Текст книги "Набат-2"

Автор книги: Александр Гера

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 40 страниц)

5 – 25

Две очень воспитанные леди однажды вечером вели неторопливую беседу за чашкой чаю у камина о вещах и приятных, и важных для обеих. Одна получила всеобъемлющее воспитание, чтобы стать леди, другая стала таковой в силу сложившихся обстоятельств. Первая, старше й мудрее, была просто леди, и этим все сказано, другая стала первой леди. И этим все сказано.

Между ними незримо присутствовал Арлекин в красном колпачке, о чем воспитанные леди знали и тактично помалкивали, поскольку об этом не принято говорить вообще, а в светском разговоре особенно. Мало ли какие циклы совпадают, а орбиты пересекаются.

Именно про орбиты страстно хотелось поговорить обеим.

По-хорошему, надо бы им отлежаться и войти в норму, прежде чем начинать очень тонкий разговор, имеющий далеко идущие последствия – присутствие Арлекина так всегда раздражает женщин, – но одну справедливо величали железной, за умение ковать железо горячим, а другая торопилась получать удовольствия при любых обстоятельствах.

Первая была англичанкой и жила по принципу: мой дом – моя крепость. Другая первая становилась неистовой и руководилась принципом: мой муж – моя крепость.

Обе были замужем.

Англичанка имела воспитанного мужа, члена многих престижных клубов и обществ. Она владела им, как подобает леди; у русской супруг тоже был членом и умудрился стать большим, так и не научившись говорить правильно. Как принято в России, где много извозчиков и не знают географиев.

Англичанка догадывалась, что именно здесь находится лазейка к загадочному русскому характеру. Именно поэтому она, пренебрегая здоровьем, устроила эту интимную встречу, разумно полагая, что на тайной вечере ей будет проще выковать нужное железо с этой маленькой напористой женщиной, которая изо всех сил старалась удержаться первой. Что у мужа в голове, то у жены на языке. На голове ее мужа стояла отметина божья: «Осторожно – полудурок!», но его напористо подталкивали выше и выше, называли счастливчиком.

Кто называл, кто подталкивал? Те, кому на Руси жить хорошо. Рэкетно-шмекетный пул под названием Коммунячья Партия Совковых Самодуров. Увы, страна, из которой прибыла первая леди, считалась атеистической. Священного писания там отродясь не читали. Где черным по белому сказано: счастливыми бывают только дураки. Ну, в какой-то мере полудурки.

Для полноты счастья русской недоставало самой малости: чтобы ее мужа признавали равным себе леди и джентльмены, члены закрытых клубов, – а не просто членом, как принято в России.

Закрытый клуб – вертеп дьявола. Господь встревожился. Дело в возлюбленной России, где наполовину народ состоял из народа избранного, зашло так далеко по части несуразностей, что порешил Он вмешаться, для чего послал присутствовать при интимном разговоре своего судного ангела и не дать в нужный момент свершить дьяволу козни.

А точило гнева Господня переполнилось ранее, и гневался Он не на меченого полудурка, а на форменного мерзавца, повелевшего вырубать виноградную лозу, которую даже самые отупевшие тупые прозывают божьей. Этот же мерзавец был настолько туп, что и в компании типов, подобных ему, не нашлось другой работы, кроме как возглавить идеологию.

Случай посчитаться с дьяволом выпал отменный. В туманный Лондон, где из-за обилия каменных труб дьявол любил развлекаться по-черному, Всевышний послал своего соглядатая с чрезвычайными полномочиями и велел незримо присутствовать в разговоре двух дам, которые запросто влезали в мужские дела и по причине обычного женского характера могли сорваться в любой момент и нагородить глупостей. На Арлекина они не обращали внимания, поскольку сунули ему «оби» и мило обихаживали друг друга с полным взаимопониманием. Дело того стоило.

Итак, в фешенебельной гостиной лондонского дома две первые леди вели интимный разговор, запивая прекрасным «пиквиком» вкусные бисквиты.

Разговор шел на английском без переводчика. Русская изъяснялась на английском так же плохо, как ее супруг на русском. Англичанка морщилась, но терпеливо улыбалась – дело интима стоило. Арлекин веселости не скрывал, потешался над косноязычием русской, зная, где ему вступить и заняться делом. Он даже симпатизировал русской: шутка ли, Дюймовочка, не зная английских мер, собирается поставить своего недотепу вровень с рослыми каменщиками в обмен на Берлинскую стену.

Наоборот, англичанка ему не нравилась: от нее исходил запах серы. Он ограничился малой вежливостью к ней – плюнул в чай – и сосредоточился на русской.

Для начала он сунул руку ей за пазуху, расстегнул бюстгальтер и покрутил соски. Англичанка недоуменно соображала, почему вдруг стала нервно похохатывать русская. Он пощекотал ей под мышками, и русская пролила чай себе на платье. Воспитанная англичанка сделала вид, что не заметила, но русская по-русски ойкнула и на английском по-русски загладила неловкость:

– Ну знаете эта брошь что я есть подарить вам ну уникальная есть потому что ну из Алмазного фонда есть и теперь нет потому что есть дарить вам что дело серьезное есть ну. Давайте обсудим потому как. Ну.

Англичанка заставила быть себя железной, хотя ей хотелось сказать просто: милочка, нельзя ли проще? Помогите ввести моего мужа в особый круг лиц, где он будет равным и защищен от всех мыслимых и немыслимых невзгод. Все!

Но больше ее бесило частое «велл», отчего хотелось высказаться по-английски с русской лаконичностью: не понукай, дура, здесь я запрягаю. Она сдержалась. Славу Богу, что эта маленькая обезьянка понимает се правильно.

– Разумеется. Но такие дела за чашкой чаю не решаются. Нужны поступки. Уместно ли вашему супругу, к примеру, насаждать демократию по европейскому образцу?

– Ну! Процесс пошел! Он есть Петр Великий! Он будет прорубать новое окно в Европу! Ну!

– О да! – подхватила англичанка и очень тонко намекнула. Так тонко, что Арлекину пришлось дернуть русскую за ухо, чтобы она не проворонила сути. – Петр Первый рубил окно топором, а вашему мужу надлежит пользоваться мастерком.

Русская ни хрена не поняла. Тогда Арлекин дернул и ее за ухо, после чего отчетливо сказал:

– Повтори ей!

Для верности он покрутил соски русской, как делают это для лучшей настройки приемника.

– Мастерок, наугольник и циркуль! – четко выговорила англичанка и внимательно уставилась на русскую, с которой стали происходить непонятные вещи: она томно закатила глаза и задышала страстно:

– Я так тебя люблю, то есть готова на все. Ну, ты понимаешь сейчас?

«По-моему, она извращенка, – выпрямила стан английская леди, чтобы отстраниться от русской. Мало ли что взбредет ей в голову. – Определенно пьяна или наркоманка».

«Отлично! – прочитал ее мысли Арлекин. – Недостает малой пакости, чтобы англичанка возненавидела русскую».

Коварный Арлекин легонько толкнул русскую в плечо. Чашка с чаем выпала из ее рук. Содержимое вылилось на оба подола. Обе всплеснули руками. Руки маленькой русской были проворнее. Она толкнула англичанку. Англичанка свалила фарфоровый чайник. Чайник и чашки были очень дорогими. Она вскочила и елейно произнесла:

– Аудиенция ну есть закончена быть. Ну!

И вышла прочь.

Как бы там ни было, Всевышний прав: не женское это дело – политика. Она грязнее самой немытой проститутки с трех вокзалов.

– Джордж, – выговаривала следующим утром английская леди своему рыцарю, – мы неправильно делаем выбор. Если человек не посетил Хайгетское кладбище, это еще ни о чем не говорит. Нам нужно заново обсудить кандидатуру.

– Не понимаю почему, – ответил Джордж, одетый в кашемировую тройку с расцветкой Итонского колледжа. – Проведена огромная предварительная работа, кандидатура одобрена магистром Восточной ложи, и сейчас попросту нет ему альтернативы.

«Скажи главное!» – дернул леди за ухо и шепнул в него Арлекин.

– У нашего избранника жена дура. Понятно? Дура! И это надолго, – поджав губы, произнесла леди.

– Увы, мы просмотрели это. Но перестройка началась, обстановка благоприятствует.

– Зато не придется разваливать перестроенное, – жестко ответила она. – Нужен другой человек. Пусть дурак, но не полудурок. Надо выбирать их жен. Это умнее, Джордж. У меня есть на примете симпатичный русский пьяница… – Она недоуменно огляделась, массируя мочку уха. Арлекин перестарался. – Так вот, по-моему, это идеальная замена. Это «Solemn fool»[5]5
  Дурак с умным видом (англ.)


[Закрыть], зато жена тиха и умна. Сыграем в подкидного, Джордж.

– Хочу послушать, – учтиво согласился джентльмен.

– Коммунисты спешно уходят в подполье и строят свою тактику умных уголовников: взять на себя свежий маленький проступок и сесть в тюрьму, чтобы скрыть громкое дело. Они поставили на этого пьянчужку, который наделает глупостей, благодаря чему власть снова окажется у коммунистов. Надо помочь именно ему, Джордж.

– Но он из их среды, – учтиво возразил джентльмен. – Есть опасения, что мы опять вложим средства, а получим по русской пословице: «Сколько волка ни корми, он хочет убежать в лее».

– Никаких средств в него, Джордж, только в создание среды, – поучающе сказала леди. – Ему только нужен такой поступок, который отвратит его от красных. Тогда он попадет в ситуацию между молотом и наковальней: красные отвергают, новые русские не принимают.

– Мне нравится это – «новые русские», – заметил джентльмен. – Пусть Би-би-си возьмет на вооружение это определение, – польстил он и продолжил тему: – Через подкидного можно предложить партию в бридж Православной церкви. Первыми в бизнес окунутся новые русские. Частью из отпрысков партийцев. Частью из уголовной среды. Уголовники набожны, партийные отпрыски беспринципны. Волей-неволей последние потянутся в храмы, чтобы не выделяться среди уголовников, порождая тем самым возрожденный культ Христа, не вдаваясь в каноны православия. Церковь получит воинствующих хамов и, падкая на подношения, примет в лоно свое семена плевел, а из них вырастут роскошные сорняки! Молодые вырастут еще безбожней. Развалят Православную церковь, мы убиваем двух зайцев. Если не больше.

– Гениально, Джордж! Стратегия подлинного мастера. Тактику мы продумаем отдельно. Гениально, Джордж, – повторила она. – Соединить Христа с антихристом – это гениально!

Она осеклась вдруг. Ей померещилось лилово-фиолетовое свечение. Странно, в этой гостиной не было хрусталя, мебель выдержана в цветах пурпура… Странно.

Об этом позже, решила она мудро: есть сомнения, поддайся им, если нет возможности избавиться.

«Будет о чем поломать голову Всевышнему», – размышлял ангел, улетая прочь от туманного Альбиона. Туманного – это не от погоды, а от двусмысленной политики, всегда выручающей страну, лишенную кладовых, но с хорошим аппетитом.

– Это ты ломай голову, – услышал он голос. – Ты судный ангел, именем Моим тебе дано право казнить и миловать. Меч давно даден. Как решишь поступить, так и будет.

– И куда мне теперь?

– Куда считаешь нужным. Волен решать, где тебе быть на пути дьявола. Крылья у тебя есть, оболочку возвращаю – счастливого пути! – напутствовал голос.

– Лечу! – ликующе воскликнул ангел и, завернувшись в лилово-фиолетовый смерч, закрутился среди звезд, затанцевал, рванувшись к Ориону.

– Легче! – насмешливо осадил голос. – Крылышки береги, других не положено ангелу…

Первым делом он унесся в Подмосковье, разыскал неприметный «жигуленок» и подсел к крупному мужчине на заднем сиденье. Тот пьяновато глянул на него и принял за друга, а друг, соответственно, принял пьяноватый вид.

– Слышь, друг, тут у меня неподалеку клевые телки живут, давай заедем? – потормошил он соседа.

– Давай, – согласился крупный и пьяноватый.

– Только давай сначала побрызгаем, а то не дотянем.

– Давай, – пьяно согласился крупный, велел остановить на мосту и вышел. Он двинулся к перилам, и ангел про себя подсказывал: давай, давай, давай… Крупный дядя перевалился через перила и грохнулся в воду с приличной высоты.

– Готов! – сообщил водителю ангел.

– Поспешил, – услышал он голос. – Разве неведомо, что дерьмо не тонет?

– Вот ведь! – расстроился ангел ненадолго. – Сейчас я помогу ему исчезнуть…

– Стой! – приказал голос. – Не смей. Ты использовал свое право. Но из-за своей поспешности ты усугубил возможность наказания. Теперь вместо одного мерзавца тебе придется уничтожить десяток. Не спеши. Меч опускается легко, а подымается очень трудно. Не торопись.

Он внял ему, и молодой человек опустился в другом времени на скамью в сквере Большого театра.

Рядом сидел скучный паренек в очках, который уныло читал «Комсомольскую правду».

«Курские аномалии», – заглянул в раскрытую газету Судских. Паренек сердито посмотрел на любопытного соседа. Был он постарше Игоря и явно из разряда студиозов-умников.

– Привет, – беспечно улыбнулся Игорь. – Где-то мы уже встречались. На веранде в Кусково?

– На поточной лекции, – снисходительно ответил паренек, как умеют делать это старшекурсники: вроде не обидел, но смачно унизил. – На лекции по атеизму. Так и быть, – оттаял он, – меня Ильей зовут. Илья Триф.

– Игорь, – пожал протянутую руку Судских.

– Почитаешь вот, – указал он на разгромную статью в газете, – как наши комсомольцы жить спешат, и до того противно, что хоть в монахи уходи.

– Так иди, – разрешил Игорь.

– Нельзя мне, – вздохнул Илья. – Пятая графа. Еврей я.

– Еврей и еврей, – не придал этому значения Судских. – Человек и человек. Доучись. Там видно будет.

– Надоело, не по мне этот факультет. Какой из меня гуманитарий, если я в уме такие комбинации обсчитываю – тебе и не снилось, в теории больших чисел самостоятельно разобрался! Дернул же черт на психа пойти, думал, гам проскочу.

– Хочешь, подскажу вот такой вариант? – показал большой палец Игорь.

– Давай…

– В Плешку переводись!

– На колбасника меня не возьмут. Престижная профессия.

– Зачем тебе в колбасники? Читай, – щелкнул он ногтем по газете: – «…приглашают всех желающих, умеющих производить в уме точные математические и алгебраические вычисления». Новая кафедра открылась – прикладной экономики!

– Вот это правильно! – одобрил голос. – Теперь желающих развенчивать Христа нет.

– Зато появится блестящий экономист, – возразил Судских.

– Пусть появится. Будет на ком Гайдарам и Чубайсам учиться. Я возлюбил этот народ за умение перехитрить даже самих себя.

5 – 26

Судских остолбенел от неожиданности. По коридору Лубянки прямо на него шел он сам, Судских Игорь Петрович, в новеньких подполковничьих погонах. Пуст коридор на этаже Воливача, и он сам, подполковник органов, навстречу.

«Господи, я же непьющий! – протер глаза Судских, а двойник кивнул на ходу и прошел мимо. – Нет, так не пойдет…»

– Игорь Петрович! – окликнул он подполковника. Тот оглянулся, поискал глазами зовущего, не нашел и зашагал дальше. Судских он не заметил.

«Так, приехали… Галлюциноз».

Последнее время он замечал в себе странности. Работы невпроворот в связи с созданием нового Управления стратегических исследований, которое Воливач поручил ему, а его вдруг стали обуревать непонятные видения прямо средь бела дня. То отчетливо представляется, как он бродит по незнакомому древнему городу, то попадает в Москву в начале сороковых и хлещет газировку стаканами, которую сроду не пьет, и как одет? В рясе и клобуке! А то еще Сталина поучал, как воевать…

На первый случай он пошел за советом к умненькому Грише Лаптеву, которому по части чудес доверял полностью. Гриша руками пассы не делал, а расчехлял чудеса на компьютере.

– Слушай, Гриша, что это за город? – спросил он и описал картину, виденную им.

– Иерусалим, Игорь Петрович! И вы там не были?

– Никогда, – отрицательно закачал головой Судских.

– А я два года назад в турпоездке побывал. Вы так верно описали нижний и верхний город. Слов нет! – восхитился Лаптев. – В кино видели?

– Какое кино! Из башки, черт бы ее побрал!

– Черта не надо, Игорь Петрович. Это от Бога. Я бы радовался.

– Радоваться будем позже. А сейчас что делать?

– Да психиатру показаться на всякий пожарный случай, – запросто разобрался с проблемой Лаптев.

– Ага, – мрачно согласился Судских, – а мне пришьют метку сумасшедшего – и в отставку? И куда? В стране разброд, работы не найти. В охранники? Так я оружия толком не знаю… Черт, голова идет кругом. Сегодня самого себя видел…

– Чепуха, – не удивился Лаптев. – Раздвоение личности. Давайте я со своим знакомым нейрохирургом посоветуюсь, а там видно будет. Восходящее светило Олег Луцевич. Лады?

– А куда я денусь? – вздохнул Судских.

В конце недели он устроил обещанную встречу, и Судских отправился к профессору Луцевичу.

Восходящее светило оказалось крепким плечистым мужиком с теплыми глазами и улыбчивой физиономией. В таком тепле бабы размякают и тонут голяком. В другом месте Судских принял бы его за тренера качков или бывшего зэмээса, а то и за коллегу по службе в органах, но дело происходило в престижном медицинском учреждении, и стереотипно напрашивался вопрос: «Ну-с, батенька, с чем пожаловали?»

– С головой нелады, – прямо ответил Судских.

– Голова – не жопа, – по-приятельски констатировал Луцевич, отчего Судских повеселел. В кабинете одни, глядишь, мирно головка исправится. – Чай, кофе, коньяк, шампанское?

– Даже так? – поддержал его веселость Судских. – Тогда отправимся в ближайший кабачок, на том лечение и закончим. Возражения есть?

– Никаких, – принял игру Луцевич. – Кофе с коньячком – милейшее дело при нервных перегрузках.

Они перешучивались, но Судских внутренне догадывался, что Луцевич изучает его, за игривостью беседы идет пытливая работа и диагноз выстраивается.

Выпили по чашечке кофе, притерлись друг к другу и, кажется, понравились. Парочка вполне составлялась для похода в кабачок.

– Так что у меня? – желал знать диагноз Судских.

– Ничего, – вплел диагноз прямо в нить разговора Луцевич. – Мне Гришутка объяснил, какие проблемы вас мучают, но отклонений я не нашел. Встрясочка была при вашей работе, Игорь Петрович, – перешел на вежливый тон профессор.

– Давай на ты? – предложил Судских.

– Согласен, – кивнул Луцевич. – Скажи, Игорь, у тебя родинки есть?

– Кажется, есть одна, с год, как появилась. На бедре.

– Снимай штаны. – Судских посмотрел на него: шутит? – Я серьезно. Глянуть надо, тогда обскажу, в чем дело.

Внимательно осмотрев бедро Судских, он другими глазами посмотрел на него. Будто Судских профессор…

– Дружище, а ты божьей печатью отмечен. Такие стрелочки Его Высочество ставит на любимцах.

– Скажешь тоже, – засмущался Судских.

– Так и сказал. Одевайся. С такой штучкой можно не работать. С год назад, говоришь? Вот. С год зря на службу ходишь.

Расхохотались оба, и Судских опять не уяснил: шутит Луцевич или серьезен? И с толовой все в порядке, еще и в боженьки вышел.

– Не шучу, – серьезно подтвердил Луцевич. – Понимаешь, природа родинок своеобразна. Если объяснить упрощенно, путем такой пигментации организм освобождается от опрсдслсппого вида шлаков, предохраняясь от болезни. Вариант твердого пота. При исследовании пробы из родинки там обнаруживаются перерожденные клетки. Будто тебя провидение спасло от чего-то и предупредило: не балуй больше, накажу. Содрать родинку нельзя, иначе канцерок обеспечен. Дал бог, носи. Из-за этих родинок я напрочь рассорился с онкологами. Устоялось мнение: рак – заболевание. Как появляется – не знают. Как вылечить – не ведают, только облучать и резать. А я говорю – нет. Рак – особое заболевание нервной системы и эндокринных желез. Не хочет организм сопротивляться, устал, понервничал, к примеру, или заклинило на чем-то. Будь я онкологом, я бы такой переворот устроил!

– В чем дело? – поддержал Судских. – Тогда онкоцентр не Блохинвальдом назовут, а Луцевальдом. Светлее станет.

– Это для нас светлее и для пациентов надежда, а онкология – дело темное. Методы наработаны, специалистов подготовили для определенного режима работы: облучение, химиотерапия, операция. В любом из случаев больной протягивает годик-другой. Другого онкологи не признают и знать не хотят.

– А есть они, другие методы?

– Есть, – утвердительно мотнул головой Луцевич. – Народные медики наработали, знахари, экстрасенсы. Натуральные, заметь, но светила онкологии никогда их методы не примут.

– Почему?

– А на кой им это надо? Хлеб, батенька. А переучиваться желания нет. Врачевание как таковое на поток не поставишь, это строго индивидуальный подход к каждому пациенту, а онкология сродни религии. Терпите. Бог терпел и нам велел.

– А ты бы свою теорию выдвинул.

– Выдвинул. Более того, доказал, что онкологию надо лечить с головы, где собраны центры управления.

– Приняли?

– Нет, меня задвинули. Весь темный онкологический мир, как инквизиция, на меня ополчился. Нет, и все! Подключили телефонное право и начали показывать, как старших не слушать. Сначала с кафедры изжили, отобрали преподавание, сто штук потерял, потом оперблок урезали – еще триста. Представь, я – профессор, специалист, получаю вровень с уборщицей. Вот где онкология. Все общество пронизано метастазами, проститутки в норковых шубах на чай двести баксов дают!

– Сочувствую, – сказал Судских. Нового друга было жалко.

– А я не жалею. Меня в Швейцарию пригласили, возглавить частный центр, годовой оклад полторы сотни тысяч баксов, не считая операций. И те же проститутки приедут лечиться ко мне в Швейцарию. В нашем совке одни полудурки остались. Гадят здесь, лечатся там. Я не для протокола, – спохватился Луцевич.

– Не говори глупостей, – нахмурился Судских. – Я тебя понимаю, а то, что умные ребята разбегаются, до слез жалко. Когда-то назад собирать их придется?

– Когда-то. Но на четыреста штук я жить не умею. Живи со мной на такие деньги премьер с командой, президент, Дума – согласен. Мозги не продаются, бесплатно не работают. Суки идейные, – ругнулся он. – Безмозглые и вороватые. Ни одного приличного лица в руководстве! Ладно, будет для них и великий пост. А ты за свою родинку не переживай. И с нервишками у тебя тип-топ. Надо полагать, тебе боженька сообщить что-то важное хочет. Может, звездочку на погоны, может, на молочишко подбросит, всякое бывает.

– Верю тебе, – расслабился шуткам Судских.

– Тогда временно прощаемся, а часа через три созвонимся. После операции завьем горе веревочкой?

– Я приглашаю, – предупредительно заявил Судских.

– Не откажусь, – улыбнулся Луцевич. – В органах еще платят?

– Пока еще платят.

Пожали руки, и тут Луцевича осенило:

– Слушай, Игорь, идея возникла. Хочешь глянуть, как я онкологического на ноги поставлю своим методом?

– Это интересно, – задумался на секунду-другую Судских. В Ясенево сегодня возвращаться не надо, прочие дела закончил, Воливач искать не станет. – Согласен. Так ты ведь нейрохирург?

– В этом весь фокус. Слушай. Как-то познакомился я с уникальной личностью. Человек разбирается в Каббале и во всех эзотерических штучках лучше, чем я в своем гардеробе. Такие вещи знает, закачаешься. Года два назад от бедности научил свою половину гадать. Что ты думаешь? Стала бабенка загребать в месячишко миллионов до десяти. Народ к ней валом валит, за предсказания платят не скупясь. И все точно.

– Дар открылся? – заинтересованно спросил Судских.

– Нет, – с иронией махнул Луцевич. – Муж ее, Георгий Момот, в соседней комнате направлял. Через год она оперилась, глупости стала выделывать. Георгий велел ей бросить дурачить людей. А она заявляет: я потомственная гадалка, и можешь топать вообще на три буквы или на все четыре стороны.

– В самом деле потомственная?

– Какая чушь… – поморщился Луцевич. – Бывшая партийная сучка! Осталась без работы, стала потомственной ясновидящей. Не в том суть, слушай дальше. Георгий плюнул на все это и укатил в Литву, где ему наследство было завещано, дом, наукой занялся. А на днях позвонил. Что ты думаешь? Рачок второй степени, опухоль в правом полушарии мозга. Практически не жилец. А мне жалуется: я этой сучке некоторые тайны открыл, вот меня Всевышний и наказал. Денег нет, что делать, не знает. Тогда я ему свою методу предложил, обещая бесплатную операцию и полное здоровье. Минут через пять начнется операция. Хочешь взглянуть? В обморок не грохнешься?

– Нет, не грохнусь, но неловко. Там все ваши делом заняты, а я кем буду? – постеснялся Судских.

– Рядом стоять, – убежденно ответил Луцевич. – Пока еще я в оперблоке начальник.

– Уговорил! – махнул рукой в знак согласия Судских.

– Олег Викентьевич, все готово, – сообщила по интеркому медсестра.

– Женечка, еще один комплект спецодежды, – попросил он. – А Толмачеву скажи, референт из органов будет присутствовать. Шучу, – успокоил он Судских. – Не волнуйся.

В зеленом хирургическом наряде Судских не почувствовал неловкости, занимали мысли о другом. Он не сказал, что знаком с женой Момота Ниной Мотвийчук. Эта аферистка выросла довольно крупно при всем честном народе. Втерлась в доверие к президенту, вошла в окружение и теперь чуть ли не главный ясновидящий страны. Такую глупость морозит, а старый козел совсем из ума выжил: решения принимает, когда с ясновидящей посоветуется, а та с умной физиономией – да, вижу расцвет державы, если Немцова в правительство перевести, вижу вас властелином всего мира… Пришлось органам вмешаться. Воливач дал задание компромат собрать и посоветовать ретивой дамочке исчезнуть. Копнули, залежи компры нашли.

Судских почему-то сразу поверил словам Момота о наказании божьем. Дуракам и аферистам поверять непознанное опасно. Знаешь – помалкивай, а учеников бери по божьей отметке. Не на лысине, разумеется: на видном месте клеймо ставят.

В операционной царила стерильная белизна стен, матово отсвечивали всевозможные хирургические инструменты, приборы вытикивали положенное им. Центр не был бедным, но хозяин жадничал на оплату искусства.

– Стой здесь, – велел Луцевич стоять одесную Судских.

– Но, Олег Викентьевич! – возмутился второй хирург. – Здесь мое место! – Маска прикрывала ему рот, но не возмущение.

– Уймись, Толмачев. G завтрашнего дня будешь командовать. Распоряжение премьера. Это же муж самой ясновидящей Нины! – поднял он руку, как просит оркестр дирижер вытягивать заключительный аккорд. Толмачев заткнулся. – Наркоз больному! Толмачеву кляп, мне солененький огурчик сразу после операции, можно вместо, – шутковал Луцевич, будто не было серьезного случая и Момот пришел на экскурсию.

Перед тем как медсестра Женя прижала маску ко рту Момота, Судских заглянул в его глаза. Там не было страха, абсолютная уверенность в Луцевиче.

Предстояло начинать с трепанации.

«Не стоит, – почему-то подумал Судских. – Незачем вскрывать черепушку полностью…»

– Трепанация отменяется, незачем вскрывать черепушку полностью, – эхом откликнулся Луцевич, а Судских не обратил даже внимания.

– Олег Викентьевич, я вас не понимаю, – обратился Толмачев.

– Отстань, следи за пульсом, – как от мухи, отмахнулся Луцевич.

«Нужно точнехонько выйти на гипоталамус…»

– Женечка, выбрей Георгию тонзурку на макушке.

«Верно, лучше входить сверлом», – про себя подсказывал Судских и не удивлялся, что ровным счетом ни бельмеса не смыслит в хирургии.

– Длинное сверло-пятерку и датчик к самому темечку. Отсос сразу, – кратко распоряжался Луцевич.

Хорошенькая медсестра даже в операционном наряде не потеряла свои прелести, шустро исполняла его приказы.

«Нравится ей Алька, пожалуй, влюблена по уши, – догадался Судских. – Тогда бы ей надо в ногах стоять…»

– Роднулька, стань в ногах и наблюдай за его лицом. Откроет глаза, скажи, – велел Луцевич.

Едва слышно зажужжал моторчик, и сверкающее сверло заспешило во вращении. Луцевич примеривался к темечку.

«И не думай даже, целься в пятнышко…»

Луцевич весьма странно посмотрел на Судских, чего тот не заметил, поглощенный кручением сверла.

Шмель буравил кору, подбираясь к личинке. Длинный хоботок нащупал ее. Она не понравилась. Искалось другое: хотелось живицы, какая скапливается возле спящей личинки.

– Отсос!

По тонкому прозрачному капилляру побежала в отстойник бурая жидкость. Луцевич контролировал:

– Достаточно.

– Смотрит! – воскликнула медсестра. – Он глаза открыл.

– На то и глаза, – спокойно встретил сообщение Луцевич. – Женечка, йодовидон и пластырь. Все, Жора, слазьте со стола и готовьте стол по случаю. Как самочувствие?

– Нормально, – сел на операционном столе Момот. – Звон исчез, тяжести в голове не стало. Можно? – показал он на голову.

– Хоть сто порций щупайте.

– Так трепанации не было? – с удивлением ощупывал черепушку Момот. – А что было?

– Ничего и не было, – оттянул маску со рта Луцевич.

– Олег Викентьевич, понимаете, у меня такое ощущение, будто ваш коллега вошел в меня и оттуда сверлышко направлял.

Луцевич опять странно взглянул на Судских. Тот улыбнулся.

– Олег Викентьевич, вы гений! – воскликнула медсестра.

– Полнейшее нарушение всех норм, – пробурчал Толмачев.

– Коллега, – повернулся к нему Луцевич. – Пи и по отсюда.

– Я буду жаловаться!

– Пожалуйста. В швейцарский парламент. А пациент на моей совести…

– Вот и чудно, – услышал голос Судских. – Теперь отец микросенсорики займется другим делом.

– Жалко, – ответил Судских. – Прекрасная наука.

– Не жалей. Время не подошло, – успокоил голос. – Пусть он пока с теорией относительности разберется. Не все там гладко. Пусть создает теорию обязательных величин, чтобы дьявола усадить на цепь.

– Это возможно?

– Ты сам убедился. Ничего невозможного нет. С божьей помощью, разумеется…