Текст книги "Гитлер. Неотвратимость судьбы"
Автор книги: Александр Ушаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 60 страниц)
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Вся эта демонстрация силы была направлена только на одно: заставить фон Папена осознать грозившую стране опасность и подать прошение об отставке. Дальнейшее было делом техники. И если Гитлер на самом деле верил Шлейхеру, то канцлером должен был стать с его подачи он сам. Однако фон Папен не дрогнул и не подумал оставить свой пост: выборы не дали большинства ни одной из партий, президент относился к нему прекрасно и слышать не хотел ни о каком «богемском ефрейторе». Как и многие политики в Германии, он считал, что нацисты достигли своего апогея и теперь их движение пойдет на спад. Зажиточные слои населения выражали недовольство беспорядками, которые творили штурмовики, да и рейхсвер вовсе не проявлял удовольствия от возможного прихода Гитлера к власти.
Что же касается самого Гитлера, то теперь он стоял перед дилеммой – ужесточить или ослабить свои требования, и если ослабить, то как это сделать без особого ущерба для себя. В конце концов он напросился на встречу с фон Папеном и 13 августа 1932 года встретился рейхсканцлером и фон Шлейхером. Те не стали ходить вокруг да около и откровенно заявили ему, что он может рассчитывать на пост вице-канцлера в действующем правительстве для себя и пост министра внутренних дел Пруссии для одного из своих людей.
Гитлер не выдержал, и фон Папен смог лично убедиться в том, о чем до сих пор о лидере нацистской партии знал только понаслышке.
– Мне, – кричал близкий к истерике Гитлер, – нужно власти ровно столько, сколько потребовал ее в 1922 году Муссолини… И если этого не произойдет, то за меня ответят мои штурмовики, которые выйдут на улицы и начнут убивать этих проклятых марксистов! Что же касается меня, то мне надоели все эти игры, и я прекращаю все переговоры!
С этими словами Гитлер покинул кабинет.
– И что мы будем делать? – взглянул на военного министра фон Папен.
– Сведем его с президентом и попытаемся уговорить его начать все сначала, что же еще… – пожал тот плечами.
* * *
Всю дорогу до дома Геббельса Гитлер не мог прийти в себя. Привыкший обманывать других, на этот раз он чувствовал обманутым себя. Несмотря на недовольство Штрассера и Геббельса, Гитлер держал данное слово и вполне лояльно относился к «кабинету баронов». Так же лояльно он относился и к фон Шлейхеру – как к человеку, с мнением которого считался сам президент и за которым стоял рейхсвер. По сути дела он шел тем самым путем, на который его всегда толкало благоразумие: путем дружбы с государственной властью, которая, сама того не ведая, пускала к себе троянского коня. Потому и дал жесткое указание прессе и рвавшемуся в бой Геббельсу оставить Папена и Шлейхера в покое. А когда один из местных партийных царьков все-таки открыл огонь по генералу, Гитлер без лишних разговоров выгнал его из партии. Теперь же выяснилось, что все было зря, что прав был Геббельс и все эти люди только использовали его, а сами продолжали держать его за провинциального дурачка, которого не следовало пускать дальше прихожей.
Приехав к Геббельсу, Гитлер дал волю гневу и долго кричал обо всех тех мерзавцах, которые отказывают ему в его святом праве возглавить нацию. Геринг молчал, а Геббельс завел старую песню о расставленных для фюрера ловушках.
– Да успокойтесь вы все, – неожиданно для всех сказал Гесс. – Все будет в порядке, а ты, – взглянул он на Гитлера, – поднимешься на самую вершину власти…
Однако эту фразу Гесс произнес с таким видом, словно у него разболелись зубы.
– В чем дело, Руди? – спросил Гитлер, почувствовав внутреннее напряжение своего секретаря.
– Даже не знаю, как сказать тебе… – замялся тот.
Гесс хорошо знал, как часто Гитлер обращался к помощи астрологов и ясновидцев. Но то, что он узнал сегодня…
– Говори как есть! – повысил голос Гитлер.
Гесс заговорил, и в следующее мгновение Гитлер узнал о том, что известный астролог и ясновидец Вильгельм Вульф из Гамбурга предсказал его будущее: в ближайшие годы нацисты должны были прийти к власти.
Сообщив об этом, Гесс снова замолчал.
– А что еще сказал Вульф? – взглянул на него Гитлер.
– Мне не хотелось бы об этом сейчас говорить…
– Да говори же ты, черт бы тебя побрал! – нетерпеливо воскликнул Гитлер.
Гесс нехотя заговорил, и Гитлер услышал о реках крови, какие ему надлежало пролить, и о том, что многие из тех, кто был среди них первыми, первыми же и сойдут в могилы. Затем, предсказывал Гесс, на несколько лет наступит период громких побед, и на удивление всему миру Гитлеру удастся с необыкновенной легкостью завоевать всю Европу. Губительным для национал-социалистов станет поход на Восток, где пройдут кровопролитные сражения и останутся миллионы немецких могил. Затем Германия окажется в смертельных тисках тяжелой войны на два фронта: с ордами вооруженных до зубов азиатов и сильными военной техникой противниками, приплывшими из-за океана. Многие немецкие города, охваченные пламенем пожаров, будут лежать в развалинах, всю Европу затопят реки крови, а затем наступит время грандиозных политических перемен.
Согласно пророчеству Вульфа, свастику нацистов окончательно уничтожат красная звезда, галльский петух и британский лев. Оставшихся в живых главарей нацистов ждут суд и позорная смерть, а сам Адольф Гитлер, стремясь избежать подобной участи, умрет при таинственных и загадочных обстоятельствах не позднее 7 мая 1945 года.
Гитлер слушал предсказание с каменным лицом. Молчали и его друзья, потрясенные услышанным.
– Этот жалкий звездочет ошибается, – без особой твердости в голосе произнес Гитлер, – и вообще я думаю, что все это наглая еврейская ложь!
Гесс пожал плечами, но ничего не ответил. Будучи мистиком высшей пробы, он так не считал, но спорить с Гитлером не решился. Он вообще был не рад, что затеял этот разговор и без того со взвинченным Гитлером. А ведь у него была еще в запасе жившая в Будапеште ясновидящая Бориска Сильбгнер. Как и Вульф, она предрекла победу нацистов в Германии в ближайшие два-три года и предсказала новую мировую войну, в которой Германия и ее союзники потерпят поражение, а сам Гитлер умрет.
На этом предсказания не закончатся, и в 1932 году ясновидец Ренальд на вопрос Гитлера о будущем откровенно ответит:
– Я вполне ясно вижу, как много горя, крови и слез вы принесете несчастной Германии. И вообще всему миру и человечеству!
В 1939 году живший в Варшаве известный экстрасенс Вольф Мессинг предскажет крах Третьего рейха и гибель Адольфа Гитлера. За это предсказание его по приказу фюрера арестует гестапо. Только чудом, используя свои уникальные способности, он сумеет вырваться из тюрьмы и бежать в Советский Союз, где и проживет всю оставшуюся жизнь. Ему несказанно повезет, поскольку многие ясновидцы, рискнувшие сказать правду, бесследно исчезнут.
Но все это будет позже, а пока… раздался телефонный звонок, и несколько пришедший в себя после столь страшного пророчества Гитлер взял трубку и после минутного разговора с улыбкой взглянул на напряженные лица своих друзей.
– Ничего еще не решено! – впервые за весь день улыбнулся он. – Завтра я встречаюсь с президентом!
* * *
В президентский дворец Гитлер прибыл в приподнятом расположении духа и вошел в кабинет Гинденбурга с видом уверенного в себе человека, которому осталось выполнить незначительные формальности. Однако его ждало полнейшее разочарование. Сердитый старый господин, каким фюреру представился президент, даже не предложил ему сесть. Вот как описывает эту встречу Отто Штрассер:
«Их встретил старик, опирающийся на трость. Нахмурившись, он смотрел на троих мужчин (вместе с Гитлером на встречу с Гинденбургом пришли Рем и Фрик), стоящих перед ним. Ему был отвратителен Рем с его наклонностями гомосексуалиста. Гитлер в его глазах оставался «богемским ефрейтором». Вильгельм Фрик для него вообще не существовал.
– Вы нарушили данное вами обещание поддерживать фон Папена.
Гитлер пытался пуститься в объяснения, но фельдмаршал резко перебил его.
– Вы требуете власти. Я могу предложить вам только министерство почт. И советую вам запомнить: я не боюсь угроз бешеных кругов вашей партии и не нуждаюсь в них!
Аудиенция продолжалась менее десяти минут. Растерянный Гитлер попятился к двери. Гинденбург шел за ним и грозил палкой. Он был похож на Фридриха Вильгельма, короля-сержанта, который устраивал разносы своим мятежным вассалам».
Гитлер вышел от президента полностью деморализованным и всю дорогу до Берхтесгадена молчал. И только там он дал волю распиравшему его гневу. А вот Геринг и Геббельс таким исходом переговоров были довольны и очень надеялись, что Гитлер наконец-то поймет, что он навсегда останется чужим для всех этих лощеных господ и будет слушать их.
На следующий день Гитлера ждал новый удар. Правительство опубликовало официальный отчет о его встрече с президентом, в котором дословно цитировались слова президента, упрекавшего нацистов за творимые ими бесчинства и высказывавшего свое резкое недовольство чрезмерными требованиями самого Гитлера. Помимо всего прочего президент весьма сожалел о том, что господин Гитлер не посчитал возможным следовать своим же обещаниям всячески поддерживать национальное правительство. Упрекнул президент Гитлера и в том, что тот вел оппозиционную борьбу против фон Папена не по-рыцарски. И хотя Гинденбург весьма мягко называл фюрера «нарушителем слова», в устах президента это звучало как «изменник».
Если до этого дня Гитлер недолюбливал Гинденбурга и Папена, то теперь, когда они унизили его перед всей нацией и партией, он возненавидел их. Чего только не выкрикивал в ту минуту впавший в истерику Гитлер и чем только не грозил всем этим высокомерным господам из Берлина!
Прокричавшись, он задумался. Да, все было так, как он и предполагал. Для всех этих господ из президентского и прочих дворцов он так и остался тем же «барабанщиком», который играл в их планах отнюдь не самую главную роль.
– Я, – заявил он своему ближайшему окружению, – знаю, чего хотят эти господа. Они хотели бы дать нам несколько должностей и заставить нас замолчать. Нет, господа, не для того я создал партию, чтобы торговаться, продавать ее, обменивать ее. Это не та львиная шкура, в которую может поместиться любой старый баран… Неужели вы действительно думаете соблазнить меня приманкой министерских постов? Эти господа не представляют, насколько это мне все безразлично. Если бы Господь захотел сделать мир, подобный им, нам пришлось бы родиться с моноклем в глазу. Никогда! Пусть они оставят эти посты для себя, тем более что они им не принадлежат!
Это был не только ответ «самодовольным господам во фраках и цилиндрах», но и призыв к поникшей было партии верить в своего лидера несмотря ни на что. Более того, Гитлер был настолько разъярен, что в какой-то момент чуть было не спустил с поводка рвавшихся в бой штурмовиков. Но, вовремя опомнившись, вызвал к себе уже ставшего в стойку Рема и твердо сказал:
– Никаких выступлений! Ты понял меня, Эрнст?!
Рем нехотя кивнул.
* * *
Конечно, Гитлер и не думал выступать против рейхсвера. Более того, добиваясь отмены смертного приговора для пятерых убийц из СА, он делал это отнюдь не ради сохранения их жизней. Только так он мог продемонстрировать СА отеческую заботу о своих штурмовиках и удержать их от самовольного выступления. Но сидеть сложа руки и дожидаться очередных пощечин Гитлер тоже не собирался. Прекрасно понимавшие тактику Гитлера фон Папен и фон Шлейхер старались измотать фюрера и заставить его принять все их условия.
В таких условиях Гитлер все же принял предложение Штрассера и повел переговоры о совместной борьбе против фон Папена с ненавидевшей канцлера партией «Центр». Он встретился с Брюнингом, который отчаянно боролся против Папена с помощью того же «Центра», и предложил сместить президента парламентским постановлением. Однако Брюнинг отказался. И не только потому, что любой выпад против героя мировой войны мог настроить нацию против него, но главным образом из-за опасения, что вместо Гинденбурга президентом станет сам Гитлер.
Оставив фон Папена в покое, Гитлер обратил свой взор на рейхстаг. Ни о какой серьезной работе в парламенте, имевшем в своем составе 230 нацистов и 89 коммунистов, не могло быть и речи, он представлял собой самый настоящий вулкан с кипящими в нем страстями. Особенно если учесть, что председателем рейхстага не без помощи «центристов» стал Герман Геринг, который уже говорил о смещении канцлера.
Однако фон Папен не очень-то боялся депутатов, так как уже имел указ президента на роспуск парламента. Это мощное оружие он мог пустить в любой момент. Гитлер не знал об этом и спешил. В отличие от других политиков он не мог ждать, поскольку сила его партии заключалась не в уверенности избирателей, что он выполнит их требования, а в их вере в грядущую победу. Если бы нацисты не сумели взять власть именно сейчас, доверие бы к ним сильно пошатнулось. Положение осложнялось тем, что после его встречи с президентом 13 августа, которую фон Папен превратил в общественную порку, Гитлер не желал никаких новых выборов и старался сделать все возможное, чтобы предотвратить роспуск парламента.
12 сентября коммунисты вынесли вотум недоверия канцлеру и потребовали голосования, которое оказалось не в его пользу. Папен извлек из специальной красной папки указ президента, вручил его Герингу, и нацисты потерпели очередное поражение. Что бы потом ни говорили сам Гитлер и его вожди, все это уже не имело смысла. Народ видел одно: самая крупная фракция оказалась бессильной против канцлера, который разогнал их с необычайной легкостью. А значит, он был сильнее. Все другое в глазах избирателей не имело уже никакого значения.
Конечно, нацисты постарались сделать хорошую мину при плохой игре, и Грегор Штрассер лез из кожи вон, дабы привлечь на свою сторону рабочих, много и очень ярко говорил об «антикапиталистическом стремлении» и «протесте народа против государства» и старался привлечь некоторых левых. Но это было проще сказать, чем сделать, и Геббельс содрогался при мысли, что ему снова придется руководить предвыборным сражением.
Упал боевой дух и всей партии, и дело дошло до того, что многие партийные организации не спешили оплачивать долги, сделанные ими во время июльских выборов. Не в пользу нацистов складывалось и общественное мнение Германии, которая была потрясена убийством рабочего в Потемпе, и многие политические обозреватели не сомневались, что нацистам уже не одержать победы.
Надо отдать должное Гитлеру: в те тяжелые для движения дни он сделал все, чтобы сохранить веру партии в него. В конце октября партийные руководители собрались на заседание в Мюнхене, на котором царили всеобщее уныние и растерянность. Неимоверным усилием воли Гитлер сумел подавить пессимизм. Геббельс записал в своем дневнике: «Он велик, он выше всех нас. Он поднимает дух партии из самых черных глубин. С ним во главе движение победит».
Однако одного духа для победы было мало, нужны были еще и деньги. И немалые. А вот их-то как раз и не было. Тот же Геббельс говорил о том, что деньги стало доставать все труднее, поскольку «все господа с образованием и состоянием поддерживают правительство». Так оно и было на самом деле, и встревоженные усиливающимся радикализмом некоторых сторонников Гитлера промышленники собрались 19 октября в Берлине и создали политический фонд в размере двух миллионов марок в поддержку правительства фон Папена.
Гитлер не сдавался. Он заставлял работать до изнеможения свое окружение и без устали работал сам. Он облетел десятки городов и принял участие в неимоверном количестве собраний и демонстраций. И проводил он их под лозунгом «Против реакции!» Дело дошло до того, что боявшийся утратить свое влияние в Берлине Геббельс приказал штурмовикам пойти на открытое сотрудничество с коммунистами и принять участие в пятидневной забастовке транспорта, которую в свою очередь осудили профсоюзы и социал-демократы. И все же настроение у шефа отдела пропаганды было далеко не лучшее. «Последнее нападение, – записал он перед самыми выборами в дневнике, – отчаянная попытка партии избежать поражения. В самый последний момент нам удалось получить 10 тысяч марок. Мы пустим их на кампанию в субботу. Мы сделали все, что могли. Пусть рассудит судьба…»
Судьба рассудила, и на состоявшихся 5 ноября 1932 года выборах в рейхстаг Гитлер потерпел поражение. Он потерял 33 мандата и 2 миллиона голосов, в то время как его злейшие враги коммунисты усилили свои позиции. Местные выборы тоже показали падение интереса к Национал-социалистической партии, а все поддерживавшие фон Папена партии получили значительное увеличение голосов. Теперь стало окончательно ясно, что июльский успех 1932 года явился «кульминационным моментом» в истории нацистской партии.
Ноябрь же для нацистской партии оказался роковым. 9 ноября 1923 года Гитлер потерпел поражение во время «пивного путча», и вот теперь 5 ноября 1932 года его так ярко сверкнувшая на политическом небосклоне звезда начинала медленно, но неуклонно падать. Не случайно Геббельс записал в дневнике осенью того же года: «Теперь должно случиться что-то непредвиденное. Мы должны прийти к власти в обозримый период времени. Иначе мы напобеждаемся на выборах до собственной гибели».
Гитлер пребывал в очередной депрессии. По всей видимости, фюрер очень опасался за свою дальнейшую судьбу и подумывал о путях отхода; он поинтересовался у Раушнинга, имеется ли между Германией и Данцигом соглашение о выдаче политических беженцев.
Он на самом деле чувствовал себя весьма неуютно. Германское правительство на какое-то время перешло в контрнаступление, убрав с улиц штурмовиков, впервые за последние годы обеспечило нормальный ход общественной жизни. И как знать, сумей правительство заговорить с народом на понятном ему языке, предложить ему конкретную хозяйственную программу и хотя бы отчасти использовать лозунги и обещания, то история Германии могла бы пойти по другому пути. Увы, этого не произошло: фон Папен так и не сумел объединить те силы, для которых нацизм представлял угрозу. И все же он был доволен. Хотя 90% избирателей проголосовало против него, он не сомневался, что уж теперь-то нацисты пойдут на все его условия.
13 ноября 1932 года фон Папен предложил Гитлеру забыть старые обиды и войти в новое правительство. Однако тот высказался в таком духе, что дальнейшее сближение оказалось уже невозможным. Мало того, что Гитлер отказался принимать участие в правительстве, он в специальном воззвании обвинил фон Папена в росте голосов, поданных за коммунистов. Почувствовавший свою силу, тот постарался добить Гитлера и в публичном обращении к нему заявил, что содержание отправленной им убийцам из СА телеграммы несовместимо с претензиями на кресло рейхсканцлера. Фон Папен пообещал «затопить» огонь гражданской войны в Германии, и всем было ясно, кому адресована эта угроза. Более того, понимая, что с Гитлером ему не договориться, он решил распустить рейхстаг, надеясь, что новые выборы окончательно поставят на нацистах крест.
Но фон Папен радовался рано. Сосредоточив все внимание на Гитлере, он упустил из вида фон Шлейхера. Генерал был очень недоволен независимостью канцлера и его близостью к президенту. Не нравилось ему и намерение фон Папена провести еще одни выборы и таким образом заставить Гитлера согласиться либо со всеми его условиями, либо с введением в стране диктатуры, если лидер нацистов снова выскажется против. Очень неприятное впечатление произвело на генерала и сотрудничество Гитлера с коммунистами, начало которому положил Геббельс. Он всегда опасался такого поворота событий, когда рейхсверу придется сражаться одновременно с нацистами и с коммунистами, тем более что число поданных за них голосов возросло. Выход он видел только в одном: в уходе фон Папена с поста рейхсканцлера. А потому и начал пугать других министров возможной гражданской войной, к которой вел страну фон Папен. Как только фон Папен уйдет, говорил он, президент сможет провести консультации с лидерами других партий (и прежде всего с Гитлером) и найти выход из политического тупика, в который начинал заводить страну фон Папен.
Фон Шлейхер имел долгую беседу с президентом, и в середине ноября торжествующий Гитлер в какой уже за последние два месяца раз прибыл в президентский дворец. На этот раз Гинденбург оказал вождю нацистов куда более любезный прием и даже предложил ему сесть. Они проговорили больше часа, и в конце концов президент предложил Гитлеру сформировать правительство, опирающееся на большинство в рейхстаге.
Это было проще сказать, нежели сделать, и, чтобы создать правительство, которое опиралось на большинство в парламенте и имело бы ясную и четкую программу, Гитлеру пришлось бы объединиться с Брюнингом и Гугенбергом, что для него было невозможно даже теоретически, поскольку все эти люди являлись его откровенными врагами. Да, они люто ненавидели Папена и Гинденбурга, но так же люто ненавидели и друг друга и не пошевелили бы пальцем, чтобы хоть как-то усилить своего врага. Это было еще возможно летом, когда он вместе с Брюнингом имел большинство в рейхстаге. Но теперь, когда они оба очень ослабли, создать дееспособное коалиционное правительство было делом безнадежным.
Вместо формирования кабинета Гитлер занялся эпистолярным творчеством и слал в Берлин бесконечные послания, выискивая всевозможные уловки для достойного завершения игры. В конце концов он затянул старую песню о назначении его рейхсканцлером с особыми полномочиями. На это Гинденбуг ответил новой оплеухой: из его ответного письма Гитлер узнал, что, если президент и имеет намерение выбрать человека, облеченного его личным доверием, то он никогда не остановит свой выбор на лидере нацистов.
«Вы знаете, – писал он, – что я стою на точке зрения президиального кабинета… который должен находиться под руководством лица беспартийного, а не партийного вождя, и что это лицо должно пользоваться моим исключительным доверием. Вы заявили, что согласны предоставить ваше движение лишь в распоряжение кабинета, во главе которого вы будете находиться сами, его партийный вождь. Если я соглашаюсь с этой мыслью, то я все же должен потребовать, чтобы такой кабинет имел за собой большинство в рейхстаге…»
Гитлер все понял и заявил, что на поставленных президентом условиях нового кабинета не будет. Он возвратил поручение президенту и с тяжелым сердцем вернулся в Мюнхен. Единственное, что могло его согревать, так это сказанные ему на прощание слова.
– Во всяком случае, – сказал Гинденбург, – теперь мои двери всегда будут открыты для вас…
Но какой в этих «открытых дверях» толк, если они в любой момент могут навсегда захлопнуться перед ним! Отказал Гитлер и самому Шлейхеру, когда тот предложил ему занять пост вице-канцлера уже в его, шлейхеровском, правительстве.
В игру снова вступил фон Папен, который предложил удивительный по своей наивности план: он разгоняет рейхстаг и готовит соответствующие изменения в Конституции. Суть этих поправок, которые должны быть внесены в Конституцию президентским указом, сводилась к превращению демократической республики в авторитарно-сословное государство. Прекрасно понимая, что такое изменение незаконно, Папен тем не менее попытался уговорить Гинденбурга признать смену государственного устройства как единственный выход из политического лабиринта. Ну а пока он предложил ввести чрезвычайное положение, дать ему право издавать законы и использовать силу при любых попытках государственного переворота.
Шлейхер выступил против. Он очень опасался того, что экстремистские партии, за которыми стояло более миллиона вооруженных боевиков и 18 миллионов избирателей, попытаются предотвратить предлагаемый фон Папеном государственный переворот, что грозило гражданской войной. Однако Гинденбург согласился и поручил фон Папену сформировать новое правительство. Но едва канцлер приступил к своим обязанностям, как в тот же день Шлейхер взорвал давно приготовленную им бомбу, заявив, что армия не доверяет фон Папену и не собирается подвергать страну риску гражданской войны, которая неминуемо начнется со дня на день.
Что же, все верно, рейхсвер всегда оставался рейхсвером, и сам Гинденбург не решился выступить против столь своеобразно предъявленного ультиматума, который вручил ему от имени армии его верный советник. Сделав хорошую мину при плохой игре, президент согласился на отставку фон Папена и, искренне огорченный его уходом, подарил на прощание свой портрет с надписью: «Был у меня товарищ…»
