Текст книги "Гитлер. Неотвратимость судьбы"
Автор книги: Александр Ушаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 52 (всего у книги 60 страниц)
Подобные речи не нравились, и взбешенный фюрер устроил Кейтелю выволочку.
– Мы, – заявил он, – никогда не создадим русской армии, это химера…
Недовольный вольнодумием Власова Кейтель тут же издал приказ: «Ввиду неквалифицированных бесстыдных высказываний военнопленного генерала Власова во время поездки в Северную группу войск, происходившей без ведома фюрера и моего, перевести его немедленно в лагерь для военнопленных».
Сторонникам Власова с большим трудом удалось защитить генерала, который после заявления Гитлера сам попросился в лагерь, и он ограничился лишь домашним арестом. А вот на планах создания в СССР антисталинского сопротивления с помощью немцев был поставлен жирный крест. И тогда генерал нашел союзников в продолжавшем подпольную деятельность в Советском Союзе Народном трудовом союзе (НТС), который создал к тому времени более 120 групп и организаций, действовавших в 54 населенных пунктах. Лозунгом движения стал призыв «За Россию без немцев и большевиков!»
НТС использовал неудачи немцев на фронтах, для того чтобы война перешла в национальную революцию. От скрытых форм агитации энтээсовцы перешли к открытым формам борьбы под лозунгами «Покончим с Гитлером, возьмемся за Сталина!» и «Завершим Отечественную войну свержением Сталина!»
Как это часто бывает в истории, повторялась ситуация Первой мировой войны. Как и тогда Ленин, а вслед за ним и сам Сталин стремились использовать войну для захвата власти, точно так же теперь видевшие главное зло в Сталине пытались избавиться от него с помощью тех же немцев.
Однако Гитлер и слышать не хотел о создании в СССР пятой колонны и продолжал видеть в славянах людей уже даже не второго, а третьего сорта. Конечно, он никогда бы не выиграл войну, даже если бы создал эту самую пятую колонну. Но думать об этом был обязан, хотя бы на первом этапе войны, чтобы как-то расположить к себе население.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Спланированная операция по переходу в контрнаступление под Сталинградом показала, что наконец-то наступил качественный перелом в военном и тактическом мышлении, благодаря которому советские войска отстояли Сталинград и сумели окружить 22 немецкие дивизии. Именно эта победа стала началом коренного перелома во Второй мировой войне.
Надо ли говорить, какое значение имела эта самая выдающаяся победа во Второй мировой войне для Советского Союза! Именно там, в заснеженных царицынских степях, был окончательно развеян миф о непобедимости немецкой армии. Для всех советских солдат, начиная от рядового бойца и кончая командующим армии, эта победа означала преодоление психологического барьера и освобождение от того постоянного страха, которые подрывали их уверенность в себе и мешали воевать. По-иному взглянули на Красную Армию и союзники, которые были уверены в том, что после сталинских чисток она так и не сможет прийти в себя.
И все же наибольшее впечатление победа под Сталинградом, надо полагать, произвела на самого Сталина. Давно он не испытывал такой эйфории, как в февральские дни 1943 года. Оно и понятно: его отказ признать угрозу германского вторжения, временная потеря самообладания, когда это случилось, его требование стоять насмерть и «атаковать, атаковать, атаковать», опора на старых дружков вроде Ворошилова и Буденного, политиков без всякого военного опыта вроде Жданова или карьеристов типа Мехлиса и Кулика – все это было по сути не чем иным, как выражением недоверия к боеспособности Красной Армии, чьи лучшие кадры он уничтожил. Но теперь, когда забитая до полусмерти армия начала сокрушать непобедимые немецкие полчища, он мог смело говорить, что был трижды прав, когда покончил со всеми этими немецкими шпионами Тухачевскими и Блюхерами. Армия стала только сильней.
На успехе сталинградского наступления сказались и новые отношения между Сталиным и руководством армии, которые стали постепенно складываться во второй половине 1942 года, когда Сталин начал понимать, что, продолжая планировать военные операции, он погубит и армию, и страну. Появились в его окружении и новые люди. Но в то же время он, никогда не видевший современных сражений, так никогда и не смог понять нужд полевых командиров, потому что, по свидетельству того же Жукова, действия воинских единиц меньше, чем армия, оставались для него «темным лесом».
Со временем вождь изобрел весьма своеобразный способ работы, который не подвергал его репутацию Главкомверха никакой опасности, – он стал разрабатывать свои идеи на двух разных уровнях. Один – общий – выражался в наборе общих фраз и выглядел приблизительно так. «Мы не должны позволить противнику прийти в себя, – говорил он в январе 1942 года на одном из заседаний Ставки, – мы должны преследовать его на Запад». Второй заключался в корректировке или каких-то уточнениях определенного плана. Он делал замечания в виде резюме, тогда как весь план прорабатывался Генеральным штабом. Тем не менее «одобрение» Сталина придавало ему особый вес. Как и самому Сталину.
Как это ни печально, но даже после Сталинграда уже начинавший кое-что понимать в военном искусстве Сталин не прекратил отдавать невыполнимых приказов, что, конечно же, стоило многих жертв. И объяснить подобное можно только русским менталитетом. Ну вошел бы Сталин в положение того или иного командующего фронтом и отменил свой невыполнимый приказ. Что тогда? Его замучили бы этими самыми «положениями». Сталин и в мирное-то время не щадил людей (лучшее тому доказательство – первая пятилетка), то что было говорить о войне? Никакого послабления! Только так! Кто знает, может быть, мы в конце концов и победили только потому, что шли на выполнение невыполнимых приказов, тогда как немцы во время обеда не бомбили наших позиций…
Сталинград стал переломным пунктом во Второй мировой войне, и после катастрофы на Волге уже мало кто сомневался в победе Советского Союза. Как того следовало ожидать, грандиозная победа и неизбежная в таких случаях эйфория вскружили Сталину голову: он потребовал повторить тот же маневр одновременного наступления на все три немецкие группы армий. То есть совершить то, чего Красная Армия не смогла сделать летом 1942 года. Окрыленный разгромом огромной группировки немецких войск, Сталин даже не сомневался, что теперь стратегическая инициатива принадлежит ему. А потому и планировал освобождение Украины и в первую очередь стратегически важного Донбасса.
Наступление началось 29 января, и поначалу все шло прекрасно. Советские войска взяли Ростов, Белгород и многострадальный Харьков. Здесь-то и возникли сложности, поскольку Сталин переоценил возможности Красной Армии и недооценил, как ему казалось, уже раз и навсегда сломленную немецкую. Наступление заглохло – многим стало ясно, что главные события разыграются летом.
Готовился к летним сражениям и Гитлер. Хотя, как отмечали многие знавшие фюрера, это был уже не тот Гитлер. И не случайно Геринг сразу же после разгрома немецких армий под Сталинградом сказал Геббельсу, что «фюрер постарел на пятнадцать лет за три с половиной года войны». Сказалось постоянное нервное напряжение, в котором он пребывал годами. Положение осложнилось еще и тем, что после Сталинграда Гитлер заболел очень тяжелым гриппом, который вызвал серьезные осложнения. Для лечения требовалось несколько недель полного отдыха, чего Гитлер не мог позволить себе даже при всем своем желании. О каком отдыхе могла идти речь после столь страшного для него удара под Сталинградом!
Гитлер продолжал работать, но через силу. Вскоре у него появились сильнейшие головные боли, начали дрожать руки, что некоторые медики объясняли результатом его истерического состояния. Впрочем, доктор Морелль допускал, что это были первые признаки болезни Паркинсона. Не видевший Гитлера с декабря 1941 года генерал Гудериан был поражен его внешним видом в феврале 1943 года. «Его левая рука дрожала, – писал он позже, – спина горбилась, остановившийся взгляд, глаза навыкате, но без прежнего блеска, на щеках красные пятна. Он легче возбуждался, легко терял самообладание и был подвержен вспышкам гнева и, как следствие, принимал необдуманные решения».
В довершение ко всему Гитлер стал приволакивать ногу. Время от времени им овладевали приступы тяжелейшей депрессии, которые доктор Морелль снимал гормональными инъекциями. Не имея возможности забыться, Гитлер постоянно пребывал в тяжкой задумчивости, что вызывало сильнейшие спазмы желудка и постоянную бессонницу. В конце концов на него перестало действовать снотворное. Трудно сказать, был ли это бред, но Гитлер отказывался идти спать до тех пор, пока последний английский бомбардировщик не покидал воздушного пространства Германии.
Доктор Морелль пытался облегчить его страдания «таблетками от газов д-ра Кестера». Дозы при этом назначались лошадиные: Гитлер принимал до 20 таблеток в день. Когда в октябре 1944 года другой врач-консультант получил возможность взглянуть на эти «чудотворное» снадобье, ему стало не по себе. Как гласили сделанные на этикетке пилюль надписи, фюрер ежедневно принимал таблетки, главными составляющими которых были стрихнин и атропин – два яда, оказывавшие мощное воздействие на нервную систему.
С 1942 до ноября 1944 года Гитлер почти безвыездно находился в своей Ставке в Растенбурге, располагавшейся в 560 километрах от Берлина в таком густом лесу, что сквозь него даже в самые солнечные дни не пробивалось солнце. Гитлер проживал в бетонном бункере, и все его три комнаты очень напоминали тюремные камеры. «Там было много заборов и колючей проволоки, – описывал Ставку фюрера генерал Йодль, который видел в ней нечто среднее между тюрьмой и монастырем. – На всех дорогах, которые вели к Ставке, были установлены заставы, а в центре находилась так называемая «зона безопасности №1». Постоянного пропуска в эту зону не имели даже сотрудники моего штаба; охранники обыскивали каждого офицера, которого не знали в лицо. За исключением военных сводок, в эту святая святых из внешнего мира проникала только очень скудная информация».
Чаще всего измученный бессонницей Гитлер, если ему все же удавалось заснуть, просыпался в 10 часов утра. Завтрак подавали ему в спальню, где он, как правило, читал обзор иностранной прессы, которую составлял для него сам Риббентроп. Ровно в 11 часов в комнату Гитлера входил один из его адъютантов и до полудня обсуждал с фюрером текущие вопросы. В полдень Гитлер приступал к анализу положения на фронтах с Кейтелем, Йодлем и начальниками штабов трех родов войск. В два часа начинался двухчасовой обед, в течение которого говорил, как правило, один Гитлер. Даже после сокрушительных поражений под Москвой и Сталинградом фюрер продолжал разглагольствовать о своих теперь уже однозначно фантастических планах «переустройства мира».
По словам Гудериана, у Гитлера «сложилось собственное представление о мире», действительность он «приспосабливал к этой картине, которая была плодом его фантазии», а весь мир «должен был быть таким, каким он себе его представлял».
После обеда Гитлер пытался заснуть, что ему крайне редко удавалось, и чаще всего мучился все теми же тяжелыми мыслями о положении его армий на фронтах. Ровно в шесть часов вечера начиналось новое совещание, на котором Гитлер снова обсуждал с генералами чаще всего уже изменившееся положение на театрах военных действий. В восемь начинался ужин, и в течение двух часов его участники были вынуждены слушать бесконечные монологи своего начинавшего выживать из ума фюрера.
Именно тогда Гитлер снова стал превращаться, а вернее, вернулся к тому состоянию постоянного изгоя, в каком он во времена своей юности проживал в Вене. Он не хотел никого видеть и болезненно реагировал на любое вторжение в его внутренний мир. «Просто трагично, – писал в связи с этой оторванностью Гитлера от настоящей жизни Геббельс, – что фюрер так отгораживается от действительности и ведет такой нездоровый образ жизни. Он не бывает больше на свежем воздухе, сидит в своем бункере, размышляет и принимает решения».
Ну а то, какие он принимал решения, могло вызывать только ужас. Несмотря на по сути уже проигранную войну, Гитлер не собирался мириться с этой мыслью и продолжал железом и кровью насаждать в Европе «новый порядок». Он и сейчас видел свою цель в создании единой Европы, по-настоящему организовать которую могли только немцы. «Фюрер, – писал Геббельс, – выражает твердую уверенность в том, что настанет время, когда рейх будет господствовать над всей Европой. Мы должны будем выдержать еще очень много боев, но они, несомненно, приведут к блестящим успехам. С этого времени перед нами фактически откроется путь к мировому господству. Кто овладеет Европой, тот, несомненно, завоюет и главенствующую роль в мире».
Это было сказано уже после краха под Сталинградом, и вся беда Германии была даже не в том, что потерявший чувство реальности Гитлер продолжал верить в свои фантасмагорические идеи, а том, что и многие другие главари Третьего рейха были уверены в окончательной победе. И то, что ожидало всех «неполноценных», можно выразить тремя словами: кнут, выселение и крематорий. Да, жизнь в оккупированной нацистами Западной Европе была тяжелой, но даже она не шла ни в какое сравнение с тем, что выпало на долю жителей Советского Союза, Польши и других славянских стран.
Само собой разумеется, что без мощной репрессивной машины подобное было невозможно, и в деле «германизации Востока» на одно из первых мест вышел «черный орден» СС во главе с Гиммлером. Все недовольные были брошены в тюрьмы на «перевоспитание». Но никакого перевоспитания не могло и быть, так как Гитлер давно считал, что тот, кто провинился перед ним однажды, останется его врагом навсегда.
– После десяти лет тюрьмы, – говорил фюрер, – человек все равно потерян для народной общности. Кто захочет дать ему работу? Такого человека лучше всего заключить в концлагерь либо убить. На данном этапе лучше убить его, чтобы запугать других…
И убивали. Что же касается концентрационных лагерей, в которых проходили все круги ада те, кто так или иначе не устраивал нацистов, то за короткий срок вся Европа была покрыта ими. Да и как еще могло поступать государство, глава которого в одной из своих «застольных» бесед откровенно заявил:
– Того, кто выступает против моего порядка, я безжалостно уничтожу. Порядок, который я создаю, вовсе не должен быть понятен широкой массе. Но кто выступит против этого гранитного порядка, расшибет себе лоб. Любая попытка сломить наше государство будет утоплена в крови…
После капитуляции Паулюса фюрер очень опасался того, что Восточный фронт может развалиться, и объявил 1943 год годом «стратегической обороны» на всех фронтах. Но это не спасло его от критики в самой Германии, в которой стали раздаваться призывы покончить с национал-социализмом. Именно тогда Геббельс подал фюреру идею «тотальной войны», которую тот подхватил с величайшим энтузиазмом.
Все свои надежды фюрер связывал с армиями фон Манштейна, которые должны была перейти в контрнаступление и снова взять Харьков и Восточную Украину, что и было сделано уже в марте. Весенняя распутица остановила наступление немцев, но все надежды Сталина на взятие Орла, Брянска и Смоленска оказались тщетными. Уже в марте Гитлер одобрил план операции «Цитадель», целью которого являлся прорыв армий «Юга» и «Центра» в районе Курска. Операция должна была начаться в мае, однако высадка американцев в Северной Африке и итальянские события заставили Гитлера отложить ее. Время было потеряно, и тем не менее не оставлявший надежды переломить ход войны Гитлер приказал 5 июля 1943 года приступить к реализации «Цитадели».
Удар был нанесен в районе Курска, куда уже с весны противники стали стягивать силы, которые неприятно поразили немецкую разведку. Ценой неимоверных усилий советское военное производство к этому времени вышло на уровень, уже недоступный для Германии. Помимо военной техники советское командование выстроило мощные оборонительные линии и успело как следует подготовить войска. Но Гитлер не сомневался в успехе, как не сомневались в нем и фон Манштейн, и фон Клюге, имевшие огромное количество военной техники. И после того как 12 июля Сталин отдал приказ о контрнаступлении, начатое немцами 5 июля наступление быстро переросло в самое крупное в истории войн танковое сражение.
Ничего подобного мировая военная история еще не видела. В крупнейшем в военной истории танковом сражении в районе Прохоровки сошлись более 1500 танков и крупные силы авиации. Только за один день страшных боев немцы потеряли свыше 350 танков и 10000 убитыми. Горели боевые машины, горели люди, горела степь, горело все, что только могло гореть. Черный дым был виден за несколько километров. Ценой неимоверных усилий победителями из этого ада вышли советские танкисты. Войска вермахта оказались отброшенными на исходные рубежи
Когда Гитлеру доложили о том, что немецкое наступление захлебнулось и Красная Армия успешно продвигается вперед, он отказался верить в услышанное. К изумлению всех присутствовавших на совещании в Ставке фюрер вдруг заявил:
– У меня такое чувство, что это конец не нашего, а русского наступления; очевидно, русские потерпели неудачу и изображают дело так, будто они сорвали наш план наступления. Этим они, по-моему, хотят оправдать собственное поражение. По всей вероятности, теперь поступят сообщения о том, что здесь, – фюрер ткнул в карту, – у русских дело не вышло и застопорилось, так что от попытки превратить все это в крупную операцию пришлось отказаться. Мне так кажется…
Это ему только казалось, и он даже не понял (или не захотел понять), что победа на Курской дуге стала одним из самых ярких событий Великой Отечественной войны и послужила толчком к открытию второго фронта.
Мы уже говорили о неожиданном диагнозе Гитлера – лучевой болезни. Но где он мог облучиться, если в то время ядерного оружия еще ни у кого не было? После тщательного изучения доступных материалов эксперты сошлись на том, что роковым местом для Гитлера стала его Ставка «Вервольф», расположенная недалеко от Винницы. Строительство Ставки и по сей день окутано множеством тайн, и, наверное, далеко не случайно эсэсовцы уничтожили всех, кто имел отношение к ее проектированию и сооружению. Не пожалели даже немецких инженеров и их итальянских коллег, которых взорвали в самолете. Сам же «Верфольф» был уничтожен весной 1944 года. Тем не менее пробное бурение позволило установить, что в обширном гранитном плато под бункером имеется активный радий. На открытом пространстве он не способен причинить какой-либо вред человеку, но в подземных сооружениях, особенно при недостаточно мощной вентиляции, из него начинает выделяться тяжелый радиоактивный газ радон-222, который и представляет угрозу лучевого поражения.
Летом 1942 года Гитлер находился под Винницей и прятался в прохладных подземных помещениях от стоявшей в тот год на Украине невыносимой жары. Об этом позже рассказывал служивший в охране Ставки эсэсовец Гунар Бернер. По расчетам специалистов, при таких условиях предельно допустимая норма концентрации ядовитого радиоактивного газа в подземном бункере нацистского диктатора была превышена в сотни раз.
Как подобное могли допустить педантичные немецкие инженеры-проектировщики, если людей отправляли в концлагеря за один лишь косой взгляд в сторону фюрера? Конечно, бывает всякое, и если отбросить ошибки специалистов, то можно предположить, что кто-то был очень заинтересован в том, чтобы Гитлер получил смертельную дозу. Особенно если учесть, что угрозу таил лишь бункер, предназначенный исключительно для фюрера. Два других бункера – для охранников и офицеров – оказались совершенно безопасными.
Вывод в таком случае мог быть только один: это было хорошо спланированное покушение на фюрера, при котором учитывалась даже повышенная чувствительность слизистой его дыхательных путей, на которую радиоактивный газ должен был подействовать сильнее и быстрее. Однако Гитлер и на этот раз почувствовал грозившую ему опасность и вовремя покинул Ставку, хотя уже и значительно облученный. Если все так и было на самом деле, остается ответить на вопрос, который напрашивается в первую очередь: кто был инициатором медленного убийства любимого фюрера?
Рейхсфюрер СС Гиммлер? Вряд ли. Он не имел никакого отношения ни к проектированию, ни к строительству бункера. Таинственный Мартин Борман? Но он никогда не стремился к первым ролям и предпочитал оставаться «серым кардиналом». Спецслужбы союзников? Это было невозможно, потому что разведслужбы США, Советского Союза, Великобритании и других союзников по антигитлеровской коалиции долгое время вообще не знали, где расположена полевая Ставка фюрера на Восточном фронте.
Остается «нацист номер два» – Герман Геринг. Известно, что поначалу строить Ставку предполагалось в другом месте, но Геринг настоял на Виннице. Да, полевая Ставка самого Геринга находилась всего в двух десятках километров от «Вервольфа», но при ее строительстве не использовался местный гранит. Для укрепления бетонных сооружений Ставки Геринга гальку привозили с берегов моря. Так что бывший воздушный ас вполне мог задумать столь коварный план по устранению фюрера, чтобы занять его место во главе партии и страны.
Конечно, это только версия, и ее сторонники приводят в доказательство то, что накануне краха рейха именно Геринг объявил себя главой власти в стране и армии и вступил в переговоры о перемирии с противником за спиной Гитлера. Известно и то, что еще задолго до прихода нацистов к власти между Гитлером и Герингом, всегда стремившимся быть «народным любимцем», имелись определенные трения, поскольку последний страдал гипертрофированным тщеславием и никогда не выбирал средств для достижения заветной цели.
Подобные таинственные истории всегда читаются с повышенным интересом, но верится в них все же с трудом. Как-то трудно себе представить, что такое ответственное дело, как строительство Ставки для самого фюрера прошло мимо Гиммлера, который как раз и отвечал за сохранность его драгоценного здоровья и не менее драгоценной жизни. Что же касается Геринга… Если только представить себе, сколько людей ему надо было посвятить в свой замысел, то эта версия отпадает само собой. Что остается? Только одно: если Гитлер и получил облучение, то это произошло совершенно случайно.
Впрочем, какая разница, по каким причинам Гитлер потерял способность объективно оценивать обстановку, тем более что он ее и не имел! Важно другое: после поражения на Курской дуге Гитлер как личность кончился, и отныне во главе Германии до самого конца войны будет стоять человек с больной психикой. Да, он будет еще много говорить о победе, но по-настоящему воспрянет только один раз: во время Арденнской операции в 1944 году. Да и то ненадолго.
Пребывание Гитлера с весны 1945 года в его фюрербункере после войны назовут «сумерками богов». Вряд ли это можно считать удачным названием. Если с сумерками нельзя не согласиться, то вот с богами как-то не получается. Скорее, это были сумерки политических изгоев, в каких превратились сам фюрер и его ближайшее окружение. И начались эти сумерки отнюдь не в Берлине, а в «Волчьем логове», где уже очень скоро фюрер будет скрываться от окружающего его мира.
