Текст книги "Набат-2"

Автор книги: Александр Гера

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 40 страниц)

В левой Судских обнаружил едва приметные следы двери.

«Чую, есть дверь, открывается, тщательно замаскирована только», – убеждал он себя.

Судских перещупал все места с малейшими признаками выступов. Ну нет открывалочки, нет!

И так не хотелось нырять в неизвестность, идти сквозь эту последнюю стену, ощущая, как рвутся в нем незримые связи, терзая его до безумия, возможно, тканей не телесных, а тех, которые делают тело телом, из плоти и крови.

Он долго переводил дух, как перед прыжком, и, набычившись, пошел на стену.

Проход оказался невероятно трудным, словно путь по дну в густых водорослях и не вода, а соляная кислота разъедала его. Рвались уже не ткани, а сами нервы.

За стеной он упал и минут пять лежал, приходя в себя. Когда поднялся на ноги, понял, что ему невероятно плохо, тело едва повиновалось.

Осветив фонариком кладку, он увидел факел в подставке, и почему-то эта находка придала ему силы. Спичкой Судских запалил его, факел разгорелся стремительно и ярко.

Большое низкосводчатое помещение озарилось мягким светом. Вдоль стен, плотно один к другому, стояли высокие лари с полукруглыми крышками из меди, а в середине хранилища внушительных размеров короба и лишь в дальнем углу выпирал из общей гармонии сундуков стол-бюро, какие привились в эпоху царя Ивана Грозного.

Судских открыл ближайший к нему ларь, и волшебством повеяло на него изнутри: до краев наполненный золотыми монетами, он казался пришедшим из детских сказок, но эти монеты брались в руки и ссыпались вниз, как неведомые маленькие существа, сытые, сильные и уверенные в своем чудодействии.

И третий, и десятый, и двадцатый лари ничем не отличались друг от друга ни снаружи, ни изнутри, а короба в середине сияли драгоценными каменьями, игрой чистой музыки.

«Мама моя, – кое-как осмыслил увиденное Судских. – Да здесь добра миллиардов на триста долларов по самым скромнейшим подсчетам! Да нет же! Такое количество в долларах не считают! Все долги России, все возможности здесь… Женщины рожать будут, дети учиться будут, мужики пить бросят…»

Он обошел сокровищницу, зажег все факелы, похохатывая от незнакомого прежде чувства, от непонятного состояния духа, облапившего его, как хмель, как дурман.

Он взял себя в руки, но сам себе казался нереальным.

На столе он увидел гусиное перо, стояли чернильница из обычного камня и такая же песочница, толстенная распухшая книга покоилась в самой середине. Гроссбух – решил он. Взгляд скользнул ниже, и он увидел тощеватый и удлиненный мешок из грубой домотканины. Нагнувшись, он отдернул его и отпрянул: под мешком лежал скелет без одежды. Как током дернуло. Бр-р-р… Пересилив себя, он снова наклонился к скелету и вынул из сцепленных суставов клок бумаги, плотный, как лоскут кожи, исписанный древнеславянской вязью.

«Брат мой, если ты пришел сюда, тебе открылись неведомые глубины и несметные сокровища и ты обладатель всего этого. Великий царь собрал их, спрятал от соблазна и жадных глаз, завещал их сильному и правому. Так повелел ему монах Сильвестр, неземной силой обладающий.

Когда над Русью развиднеется, быть им найденными.

А в одном сундуке дожидаются тебя книги, которые подскажут, как с умом распорядиться этими богатствами.

Ты искал, ты нашел.

Лета 8777 года от прихода ариев в эту землю.

Мир тебе. Храни тебя Бог истинный».

4 – 20

Москва просыпалась под истерическое завывание сирен. Такое случалось и раньше, но раньше было другое время: вой сирен означал проезд какого-то крупного чиновника, с синими фонариками и обязательной охраной, и обязательно вороватого. Теперь это означало вывоз вороватого чиновника под стражей. Если раньше, при Ельцине, москвичи говорили, погладывая лениво из своих окон на проезжую часть, – какая-то сука проехала, теперь с интересом – какую-то суку повезли. При новом президенте министры и чиновники первого эшелона слетали в основном без шума, как осенние листья, но в «Матросскую тишину» их везли с последним почетом. В вечерней программе новостей президент выступал обязательно. В присущей ему манере говорил образно и кратко, сообщал: тут некоторые много на себя взяли, очередного из них от забот освободили. Спите спокойно. Опять масонские разборки – махнет рукой обыватель и переключится на другую программу. В политику наигрались прежде – с коммунистами, с демократией, с глуповатым Горбачевым и придурковатым Ельциным. С нынешним президентом решили передохнуть от собственных волнений, благо он не загружал их глупостями.

Нынешний вой сирен рано утром случился по другому поводу, хотя мало кого озадачил. А было бы с чего, знай москвичи, на какой гремучей смеси они сидели и спали в последнее время.

К семи часам утра спецгруппы Бехтеренко закончили полностью разминирование. Оперативники Воливача окружили их у каждого выхода на поверхность и держали под прицелом. Молчание с обеих сторон. За это напряженное время стало абсолютно ясно: генерал Судских исчез неведомо куда. Обшарили каждый закоулок подземелья, все ходы и переходы и даже намека не нашли. Тогда по приказу президента спецотряды УСИ разоружили, опечатали штаб-квартиру в Ясенево, руководство посадили под домашний арест. Случилось это вполне тихо для проснувшейся Москвы.

А привлекло внимание москвичей другое событие. Больше комическое, чем трагическое: звонарь колокольни Ивана Великого ударил в большой колокол, откуда сняли его мертвецки пьяным. Мало кто расслышал этот неурочный набат, о котором раззвонили радио и телевидение сразу. И вовсе осталось неизвестным, что патриарх лег после обеда и крепко расхворался.

Никто ничего не понял. Кроме тех, кто умел понимать как надо. Как надо сейчас, завтра, через год, из чего складывается история. А история родилась не вчера, и если холоп Ванька научился носить бабочку, это говорит о том, что Ванька ломает дурочку и напялил бабочку. И только. И только свои станут потешаться.

Ломать дурака – дело чрезвычайно умное. Бехтеренко, несмотря на внешность рубахи-парня и прямолинейного вояки, обладал этим умением вполне. Оно часто выводило его из затруднительных положений. Именно он первым определил, что его шеф, генерал Судских, чересчур честен для современной российской жизни. Он явно родился в рубашке, но и самая прочная изнашивается постепенно, а голяком пройти через стену подлости и корысти, пожалуй, сам Господь Бог не сможет. Не однажды случалось Бехтеренко закруглять прямые поступки своего начальника, о чем сам Судских не догадывался.

Сейчас, осознавал Бехтеренко, событие произошло из рук вон выходящее, а тут и ему связали руки. Говоря проще, боевики Воливача взяли его прямо в подземелье. Могли и расстрелять без суда и следствия. Операция, которую он провел по указанию Судских, могла многим стоить места и жизни. Судских не уведомил его обо всем, и только долгая совместная работа подсказывала Бехтеренко, что цель-максимум ее не разминирование и не смещение Воливача – это битва, дай Бог, последняя, не на живот, а на смерть, в ход пошли другие измерения.

Но какие? Допустим, Судских расколупал тайник с книгами и хотел лично удостовериться в принадлежности книг к самым сокровенным. Возможно. Однако Судских первым делом дал бы отбой и только потом мог заняться книгами. Не его манера.

О том, что с его любимым генералом расправились в подземелье, он и мысли не допускал. Не на того напали.

Вторым пунктом размышлений Бехтеренко занимал спец-архив партии. Бесследно его умыкание не пройдет, и тысячи пожилых, обездоленных бонз бьют тревогу. Скромные бумажки выросли в цене неизмеримо, любой из упомянутых там респектабельных ныне господ за бумажку с его именем готов отдать все богатства мира. Они чужие, а жизнь своя. Или это полнейшее окостенение души, когда вольно отмахнуться от каких-то бумажек? Старикам – вряд ли. Вот арапчата Ельцина показали образец отмороженное™, у них запас времени есть. Им все роса, хоть… Хоть вели им Всевышний надевать по два презерватива: один на голову, другой на головку. Один – чтобы таких больше не видели, другой – чтобы таких больше не делали.

«Нет, – отметал подозрения Бехтеренко. – Здесь случай иной. И уж точно – случай».

Оставалось одно: Судских попал в ловушку. Обычную, природную. Если пока никто не объявил о принадлежности Судских к некой террористической организации, стало быть никто не знает, где он. Воливач не упустит случая доложить президенту о задержании Судских и даст понять, что из мятежного генерала выпотрошили все о готовящемся перевороте. Пока президент подыграл Воливачу с арестами персонала УСИ до выяснения обстоятельств, спрятал от расправы в самом видном месте.

«Иначе бы я сейчас парился в подземном каземате на Лубянке», – пришел к определенному выводу Бехтеренко.

Хуже другое: территория УСИ охраняется усиленными нарядами боевиков Воливача и милиции с казаками, попасть в здание нет никакой возможности, а в сейфе Бехтеренко лежит запечатанный пакет. «Если от меня в течение суток не будет известий, вскроешь» – так велел Судских. Сутки минули. Судских нет, пакет не вскрыт, его самого усиленно охраняют на квартире.

Всю ночь Бехтеренко провел без сна. Под утро подремал не раздеваясь, а выглянул в окно – топтунов с Лубянки не обнаружил. Это удивило и ободрило. Бехтеренко надел куртку, взял пакет и демонстративно спустился вниз. За молоком, мол. Остановят – вернется, пропустят – купит молока, сварит кашу. Старый холостяк решил привычек не менять.

В вестибюле его встретила домовая охрана из милиции. Трое вытянулись перед ним в струнку, прогнулись лебедем и отдали ему честь так классно, так слаженно, что Бехтеренко обиделся: менты насмехаться стали…

– Вольно, – бросил он, проходя мимо.

– Разрешите вопрос, Станислав Павлович? – обратился к нему старший наряда, сержант.

Бехтеренко остановился в ожидании вопроса. Вроде бы хамить не собираются, на лицах нарисовано большое почтение, да и стражей с Лубянки не видно.

– Вы теперь переедете из нашего дома? – спросил сержант и, видя, как постепенно звереет лицо Бехтеренко, поспешил дополнить вопрос информацией: – Указ президента вышел, вы теперь назначены вместо Воливача.

Бехтеренко опешил. Подарки разные бывают, тюк цветов, например, но зачем же тюком по голове? Взяв себя в руки, спросил:

– Как это милиция знает больше других?

– Радио слушаем, – подал голос второй милиционер. – В шесть утра ничего не было, а в семь сообщили.

– Поз-драв-ля-ем! – гаркнула троица слаженно.

Прогулка за молоком отпала.

В квартире трещали все телефоны, отключенные сутки назад. Всяк на свой голос, но явно с одной вестью. Бехтеренко взял трубку в прихожей.

Святослав Павлович? – услышал он низкий баритон после спешной просьбы не класть трубочку. – С вами будет говорить президент.

– Слушаю вас, – привычно подобрался Бехтеренко.

– Я вот тут осмыслил предложение Игоря Петровича и решил сделать рокировку на королевском фланге. С ноля часов вы председатель Федеральной службы разведок, а Виктор Вилорович принимает МИД. Поздравляю. За назначением – в Кремль на двенадцать ноль-ноль. Принимайте пост и… – Он замолчал, а Бехтеренко хотел было поблагодарить, пообещать рвение, старание и… – Поменьше глупостей, Святослав Павлович, поменьше войн с ветряными мельницами.

– Благодарю, господин президент, учту.

Он не успел спросить о Судских. Дали отбой.

Телефон тотчас затрезвонил. Подняв трубку, Бехтеренко услышал игривый голос Воливача:

– С тебя магарыч, Святослав Павлович! Это я рекомендовал тебя на свое место.

– Спасибо. Не рано ли хороним Игоря Петровича? – решил не миндальничать с ним Бехтеренко.

– Увы, Слава, – с дружеским участием говорил Воливач. – Игоря не вернуть. После вас мы обошли с собаками все ходы, даже самые секретные, и никаких следов. Нет его там.

– Но я-то знаю точно, он был там! – не сдержался Бехтеренко.

– Охолонь, Слава. Бери любых ищеек и разыскивай. Мне самому не дает покоя его исчезновение. Не делай всех врагами, не на кого опереться будет.

Такой откровенности Бехтеренко не ожидал. Хохлацкое упрямство потеснила хитроватость, хотелось прямо сейчас мчаться на Лубянку, одной рукой принимать дела, другой карать причастных, но победила третья натура – умение работать под дурачка. Он поблагодарил сдержанно Воливача и решил ближайших выводов не делать – не воевать с ветряными мельницами.

«Русский, – припомнилась шутливая истина «литератора» Смольникова, – даже в самые худшие времена удерживался в состоянии покоя за счет перемешанных в нем кровей. Когда кавказская бьет в голову, сибирская остужает ноги, еврейская вливается в музыку, немецкая в пиво; когда северная рассудочно экономит, южная дом продаст, но праздник по случаю закатит. Вот и вся тайна загадочной русской души. Спроси нас Всевышний, чего мы хотим, – сами не знаем. Даст кусок золота, мы им орехи колотим, урожай пошлет невиданный, плачем, хранить негде, недород нашлет – молчим, Бога не проклинаем, скрипим, надеясь на лучшее. Ради этого живем, выживаем и жить будем долго».

Загадочная ухмылка держалась на лице Бехтеренко до самого Ясенево. По какому поводу – сам не знал.

В Управлении, справившись с потоком поздравлений, он прошел в свой кабинет и открыл сейф. Вот он, пакет Судских, завещание…

Посидел за столом, подумал, выложив перед собой запечатанный пакет под сургучной печатью. Вскрывал его неторопливо, собрав осыпавшийся сургуч в пепельницу.

Развернул единственный лист. Узнал почерк Судских.

«Слава, не спеши делать выводы по поводу Икса. Он враг, но не спеши. Есть мудрая пословица: «Врага не отпускай от себя на расстояние». Пока даже я не могу определить степень его вины. И если со мной случится что-то, все равно не спеши. Ситуация может измениться в корне в любой момент». Под Иксом по уговору у них значился Воливач.

«Но откуда он мог предвидеть точно последствия? – недоумевал Бехтеренко. – Заведомо знал о своем исчезновении, знал, выходит, и о перемещении Воливача… А не та ли это высокая политика, из-за которой исчезают люди неведомо куда и неизвестно откуда появляются? Сам президент напрямую сказал – не воевать с мельницами и не спешить А о Судских даже не спросил… Ну, ходы-ходики!»

Поджигая послание Судских, он определил для себя.

«Поищу-ка я генерала сам и тихой сапой, а там видно будет».

Через час он появился на Лубянке. Перед отъездом он накоротко собрал старших офицеров и объявил им: никаких перемен в УСИ не будет, Управление сохраняется в своем обычном виде. Кто останется за хозяина?

– Пока Зверев, – закончил Бехтеренко и распустил офицеров.

Само собой, Зверев задержался.

– Так, Михаил… Ключи, коды, шифры, дешифраторы, таблицы, допуски передам тебе вечером, а сейчас готовь усиленные спецгруппы по числу выходов из подземки на поверхность. Со всей амуницией, – подчеркнул он. – Полагаю, встречи там могут быть самые жаркие. Всех, кто побывал уже там, включай. Готовность на четырнадцать ноль-ноль.

Зверев вопросов не задал, кроме одного:

– А львовский архив?

– Пока забудь о нем. Пусть лежит где лежит Его судьбу пока определяет Игорь Петрович. И только он.

На Лубянке его встретил сам Воливач.

– Растешь, Святослав Павлович, – сказал он, прижимая ладони к его плечам. – Заметно растешь.

Скромная улыбка сменщика ничего не сказала Воливачу, а Бехтеренко хорошо владел собой. Поднявшись наверх, они могли говорить в доверительном ключе, который сразу предложил Воливач. Он неприметно дал понять, что благополучие УСИ целиком зависело от него, а быстрый взлет Бехтеренко – тем более.

Памятуя записку Судских, Бехтеренко сдержанно реагировал, дожидаясь, когда его якобы проймет от благодарности и Воливач скажет, сколько это стоит.

И не дождался. Даже когда разбирались с делами, ни малейшего намека Воливач не сделал. А Судских поминал часто… Но было прощание с родным кабинетом, плющами, последнее рукопожатие у двери и остановка перед дверью, и рука, вскинутая вдруг ко лбу, в мастерски продуманной мизансцене:

– Да! Чуть не забыл. Совсем закрутился. Позавчера были у меня коллеги из Интерпола и просили помочь с розыском нашего же партийного спецархива. Для нас он особой ценности не имеет, кроме исторической, а они хотели бы сделать кое-какие копии с нашего позволения. Что скажешь? – Остро вонзились в Бехтеренко умные глаза Воливача.

– Я пока не освоился, дела от Судских не принимал, – изобразил «товарища дерево» Бехтеренко. – Просьбу учту. О каком архиве идет речь?

– Не комитетском, – не открыл карт Воливач. – История вкратце такова: группа неопознанных боевиков напала на особняк братьев Триф во Львове и выкрала этот самый спецархив. Группа ушла на российскую территорию. Архив, кстати, братьям не принадлежал. Вор у вора дубинку украл. Покопайся, Святослав Павлович, теперь у тебя все бразды правления.

– Понял, Виктор Вилорович, – учтиво ответил Бехтеренко.

При обычном арифметическом подсчете с элементарными счетами в руках, без компьютерных раскладок и вообще считая в уме, Бехтеренко траекторию Воливача вычислил без затруднений: когда первое лицо разведки в стране переводят с повышением – это добрый знак. Если страна зарубежная. В нашей – убирают от важных кнопок. Подобные Воливачу так просто с властью не расстаются, и путь для них один – к креслу главы страны. Такого надо сразу обуздывать, потом обойдется дорого для самой страны. И сначала найти Судских.

Оставшись один, Бехтеренко по мобильному связался со Зверевым. Спросил о готовности. Готовность была.

– Начинайте, Миша. Я на постоянной связи.

Едва переговоры закончились, вошел прежний адъютант Воливача, моложавый, симпатичный полковник.

– Святослав Павлович, извините, но если вам хочется вести конфиденциальные переговоры, воспользуйтесь этим, – сказал он и выложил перед Бехтеренко список телефонов на прослушивание.

– Спасибо, – сухо кивнул Бехтеренко и подосадовал. Сам предупреждал оперативников: любые переговоры УСИ под колпаком Воливача, не болтайте лишнего! – Пригласите ко мне слухача.

Адъютант вышел и вскоре пропустил в кабинет генерала, на лице которого не отразилось никаких эмоций. Небольшого роста, с гладко выбритой головой, он напоминал медный тяжелый пестик, полезный и устрашающий одновременно.

– Вергун Виктор Борисович, – представился он. – Я и есть главный слухач, Святослав Павлович.

– Отмените прослушивание всех телефонов и волн УСИ.

– Будет исполнено тотчас, – беспристрастно ответил Вергун.

– По чьему приказанию велось прослушивание?

– По личному президента. Исходящий документ номер А два ноля четырнадцать от первого февраля нынешнего года, – отвечал Вергун четко. – Не прослушивались только аппараты генерала Судских и прямой с президентом.

«Осторожный, – подумал Бехтеренко о президенте. – Спасибо Лаптеву, – позлорадствовал он, – что установил на мобильниках старших офицеров и руководителей спецгрупп шифраторы речи».

– Но если канал прослушивается с другой стороны, разговор фиксируется полностью, – закончил Вергун.

– Спасибо, вы свободны.

Злорадствовать особо было не с чего.

– Пригласите ко мне генерала Лемтюгова, – попросил он адъютанта по интеркому.

– Генерал Лемтюгов со вчерашнего дня в отпуске, Святослав Павлович, – ответил тот с удивлением в голосе.

– Не в космос же он отправился? Разыскать и немедленно доставить ко мне.

– Святослав Павлович, у нас это немного по-другому делается. Разрешите зайти?

– Зайдите, – недовольно буркнул Бехтеренко.

Адъютант появился немедленно.

Главные заместители председателя и начальники управлений, находясь и отпуске или поездке, обязаны немедленно прибыть в штаб-квартиру по сигналу «два» голосом или факсом. Любая необоснованная задержка наказывается в должностном порядке, вплоть до военного трибунала. Гак установил Воливич. Простите, но этот порядок не отменен. Сигнал дает ваш помощник генерал Скупин. В его ведении сопровождение и охрана важных персон.

– Где он? – не считал нужным пениться Бехтеренко.

– В своем кабинете, рядом, ждет вашего вызова.

Теперь значение именованных кнопок на интеркоме стало понятным. С кого-то надо начинать.

Скупин явился мгновенно.

– Знакомиться детально будем потом, – поднялся ему навстречу Бехтеренко, пожал руку. – А сейчас доставьте Лемтюгова. Где он?

– В Москве, – уверенно ответил Скупин. – Через полчаса будет.

– Вы так уверены? – Скупин подтвердил. – Тогда жду, – недоверчиво поглядел на генеральские погоны Скупила Бехтеренко.

По мобильнику он вызвал Зверева. Связь бездействовала. Значит, Михаил уже внизу. Бехтеренко связался с оперативным штабом спецгрупп. Вопрос один: что нового?

– Не гладко, Святослав Павлович. В трех точках вооруженное сопротивление. В точках 3,7,9.

«Черт возьми! Точки серии А!»

– Усилить группы поддержкой, применяйте газ, огнеметы, гранатометы ни в коем случае!

Все разминирование спецгруппы УСИ закончили до вмешательства людей Воливача, но главные взял на себя Судских. Успел ли он? Теперь его исчезновение напрямую связывалось с первой буквой алфавита, и первый день появления Бехтеренко на Олимпе разведок государства мог оказаться последним на вулкане. Исчез Судских скоропалительно, сменился шеф разведок неожиданно, в этом здании у него союзников нет и даже личного оружия нет.

«Черт возьми! – снова чертыхнулся Бехтеренко. – Да я обычный заложник!»

Не изменившись в лице, он нажал кнопку с надписью «Скупин»:

– Как там Лемтюгов?

– Все в порядке, Святослав Павлович. Его машина вышла десять минут назад, езды по коридору пятнадцать, через двадцать будет на Лубянке, – доложил Скупин.

Бехтеренко разобрался с арифметикой Скупила:

– Это не тридцать, а тридцать пять минут.

– Пять минут на вызов, Святослав Павлович. Генерал Лемтюгов рыбачил, – терпеливо ответил Скупин чужаку – из-за пяти минут шум поднимает, новая метла начала мести по-новому.

Бехтеренко раскладывал задержку по-своему: со мной можно быть снисходительным, пока не знаешь, что в любую мицуту есть шанс взлететь на воздух, прямо в атомный гриб. В снисходительном тоне он спросил Скупина:

– Артур Владиленович, а вам не хочется закончить жизнь под раскаленными обломками?

– В каком смысле? – естественно спросил Скупин.

– В прямом. Лемтюгов здесь не появился, а центр Москвы в любой момент может взлететь. Даю гарантию на сто процентов. Зайдите.

– Вы так неожиданно, – стушевался Скупин. – Иду…

– Я новый здесь человек, Артур Владиленович, – продолжал Бехтеренко– На это было рассчитано. И если вы здравомыслящий человек, примите сообщение к действию. Сейчас в подземных ходах Москвы идет бой с возможным выходом в метро. Подземелье минировано атомными зарядами, обычные мы обезвредили. Поэтому отзовите свои группы. Лемтюгова арестовать, задержать Воливача, где бы он ни находился. Действуйте.

– Немедленно! – осознал опасность Скупин.

Бехтеренко нашел первого союзника, и тот расстарался.

Жизнь закипела, и Бехтеренко оказался в центре событий.

Первым перешагнул полосу отчуждения зам Воливача по оперативной работе генерал Вощанов. Он пришел со своими картами и сразу заверил, что их людей в подземелье нет. У него было на две звезды больше, чем у Бехтеренко, и Вощанов разложил карты на столе Бехтеренко по-свойски:

– Вот, Святослав Павлович, наши закрома, о которых сам президент не ведает. Прошу незамедлительно дать распоряжение нашим спецгруппам сразу включиться в операцию. Ваши всех ходов-выходов не знают. Лишние потери не нужны.

– Согласен. Но как они узнают друг друга в темноте?

– Очень просто, – спокойно уверил Вощанов. – Мы будем работать в своих ходах, не соприкасаясь с вашими ребятами.

Сличили карты. Действительно, некоторые ходы не значились на карте Гуртового. Кто же кого опережал?

– В личном подчинении Лемтюгова находилось особое подразделение до двухсот человек. Уверен, это они орудуют внизу. Мы меж собой называли его «волчьей когортой», – пояснил Вощанов.

– Действуйте немедленно! – отпустил генерала Бехтеренко.

Его не упрекнули в изначальной отчужденности: там, где подсчитываются секунды, отдых на море не планируют.

– Генерал Скупин, – услышал Бехтеренко, едва он ответил на зуммер интеркома. – Вы оказались правы, Лемтюгова арестовали совсем в другом месте, везут сюда. Требует немедленного разговора с вами прямо из машины.

– Пусть говорит, – разрешил Бехтеренко.

Началась словесная дуэль, от которой зависела судьба страны.

– Чего вы добиваетесь, Святослав Павлович? – миролюбиво спросил Лемтюгов. – Ваши карты биты.

– Посмотрим. А сейчас я требую прекратить бойню под Москвой, а позже суда трибунала над вами по законам военного времени.

– Зря тягаетесь, вам нашей силы не одолеть. Я от Судских ушел и от вас запросто уйду.

Первая осечка: Судских жив.

– Уповаете на Воливача?

– При чем тут Воливач? Ширма.

– При встрече поговорим. На A-заряды не рассчитывайте.

– Обойдемся без них, – помолчав, ответил Лемтюгов.

Вторая осечка больше всего обрадовала Бехтеренко: Судских успел разобраться со всеми А-бомбами. Остальное – бравада Лемтюгова. С другими силами можно разобраться позже.

Без вызова вошел генерал Вощанов.

– Святослав Павлович, в подземельях есть каменные мешки, доступа к ним мы не знаем, но прослушивали их. Возможно, в такой и угодил Игорь Петрович. Есть надежда.

– Хочу верить, – пожал ему руку Бехтеренко.

Через десять минут на Лубянку доставили Лемтюгова.

Еще через двадцать внизу прекратили сопротивление боевики.

Через полчаса пришло неожиданное сообщение: по пути со Смоленской площади принял яд арестованный Воливач.

Москва жила своей обыденной жизнью.

Там, где вдоль проезжей части росли яблони, мальчишки рвали зеленые яблочки и грызли их с вожделением.

Никто их не гонял.