Текст книги "Набат-2"

Автор книги: Александр Гера

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 40 страниц)

2 – 10

Проворный Цыглеев Гречаного не обманул и за неделю перевез в новую столицу весь кабинет со вспомогательными службами, обслуживающим персоналом, собаками и кошечками. Город ожил мгновенно, засветился электрическими огнями, неоном, зашумел деловым и праздничным гулом Компактней город занимал не более двух квадратных километров, без промышленных зон и строительных объектов. Топливный кризис уже давал себя знать, и в новой столице почти не водилось автомобилей. Соляр и бензин весь уходил на строительство дорог и других городов Сибири, а в Ориане разъезжали фиакры и ландо, покрикивали кучеры, требуя проезда.

Сразу бросалось в глаза отсутствие детей и людей пожилого возраста. Всего одна школа, один детский садик, забить козла не находилось компании, зато пять колледжей высшей ступени трудились с утра до позднего вечера. За Цыглеевьш молодежь ринулась в Сибирь, и, пока старшие неторопливо примеривались, что выторговать из льгот у премьера, что взять с собой из утвари, не осталось мест в служебных квартирах и самой службы. Поколению очковтирателей предлагали остаться на прежнем месте, ехать туда или туда, но не сюда. Оскорбленные ветераны канцелярских скрепок и дыроколов кочевряжились недолго: вода подступала быстро, возвышенности превращались в острова, хлеб насущный заменяла рыба плавающая. Ее фосфор хорошо усваивался мозгом, и умственные люди спешно осваивали рабочие профессии, отхожий промысел и забытые ремесла. Новыми красками засияли гжель, палех, напольные и настенные часы играли марши, а подкованные блохи гарцевали в ожидании покупателей.

Только вот покупали сущую безделицу, и брошенные на островах пенсионеры умирали тихо, без проклятий. Расцвет пришел, но слишком поздно, рассветы приходили в туманной мороси, а где-то там за туманами играла музыка, веселились их выросшие дети и не спешили заводить для них внуков. В прежние времена взрослые лишали их школьных завтраков и учителей или наоборот – пичкали сникерсами и престижными колледжами, нынешняя молодежь отплатила родителям тем же – забвением и денежными переводами.

Да, нерадостно было коротать дождливый вечерок за обильно накрытым столом в одиночку, а новые города без автомобильного воя и смрада выхлопов, без стариковских каталок и брюзжания, без множества проблем, создаваемых пенсионерами, весело светились огнями в поздний час, напоминая пустыри, поросшие жизнерадостным репьем и чертополохом с яркими цветочками, которые выдирать с корнем невозможно, и остаются корни в земле для новой поросли.

У детей не было родителей, у родителей не было детей. На глупый вопрос: «Где твои детки?» – отвечали: «А Бог их знает». На другой глупый: «Где твои предки?» – отвечали: «А черт их знает».

Одним словом, в новой столице и окрестностях бурлил молодой организм без рудиментов и комплексов.

В аппарате Бехтеренко, как и везде, трудился молодняк. Его самого подпирали молодые замы, энергичные и неглупые. Сам министр несколько раз намекал премьеру об отставке, но Цыглеев не спешил отпускать на заслуженный отдых Святослава Павловича, одного из немногих ветеранов в кабинете министров. Бехтеренко не боялся потерять место: компьютерные программы Цыглеева ладно вписывались в системные проработки министра внутренних дел, а Цыглеев уважал владеющих базой данных. Это лет двадцать назад Черномырдин или Гайдар могли дурачить публику скудоумием или заумью, а молодежь быстро раскалывала старых пердунов их же огрехами. Годы духовного сиротства молодежь наверстывала безжалостно. Зато подобных Бехтеренко, имеющих свой склад ума, уважали, как уважают умную независимую машину.

Кого не взял Цыглеев в новую столицу, так это органы безопасности и казаков. По уложению от прошлого года им вменялось селиться где угодно, но не далее пятисот километров от границы. Сумароков ликовал, наслаждаясь в Москве властью, пока не хватился, что наслаждается он собственной наготой. Цыглеев уговорил Гречаного подписать указ о закрытии громоздкой конторы, некогда грозной и всесильной, которая осталась без работы. Нет, конечно, работу органам можно найти всегда, если сами органы пожелают этого, но Гречаный, памятуя, сколько раз гэбисты вставляли ему палки в колеса и мешали, указ подписал, а Цыглеев, любивший движение без помех и ровное, контору распустил, создав при министерстве Бехтеренко всего лишь внешний отдел. Сумароков, отметав искры гнева, завел себе парник наподобие президентского, Новокшонов с превеликим удовольствием отбыл в свой родовой курень, а хитромудрый Дронов перебрался в новую столицу под крыло Бехтеренко заведовать тем самым внешним отделом. Остальные – кто куда.

В переездах как-то забыли об очередных президентских выборах, и тогда Цыглеев издал указ, закрепивший за Гречаным пожизненный титул почетного президента. Никто и ухом не повел. Фракционеры перевелись от обилия фосфора в головах, коммунистическое движение сохранилось только на африканском роге под видом обрезания половых губ. Дикари – они и есть дикари.

В новой столице не было ни одного православного храма, ни одного молельного дома или мечети, и московские колокола звонили с глухой тоской по светлым временам, и тягучий звон плыл над широкими водами, как собачий вой к покойнику.

Молодых вера не заботила – как можно верить в Бога, если программные исчисления выводили на мониторы компьютеров безликие цифры? Они грамотно рассуждали о стратегических ошибках Православной церкви, упущенной тактике от нежелания смотреть на вещи реально, отчего вера, изветшала, а ведизм слишком молод, невразумителен при д отсутствии основополагающих документов и прельстить не может. Они дружно соглашались, что в прежние времена ломали дурочку все кому не лень, лишь бы сколотить собственную компашку, как это делает сейчас бродячая шпана, не способная даже освоить элементарный «виндоуз», отчего сподручнее крестик на шее или ведический знак, а в руке цепь со свинчаткой или «Калашников» и уверение вожака, что он-де знает великую тайну Второзакония и никому ее не откроет, только самым преданным и послушным. И где эта тайна? В пустых головах. Где эти головы? На компьютерных кольях в министерстве Святослава Павловича. Он их отслеживает, отловив, загружает программами на строительство новых дорог, а им недосуг: после сидения перед экранами компьютеров лучше расслабиться коктейлем «Поповская жопа» или поболтать за рюмочкой «Сумасшедшего генерала» о преимуществе анального секса или вертикальном схождении религий. Хорошо быть молодым и умным!..

Когда-то век и другой назад писатели и художники живописали приход дьявола: в отблесках багряного пламени скачут черти с вилами и черными мордами, а парадом командует главный черт с бородкой дядюшки Хо и козлиными рогами. Впечатляюще, грех не заглянуть в церковь и попросить отсрочки дьявольского пришествия, чтобы успеть обзавестись новой тачкой или дачкой да сбагрить с рук глупую дочку замуж и пожить наконец по-людски. Ан нет, его приход тих и скромен, как улыбчивая гайдаровская речь, он не козыряет ельцинской статью и не отмечен божьим плевком порока на лысом челе. Он по-березовски мудр и властен, как Господь, он по-чубайсовски пронырлив, как сам дьявол Он и есть дьявол. Он – действие. Он верфь для ковчега и омовение лона Земли пред новой беременностью. Он – семя. Кому повезет, тот сядет в ковчег парной тварью, вооруженный компьютерной грамотой, а на файле уже сидит вирус: «Частица черта в нас заключена подчас». Господь – это прсславно, а электричество по проводам – это бесовская сила. И никуда без дьявола потому, что запретный бифштекс – сила.

Понимал все это Владимир Андреевич Цыглеев и просчитал свой век досконально. Десяти лет от роду он в одиночку раскрутил текст Священного писания на простой 486-й модели, не возвеличился до Бога, не опустился до дьявола. Кому нужна ветхозаветность, если в двенадцать он слыл непревзойденным хакером и развалил по просьбе Министерства обороны штатовскую систему превентивного ракетного удара, в пятнадцать сам стал министром, а в двадцать премьером. Его познания были холодны и вгоняли в жар людей вдвое, втрое старше, высказывания казались кощунственными, а взгляды убийственными потому, что ни один экран компьютера не пожалеет о жестком приговоре, не извинится за методичную гадость.

Премьер Цыглеев создал систему жесткую и гибкую одновременно, как стальная проволока. Ее не взять на излом, не порвать рывком, в ней не осталось мягкости сантиментов. К примеру: рабочий день начинался с 10.00, а девочка, с которой он занимался сексом до 09.00, опоздала минут на пять, а точнее – на четыре минуты двадцать восемь секунд.

«Ой!» – не принимается, «Ох!» – он не скажет, и при чем тут секс, если счетчик отметил опоздание и уже высчитал штраф из зарплаты? А деньги он пока оставил деньгами, они вихрили по белу свету и вымывались из карманов, и вопрос: «Если ты такой умный, почему такой бедный?» – надежд на поблажки не сулил.

Итак, обсуждался бюджет на следующий год. Министры, как водится, приготовили жала, чтобы вонзить их в питательную среду.

Во главе стола он выглядел почти игрушечным. Головастый, но статью не вышел из-за бдений у светящихся экранов. Он крутил педали тренажера и качал пресс, однако упущенного не воротишь. Круглое его личико с острым носиком улыбалось программно в нужных местах, как заварник на самоваре, он сам отменно шутил, зная множество анекдотов, был речист и умел слушать. Бехтеренко, присутствующий на заседании кабинета, единственный седовласый здесь и не менее умный, всегда с умилением внимал речам премьера, только частенько и невпопад возникала мысль: не ушибается ли он, как любой смертный, а если ушибается, кривится от боли?

– Итак, делим бюджет, – встал Цыглеев, оперся обеими руками о стол. – Сначала дела зарубежные. Ближнее зарубежье. На следующий год никому ничего давать в долг не будем. Ни под какие проценты. По расчетам, наших собственных припасов хватит на пять лет, по прогнозам, три четверти земной поверхности максимум за год уйдет под воду. Смысла нет спасать тонущих. Мы не бедные, но гордые.

– Украина обещает в этом году поставку двадцати новейших силовых установок для ветряков и просит предоплату в размере десяти миллионов золотников, – напомнил министр энергохозяйства.

– Хохловские балачки. На Украине осталось два заводика и десятая часть территории от прежней. Какие ветряки? – спокойно и едко отводил довод министра премьер.

– Но планируется перевод производства в Прикарпатье, – не уступал министр. – И даже в Закарпатье.

– Западенцы всегда были бедными, но гордыми и расчетливыми. Они не позволят загадить Карпаты хохлацкой непринужденной глупостью. Лучше пригласить их ансамбль песни и пляски Григория Веревки и заплатить им повышенную плату за серию концертов. Это разумно. Пусть попляшут, попоют, заодно заработают. А вот Львову кредит дать на поставку древесины твердых пород и на развитие нефтяной отрасли. И не скупиться.

– А кавказскому каганату? – напомнил министр продовольствия.

– Только на бартерной основе. Будет виноград, дадим ткани, – влет решал проблемы премьер.

– А среднеазиатскому ханству?

– Отмолчимся пока. В прошлом году эмир отверг наше предложение поставлять нефть только в Россию на весьма выгодных условиях, а теперь сел в лужу: скважины гонят голый парафин. Эффект капли начинает действовать. Еще года три назад я предупреждал всех, сообразуясь с изменением мантии планеты.

Возразил министр легкой промышленности:

– У самих запасы кончаются. Сырья нет.

– Как это – сырья нет? – без возмущения спросил Цыглеев. – А порубки в зоне прокладки дорог? А топляки?

– А топливо? – парировал вопрос министр энергохозяйства.

– Вчера министр обороны получил распоряжение законсервировать весь военно-морской флот и подвижную бронетехнику. Воевать не с кем, будет вам топливо.

– Это радует, – отстал министр.

– Шельф Северного Ледовитого океана, – перешел к другой теме премьер. – Тофик Сеймурович, рапортуйте, – обратился он к министру топливной энергетики, пятому по счету, если не сказать первому среди топливных и энергетических министерств.

– Десять новых платформ установлены, пять в сборке. Готовят по графику без осложнений.

– Укладываетесь? – мягко спрашивал Цыглеев. Этого министра он уважал. Разбитной чернявенький Тофик нес на своих плечах будущее благо.

– Вполне. Хотим дальше к Аляске продвигаться.

– И правильно. С Сейфуль Мулюком договорились. Выкупаем Аляску обратно и за ту же цену. Нефть – это жизнь.

– Аккумуляторы из Армении? – обратился он к министру энергоемкостей. – Как там наши братья во Христе? Не подводят?

– Соглашение состоялось. Президент Армении просит кратчайшим путем решить вопрос возврата ее прежних территорий у Арарата.

– Это не вопрос. Атаманы Бурмистров и Новокшонов получили распоряжение сегодня в полночь войти в Прикавказский коридор. Резервный казачий корпус к отправке готов. Пусть богатеют братья-армяне. Воевать – не строить. Кто еще?

– Владимир Андреевич, – вклинился в паузу председатель комитета культов и оккультных наук. Оставили такой смеха ради. – Церковь настоятельно просит выделить средства на постройку храмов взамен затопленных.

Председатель комитета культов и оккультных наук Кавдейкин Антон Прокопович был единственным, по возрасту догонявшим Бехтеренко. Он пришел к выводу, что держали их по одной простой причине: и там и здесь требовались навыки, которых у Цыглеева не было, оба ведомства он считал рудиментом общества.

– Вы… опять? – Цыглеев повернулся к Кавдейкину. – Я уже отвечал вам, на глупости денег нет.

– Но это вера, Владимир Андреевич, – настаивал проситель.

– Я неверующий, Антон Прокопович, – отсек Цыглеев.

– Другие веруют.

– Пусть другие и дают. Церковь более других повинна в развале. Православная церковь клянчит, при том что отцы Церкви и сейчас живут безбедно и автономно. Пусть паства помогает им, если осталась. Сейчас бедных нет. Остались ленивые и дураки. Кстати, вас на заседание не приглашали.

– Я пришел по просьбе министра просвещения.

– А где Виктория Андреевна? – оглядел присутствующих Цыглеев.

Все промолчали. Если брат не знает, где его сестра, что говорить остальным?

– С какой просьбой? – затушевал неловкое молчание Цыглеев, обратившись к Кавдейкину.

– Виктория Андреевна просила меня точнее сформулировать причину необходимости возрождения Церкви.

– Вот как… – со скрытой издевкой произнес Цыглеев. – Мы тут все глупые, а господин Кавдейкин решил нас просветить.

Бехтеренко, внимательно следивший за ходом диалога, представил, как это было. Кавдейкин достал Викторию, а она перепихнула его к брату, прямо на заседание кабинета, чтобы впредь отвязаться от просителя.

– Не надо конфликтовать с Церковью, – отвечал Кавдейкин. – Лучше пойти ей навстречу.

– А то она проклянет нас, – насмешливо закончил за Кавдейкина Цыглеев. о – И проклянет, уверенно сказал Кавдейкин.

– Пошлет кары небесные, да? Землетрясения, потоп?

– И нашлет.

– Милейший и занудный Аптон Прокопович, ваши милейшие и занудные попы неплохо спекулируют знаниями, которые сохранились до наших времен, а я с помощью вычислительной машины еще пять лет назад просчитал цикличность катастроф. Так что мне надо было делать? Юродствовать, подобно Иеремии, Исайе, или вообще выдать себя за мессию? Честное слово, мне жаль вас. Скажите, вы умеете обращаться с компьютером?

– Я гуманитарий, – веско произнес Кавдейкин.

– И этим все сказано. Значит, не умеете?

– Не обучен.

– Наверное, в коммунистах числились в свое время?

– Не довелось.

– Оказывается, вас даже туда не взяли, – откровенно издевался Цыглеев. – Ладно. Бисер метать нечего. Поступим следующим образом: если глава Церкви докажет мне справедливость его просьбы и убедит в укреплении православной веры, я готов раскошелиться.

Кавдейкин удалился с надменным видом. Конечно, он понимал, что Цыглеев над ним издевался, но победил-то он, добился встречи иерарха с премьером. Не умели молодые работать и никогда не научатся без опыта старших, а он, Кавдейкин, и Цыглеева переживет, и катаклизмы, как пережил смуты, и бунты, и партийные съезды. И не забудет Цыглееву позора. И свидетелем его посрамления станет.

– Вот упорство! – искал понимания у кабинета Цыглеев, а глядел на Бехтеренко. Его сподвижники-одногодки никак не отнеслись к перепалке. Где-то усмехались, где-то переговаривались друг с другом и ждали окончания. А Бехтеренко слушал внимательно. – Как вы считаете, Святослав.

Павлович, у иерарха будут убедительные доводы? – обратился он к Бехтеренко.

– Еще какие, – усмехнулся Бехтеренко. – Не берусь судить, какие именно, однако, давши палец, вы рискуете крупно: иерарх постарается оттяпать всю руку. Два тысячелетия противостояния обществу о чем-то говорят.

– Вот как? – удивился Цыглеев. – Я считал, Церковь помогает обществу. По-своему она его союзник.

– В этом и кроется глубочайшее заблуждение человечества, Владимир Андреевич, – снова усмехнулся Бехтеренко. – Траву без пастыря овцы найдут, от волков бараны защиту отработают, а стрижку никогда не освоят.

– Так ли это нужно баранам?

– Привыкшим к стрижке – да. Надо помучиться им, чтобы следующая популяция стала короткошерстной.

Вернулись к прерванным делам. Бюджет разложился ладно. Его обсчитали прежде, с запасом прочности и до последнего винтика, и каждый министр свою долю знал точно, на чужую не претендовал. Когда есть из чего шить кафтан и закройщик надежен, о пуговицах не спорят. Бюджет не растащили по крохам, как в прежние времена, его разложили по полочкам.

«Хорошо быть молодым и денежным», блуждала улыбка на лице Бехтеренко. Он не осуждал их. Ему нравилась их легкость в подходе к сложным делам и просчитанная уверенность, как чувствует себя подготовленный студент на экзамене. Опыт пожившего человека подсказывал, что все это ненадолго, утопическое счастье скоро закончится, а затишье обернется бурей. Все они не старше тридцати лет, беспечны, несмотря на эрудицию, и в бурю сломаются, как никогда не встречавшие бури. Когда со всех сторон льет и швыряет вверх и вниз, тут на точных расчетах не выплыть, тут прочная посудина нужна и дядька боцман…

Он слишком глубоко ушел в себя; и очнулся, когда Цыглеев назвал его по имени-отчеству:

– Святослав Павлович, задержитесь. Сядьте ближе.

Бехтеренко пересел и приготовился слушать. Его министерство нареканий не имело, значит, разговор будет о делах интимных.

Интуитивно Бехтеренко догадывался, что пойдет он о сестре Цыглеева. Девушка была своенравной, неуравновешенной, пост свой занимала благодаря брату и делами занималась из рук вон плохо. Спасали заместители, а Вика чаще появлялась в дансингах, в ночных клубах, чем в своем министерстве. Ей все сходило с рук. Будь это в старорежимном обществе, братца доконали бы не Викины дела, а сплетни о делах Вики. Приписалось бы все, еще бы назвали братца Калигулой, подробно живописуя о кровосмесительных делишках, а в новой столице никому это не интересно. Чем занимать умы, сверстники Цыглеева знают, досуга хватает, ну разве что похихикают: как это Вовчик Вику трахает. Вот невидаль! Голубое разрешено, лесбийское – без проблем, бисексуальное – да ради Бога! Брат с сестрой сожительствуют… Это старичков занимает, чей хинкал давно увял, осталось только в святоши записаться. А старичков оставили переживать о нравственности в прежней жизни.

– Святослав Павлович, что там за увлечение у моей сестры? Знаете небось? – подступил Цыглеев с первым вопросом.

– Да мне кажется, вы знаете об этом лучше меня, – уклонился на первый случай Бехтеренко. – Мы слежкой не занимаемся.

– Она говорила мне, что старается понять рассуждения какого-то мальчишки, чтобы применить полученные знания в учебной практике. Кто это? Вы знакомы с ним?

– Слышать слышал, – снова осторожничал Бехтеренко. – Парень помешан на ведической вере. Кстати, он лично известен Гречаному, его знали Момот и Судских. Он был единственным, кто пережил Зону, поэтому его опекали на высоком уровне.

– Вот как? А я даже не слышал об этом.

– Ничего удивительного. Он много странствовал со своим пастырем, сейчас живет тихо за Ульдыкским перевалом.

– С пастырем?

– По-моему, нет. Как будто пастырь скончался. Сейчас он один.

– Может, ему помочь, сюда переселить?

– Вряд ли он захочет. Хотел бы, давно перебрался, имея высоких покровителей. Затворничество, знаете ли, удел высокоорганизованных натур, делает ее цельной, в будущем не подверженной соблазнам бытия, чего простым смертным не дано.

Цыглеев воспринимал эти слова Бехтеренко камешком в свой огород. Вот-де как надо выходить в правители. Однако обижаться не в его правилах: пускай одни, отшельничая, выходят в мудрые мира сего, он вполне доволен положением сильного. Было бы интересно пообщаться с этим затворником – так ли он мудр, как считает Бехтеренко.

– Над чем же он корпит? – спросил Цыглеев в прежней спокойной манере общения.

– Не в курсе. Краем уха слышал от Новокшонова, будто читает древние книги и, вероятно, размышляет над ними.

– Если так, то я подобное затворничество прошел. Только не над книгами корпел, а над программами. И разумеется, в одиночку, – уравнял намек Бехтеренко Цыглеев, давая понять, что помудрил и он для будущего восхождения.

– Не спорю, Владимир Андреевич, – мягко согласился Бехтеренко.

– Кто по старинке привык, кто другие методы освоил. В старину, к примеру, когда корпуса пароходов клепали, им давали год Оржаветь, потом до чистого металла сдирали ржавчину и только потом красили и достраивали. Износу не было.

– Прекрасное сравнение, – пропустил мимо ушей намек Цыглеев, готовый отразить его своим. – Корпуса в самом деле не изнашивались лет по тридцать – пятьдесят, а двигатели за это время морально устаревали. Так есть ли смысл отшельничать и возвращаться в общество морально устаревшим?

«Уел», – про себя усмехнулся Бехтеренко и ответил:

– Старое – это надежно забытое новое.

– Ой ли? Может, наоборот?

– Именно так, Владимир Андреевич. Но не будем спорить. Я в идеологии не силен, – ушел от спора Бехтеренко. – Вернемся к нашим баранам.

– Разумно, – засчитал себе очко Цыглеев. – Понимаете, Святослав Павлович, до развлечений сестры мне особого интереса нет, но это моя сестра, ее жизнь мне небезразлична. Я не ханжа, не святоша, но здоровье блюду свято. Хотелось бы знать, не болен ли этот молодой человек?

Бехтеренко тактично промолчал.

– Не подумайте слишком плохо, – пришлось Цыглееву откровенничать дальше. – Но я заметил на ее руках неприятную сыпь. Будьте добры, разберитесь с этим молодым человеком. Обследуйте его, что ли… Это моя личная просьба, Святослав Павлович.

– Займусь, – утвердительно кивнул Бехтеренко, хотя ему до чертиков не хотелось заниматься подобным поручением.

– Так, говорите, старое – это надежно забытое новое? – неожиданно напомнил Цыглеев.

– Так получается, – улыбнулся Бехтеренко.

– Я понял вас.

Сам того не ведая, Бехтеренко помог Цыглееву открыть новый закон микросенсорики. Не житейская мудрость, не Соломонова притча, а закон поступательного движения материи, которым владели жители Зоны, сумевшие держать под контролем всю планету…