Текст книги "Гитлер. Неотвратимость судьбы"
Автор книги: Александр Ушаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 60 страниц)
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В начале августа 1920 года Гитлер вместе с Дрекслером отправился в Зальцбург, где состоялся съезд национал-социалистических партий Германии, Австрии и Богемии. На партийном собрании Адольф не выступал, и мюнхенцев в президиуме представлял Дрекслер. В результате поездки их партия стала членом «межгосударственной канцелярии национал-социалистической партии немецкого народа». «Канцелярия» оказалась мертворожденной, а вот лидера национал-социалистов из богемских провинций Рудольфа Юнга Гитлер послушал с удовольствием.
В своих пространных выступлениях на съезде Юнг не оставил камня на камне от международной демократии и убедительно доказал, что она является политическим продуктом еврейского духа и именно поэтому надо раз и навсегда отказаться от парламентаризма. Юнг четко обозначил главных виновников слабости Германии – самую сильную в мире немецкую социал-демократию и мощную клерикальную партию вкупе с сильным влиянием еврейского свободомыслия. Таким образом то, что жило лишь в смутных представлениях Гитлера, наконец-то обрело четкую форму.
На стороне Антанты, вещал Юнг, стоял индивидуализм, в то время как на стороне Германии – социализм. Что же касается марксизма, то он являлся самой обыкновенной карикатурой на социализм. «Социализм, – говорил Юнг, – есть не что иное, как общее творчество, общая воля и национальный характер германцев, дух германского народа, который заключался во взглядах на труд как на нравственный долг!». Более того, социализм, по его глубокому убеждению, носил настолько немецкий характер, что даже при Вильгельме II Германия была «единственным государством, в котором, можно сказать, социализм осуществлялся во имя самого государства».
Конечно, ничего нового Юнг не сказал и большей частью повторял то, что уже было до него сказано многими немецкими мыслителями того времени. Но каждый из них говорил, как правило, о какой-то одной доктрине, и только синтез всех этих идей дал то, что стало называться идеологией национал-социализма. Именно так и возникло учение с богатой фразеологией, которое допускало различные толкования и принимало в одно и то же время и социалистическую реформу, и государство Вильгельма II. Оно отвечало духовным запросам честных патриотов, которые, желали «сделать революцию», но вместе с тем не хотели отказываться от прошлого. И все же самым важным было то, что Юнг дал цельное изображение врага, свалив в одну кучу совершенно разные вещи только на том основании, что против всех них велась борьба.
Пагубная роль мировой демократии, евреи, которые стремились подчинить своему влиянию другие народы, половинчатая реформация Мартина Лютера, так и не сумевшая отделить христианство от Ветхого Завета, восточный большевизм с его установлением еврейского господства над миром – все это действовало и накладывалось на то, что Гитлер уже почерпнул из других источников и собственных размышлений.
* * *
Вернувшись из Зальцбурга, Гитлер отправился на встречу с генералом Людендорфом. Гитлеру очень хотелось познакомиться с прославленным полководцем поближе и по возможности использовать его в своем движении, поскольку лучшей рекламы было трудно придумать.
Встреча проходила в доме бывшего обер-лейтенанта рейхсвера Грегора Штрассера, создавшего в Нижней Баварии партийную группу НСДАП и «фрайкор Ландсхут» и ставшего первым нацистским гауляйтером. Это был очень амбициозный и талантливый человек, который еще попортит Гитлеру немало крови.
На встречу с Гитлером Грегор Штрассер пригласил своего брата Отто. Во время «капповского путча» тот сражался на стороне Веймарской республики. В знак протеста против разоружения революционного рабочего класса и нарушения правительством обещания о роспуске «фрайкоров» он вышел из СДПГ В то время он искал свой путь и возглавлял движение студентов – ветеранов войны. Грегор очень надеялся на то, что бывший социалист проникнется духом нацинал-социализма и встанет под его знамена.
Отто согласился. «Какой молодой немецкий офицер, – писал он в своих мемуарах, – упустил бы шанс встретиться с генералом Эрихом Людендорфом?» Но куда интереснее все же другая фраза Отто Штрассера. «В то смутное время, когда Германию захлестнул хаос, только абсолютно нелюбопытный человек мог отказаться лично познакомиться с Гитлером и попытаться понять, что он из себя представляет. Ведь уже тогда германская молодежь, которая стремилась творить новое будущее, начинала собираться под его знаменами». Означала эта фраза только одно: уже в 1920 году Гитлер был весьма популярным человеком. Так Гитлер познакомился с Отто Штрассером, который со временем превратится в его злейшего врага. Об этом знакомстве мы расскажем со слов самого Отто Штрассера, поскольку это дает возможность узнать настоящего Гитлера, который раскрывался в своих беседах с Отто так, как не откровенничал ни с кем другим.
Генерал, в котором все еще ощущалась железная воля солдата, произвел на Отто самое яркое впечатление. А вот что касается Гитлера, то это был, по его словам, «абсолютно незнакомый ему человек с правильными чертами лица и жесткими усиками. Ему шел тридцать второй год. В то время мешки под глазами, которые позднее стали столь заметны, еще только намечались. На лице его еще не лежала печать одухотворенности, и оно еще не приобрело знакомого всему миру выражения особой значительности. Гитлер казался обыкновенным молодым человеком. Его бледность свидетельствовала лишь о недостатке свежего воздуха и физических упражнений».
Генерал стал расспрашивать Отто, за что он был представлен к ордену Макса-Иосифа, и тот поведал ему о своих ратных подвигах, которые были внесены в Золотую книгу 1-го Баварского полка. Все это время Гитлер неприязненно молчал. Но стоило только Людендорфу обратиться к нему, как он с нескрываемым подобострастием отвечал: «Да, ваше превосходительство!», «Так точно, ваше превосходительство!» Однако в его тоне явно слышалось какое-то скрытое и не совсем понятное недовольство. И чем больше Людендорф спрашивал Гитлера, тем недовольнее тот отвечал.
Напряжение нарастало, и Грегор Штрассер все с большей тревогой посматривал на насупившегося Гитлера. Он был очень обеспокоен той независимостью, с какой его брат беседовал с генералом, и даже не думал добиваться расположения Гитлера. Нервничал и сам Гитлер, который вдруг принялся расхаживать по комнате, словно настраиваясь на что-то. Наконец он подошел к Отто и с вызовом спросил:
– Я не понимаю, как вы, бывший офицер, могли быть лидером красных во время выступления Каппа? Может быть, объясните?
Отто спокойно ответил, что он и его «красные» действовали в поддержку законного правительства, и именно они были истинными патриотами, встав на пути реакционных генералов. Гитлер вспылил.
– Нет, это не так, – громко воскликнул он, – вам следовало бы понимать события не буквально и осознать дух происходящего! Путч Каппа был необходим, хотя и был неэффективен. И что бы вы сейчас ни говорили, «версальское правительство» должно быть свергнуто!
Гитлер явно шел на скандал, однако Штрассер не желал вступать в полемику о Каппе и его выступлении, поскольку рядом сидел замешанный в нем Людендорф. Отто примирительно сказал, что реакционеры использовали политическое невежество большинства патриотически настроенных офицеров, а сам путч был попыткой государственного переворота.
Гитлер вспыхнул, но ответить ничего не успел. На помощь Отто пришел Людендорф. Выступление Каппа, безапелляционно заявил генерал, было бессмысленным, и прежде чем выступать, надо было завоевать доверие людей. Гитлер осекся на полуслове и, невольно выпрямившись, произнес совершенно другим тоном:
– Так точно, ваше превосходительство! Именно в этом и состоит суть моего движения. Я хочу зажечь народ идеей мести. Только народ, охваченный всеобщим фанатизмом, способен привести нас к победе в следующей войне!
Изумленный подобным заявлением Штрассер пожал плечами.
– Как мне кажется, – заметил он, – это вообще не вопрос мести и уж тем более войны. Наш социализм должен быть национальным и предназначаться для того, чтобы установить в Германии новый порядок, но никак не для того, чтобы привести к возникновению новой завоевательной политики…
– Именно так, – вступил в разговор Грегор, – у правых мы возьмем национализм, который, к несчастью, так тесно сомкнулся с капитализмом, а у левых мы возьмем социализм, который создал столь несчастливый союз, с Интернационалом. Таким образом мы сформируем национал-социализм, который станет главной движущей силой новой Германии и новой Европы.
– И основой этого объединения, – продолжил Отто, – должен быть социализм. Вы называете свое движение национал-социалистическим, – взглянул он на Гитлера, – а согласно правилам немецкой грамматики в сложных словах такого рода первая часть служит определением ко второй, главной части слова.
Гитлер недовольно поморщился и слегка покраснел. Намек на его плохой немецкий язык прозвучал весьма прозрачно. На лбу у него выступили две глубокие пересекающиеся морщины – вертикальная и горизонтальная.
– По всей видимости, – добил Гитлера Отто, – ваш балтийский советник, господин Розенберг, слишком несведущ в немецком языке, чтобы хорошо разбираться в подобных нюансах…
Откровенное признание того, что и сам Гитлер, и Розенберг слабо разбираются в политике, окончательно вывело Гитлера из себя. Он с силой ударил кулаком по столу и уже хотел было взорваться, но, вовремя опомнившись, с недоброй улыбкой взглянул на застывшего в кресле Грегора.
– Я опасаюсь, – произнес он, – что мы никогда не поладим с вашим слишком интеллектуальным братом…
Грегор пожал плечами. Разница в теоретической подготовке была слишком очевидной, чтобы хоть как-то попытаться исправить положение.
Все оставшееся время Гитлер продолжал искоса посматривать на Отто. «И дабы совсем уж не выглядеть побежденным в теоретическом споре, – писал в своей знаменитой книге Отто Штрассер «Гитлер и я», – он явил перлы той самой риторической эквилибристики, благодаря которой и стал знаменит в пивных. И не подумав продолжать разговор о путчистах и тайнах как социализма, так и национализма вместе взятых, он перешел на куда более ему близкую тему.
– Ваша игра идеями, господин Штрассер, – бросился он в бой, – совершенно бессмысленна, в то время как я говорю о реальности, а реальность – это евреи! Посмотрите на коммунистического еврея Маркса и капиталистического еврея Ратенау. Все зло – от евреев, которые оскверняют и загрязняют мир. И как только я узнал, кто они такие, лишь только я понял их сущность, я стал вглядываться в каждого прохожего, чтобы определить, еврей он или нет. Евреи контролируют социал-демократическую прессу. Они скрывают свои дьявольские замыслы под маской реформистских идеалов. Подлинная цель евреев – разрушение нации и уничтожение различий между расами. Евреи стоят во главе рабочего движения и говорят об улучшении участи трудящихся; на самом же деле они стараются поработить их, убить их патриотизм и честь, чтобы установить интернациональную диктатуру еврейства. То, чего не смогут добиться убеждением, они пытаются достичь силой. Их организация совершенна и вездесуща. У их есть свои агенты во всех министерствах, они дергают ниточки в высших сферах страны; они получают поддержку от своих единоверцев по всему миру; они – язва, которая приводит к падению целых наций и гибели людей!
Однако столь убедительная речь Гитлера не произвела на Отто Штрассера ни малейшего впечатления.
– Вы, – пожал плечами тот, – совершенно не знаете евреев, господин Гитлер, и, позвольте вам сказать, переоцениваете их. Евреи, прежде всего, приспособленцы. Они используют существующие возможности, но не создают ничего. Они используют социализм, они извлекают выгоду из капитализма, они даже получат выгоду от национал-социализма, если вы дадите им такой шанс. Они приспосабливаются к обстоятельствам с гибкостью, на которую кроме них способны разве китайцы. Маркс ничего не создал. Социализм состоит из трех частей. Маркс вместе с истинным немцем Энгельсом исследовали его экономическую сторону, итальянец Мадзини – религиозную и политическую, а русский Бакунин создал нигилизм, который породил большевизм. Таким образом, как вы можете убедиться, социализм вовсе не имеет еврейского происхождения…
– Я хочу, – мрачно сказал Гитлер, уже понимая, что у него нет достойных аргументов в этом споре, – дать германскому народу толчок, чтобы сплотить его и сделать его способным разрушить Францию.
– Ну вот, – махнул рукой Штрассер, – вы опять хотите опереться на националистические чувства и вновь не понимаете сути проблемы. Я не одобряю Версальский договор, но сама мысль о войне с Францией кажется мне идиотской. Придет день, и эти две страны вынуждены будут объединиться в борьбе с большевистской Россией.
Гитлер молчал, собираясь с мыслями. Но так ничего не надумав, он вдруг фамильярно похлопал Штрассера по плечу, как бы давая тому понять, что нисколько не сердится на него.
– В конце концов, – улыбнулся он, – я предпочел бы быть повешенным на коммунистической виселице, чем стать министром германского правительства с соизволения Франции!
В этот момент Людендорф, которому надоели все эти заумные разговоры, попрощался и вышел из комнаты. Гитлер последовал за ним.
– Ну что? – взглянул Грегор на брата.
– Людендорф мне понравился, – ответил тот. – А вот что касается Гитлера… Я согласен, что у него есть красноречие оратора, но оно скорее для уличной толпы, поскольку у него нет никаких политических убеждений…
– Может, ты и прав, – задумчиво покачал головой Грегор. – И тем не менее его воздействию трудно противостоять, и сам подумай, каких бы мы смогли добиться прекрасных результатов, если бы сумели использовать энергию Людендорфа, мои организаторские способности и Гитлера как рупор наших идей…
– Посмотрим, – пожал плечами Отто.
В это время Гитлер сидел в уносящей его в Мюнхен машине. Ничего положительного из знакомства с Отто Штрассером он не вынес. Тот оказался из той самой породы интеллектуалов, которую он ненавидел, особенно если они не соглашались с ним. Да и к самому Грегору он относился настороженно.
%_Это был человек, который желал скорее командовать другими, нежели добровольно идти в подчинение, и ему надо было держаться с ним настороже. Надо отдать должное будущему фюреру – он не ошибся…
* * *
Осенью 1920 года Гитлер решил приобрести машину, чтобы быстрее добираться на партийные сборища, о чем и поведал онемевшим от удивления товарищам по партии. Машина, заявил он, придаст вес не только ему, но и всей партии. Да и что это за партия, шеф отдела пропаганды которой добирается на собрания на трамвае?
Скрепя сердце товарищи пошли Гитлеру навстречу, и вскоре он разъезжал на некоем подобии «старой извозчичьей коляски без верха», которую неимоверными усилиями механиков привели в божеский вид. Однако полуразбитая колымага постоянно ломалась, Гитлер вернул ее партии и на собственные деньги купил подержанную машину. А затем потребовал предоставить ему личного шофера, что без особой охоты, но все же было сделано. С этого дня Гитлер раз и навсегда забыл, что такое общественный транспорт.
Судя по всему, к этому времени у Гитлера уже появились пока еще мелкие спонсоры, и деньги у него водились. А вот распоряжался он ими по собственному усмотрению, чем вызывал раздражение у продолжавших трудиться в поте лица в своих железнодорожных мастерских других лидеров партии. Но стоило кому-нибудь из них завести речь о его «нетрудовых доходах», как Гитлер устраивал скандал. По его словам, он тратил ради партии свое здоровье и жил только за счет пропагандистских поездок по Тирольским Альпам. Что он за это получил? Несколько батонов хлеба да еще банку варенья от какой-то старухи…
Слушая эти в высшей степени лицемерные речи, Дрекслер только махал рукой и… продолжал платить из скудной партийной кассы личному шоферу Гитлера Эрнсту Хаугу, который являлся и механиком, поскольку новая машина тоже часто ломалась. Эрнст оказался покладистым малым и против своей новой работы не возражал. А вот самого Гитлера куда больше интересовала его сестра Генни, весьма привлекательная и эмансипированная особа, обладавшая потрясающей сексапильностью.
– Какая красотка! – воскликнул Гитлер, впервые увидев сестру своего шофера.
В Германии того времени царили свободные нравы, и Генни была не против завести любовную интрижку с хозяином брата. Тем более что о нем уже говорили как о человеке, подающем определенные надежды.
– Она восхитительна, – часто повторял Гитлер, глядя на свою возлюбленную. – Такие девушки – большая редкость!
Очень часто, облачившись в кожаный пиджак с револьвером через плечо, Генни увозила своего обожаемого Адольфа из платонической «трубадуровской атмосферы общения с богатыми пожилыми дамами в райские кущи процветавшего тогда в Баварии искусства плотской любви». А если говорить проще, то везла она его в ювелирную лавку некого Фюсса, где тот устроил любовникам уютное гнездышко. Насытившись любовью, игривая парочка моталась из одного кафе в другое, и кончались эти походы, как правило, тем, что утомленная говорильней Гитлера Генни засыпала прямо за столом.
Никаких сцен ревности, на какие Гитлер был большим мастером, пока не было и в помине. Со своей стороны прелестная Генни старалась во всем потакать Адольфу, была с ним неизменно ласкова и намеревалась в конце концов стать фрау Гитлер. Однако при всем своем искреннем восхищении сексапильной Генни жениться на ней Гитлер не собирался.
Брат Генни в отношения сестры и своего хозяина не вмешивался, и сколько времени продолжалась эта в высшей степени пылкая связь, и по сей день не знает никто.
* * *
И все же верхом мечтаний Гитлера в те дни была отнюдь не машина, которая была для него не роскошью, а средством передвижения, и даже не очаровательная любовница. Куда больше его волновала собственная газета, без которой невозможно существование ни одной уважающей себя партии. Когда Эккарт сообщил ему, что одна из самых популярных газет Мюнхена «Фелькишер беобахтер» ищет покупателя, Гитлер засуетился.
«Мюнхенский беобахтер», как раньше называлась эта газета, издавался с 1868 года и печатал пикантные истории из жизни среднего класса с антиклерикальным и антисемитским уклоном. В 1918 году владелец газеты Франц Эхер умер, и ее приобрел фон Зеботтендорф. Барон добавил спортивное обозрение и осчастливил читателей резкими антисемитскими передовицами. После подавления Советов фон Зеботтендорф переместил редакцию в помещение Германской социалистической партии – другой националистической и антисемитской группы, основанной в 1918 году. Заправлял газетой, которая превратилась в официальный рупор его партии, лидер НСП Грассингер. В июле 1919 года Зеботтендорф покинул Мюнхен, а в декабре 1920 года газета была выставлена на продажу. Оставалось только найти деньги.
На помощь пришел рейхсвер. Генерал фон Эпп, имевший специальную группу для работы с прессой, выделил Эккарту 60 тысяч марок, и 19 декабря 1920 года тот купил «Фелькишер беобахтер».
Гитлер был на седьмом небе. Это был успех так успех! И подводя итоги прошедшего года, он со спокойной совестью мог сказать, что поработал на славу. До всеобщего поклонения еще далеко, и тем не менее его имя уже было на слуху. Только за прошедший год Гитлер выступил на 46 собраниях и митингах. Пусть и робко, но уже начал зарождаться культ Гитлера, и с появлением газеты Эссер сделает все для его дальнейшего развития. Чуть ли не в каждом номере он будет петь своему лидеру дифирамбы, называя его самым выдающимся оратором Германии, которому давно пора выступать во всех крупных городах страны.
Со временем будут много говорить о личных дарованиях, с помощью которых Гитлер якобы и пришел к власти. Да, все так, и дарования у него, конечно, были. И все же куда больше своими успехами он был обязан тем необыкновенным терпению и настойчивости, с какими шел к намеченной цели. Чего стоило ему одно только противостояние с Дрекслером и его сторонниками! Любой другой бы опустил руки и сдался. А Гитлер продолжал сражаться за новую партию, которую в конце концов и создал. Так будет и в дальнейшем. Много раз, находясь на грани срыва и отчаяния, он будет биться даже тогда, когда его ближайшее окружение впадет в панику и уныние. Дело, надо полагать, было не только в воле, но и в том самом осознании своей избранности, которое вело его через тернии к звездам. И если верить ценившему все эти качества Горацию, то помощь богов ему была обеспечена.
Во многом успехи Гитлера обусловливались и тем, что он никогда не успокаивался. Ни тогда, когда собирал всего несколько сотен человек, ни потом, когда на митинги приходило по 20 тысяч его поклонников. В то время, когда его пребывавшие в эйфории соперники почивали на лаврах, он работал. Поэтому ничего удивительного не было в том, что его партия все это время росла как количественно, так и качественно.
Более того, под его влиянием в нескольких городах Баварии создались местные группы национал-социалистов. Особенной организованностью отличались нацисты из Пфорцгейма, возглавляемые заводским мастером Витманом. Не отставал от них и Штутгарт, где появился национал-социалистический союз во главе с неким Ульсгерефером. За прошедший год численность членов партии возросла с 64 до 3000.
В своем стремлении идти вперед Гитлер не останавливался ни перед чем, даже перед террором. Настоящий гром грянет только через год, когда будут созданы штурмовые отряды и Гитлер без обиняков заявит: «Требуются виселицы!» Однако первые раскаты этого грома явно слышались уже в апреле 1920 года, когда Гитлер писал в «Фелькишер беобахтер»: «Мы требуем предания суду преступников перед нацией, начиная с Эрцбергера до Симонса и включая всю парламентскую сволочь, соучастников их преступлений. Все они должны предстать перед судом верховного трибунала. Но мы твердо уверены, что эти преступники умрут не от почетной пули, а на виселице. Уже теперь мы позволяем себе обратить внимание будущего национального трибунала на то обстоятельство, что ввиду экономии света многие фонарные столбы у нас свободны».
Однако прокуратура и не подумала поставить призывавшего чуть ли не к суду Линча Гитлера на место, как не обратила она внимания и на другое заявление Гитлера, сделанное им на одном из партийных сборищ.
– Мы, – сказал он, – предлагаем повесить Виктора Коппа перед окнами русского посольства, а Зеверинг и Герзинг должны получить не меньше двадцати лет каторжных работ.
Остается только добавить, что Копп был советским полпредом в Берлине, социал-демократ Карл Зеверинг – министром внутренних дел Пруссии, а правый эсдек Герзинг – руководителем «Республиканского флага».
Именно в этой решимости Гитлера идти напролом крылось преимущество его перед большинством других политиков, органически неспособных не только на подобные откровения, но и на шокирующие многих поступки. Известную роль в становлении Гитлера сыграло и то, что он быстро показал ту огромную разницу между ним и интеллигенцией из партии «немецких социалистов» и «фелькише». В этом не было ничего удивительного, так как они не дрались на улицах, не срывали чужих собраний, предпочитали вести дискуссии, не повышая голоса и, как всякие профессора, ничего не пытались получить силой.
Точно так же в 1917 году не были готовы к самым решительным действиям рафинированные члены первого Временного правительства в России. А вот Ленин был готов на все: на ложь, подлоги, обманы, а когда требовалось, то и на самый жестокий террор. В отличие от очень многих совестливых или, скорее, имевших чувство меры политиков, а такие тогда еще встречались, Гитлер без малейших колебаний взвалил на свои плечи ответственность за все, и эта ответственность не пугала его. Для него был важен только результат, а те средства, с помощью которых он будет достигнут, его мало волновали.
Вряд ли Гитлер уже тогда ясно видел те на самом деле широкие перспективы, какие ему открывала активная работа в партии. Но вот не видеть того, что без него это была бы уже совсем другая партия, он не мог. И всем, чего она за этот год добилась, партия была обязана Гитлеру, его энергии и ораторскому таланту. Он шел на все, лишь бы только вбить в сознание мюнхенцев, а вместе с ними и в головы и души других немцев, что в мире нет более притягательной идеи, нежели идея социал-национализма.
