Текст книги "Набат-2"

Автор книги: Александр Гера

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 40 страниц)

– Прошу вас, – с поклоном попросил Тамура, указывая на кресло перед монитором. Справедливость была восстановлена, и Гриша Лаптев удовлетворенно занял кресло.

На экране возникли три линии, которые сходились в центре, но были разновеликими.

– Это золотое сечение в моей интерпретации, – пояснил Тамура. – Центр и есть абсолютная точка отсчета. Одна линия – душа, другая – разум, третья – инстинкт. Вы, наверное, наслышаны об икебане? Так вот школа составления цветов в композиции основана на трех линиях. Пожалуйста, дальше, – попросил Тамура Лаптева, и на экране возник треугольник, забитый внутри цифрами.

– Это магический треугольник, – пояснил Тамура, – изобретение сатаны. Составлен он на основе правила золотого сечения. Каждое бедро треугольника в сумме чисел имеет 666, общая сумма составляет 25 920. Смею утверждать, что сумма эта одухотворена, и вот почему. Как говорил Кант, органические тела – природные машины. Одушевленные органические тела – источники уже не просто движения, а выборочного движения, благодаря чему человек входит в единую биоэнергетическую систему планеты. Согласно этому утверждению берем библейское число 666, знак сатаны, и умножаем на 144, число меры ангела, то есть одухотворяем зверя. Получаем точное число времени астрономического года, период обращения Солнца по кругу двенадцати знаков Зодиака, вводим, таким образом, человека в общую энергетическую систему Галактики.

666 – число зверя, число антихриста. Но где же тогда мудрость, о которой говорил Иоанн Богослов? И где же тогда приход антихриста, которого ждут, кто с нетерпением, кто со страхом? Давайте вспомним: дьявол, искушая Христа, говорил ему: «Если, пав, поклонишься мне, отдам тебе все царства мира и славу их». Но Всевышний требовал того же от человека, не обещая самих царств и славы, а только царства божия в иной жизни. Так, согласно Библии, поучал Христос.

Но другие, более древние учения, высказывались искреннее: сын человеческий совершает путь к сыну божьему, – это и есть истина, смысл жизни – уход от пороков, что в целом и есть гармония.

Кому надо было исказить учение Христа до уродливости, подменить познание истины до раболепного поклонения? Кто исказил Библию?

В настоящее время каноническая Библия состоит из 39 канонических книг и 11 неканонических. Например, «Соломоновы притчи» или «Песнь песней». Из нынешнего текста Библии исчезли книги апокрифические, то есть тайные. Например, безжалостно выброшены книги Еноха, где говорилось о делении человечества на расы и связи их с космосом. Нет и книги Ноя, где даны навигационные исчисления, согласно которым ковчег достиг Арарата. Получается, Церковь сознательно лишила людей мудрости и превозносит Библию как Книгу книг. Ради собственной власти над умами людей, ради превращения их в послушных скотов.

Людей ввести в заблуждение можно, математику – никогда. Давайте посмотрим. Присвоим буквам вместо алфавита числовое значение и вынесем в магический треугольник…

Григорий кивнул и проделал ряд манипуляций.

– Возьмем теперь имя Иисуса Христа и запишем его тремя способами для вящей убедительности: порядковыми номерами самих букв; числами, полученными в результате перевода буквенной записи порядковых номеров букв; и по принципу комплиментарности к исходной записи. Прошу вас, – обратился к Лаптеву Тамура.

Григорий выполнил все три комбинации.

– Теперь смотрите, Судских-сан, – указал он на монитор.

На имя Иисуса Христа выпали три шестерки.

– Вы согласны с моими расчетами? – наклонился к Лаптеву Тамура. – Ошибки нет?

Григорий уже не выглядел ленивым слушателем.

– Не ожидал. В самом деле, язык чисел – точен… – Вот что может случиться, если пренебрегать законами математики, – назидательно сказал Тамура. – Давая нам в руки Библию, левиты дали нам изуродованную лоцию. а «А не потому ли так взволновался владыка – вспомнил Судских. – У него наверняка есть свои расчетчики, сейчас Церковь вооружается не только свечками и церковным вином, не только выпускает требники и молитвенники – закупают компьютеры, и самые точные. Не предрекли ли ему кончину Церкви, согласно математическим расчетам? И настоятельная просьба разыскать книги Ивана Грозного неспроста…»

Тамура заговорил, и Судских оставил размышления.

– Давайте, согласно учению Пифагора о числах, разложим любую строчку из Библии.

Он достал карманную Библию и передал се Лаптеву.

– Выбирайте сами. Хотите из Апокалипсиса? Возьмем, например, знаменитую фразу из тринадцатой главы: «…Здесь мудрость: число 666…» – и так далее.

– Один момент, – сказал Лаптев и занялся текстом. С одной стороны, его веселило занятие, с другой – нравилось. Тамура нашел неадекватный подход к Библии, сам он уже занимался этим по своим расчетам. Теперь Библия открывалась ему в ином свете. – Готово, – ответил он, указывая на монитор.

– Прекрасно, – убедился Тамура. – Теперь пересчитайте числовой текст без учета числа ангела 144.

Григорий хмыкнул и занялся пересчетом. Пока он возился, Судских спросил у Тамуры:

– У вас английский текст. А если Библия на русском языке?

– Одинаково, – заверил Тамура. – Я проделывал подобные операции с любым текстом, даже на японском и китайском. Результат один. Мы ведь обрабатываем эмоции точным методом. Математика выводит всех и вся на чистую воду.

– Читайте, – пригласил Лаптев. – Ну и дела…

Судских и Тамура вперились в экран.

«Иисус помощник. Где будет он, уже легче найти приют, так там можно расслабиться; помни эту заповедь Соломонова круга».

– Вот какую лоцию получили в наследство христиане благодаря ненависти к ариям киевского князя Владимира. Теперь вы сами можете прочесть зашифрованный текст наставлений для тех, кто желает завладеть Россией. Указаны и сроки.

– Дурят нашего брата, – прокомментировал по-русски Лаптев. – И дурить еще будут долго.

– Не бойся, Гриша, – ответил Судских. – Нас без хрена не возьмешь, а такого количества хрена, чтобы съесть нас, на всей планете не найдешь. – И обратился к Тамуре: – Интересно мне, а как Япония избежала тесных объятий христианства? Ведь миссионеры проникали в глубь Японии, а результат их деятельности оказался невысоким?

– О, – разулыбался Тамура, – это действительно интересно. Я сегодня же расскажу вам об этом.

– Господин Тамура, а в японском переводе вам попадалась эта книжка? – спросил Судских, протягивая брошюру. – «Япония – щит арианства».

Тамура повертел ее в руках, чему-то улыбаясь. Судских ждал.

– Господин Судских, перед вами автор этой книжицы. Я написал ее лет двадцать назад, когда увлекся арийской культурой…

3 – 15

Токугава Иэмицу явно выражал неудовольствие по поводу сообщения из Нагасаки: простолюдины в Симабаре избили и выгнали сборщиков податей. Такого еще не случалось с тех пор, как глава рода великий Иэясу Токугава повелел перенести столицу в Эдо. И вообще со времен его блистательной победы при Сэкигахаре, когда Иэясу железной рукой обуздал своенравных князей-дайме и покончил тем вековые распри, не случалось такого в провинциях Японии. И не так уж тяжко живут в Симабаре, рисовый налог там не отягощает. Или опять взбунтовался негодяй Маэда?

– Скажи мне, – обратился сегун к гонцу, самураю из рода сэндайского князя Датэ Масамунэ, – кто первым создал беспорядки?

– Староста рыбацкой общины в Аони, – быстро ответил гонец и, опершись костяшками пальцев о циновку, стукнул бритым лбом о порожек пред грозным сегуном.

Ему правитель мог доверять: князь Датэ свою преданность доказал роду Токугава, в решительный час он оказался рядом.

– Чем была недовольна община?

– Э, – набирался духа гонец. – Они хотели всей общиной перейти в иную веру. Построить пагоду в честь бога Киристо и не работать в субботу. Сборщик податей, господин Нория Си-мадзу, запретил им отдыхать в шестой день недели – община не рассчиталась за подушные и водные льготы – и вызвал надсмотрщиков, тогда община взбунтовалась.

– Как это – отдыхать в субботу? – закипал гневом сегун. – Чем они лучше других крестьян?

– Староста общйны заявил господину сборщику налогов в провинции, что это великий грех…

Иэмицу вскочил и, не в силах подавить в себе великий гнев, почти забегал по залу приемов.

– Что я слышу? Жалкий староста смеет выбирать праздники! Казнить на месте с сыновьями! Общину поголовно бить бамбуковыми палками, по сто ударов каждому; кто осмелится роптать, забить на месте, имущество общины описать в казну!

Ненадолго задержавшись у склоненного гонца, он выдохнул с жаром полного гнева:

– Кто внушил им непослушание? Говори!

– Иноземные монахи из Нагасаки, – промямлил гонец.

– Опять монахи! – зашелся новым припадком гнева правитель. – Опять они вольничают! Перебить всех!

Сегун затоптался на месте, закрутился вокруг себя, сводя и разводя кулаки. В такие минуты он был особенно страшен, напоминая своего упрямого отца Иэясу. А кому нравятся вольности иноземцев? Его отец, великий полководец рода Токугава, с детства познал лишения в доме князей Имагава, где его держали заложником, сдерживался всеми силами и не позволял себе воспротивиться чужой воле – так это самурайский кодекс! Лишь после смерти могущественного Такэды Сингена отпала нужда покоряться ненавистным Имагава. Иэясу восстал, извел род Имагава под корень и занял место правителя Суруги – так это по праву победителя! Через десять лет он добил прочих приспешников Такэды при Сэкигахаре. Да, Иэясу Токугава восстал против законов, но он забирал назад принадлежащее ему по праву наследника и как награду за смелость присоединил земли покоренных, стал первым в Японии, никому больше не подчинялся, даже императору, будучи военным правителем-сегуном, но что позволяют себе жалкие простолюдины! Это какой порядок будет в стране, где толпа диктует условия и с умыслом подрывает устои державы, которая едва оправилась от междуусобиц?

Нервно расхаживая по залу, он приметил у входа меж занавесей своего наставника Сего Мацудайру. Остановился напротив. Мацудайра поклонился правителю.

– Что надобно тебе? – спросил Иэмицу.

– Отпусти гонца на время, нам надо поговорить.

Иэмицу слушался наставника. В свои тридцать три года он мог обходиться без няньки, но Мацудайра был хитер и умен, родственник, и сумел сохранить привилегии наставника при давно возмужавшем правителе. Иэясу доверял Мацудайре.

Гонца как ветром сдуло. Сегун хлопнул в ладоши и велел начальнику стражи не беспокоить их.

Друг против друга, в одних позах говорящих самураев, в одинаковых рэйфку с одинаковыми гербами, они сидели на возвышении, готовые к продолжительной беседе.

– Ты не забыл, великий сегун, что отец велел пожертвовать малым за не сравнимую ни с чем помощь?

– Нет, – угрюмо ответил Иэмицу.

Как не помнить о помощи голландских купцов в решительный час битвы при Сэкигахаре? Те сняли пушки со своих кораблей и приволокли в лагерь Иэясу. Таких его противник Исида Мацунари в глаза еще не видел. Объединенные войска Исиды дрогнули и побежали. За эту помощь Иэясу Токугава разрешил голландцам основать факторию на островке Амакуса.

– Но отец не давал им права завозить в Японию монахов, – помолчал, унимая раздражение, и добавил Иэмицу.

– И не запрещал, – уточнил Мацудайра. – Религия европейцев запутанна и страшна. У нас на Востоке достаточно улыбки Будцы или светлого лика богини Каммон, чтобы снять усталость души, суровый бог войны Хатиман не позволит воину струсить, а европейцы придумали себе бога Киристо, чтобы запугивать своих и чужих. Как ты намерен поступить, великий правитель? – поклонился Мацудайра, показывая, что в любом случае сегун прав.

– Я жестоко накажу простолюдинов, а монахов изгоню вон из Японии. Они чужеземцы.

– Ты рассудил мудро. Только узнай сначала больше о Киристо. Зная меру опасности, тебе легче будет избрать и меру защиты. Правильную и обоснованную против чужеземцев.

– Как узнать? Свои станут говорить глупости, славословя Киристо, чужие монахи особенно, китайцы льстиво обманут. Кто поведает мне правду?

– Я знаю такого. Князь Датэ Масамунэ, сподвижник твоего отца. Он отправлял своего хатамото[7]7
  Хатамото – знаменосец. Так называли самых преданных вассалов князя, которым вменялось, идя на битву, надевать на спину подобие знамен-крыльев. Как правило, эти самураи пользовались особым почетом и привелегиями сюзерена.


[Закрыть] Хасэкуру Цунэнага в Европу. Тот вернулся лет десять назад, но его воспоминания свежи. Неспроста князь Датэ отказался торговать с европейцами. Они лживы и надменны со своим Киристо. Узнай сам. Датэ умер год назад, а его самурай Хасэкура, я думаю, еще жив. Пошли за ним гонца в Сэндай.

Хмурый Иэмицу согласился.

Войска под командованием его дяди Иэнобу отправились на Кюсю усмирять восставших, гонец ускакал на восток.

Весть о мятежниках в Симабаре еще не достигла Эдо, а постаревший хатамото князя Датэ Масамунэ появился в новом замке Токугава. Помня заслуги его сюзерена, Иэмицу принял Хасэкуру с почетом. Редко кому выпадала честь быть принятым в южном крыле замка, куда допускались самые именитые гости и приближенные сегуна. Усадив его рядом, Иэмицу повел разговор.

– Ты знаком с последователями Киристо?

– Да, мой правитель, – с особым почтением поклонился самурай. – Я был принят самым главным монахом в Риме. Его зовут папа, отец всех верующих в Киристо.

– Что ты можешь сказать о нем?

– Что это старый человек, которого избирают на папство из ближайших помощников, как делают это буддийские монахи. Говорил он неумно и неинтересно, во всем ссылаясь на своего Киристо, будто это не придуманный дайме с неба, а грозный земной князь. Все обязаны восхвалять Киристо и бояться его. Простолюдины и князья, кланяясь Киристо, убивают и обманывают друг друга, убивают подло, живут грязно с его именем, понятие чести у них отсутствует.

– Почему ты так зол на них? – удивился Иэмицу. – Одна желчь в твоем рассказе.

– Мне было неприятно видеть нахальство тамошних монахов, чего не скажешь о наших. Одеты они мрачно, и мысли их мрачны. За мельчайшую провинность они вызывают солдат и безжалостно сжигают в огне бедных людей. Они могут оклеветать даже князя и отобрать его земли в пользу Церкви именем Киристо. Для них правил не существует, и никому из земных князей они не подчиняются. Мне они казались жирными черными червями, на которых даже рыба не клюет. Однажды в харчевне я расплачивался за ужин и ночлег золотыми монетами. В углу дремали два монаха в черных сутанах с капюшонами. Услышав звон золота, они сразу ожили и, подскочив ко мне, стали требовать деньги, иначе меня назовут шпионом. Спасибо заступничеству судьи и моим верительным письмам от папы, когда меня приволокли в суд. Я показал их, и меня отпустили, но десять золотых присудили отдать монахам во славу святого Франциска, а пять судье за разбирательство. Больше денег у меня не осталось. Если такие грязные законы и люди, бог их не чище.

Иэмицу долго и с удовольствием смеялся. Потом спросил насмешливо:

– А ты хотел бы вновь побывать в Европе?

– Твое желание, великий правитель, – низко поклонился Хасэкура. – Но по своей воле я бы туда не поехал. Клянусь Буддой Амида. Честному человеку там делать нечего.

– Не тревожься, – успокоил Иэмицу. – Я не стану делать этого. Скажи, а в Сэндае ты не встречал монахов?

– Как же! Они добираются до Аомори, Ниигата, попадают оттуда в Сэндай и всюду нахваливают своего Киристо. Самураи их слушают со смехом, а простолюдины глупы, верят монахам.

– На каком языке они говорят?

– На японском, великий правитель. И очень бойко. Они успевают выучить наш язык еще на корабле по пути из Китая, а блуждая в восточных провинциях, быстро осваиваются.

– И местные дайме смотрят на их передвижения спокойно? – почувствовал тревогу сегун.

– Великий правитель, – поклонился Хасэкура. – Как можно запретить сверчку петь и таракану ползать, если хозяин не следит за чистотой в доме? – спросил он и испугался смелости. Он приник головой к полу и не смел поднять ее без разрешения сегуна, а Иэмицу расхохотался вдруг и приказал весело:

– Ну-ка подними голову, я хочу видеть твое честное лицо. Я не обижен. Ты подсказал мне хорошую мысль. Иди отдыхай.

Он хлопнул в ладоши и велел начальнику стражи:

– Передай дворецкому, чтобы хатамото Хасэкура Цунэнага ни в чем не имел стеснений. Когда он отдохнет, сопроводить его в Сэндай с достойными подарками. Он заслужил это.

Опустив голову и пятясь задом, Хасэкура достиг выхода из зала. Голос сегуна остановил его:

– Эй, хатамото! Ты сказал, надо заботиться о чистоте?

– Прости, великий правитель, но я так сказал…

– Ты правильно сказал. Не бойся. А встретишь монаха-чужеземца, всыпь ему бамбуковых палок! Он знает за что.

Покидал замок Хасэкура в недоумении. Ему говорили о жестокости сегуна и скорой расправе за проступок, а с ним обошелся милостиво, принял и проводил с почестями…

О поездке в Европу Хасэкура вспоминать не любил.

Иэмицу же беседу с Хасэкурой не забыл. Когда пришел Мацудайра, он пересказал ему слышанное от хатамото и велел доставить в замок монаха-францисканца или вообще любого, какая разница – черви и черви, мало ли какого цвета их сущность.

– Только вели доставить его в нижний фехтовальный зал.

– Я понял тебя, великий правитель, – поклонился Мацудайра. – Но ты будешь милостив? Не обижай чужих богов.

– Я буду справедлив, – отрезал Иэмицу.

Монах в фиолетовой рясе встретил его посреди зала блудливыми глазами. Не поклонился, ладоней из рукавов не вынул. Только отбеленная веревка, перехватывающая сутану монаха, привлекала взгляд сегуна. Ну и рожа…

«Разве можно славить чистого Бога в таких одеждах? – подумал Иэмицу, представив синтоистских и буддийских служек в одеждах светлых тонов. – Темные одежды, темные мысли, темные дела…»

– Ты почему не поклонился мне? – сразу пришло раздражение к сегуну. Выходит, он пришел на поклон к монаху! – На колени!

– Это запрещено верой моей в Иисуса нашего Христа. Только пред ним я преклонюсь, – без испуга ответил монах.

– Чем же так велик твой Исо Киристо? – с насмешкой спросил Иэмицу, уняв раздражение. Оно сейчас не помощник и не судья.

– Поверь в него, тогда познаешь его величие, заступничество. Он добр к иноверцам, прощает их заблуждения.

– Э, да ты никак убеждать меня собрался? – уселся в кресло сегун, разглядывая монаха брезгливо. Прав Хасэкура: эти люди одержимы и, кажется, больны головой. Или придуриваются?

«Сейчас проверим…»

Хлопнув в ладоши, он велел вошедшим стражникам принести его любимый меч, который служил еще отцу, Иэясу из рода Токугава.

– Не делай этого, правитель! – взволновался монах. – Иначе кары небесные падут на твою голову, небо обрушится на тебя!

– Вот как? – изобразил удивление сегун. – А как ты сообщишь своему Киристо, если я отрублю твою голову?

– Я попаду в райские кущи невредимым, он выслушает меня, и архангелы его отомстят за меня.

Внесли меч на поставце, маленькую кадку с водой, полотенце. Служители замерли у входа.

– Я тебе не верю. Ты нагл, как твои собратья, и лжешь. Нет никаких райских кущей, твой бог придуман людьми, хитрыми и лживыми, ради низменных целей.

– Именем Иисуса сладчайшего заклинаю тебя, оставь мне жизнь! В чем я виноват? – завопил монах, завороженно наблюдая, как сегун обнажает сияющий меч. – Я поклонюсь тебе! Я поцелую твои ноги!

– Как ты быстро изменился! – поцокал языком Иэмицу. – А где обет твоему Киристо кланяться только ему?

– Моя жизнь нужна Иисусу, она дороже заповедей!

– Встань, – потребовал сегун. Монах, кряхтя, поднялся, по привычке сунув руки в широкие рукава сутаны. – Связать ему руки!

Приказ выполнили, монаха поставили на колени.

– Чем я провинился пред тобой? – жалобно спросил монах.

– Ты высокомерно говорил о своем боге и обесчестил его и себя в миг опасности. На самом деле ты обычный червь.

В монахе от неминуемой расправы что-то внутренне изменилось. Он решил спасаться прежним способом, дикари невежественны. Его надтреснутый, глухой голос сулил отмщение за убийство слуги божьего и всем дикарям, отвергающим величие Иисуса Христа.

На миг правитель вспомнил угрюмое лицо Хасэкуры во время рассказа о самоуправстве монахов. А вдруг этот Киристо и вправду всемогущ? Ночью все кошки черны, а монах сулит ночь…

– Ты будешь проклят, если казнишь меня, – угрожал монах.

– Ты расскажешь это на небе? – осведомился Иэмицу.

– В тот же миг!

– А как ты сделаешь это? Как дашь мне знать о силе твоих духов зла? Убеди меня. Напугай! – насмехался сегун.

– Узнаешь, – принялся нашептывать молитвы монах.

– Хорошо. Допустим, я поверил тебе. Но хочу убедиться в том, пока ты жив. Ты намекал на чудеса. А сможешь ли укусить эту кадку, когда твоя голова покатится отрубленной?

– Господи Иисусе! – завопил монах. – Дай мне силы посрамить этого дикаря, который счастья своего не видит! Спаси меня и его! – Монах взвыл более дико и завопил: – Я укушу эту кадку!

Сегун взял меч обеими руками, примерился, сверкнула молния прочнейшей стали, голова монаха сползла с его шеи, отвалилась и, убыстряя бег, покатилась к кадке. Глаза, расширенные в орбитах, налились кровью, рот оскален, оскал шире стал и зубы впились в край кадки. Прошло мгновение, будто вечность. Глаза закрылись, обессиленная голова откатилась в сторону.

Сегун спокойно полил меч водой, ковшичком из кадки, Не обращая внимания на отрубленную голову, а слуги с ужасом наблюдали за ним. Дьявол, нарушивший законы возмездия! А сегун медленно обтирал меч полотенцем.

Неожиданно для всех Мацудайра сделал шаг к правителю. Он следил за казнью незамеченным за дверью фехтовального зала.

– Тебе понравился мой удар «дзимпо» наискосок? – спросил он наставника, будто не истекало кровью обезглавленное тело у ног.

– Удар красивый, – с поклоном отвечал Мацудайра. – Но ты убил беспомощного. Теперь его духи будут мстить тебе.

– А во дворце начнут шептаться о грозящей каре, будут уговаривать сходить на моление в храм Ясукуни, – закончил за него сегун насмешливо.

– Ты зря так беззаботен, ты обещал быть милосердным. А чужие или свои боги наказывают за казнь чужого слуги без их разрешения, если он не виноват пред тобой.

– Я не собирался казнить его ни с разрешением, ни без такового, – разыгрывал удивление Иэмицу. – Мы только поспорили с ним. Ты, мой наставник, слышал наш спор и не можешь обвинить меня. Он мне обещал, что укусит кадку после того, как его душа отлетит из тела, а с неба он подаст мне знак. Я выполнил свою часть условий, ему предстоит еще выполнить свою. В чем ты обвиняешь меня? Я был честен с ним и остался чистоплотным без него. И ты упустил главное в разговоре, нашем с тобой, – подчеркнул сегун. – Почему ты не спросил о храме Ясукуни, где обитают души убитых воинов?

Мацудайра прикусил язык. На это он не обратил внимания.

– Смотри. – Иэмицу задрал подол сутаны кончиком меча и разрезал ее доверху. На поясе монаха с одного боку был нож внушительных размеров, с другого – метательные шарики на прочном шнурке. – Видишь, какие слуги божьи приходят к нам? Сначала слово, потом дело…

– Ты прав, великий правитель, – сказал Мацудайра с поклоном.

– Такова легенда, – засмеялся Тамура, окончив рассказ. Судских и Бехтеренко выслушали ее со вниманием.

– Но такова ли истина? – спросил Судских. – Не спорю, фантазия японца облекла притчу в свойственную им форму, но третий сегун из рода Токугава жестоко подавил бунт охристианенных японцев и выдворил всех миссионеров из Японии, под страхом немедленной смерти запретив им ступать на ее берега, и вообще каждому чужеземцу. Такой указ был обнародован в 1638 году. Так и было на протяжении двух с лишним веков.

– Было именно так, – согласился Тамура. – Нация пережила времена отчуждения, дух ее укрепился внутренне, хотя внешне Япония обносилась. Зато с прекращением власти военных правителей-сегунов быстро устремилась вдогонку за развитыми странами, догнала и перегнала их. Но силы для этого японцам дала их духовность, уверенность в своей уникальности. Маленькие размеры страны не сделали японцев карликами. Как у вас говорят, в своем доме и стены помогают. Нас не разрушили религиозные войны, смятения в души не посеяли чужеземцы россказнями о могущественном Христе. Мы веротерпимы, веропослушны и снисходительны к другим, любая вера у нас разрешена, и поэтому у японцев нет желания менять одну веру на другую. Вы согласны?

Бехтеренко хотелось возразить, и Судских подождал со своим ответом.

– В какой-то мерс я согласен с вами, но секта Аум разносит свое учение по земле, и учение злое, – возразил Бехтеренко.

– Но мы не даем секте распоясываться, – не принял довода Тамура. – Расправа с нарушителями законности не рассматривается как притеснение верующих. У нас не прижилось масонство, и любой иностранец под присмотром всех японцев. Это не стукачество, так прижившееся в России, это разумная мера, поскольку каждый японец понимает: если чужеземец укрепляется в Японии, он станет пусть исподволь, но проводить в общество свои убеждения и смотреть на коренных жителей с высоты своих нравов. Русские убедились в том, слишком близко подпустив к власти иноверцев, как до этого американцы. У вашего великого Петра больше разворовали через прорубленное окно, чем он втащил. Лучше все же сначала делать двери. Это по-людски везде.

– Поэтому вы не делаете окон? – насмешливо уколол Судских.

– Кто знает, – уклончиво ответил Тамура. – Здесь начинается философия духа. Но в одном я уверен полностью: христианство насаждалось далеко не чистоплотно. Осуществись глобальный замысел христовых патриархов, неминуемо началась бы эпоха войн, куда более разрушительных, чем Первая и Вторая мировые войны. Чеченский синдром страшнее бесчеловечной политики фюрера к другим народам.

– Ну, тут мы можем поспорить, – вставил слово Бехтеренко.

– Не надо, – остановил Тамура. – Я согласен с генералом Грачевым, что один десантный полк способен боевую задачу выполнить. Но что потом? Вы рассуждаете о физике войны, о ее техническом оснащении, а я о философии войны. И даже о том, что чечены дрались фанатично, защищая свою землю, – ненавистен чужак по заветам Корана, где с превосходством говорится о глупой христианской вере, на примерах раскладывается ошибочность учения Христа, и никакой мусульманин не подвергнет сомнению Коран, ему достаточно уверенности в том, что его обделили неверные, и, подобно нацистам, мусульманам достаточно для убийств двух слов на пряжке ремня: «С нами Аллах».

– Но фюрер-то убивал единоверцев! – вмешался Бехтеренко.

– Выполнял соцзаказ, – парировал Тамура. – Германию обманули территориально. Что касается евреев, он выполнял другой спецзаказ на деньги еврейских банкиров, а заказ этот идет от пророка Моисея – евреи заелись и забыли своего Бога, поклоняются идолам, пора отсекать засохшую ветвь Давидову, что с удовольствием и выполнял фюрер. Зато теперь евреи смакуют истребление единоверцев, весь мир окружен стеной еврейского плача и все бедствия Второй мировой войны сводятся ими к холокосту. Стригут, так сказать, купоны. Но фюрер не конфликтовал с мусульманами. Почему? – посмотрел на обоих Тамура.

– Слишком многое связывает мусульманство и арийскую философию, – ответил Судских. – Арийская культура переродилась позже в магометанство.

– Правильно, Судских-сан! – воскликнул Тамура. – Гитлер исповедовал учение Грааля. Нацизм – калька с антропософии. И с арийскими убеждениями он бы далеко не ушел по мусульманским землям, что удалось в Европе. Китайский император и полководец Цинь Шихуанди, построивший Великую Китайскую стену, говорил: «Воин идет по чужой земле, спать ложится на своей. Противник, уснувший на своей, просыпается под чужим небом». Вам ясен смысл?

– По-моему, вполне, – кивнул Судских. – Боги отворачиваются от беспечных, допустивших врага в свой дом.

– Именно так, – удовлетворился Тамура. – Иэмицу Токугава не оказался беспечным и угрозу нашествия чужеродной религии осознал мгновенно. Опоздай он, христианство переросло бы в раковую опухоль; Япония, подобно губке, напиталась бы чужеродным влиянием и могла стать неповоротливой и потопляемой.

– Он был такой умный, ваш Иэмицу Токугава? – исподлобья посмотрел на Тамуру Бехтеренко. Чем-то он на японца обиделся.

– Нет, особых качеств за ним не водилось, – постарался очень вежливо сгладить обиду Тамура. – Но были другие, наставлявшие сегуна избрать лучший путь меж двух зол. Таким был его наставник Мацудайра. Он привел к правителю буддийских монахов с Тибета, которым дела не было ни до Европы, ни до Японии, но рассудили они верно: если христианство укрепится на Японских островах, буддийский мир окажется в ловушке без окон. Иэмицу предпочел закрыть двери, тем самым остановив продвижение христианства на Восток. Наступило равновесие, оно сохраняется и сейчас, у Едва нарушится, быть новому переделу мира. Задумайтесь над этим.

– Я понял вас, Тамура-сан, – поклонился ему Судских. – И очень благодарен вам за приезд в Россию. Должен ли я сообщить президенту об истинной цели вашего визита?

– Я затрудняюсь ответить, – сказал Тамура серьезно. – Полагаюсь на вашу мудрость. На дискете вы найдете много интересного из области мировых катаклизмов и полярности философий. Зная планы противника, можно избежать ненужных потерь.

– Если бы мы были однородны, – горько усмехнулся Судских. – Россию считают матерью и кормилицей многих, связывая это понятие со словом «дай!». А когда ей трудно, никто не торопится сказать «возьми!». Притом безвозмездно.

И все же, господин Тамура, большое вам спасибо. Ответьте мне, пожалуйста, – решился на особый вопрос Судских. – Чем обоснован ваш бескорыстный поступок, сопряженный с определенными трудностями?

– Как раз корыстный, – лукаво улыбнулся Тамура. – Япония обречена. Таковы данные моих сейсмологических расчетов. Я хочу заручиться поддержкой России, когда наступит черная полоса в жизни моих соплеменников…

Бехтеренко ушел, и разговор полагал полную откровенность. Судских отчетливо понял главную причину визита Тамуры.

– Такие вопросы решает президент. Почему именно мне вы отвели роль арбитра? – спросил он.

– Президенты, господин Судских, приходят и уходят, а арбитров в мире всего двое. Один из них вы, другой молод.

– Можно узнать имя второго?

– Можно, – кивнул Тамура. – Его зовут Кронид, мессия. Он разрушит христианство, докажет его несостоятельность. Так либо иначе ваши пути пересекутся.

Они понимающе улыбнулись друг другу. Судских противился, но что-то заставило его заглянуть внутрь японцу. Увиденное там встревожило его.

– Когда вы собираетесь покинуть нас? – спросил он. – Не посчитайте мой вопрос хамским, меня интересуют меры безопасности ваших передвижений.

Тамура верно понял Судских и ответил:

– Утренним рейсом в Париж. У меня есть там неотложные дела. Потом я вернусь в Японию.

– Я буду провожать вас, – заверил Судских, и японец учтиво поклонился ему.

Утром Тамуру доставили в международный аэропорт к началу регистрации. Еще раньше туда прибыла специальная оперативная группа УСИ, которая спокойно растворилась среди пассажиров.