и делаю литературные переводы. А за это хорошо платят, – ненавязчиво подчеркнула она.

– Нет вопросов, – сделал глубокий поклон Судских.

– Английский я учила сама по себе, а японский – в Японии. Мы там прожили десять лет. А в-третьих, я ждала вас и старалась не осрамиться, – закончила она, протягивая руку за его тарелкой. – Позвольте, я поухаживаю…

Закуски на столе не подкачали, а путь к сердцу мужчины, как всегда, лежал накатанной дорогой через стол.

Разговор напоминал легкое игристое вино. Вроде бы ни о чем, но хмелил и подзадоривал. Судских расслабился, тайных происков не видел, а в Любаше, кроме обаятельности, которая пьянила его, – тем более. Невыспавшийся, он скоро осоловел и попросил кофе покруче. Она сварила его немедленно, и Судских, выпив с удовольствием чашечку, взбодрился. Определенно, и опоить его не хотят.

Около половины двенадцатого они прощались.

«Останься, дурак!» – во все печенки толкал его внутренний голос. «Топай, топай, балбес!» – подгонял другой, которому он привык подчиняться. Оба нахлебника считали его недоумком и, судя по бурлению в желудке, собирались устроить меж собой скорую разборку.

– Так жаль отпускать вас, – вторила Любаша его внутреннему голосу, а другой ответил его словами:

– Увы, надо.

Она, привстав на цыпочки, поцеловала его в щеку, и Судских захотелось еще чашечку бодрящего кофе. Дома не балуют.

– Не забывайте меня, – шепнула она. – В следующий раз я расскажу вам японскую сказку.

– Хорошо, – пообещал он, поцеловав ей ладошки.

Водителю он велел ехать обратно в Яссново. Охранники молчаливо одобрили.

Родной по частым ночевкам диван вовсе одобрительно встретил его, обнял и убаюкал. В мертвом сне с улыбкой на губах явился Тишка-ангел.

– Бдишь, княже, наказ?

– Бдю, – вздохнул, переворачиваясь на другой бок, Судских. – Так вся жизнь и проходит. То мясного не ешь, то филейных частей не трогай…

Такой крепкий сон прервал телефонный звонок. Вскочил как ошпаренный. Кому надо в третьем часу ночи?

– Судских, ты прописался там, в своей гребаной конторе? – услышал он нетерпеливый от злости голос жены.

– Заработался, – сказал он, проснувшись окончательно. – Тебе впервые, что ли?

– Я-то думала, по бабам пошел, – успокоилась она.

– Дай поспать, – начал раздражаться Судских.

– Эх ты…

«Как это они все чувствуют?» – готовясь заново провалиться в сон, подумал Судских.

– Княже, – тормошил Тишка-ангел. – Ты японскую сказку обязательно послушай. Быль это.

– Ладно, ладно, – не хотел просыпаться Судских. – Передай нашим, что мы пашем. Иди. – И Тишка ушел огорченный.

Едва утром он привел себя в порядок, появился Смольников. На часах чуть больше восьми.

– Игорь Петрович, простите великодушно. Сказали, вы здесь, и я прямиком сюда.

– Неотложно? – с участливым юмором спросил Судских. – Чай пил?

– Не успел, – переминался у входа с ноги на ногу долговязый Смольников.

– Тогда присаживайся. За чаем и побалакаем, – указал он на столик и кресла в углу. Заказал завтрак на двоих.

Прожевав первый бутерброд, Смольников больше не утерпел от подпирающих сообщений:

– В архиве Мосводохозяйства я натолкнулся на удивительный документ.

– Раз натолкнулся, значит, фарватер не чист. Ты как там оказался?

– Разыскивал старые карты Москвы. Дошел до восемнадцатого века, ничего нового не обнаружил. Собрался уходить, но архивариус указал на дверь в подвале и подсказал: там свален всякий писчий хлам, его собираются выбрасывать, едва завершится инвентаризация документов.

– Так-так, – намазывал хлеб маслом Судских. – Помойки – слабость органов. И там, конечно, обнаружилась неведомая доселе рукопись исторического значения?

– Рукопись не рукопись, но обнаружилась, – кивнул Смольников, давясь горячим чаем.

– Не торопись. Нашел, не отберут. Выпей прохладного апельсинового сока и веди меня в чудесную страну находок.

– Вот! – торжественно выложил на стол Смольников стопку пожелтевших листов.

– Но это не восемнадцатый век и даже не девятнадцатый, – перелистал стопку Судских. – Копии.

– Но тот, кто печатал это, видел оригинал шестнадцатого века! – убежденно говорил Смольников.

– Ох и легковерный, – покачал головой Судских, но листки снова взял в руки и стал вчитываться заинтересованно. – Явно на «Ундервуде» печаталось, где-то в начале века…

– Указан двадцать седьмой год. Печатал служащий Исторического музея, вот его послание, – не менее торжественно протянул Смольников еще один пожелтевший листок.

«Спешу закончить работу и боюсь не успеть. Завтра оригиналы передают в Лондон по приказу Троцкого, где будут проданы или уже проданы инкогнито. Нашим вождям история России ни к чему, бесценные документы меняют на презренный металл. Боюсь, весь штат музея с приходом Лепешинского ждут неприятности и разгон. У меня не осталось даже возможности вынести отпечатанные тексты: на выходе нас тщательно обыскивают. Оригинал сразу перевожу на общепринятый язык. Достаточно и этого. Повторяю: рукопись бесценна». Чуть ниже приписка от руки: «P.S. Уже стало известно, что рукопись покупает американский миллионер Джозеф Триф».

– Постой, Леонид, – нахмурился Судских. – Это какой-то новый родственник Ильи Натановича?

– Точно, Игорь Петрович. Прямая родственная связь. Я тщательно проверил. Практически все управляющие, президенты, учредители коммерческих банков начинали благодаря поддержке зарубежных финансовых магнатов. Став на ноги они возвращали долги и работали в связке с инвесторами. С нуля никто не начинал. Правительство Гайдара устроило этим новым русским бездонную кормушку, цифры вымытых накоплений астрономические. К 1996 году таких банков практически не осталось, приток дармовой валюты оскудел. Держатся на плаву только банки с родственными связями. Система вымывки средств усложнилась, но приносит вполне приемлемые проценты.

– Знакомо, – кивнул Судских, ожидая продолжения. – Джозеф Триф купил рукопись?

– Нет, Игорь Петрович. Мне удалось выяснить, что пароход «Саломея» налетел в тумане на отмель острова Готланд. Вез он не только рукописи, а многие друге исторические ценности. Руководил отправкой некто Сунгоркин. Когда Сталин узнал о происшедшем с пароходом «Саломея», он в диком гневе приказал Менжинскому расстрелять Сунгоркина без суда и следствия, а прочих участников вывоза пустили по делу троцкистско-зиновьевского блока. Туда же попал и автор злополучной рукописи.

– Жаль, – сказал Судских. – Лучше бы купил кто-то.

– Не спешите, Игорь Петрович, – остановил его Смольников. – Ценности на «Саломее» были очень велики, по нынешним деньгам на шесть миллионов долларов, и Менжинский провел тщательное расследование гибели «Саломеи». Многое не сошлось. В частности, жители южной оконечности Готланда уверяли, что возле них никакой катастрофы не было, зато на севере острова в ту ночь что-то случилось. Будто гудели в момент катастрофы два разных гудка. Может быть, с парохода на пароход перегружали груз, снимали людей. Уже опустошенную, «Саломею» сняли с отмели и отвели в ближайший порт на ремонт. Принадлежало оно финскому промышленнику, судно было застрахованным. Согласно форсмажорным обстоятельствам, за груз он не отвечал.

– Что еще известно по этому делу? – дотошно выяснял Судских, полагая вполне определенно, что Смольников держит в руках ниточку, ведущую к библиотеке Ивана Грозного. Зря не примчался бы в такую рань.

– Известно, – усмехнулся Смольников. Такая усмешка всегда говорила о десерте, который он приберегал напоследок. – Во-первых, Сунгоркин расстрелян не был, а всего. Лишь отсидел на Соловках три года. В тридцать первом году он выехал на поселение в Сыктывкар и умер в 1956 году. Из его многочисленной семьи в живых ныне двое: дочь Юлия, она проживает сейчас на Украине, сын Иосиф эмигрировал в Израиль в 1972 году. Внук Сунгоркина Виталий Иосифович, сорока восьми лет, является ныне вице-президентом банка «Интсрглобал». Правая рука Ильи Трифа.

– Вот это да! – порадовало Судских стечение имен. – Гора с горой не сходится!

– А им и расходиться не надо, – улыбнулся Смольников. – Все намного проще: Сунгоркины и Трифы родственники. Как писал Грибоедов: «У нас чужие очень редки: все больше сестрины, свояченицы детки». Вот еще интересная деталь: второй сын Иосифа Сунгоркина, Вениамин – полковник МВД. Офицер по личным поручениям у Мастачного. Правда, фамилию носит своей жены – Мамонтов.

– Лихо накопал, Леонид, – с удовольствием похвалил Смольникова Судских. – Ниточки, прямо скажем, драгоценные. – В его голове рождался встречный план.

Было уже девять утра, и Судских вызвал к себе Бурмистрова.

В последнее время он недолюбливал Ивана, однако именно сейчас в раскладе не хватало Бурмистрова.

– Ленечка, дорогой, – попросил он Смольникову, – сделай мне ксерокс с бумаг, сегодня же прочту, а сам срочно займись связями братьев подоскональней. Удачи! – отпустил он повеселевшего Смольникова. Много ли надо человеку?

Бурмистров столкнулся со Смольниковым в дверях. Поздоровались сухо: был Бурмистров любимчиком, стал Смольников. Хотя Судских вряд ли кого выделял среди подчиненных. За успехи поощрял и приближал к себе плотнее.

Судских внимательно оглядел Бурмистрова. Помятый какой-то Ваня, согбенный. Не сгорбатился, но внутренний стержень явно прогнулся.

– Ваня, почему плохо выбрит? – спросил Судских, тая улыбку. Последнее время Бурмистрова вызывали на разнос к Бехтеренко чаще других. Что-то расклеилось в парне.

– Электробритва подвела, Игорь Петрович. Не бреет, а скребет, – пробубнил Иван виновато.

– Больше спрашивать не буду. Забыл первую заповедь работника УСИ? «Офицер Управления должен быть готовым в любой момент очутиться в спальне королевы»? Смысл ясен?

– Зачем? – И с пониманием у Бурмистрова стало хуже.

– Вдруг пожелает приветить. А ты небрит, обувь плохо чищена. Еще спроси: в ботинках, что ли, в постель ложиться?

«А мне из него преуспевающего бизнесмена делать», – без энтузиазма думал Судских.

– Ваня, если не ошибаюсь, твоя жена шведским владеет?

– И норвежским, и английским, – бубнил Иван. Даже смена темы не оживила его. – Только мы разводиться собираемся.

– Из-за чего такое решение?

– Не знаю, – вздохнул Бурмистров. – Наперекосяк жизнь пошла последнее время.

– Это что за фокусы? Через мой труп!

Судских так резко вознегодовал, что Бурмистров испугался.

– Кому это надо? – буркнул он.

– Стать как положено! – прикрикнул Судских. – Развинтился! Завтра к десяти ноль-ноль быть у меня вместе с женой. А для тебя лично следующее: вам обоим предстоит покататься по Европе. Остров Готланд, Швеция, Франция, Бельгия. Дело государственной важности. Отнесись к поездке с полной серьезностью.

Подобного поворота Бурмистров не ожидал. Вопросительный и восклицательный знаки сплелись в его взоре, даже закачался парень. Вот тебе и пословица: всегда будь готов очутиться в спальне королевы.

– Иди-иди, – весело одобрил Судских. – Прямо к Смольникову, он введет тебя в курс дела. Да побрейся сначала, литератор наш плохо реагирует на небритых.

С обычным докладом появился у Судских Бехтеренко Как обычно, гладко выбритый, в жизни доволен всем.

– Новость слышали? – спросил он, усаживаясь. – Мастачный попал в автокатастрофу.

– Каким образом? – оживился Судских. День начинался с сюрпризов. Приятных ли, нет, но с сюрпризов.

– Его «форд» столкнулся с «КамАЗом» на тридцать пятом километре Минки. Час назад. Так передал оперативный дежурный Воливача. Их следственная группа уже на месте.

– Жив?

– Игорь Петрович, позвоните Воливачу. Вам проще, и ответ исчерпывающий.

– Уговорил, – кивнул Судских и связался с Воливачом.

– Легок на помине, – со смехом говорил Воливач. – Поговаривают, это ты ему «автодафс» устроил.

– Какая глупость! – рассердился Судских.

– Может быть. Только кроме «КамАЗа» его «форд» обстреляли из проезжавшей мимо «девятки». Прямо еду на место аварии. Давай и ты присоединяйся.

– Виктор Вилорович, скажите главное: жив Мастачный?

– Увезли в реанимацию. Больше ничего не знаю, – категорично ответил Воливач. – Так едешь?

Через десять минут дежурный вертолет УСИ подлетал к месту аварии на Минском шоссе. Сверху открывалась картина полного обзора события. «КамАЗ» выскочил справа, и «форд» задел его левым боком, отчего развернулся на влажном шоссе, и следом идущий трейлер вытолкнул «форд» на обочину.

Столько милицейских чинов Судских не доводилось видеть вместе. И это после чистки? Одних генералов он насчитал десяток. Слов нет, случай неординарный. Судских и Воливача они встретили недружелюбно, именно их считая виновниками происшествия.

Брошенную «девятку» обнаружили километрах в трех по трассе. Нашелся очевидец, который утверждал, что трое пассажиров пересели в «Москвич» с номерами 21–31 МАЮ. Только рванул он с места не хуже гоночного автомобиля. Вместе с Мастачным ехали два офицера сопровождения. Оба погибли. В момент аварии один из офицеров, Мамонтов, был жив, его добили из проезжавшей «девятки». Мастачный, сидевший рядом с водителем, отделался переломами шейных позвонков, шейки правого бедра и обеих рук. Увезен в шоковом состоянии.

– Видишь, как оно все станцевалось? Тогда не арестовали, сейчас выглядит сведением счетов. Как оправдываться будешь? – спросил Воливач с усмешкой сведущего человека.

– Не собираюсь, – ответил Судских. Голова была занята Мамонтовым. В него всадили шесть пуль. – Скажите лучше, Виктор Вилорович, а Мамонтов попадал к вам на заметку?

– Шустрый ты, – раскусил вопрос Воливач. – Только это особая статья. Другие дела, другие люди.

– А о родстве с Сунгоркиным знаете? – словно невзначай спрашивал Судских.

– Знаю, – с прищуром смотрел на Судских Воливач.

– Не лучше ли нам объединить действия?

– Давно предлагаю, Игорь Петрович. Давай, как президент советовал: тебе книжки, мне остальное. Консультации и раскладки по обоим вопросам. И держу пари, завтра верну тебе сына.

– Принимается. На что? – протянул руку Судских.

– Отдай назад Шмойлова. Как понимаю, ты его выпотрошил, а я с ним найду общий язык по другим темам.

Пожали руки.

– Виктор Вилорович, – козырнул подошедший оперативник Воливача и замолчал.

– Говори, – ободрил Воливач, – Игорь Петрович мне как родной сын, роднее не бывает.

– Вот, – разжал ладонь оперативник. – Из такой «астры» был убит майор Зуев. Из нее же рязанский хлопец.

Воливач пояснил:

– Помнишь происшествие на Рязанке? Тогда мы считали, что водитель погиб при столкновении. При вскрытии оказалось – застрелил Шмойлов. А теперь я очень в этом не уверен. Не было ли в «ауди» третьего, а Шмойлов скрывает?

– Мало ли таких моделей? – усомнился Судских.

– В данном случае – одна и та же, – повернулся к Судских оперативник. – Патрон вскрывался для добавки пороха. Видите следы? – показал он гильзу. – Ее обжимали после вскрытия. Вот следы от пассатижей или тисков.

– Найдем стрелка? – спросил у него Воливач.

– С номерами? Нет проблем, постараемся, – уверенно ответил оперативник. По его тону угадывался знаток своего дела. В пору ельцинских глупостей Воливач умудрился сохранить опытных работников и костяк Лубянки.

Судских позавидовал. Его хлопцы работали ответственно, однако хватка у оперативников Воливача была жестче, без церемоний. Дать по зубам, если вежливый разговор не получается, считалось вполне приемлемым делом. От такого поворота собеседник становился податливее. Метод или пережитки бериевской практики? С одним уточнением: по зубам давали зубастым, ушастым перепонки не рвали, те слушали хорошо, а глазастые видели сразу, что церемониться с ними не станут.

Воливач поднес к губам мобильную рацию и запросил:

– «Лагуна», как там землячок поживает?

«Москвич», – догадался Судских.

– Ведем миленького! – живо откликнулась рация. – Засекли с воздуха, передали наземной службе. Движется к Тверской.

– Где перехватывать надумали?

– На светофоре у «Белорусской». Ждут уже.

– Не брать, – передал оперативнику Воливач. – Пусть до точки ведут.

«Лагуна» приказ приняла.

– Видишь, как у нас? – поддел Воливач Судских. – Я полагаю, это наезженная дорожка. Третий раз этот маршрут засекаем. По коням, Игорь, тут нам больше делать нечего, – оглядел он скупо краснолампасных виповцев из милиции, цыкнул языком и пошел к своему вертолету. Милицейские чины рассаживались с завистью по служебным машинам.

И Воливач, и Судских поняли сразу: охотились не столько за Мастачным, он стал отработанным материалом, его не трогали, поскольку не было распоряжения президента, его хотели припугнуть, и не больше, а помощники его были на особом счету, от них шли какие-то нити, теперь они обрывались. Кто именно охотился – не обсуждали. Понятно без слов. Оба еще лучше поняли.

Когда Судских вернулся в Ясенево, на столе его ждала ксерокопия от Смольникова.

– Шмойлова передать офицерам Воливача, – распорядился Судских. – Меня на полчаса нет. – И углубился в рукопись.

Она начиналась совершенно неожиданно. Скорее всего перепечатчик экономил время, отобрал важный, по его мнению, кусок текста.

«… В лета 6769 (1261) года в ставке хана Золотой Орды была учреждена епархия Православной церкви с епископом и митрополит Кирилл присутствовал при открытии в Сарае. Событие это глубоко возмутило ордынцев, которые вопрошали тогда к хану: «Как же быть нам, если мы защищаем нашу веру от византийских ворогов, а теперь вороги наши стали здесь своим храмом?» На что хан ответил им: «Вера дедов и отцов наших сильна издревле и негоже свободным казакам бояться чужого Бога. Зато дань Белая Орда и Синяя обязались платить исправно. Что вам чужой Бог, власти над вами не имеющий?»

И случилась тогда в Волжском царстве (в Золотой Орде) смута великая, не желали казаки и ордынцы делить небо и землю с пришлыми иноверцами и богом их Иисусом. Неохотно служили они в Орде, а многие прислушивались к проповедям монахов, которые в большом множестве ходили по караванным путям. И не хотели служивые люди отправляться далеко из Золотой Орды, а в западных и южных землях подати собирались плохо, и данники уклонялись от податей, если не приезжали за ней сборщики.

Длилось так долго, и правители Золотой Орды сменялись часто, пока не дошли слухи от половцев, что поп костромской Иоанн собирает под свою руку соседние княжества и запрещает им носить дань в Орду, а передавать ее в Кострому на содержание общей дружины. Случилось это в лето 6836 (1328), когда великий князь Иван Данилович Калита сел княжить на владимирский престол.

Человек он был хитрый и расчетливый, зря время не тратил, попусту не суетился. Поспешая, он отправил посольство к хану Золотой Орды Хулагу с богатыми дарами и грамоту передал, что он, Иван Калита, «не помышляет дань платить неисправно, а токмо собирается ее сбор среди князей окрестных упорядочить, воевод посадских заставить, чтобы жизнь своего собрата и защитника, хана Хулагу, облегчить.

Воцарился недолгий покой. Говорил Иван Калита красиво, а дань в Орду не отсылал. По смерти Ивана Калиты сел княжить сын его Дмитрий, который вознамерился владения свои продлить и захватил земли рязанские и литовские. Князья Олег и Ольгерд возмутились, били челом в Золотую Орду, прося хана Мамая о помощи. «Мы, – писали они, – исправно платили тебе дань на содержание охранных дружин, а ты, великий хан, защищать нас обязан по договоренности, иначе зачем же мы даем тебе деньги и вынуждены страдать?»

Заручившись поддержкой Мамая, литовский и рязанский князья просили еще половцев, касогов и ферязей отогнать Дмитрия. «Либо назад в Великий Новгород, либо на Белозеро, чтобы неповадно было распоряжаться чужими землями, аки своими».