Текст книги "Почти вся жизнь"
Автор книги: Александр Розен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 41 страниц)
– Лестница, полная народу. Тесные комнаты. Тишина. А горшок разбился, и цветы, наверное, затоптали. А потом они там говорили о тебе, очень плохо. Я убежал…
– Но ты не назвал себя? Своей фамилии?
Владик покачал головой:
– Я испугался и убежал. Не сердись на меня.
– Нет, я не сержусь. Хорошо, что ты мне обо всем рассказал. И больше об этом никому ни слова.
– Никому, конечно.
– Так. – Отец расстегнул запонку на рубашке, и Владик увидел маленькую красную вмятину на шее. – Никогда не верь, если о твоем отце говорят плохо.
– Я не поверил… Я хочу знать правду только от тебя!
– Мой хороший, мой умный, мой глупый мальчик. – Отец притянул его к себе, распушил ему волосы, потом подул, волосы легли покорными мягкими прядками, снова их распушил.
– Папа, я жду, – напомнил Владик.
– Да? – откликнулся отец.
– Да, – сказал Владик, волнуясь. – Я весь день ждал, я не могу больше, я устал. Расскажи мне обо всем откровенно. Папа, что такое гены? Я не понимаю…
Совсем близкое родное лицо. Большие прекрасные глаза.
– И хорошо, что не понимаешь. У тебя счастливый возраст, Владик…
– Папа, почему ты мне никогда не говорил о Косте?
– Помнишь, как сказано у Некрасова: «Вырастешь, Саша, узнаешь…»
– Но это верно, что ты сам никогда не видел Костю?
– Когда ты вырастешь, Владик, и потребуешь от меня отчета, я с чистой совестью смогу сказать, что всегда все делал только ради тебя.
– Но ведь Костя мой брат!
– И не надо больше говорить о том, чего ты не понимаешь.
– Почему же я не понимаю? Он мой брат!
– А я говорю – нет, и довольно об этом.
– Нет? Почему? Потому, что он незаконный?
– Это еще откуда? Маленький мальчик – и такие гадости. Тебе не стыдно? Где ты это подбираешь?
– Я не для гадостей, я думал, ты мне объяснишь. Я на похоронах слышал…
– Ах, на похоронах! Вот как! Мерзкие, ничтожные людишки говорят, а он повторяет.
– Они не мерзкие и не ничтожные! Тот старик – хороший, умный.
– Владик…
– Хороший, умный, хороший, умный! – крикнул Владик. Он хотел и не мог остановиться и все продолжал выкрикивать: – Хороший, умный, хороший, умный!..
– Немедленно замолчи!
Но в дверь уже стучала мама.
– Что вы там закрылись?
Отец щелкнул ключом, распахнул дверь.
– Пожалуйста, – сказал он, тяжело дыша. – Получи свое сокровище и объясни ему сама, что такое гены и что такое… И все это из-за вашей глупой бабьей болтовни. «Зизи! Зюзю!»
– Владик, неужели ты подслушивал?
– Конечно, – сказал отец. – Это куда интереснее, чем туристский поход. Воображаю, какие у этих мальчиков бывают разговоры…
И ушел, хлопнув дверью.
– Как тебе только, Владик, не стыдно, ты же знаешь, что у папы больное сердце.
Еще раз хлопнула дверь. Стукнула штора в соседней комнате. Красноватая полоска света от лампы легла на пороге. Сильно запахло мятой. Потом послышались негромкие голоса.
«Боятся, что я подслушаю, – подумал Владик. – Не верят…»
Но для того, чтобы наверное ничего не услышать, он сел на кровать, стоявшую у противоположной стены, и обеими руками зажал уши. Крепче, еще крепче… Стоило ему только на секунду отнять руки, как он слышал обрывки фраз; слова из соседней комнаты, шипя, струясь и ворча, текли сюда. Он вспомнил, как прошлой ночью стоял в одной рубашке перед дверью в соседнюю комнату, и несколько раз повторил: «Дурак, дурак!» Как он ненавидел вчера эту самую Зинаиду Ивановну, А она, оказывается, хотела им всем добра. Никто не обманывал отца. Вот в этом-то и дело: никто его не обманывал. Владик взглянул на фотографию отца, на знакомый, крепко замкнутый рот. Никто не обманывал отца. Это он всех обманул. Ложь была и тогда, когда родился Костя, и все эти восемь лет, и вчера, когда он был в Москве, и сегодня, когда он ответил Владику, что ему еще рано знать правду. «Ты еще маленький… Нос не дорос… Счастливый возраст…»
А что бы он ответил Косте? Ведь Костя больше, чем Владик, имел право знать, как все это случилось, и почему у него нет отца, в то время как у него он есть. Но Косте было всего восемь лет, и ему вполне можно было ответить. «Ты еще маленький, нос не дорос… Счастливый возраст…»
И все-таки можно было добиться правды. Только Косте не надо было приходить сюда одному. Ему надо было прийти вместе с теми, кто его воспитывал, растил, заботился о нем и любил, вместе с умным стариком, и с женщиной в платочке, и вместе со многими другими людьми, которые толпились сегодня на Головинской улице.
Почему же они этого не сделали раньше? Почему эти взрослые люди прямо не сказали отцу то, что они о нем думают? Все могло быть иначе, если бы эти люди уже давно сговорились, и купили бы билеты на поезд, и… и нагрянули бы сюда.
Владик встал и решительно освободил руки. В ушах у него звенело, но мысли были легкими и свободными. Он шагнул к окну. Вечерний гул поднимался снизу, заглушая разговоры в соседней комнате. Что было бы, если бы все эти люди поднялись по лестнице и вошли в квартиру?
…Обеденный час. На столе корюшка. Отец корочкой хлеба поворачивает рыбку на хрустящий бочок, аккуратно вскрывает и вынимает тонкую хребтовинку.
И еще макароны с сыром. И чай…
– Это он со своими законными чаи распивает, – зло говорит женщина в платочке.
– Собственно, в чем дело? – спокойно спрашивает ее отец. – Да, это моя законная семья.
– А Костя?
– Видите ли, мы, то есть я и моя жена, еще девять лет назад решили, что Владик должен воспитываться нормально. Ради его счастья…
Все смотрят на Владика: ради его счастья? Все показывают на него: чтобы он воспитывался нормально?
– Это неправда, – кричит Владик. – Не верьте ему. Это не из-за меня. Я не виноват… Я больше не хочу воспитываться нормально. Костя – мой брат… Возьмите меня с собой…
Женщина в платочке хочет что-то сказать, но умный старик ее останавливает:
– Подожди, Маша, я ему верю. Только знаешь, сынок, ведь Костя-то умер, несчастный случай…
– Возьмите меня с собой, – упрямо говорит Владик. – Нельзя заменить Костю, но можно помочь Евгении Петровне.
– Всегда он что-нибудь да выдумает! – сердито говорит отец. – Никуда я тебя не пущу!
– Я уйду…
Глубокой ночью, когда все спали, Владик вышел на улицу. На нем были старые разношенные ботинки и коротенький прошлогодний макинтош на случай дождя. Перочинный нож и банку консервов он снова взял и прихватил еще большую флягу, а лупу оставил дома, как предмет совершенно ненужный. Денег было немного – только трешница, сдача от цветов. На кольце он дождался первого трамвая и за тридцать копеек доехал до вокзала. Теперь у него осталось два семьдесят. Ровно столько, чтобы добраться до Головинской улицы.
1958
В Тихом переулке
Леночка Иванова работает кассиршей в парикмахерской, что в Тихом переулке. На вид Леночке года двадцать два – двадцать три, на самом же деле ей совсем недавно исполнилось только девятнадцать. Впрочем, если хорошо всмотреться в ее тоненькое личико, то это еще совсем девочка. А делают ее старше высокая прическа «перманент», ресницы, тронутые тушью, и непомерно длинные, вишневого цвета ноготки.
Вечером, когда Леночка приходит домой, она тщательно смывает тушь, но утром, широко раскрыв глаза перед зеркалом, снова берется за кисточку: заведующий парикмахерской, Сергей Сергеевич, в далеком прошлом Серж, строго следит за внешностью своих работников.
– Когда клиент или клиентка приходят к нам, – объясняет заведующий, – они должны сразу же почувствовать, что находятся в первом классе.
Коля Рудаков, молодой мастер из соседней парикмахерской и секретарь кустовой комсомольской организации, считает Сергея Сергеевича «пережитком» и неистово спорит с ним.
– Пора, давно пора изжить эту «парикмахерскую внешность», – говорит Коля горячась.
Но у Сержа в запасе есть один козырь:
– А не действуют ли на вас, молодой человек, личные, так сказать, мотивы?
И Коля умолкает, потому что личные мотивы действительно на него действуют. Едва ли не каждый вечер Коля появляется в Тихом переулке и, дождавшись Леночку, провожает ее домой. Иногда он заходит к ней. Втроем – Леночка, Леночкина мама и Коля – пьют чай с вкусными сушками. Коля видит Леночку в ее еще школьном платье, с косынкой поверх высокой прически и с чисто промытыми, беленькими ресницами. И Коля еще больше негодует на Сержа и решает широко поставить вопрос о том, что же такое «парикмахерская первого класса».
Но парикмахерская в Тихом переулке и в самом деле первоклассная – это признают все. В просторном вестибюле мягкие диваны и кресла для посетителей. В глубине вестибюля стеклянная конторка, над которой надпись славянской вязью: «Касса». Из этой конторки Леночке видны оба зала – мужской и дамский, зеркала, машинки для сушки волос, похожие на пылесосы, и машинки для массажа лица, напоминающие миниатюрные сварочные аппараты. Один старший лейтенант как-то сказал Леночке:
– У вас, девушка, великолепный наблюдательный пункт!
Свежие газеты, радио звучит приглушенно, издалека донося вальс из «Лебединого озера»…
И только одно новшество не нравится Леночке. Это – телефон-автомат, установленный недалеко от ее стеклянного НП.
Раннее летнее утро. Этот утренний покой благотворно действует на настроение. И мастера, и посетители по-особенному вежливы друг с другом. Даже обычные, давно надоевшие возгласы «кто здесь крайний» звучат ласково и задушевно…
В ту минуту, когда Леночка не спеша отсчитывает сдачу молодому человеку с авоськой в руках, туго набитой теннисными мячами, в парикмахерскую врывается взъерошенный гражданин в расстегнутом пыльнике. Гражданин подбегает к кассе, протягивает рубль и прерывистым голосом бормочет:
– Разменяйте… Умоляю… Пятнадцать копеек… Срочно… Опаздываю…
Леночка дает гражданину пятнадцать копеек, и через минуту слышно, как тот истошно кричит в телефонную трубку:
– Сергеич! Через полчаса уходит мой поезд, а утвержденная смета осталась у тебя, Сергеич! Одна нога здесь – другая на вокзале. Пятый вагон! Не подведи!
Раннее летнее утро, но ощущение тишины и покоя утрачено. И Леночка подозрительно смотрит на входящего в парикмахерскую старичка в белой панамке, едва прикрывающей его большую лысину. И действительно, вместо того чтобы снять панамку и направить свои шаги в мужской зал, посетитель подходит к телефону-автомату.
– Если вы сегодня же не отпустите десять пилорам, – внушительно говорит старичок в панамке, – я буду жаловаться, понимаете, жаловаться…
О чем только не разговаривают люди, прибегая к услугам телефона-автомата!
– Выжал? Сколько? Одной рукой? Да это же мировой рекорд?
– Выдержал? Сколько? Пятерка? Поздравляю!
– Приготовьте тару. Еду…
После работы, когда Коля провожает Леночку домой, она жалуется:
– Ужасно как надоел телефон-автомат… Хоть бы сняли его совсем!
– Что ты! – пугается Коля. – Ведь посетитель должен быть всесторонне и культурно обслужен. И, кроме того, – продолжает он, – перегрузка автомата явление закономерное, но временное: в новом доме угол Тихого и Московской еще не провели телефон, а в доме, ты же знаешь, уже живут…
Да, конечно, Леночка хорошо знает новый дом в Тихом переулке. Он вырос на ее глазах. И это верно, что в нем уже есть жильцы – сотрудники какого-то института.
Серж тоже всю весну восхищался темпами строительства и при этом всегда замечал:
– Скоро у нас появится новая замечательная клиентура. Научные работники – люди, конечно, требовательные, но и понимающие. Повязка головы, белая сирень, шампунь…
Действительно, первый клиент из нового дома не заставил себя ждать. Серж видел, как он вышел из парадного и направился в парикмахерскую.
Но клиент разочаровал Сержа. Он отказался не только от повязки головы, но и от массажа лица, заявив, что кожа на лице у него дубленая.
Закончив бриться, клиент быстро рассчитался и тотчас же подошел к телефону.
– Говорит Скворцов. Привезли песок? Ну, наконец-то!.. А крупность, крупность какая? Ну что ж тут поделаешь, будем обогащать!
Серж неодобрительно смотрит вслед новому клиенту.
– Научный работник! – бормочет он. – Дубленая кожа… Кажется, в возрасте человек, а ведет себя как футболист.
Леночке нравится новый клиент. И его седые, словно выгоревшие на солнце, волосы, и его загорелое лицо внушают доверие. И то, что он одет просто – в рубашке с отложным воротничком, тоже нравится Леночке.
Но что это за научное учреждение, куда привозят песок? И что значит «крупность»? Как это понять: «Будем обогащать»?
На следующий день новый посетитель снова заходит в парикмахерскую, чтобы позвонить по телефону.
– Говорит Скворцов. Сейчас я приеду. У меня на душе неспокойно. Хочу лично присутствовать при обжиге. Так что повремените, пожалуйста.
Леночка внимательно прислушивается и к этому разговору. Почему неспокойно на душе нового клиента – этого Леночка не знает. Что это за таинственный «обжиг»?
Когда на следующий день Скворцов опять появляется в парикмахерской, Леночке так и хочется спросить его:
– Ну, что произошло вчера? Обжигали? Успокоились?
По лицу клиента заметно, что он мало спал, взгляд его озабочен. Телефон-автомат занят. Какая-то девушка оживленно рассказывает подруге о своем новом платье, и Скворцов, явно нервничая, ходит по вестибюлю от дамского зала до мужского и обратно. И вместе с ним нервничает Леночка.
– Три минуты уже прошли, – строго говорит она девушке. – Кончайте разговор…
– Алло, алло, – говорит Скворцов, набрав номер. – Андрей Семенович, прошу вас немедленно приехать в лабораторию. Необходима ваша консультация… Да, не так-то все просто, не так просто…
Вечером Коля замечает, что Леночка не по-обычному задумчива.
– Не так-то просто, не так просто, – отвечает Леночка. А потом признаётся, что плохо спала прошлой ночью. Во сне видела пустыню, горы песка, очень крупного…
– Это у тебя нервы, – говорит Коля.
– Нет, Коля, это не нервы. – И она рассказывает о клиенте, который не понравился Сержу и очень понравился ей. Он живет в Тихом переулке в новом доме, где еще нет телефона, и Леночке очень хочется знать, чем он занимается и что он обжигает в лаборатории.
– А как его фамилия? – спрашивает Коля.
– Скворцов…
– Скворцов? – Коля вдруг останавливается и даже отпускает Леночкин локоток. – Профессор Скворцов! Знаменитый Скворцов!
– Он профессор? Это правда? – оживляется Леночка. – А Серж называет его футболистом.
– Серж – пережиток, – горячится Коля. – Но ты, Леночка, разве ты ничего не слыхала о лаборатории Петра Ильича Скворцова?
Он снова берет Леночку под локоток и рассказывает о профессоре Скворцове. В его лаборатории создаются новые строительные материалы.
– Я сам читал о цементе, который можно создать из золы сланцев. – Коля задумывается, потом говорит быстро: – Завтра же эта книжечка будет у тебя.
В парикмахерской, что в Тихом переулке, страда. Предтеатральное время, когда все торопятся. Очереди и в дамский и в мужской залы. В вестибюле то там, то здесь вспыхивают колючие споры о том, кто же здесь все-таки «крайний». Беспрестанно слышны волевые команды: «Воду!», «Компресс!» Серж, как резерв главного командования, сам становится за кресло. Шумно, шумно…
Леночка работает с полным напряжением сил. Взлетают и падают костяшки больших бухгалтерских счетов.
Петр Ильич Скворцов быстро входит в парикмахерскую и подходит к телефону.
– Алло, алло, – кричит он в трубку. – Да, я… Что? Громче, пожалуйста, здесь очень шумно!
И снова Леночка выходит из своего стеклянного убежища.
– Тише! – обращается она к молодым людям, играющим в шашки в ожидании своей очереди. – Тише!
В наступившей тишине слышно, как Петр Ильич Скворцов говорит:
– Эти результаты меня вполне устраивают. Позвоните мне завтра по телефону. Да, да, с завтрашнего дня в нашем доме уже будут работать телефоны.
Затем Петр Ильич Скворцов подходит к Леночке.
– Милая девушка, я вам очень благодарен за внимание… – и в это время замечает между большими бухгалтерскими счетами и целой кипой разноцветных чеков небольшую книжечку.
– Интересуетесь? – спрашивает Скворцов, показывая на свою книжку.
– Это… это мне один товарищ дал почитать, – отвечает Леночка.
– И вам все здесь понятно?
– Понятно… А что непонятно, то объясняет мне мой товарищ.
– Пожалуй, я тоже могу быть полезен вам, – серьезно говорит Петр Ильич. – Если хотите, то я могу хоть завтра показать вам все то, о чем здесь написано.
– Завтра? – переспрашивает Леночка. – Завтра можно: я работаю во вторую смену, – отвечает она и густо краснеет. И краснеет она не от внимания Петра Ильича Скворцова, а оттого, что у нее, у Леночки, высокая, негнущаяся прическа, тушью подведенные ресницы и чересчур длинные темно-вишневые ноготки.
На следующий день, вечером, Леночка рассказывает Коле все, что она видела в лаборатории Петра Ильича Скворцова. Об удивительных приборах, которые точно определяют, как будут вести себя грунты под огромным давлением. Рассказывает она и о специальной электропечке, в которой сотрудники лаборатории производят обжиг новых строительных материалов. И о заветном шкафчике, где в ванночках с водой проходят испытания новые, драгоценные цементы. А какие заманчивые надписи: Сталинград… Сталинградгидрострой… Город Волжский!..
Леночка и Коля, взявшись за руки, идут по Тихому переулку. Впереди них, в глубине переулка, заходит пыльное городское солнце. Лучи его, стесненные большими домами, бросают красные отблески на оконные стекла, потом на вывески магазинов, потом на асфальт. А какое дивное, какое могучее солнце уходит сейчас за Волгу, как ярко светится насквозь озаряемый красными закатными лучами маленький домик полевой лаборатории!..
– И вот еще что, – говорит Леночка. – Петр Ильич Скворцов готовит кадры для строительных лабораторий. Старшие сотрудники, конечно, только с высшим образованием, а младшие… В общем на курсы принимают и без отрыва от производства. Срок обучения один год.
– Очень, очень интересно… – отзывается Коля. Он хочет произнести эти слова с воодушевлением, но что-то мешает ему, и, чувствуя стеснение в груди, он говорит сдавленным голосом:
– Будь у меня побольше образование, я бы…
Леночка доверчиво смотрит на него и предлагает:
– Зайдем ко мне. Мама будет очень рада. Мы попьем чаю и поговорим втроем – мама, ты и я.
И снова взявшись за руки, они медленно-медленно поднимаются по лестнице и останавливаются на площадке пятого этажа. Отсюда, из окна, виден огромный, светлый, сверкающий добрыми вечерними огнями город.
«Когда ты вернешься оттуда, – думает Коля, – наш город станет еще ярче и светлее».
А Леночкина мама понимает все по-своему. Увидев Леночку и Колю, она замечает, что оба взволнованы, и вздыхает:
– Ну и хорошо… Я рада… Коля! Вы же мне всегда нравились!
Садятся пить чай, и начинается веселая пора самых дерзких, самых отважных и таких близких планов, как будто уже сама земля научилась совершать положенный ей пробег вокруг солнца куда быстрее, чем за один год…
Наступает день, когда Леночка в последний раз приходит в парикмахерскую, что В Тихом переулке, и в последний раз забирается в стеклянную конторку с надписью «Касса». С завтрашнего дня место Леночки займет пожилая женщина в пенсне, с энергичными усиками и с огромной шевелюрой из пепельно-серых, тщательно завитых локонов.
Леночка посвящает ее в дела. Серж стоит рядом. Сейчас он признается себе, что Леночка без всяких косметических ухищрений и даже без перманента куда милее ему, чем эта представительная, намертво завитая особа.
Мастера и мастерицы прощаются с Леночкой, наперебой желают ей счастливого пути, просят не забывать, писать о своей новой работе. И не только о своей. Ведь это очень приятно – прямо из писем товарища, бывшего сослуживца, узнавать о больших делах – о выемке грунта под котлован, о мощных экскаваторах, о том, как забивают двадцатиметровые сваи в речное дно… И Леночка обещает, что никого не забудет и непременно будет писать.
В последний раз Леночка обводит взглядом мужской и дамский залы, и машинки для сушки волос, и машинки для массажа лица, начищенные до блеска, как оружие, которому еще суждено послужить.
Мягкие диваны и кресла для посетителей. Газеты на столах, радио, телефон-автомат…
Сейчас Леночке кажется, что этот телефон был всегда мил ее сердцу. Разве не благодаря этому телефону познакомилась она с Петром Ильичом Скворцовым? Ну, а что касается других телефонных разговоров, то в конце концов кто знает, может быть, тот взъерошенный человек, который умолял Сергеича приехать на вокзал со сметой, работает бухгалтером на одной из новых строек? И не для той же ли стройки требовал пилорамы быстрый старичок в панамке?
Наконец Леночка и Коля выходят из парикмахерской. Они идут по Тихому переулку, и снова в глубине его грузно садится солнце, и снова зажигаются огни над городом.
Сейчас Леночке и Коле хочется, чтобы земля совершала свой путь чуть помедленнее. Но это только минутное настроение, не больше.
1951
