355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Ушаков » Гитлер. Неотвратимость судьбы » Текст книги (страница 47)
Гитлер. Неотвратимость судьбы
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 15:08

Текст книги "Гитлер. Неотвратимость судьбы"


Автор книги: Александр Ушаков



сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 60 страниц)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Сталин без особого восторга наблюдал за победным маршем гитлеровских армий по Европе. К этому времени «друг Адольф» уже не стеснялся и ввел свои войска в Румынию – он очень опасался, что после Бессарабии Сталин возьмет и Румынию и лишит его столь необходимой для него нефти. Встревоженный таким поворотом событий Молотов уже не раз указывал на нарушение статьи третьей пакта и напоминал, что стороны обязаны консультироваться по всем вопросам, которые представляют общий интерес.

27 сентября 1940 года был подписан Трехсторонний пакт между Германией, Италией и Японией, который предусматривал создание «нового порядка». Сталину эта сделка не понравилась – хотя бы потому, что его самого участвовать не пригласили. И уже очень скоро по дипломатической почте в Берлин полетели запросы о том, что под этим самым «новым порядком» подразумевается и какова роль России в его установлении. Из Берлина ответили: поводов для беспокойства нет, и при желании Россия может присоединиться к «тройственному пакту».

Россия хотела, но только на равных условиях со всеми остальными странами. Конечно, у Сталина после всей этой истории остался неприятный осадок. Просить он не привык, а Гитлер, судя по всему, уже не очень-то с ним считался. Так оно и было. После того как в октябре Гитлер ввел войска в Финляндию, лишая таким образом Советский Союз шведской железной руды, и Хельсинки с удовольствием подписали с Берлином соглашение, таким образом решив обезопасить себя от очередного советского вторжения, которое, конечно же, наверняка последовало бы; Сталин не забыл финского позора и был полон решимости отыграться.

На этот раз он потребовал вывода немецких войск с финской территории, подкрепляя свое требование параграфом из прежних договоренностей о сферах влияния так, словно в Берлине об этом параграфе не знали. По большому счету думать надо было уже не о параграфах, а о том, что делалось все не случайно. Вряд ли Гитлер повел бы себя столь вызывающе, если бы на самом деле хотел дальнейшего сближения. А «тройственный пакт»? Чем не звонок? Разве друзей не приглашают на раздел пирога? Сталина не пригласили, вот и пришлось ему, словно бедному родственнику, самому проситься к чужому столу. Так вести себя, как сейчас повел по отношению к нему фюрер, мог либо человек, совершенно потерявший к нему интерес, либо политик, искавший повода для ссоры. Впрочем, так оно и было. После провала в Финляндии Сталин уже не интересовал Гитлера как партнер, и в немецком Генеральном штабе вовсю шла разработка планов войны на Востоке.

Сталин… по-прежнему верил в своей пакт и продолжал бомбардировать Берлин запросами и требованиями вывести войска. Гитлер решил дать кремлевскому владыке последний шанс и пригласил Молотова в Берлин. Нет, ни о каком равноправном партнерстве не могло быть и речи (какое могло быть равноправие с такой слабой и отсталой армией?), а вот сделать из Сталина послушного своей воле вассала – другое дело…

Но вряд ли фюрер питал какие-то надежды на подчинение Сталина своей воле, потому и заявил, что переговоры переговорами, а приготовления к войне с Россией должны идти своим чередом, «невзирая на результаты дискуссий». И на этот раз слова у Гитлера не расходились с делом. Летом 1940 года полным ходом шла переброска немецких войск с Запада на Восток, а 1 сентября офицеры оперативного отдела Генерального штаба Хойзингер и Фейерабенд представили Гитлеру план передислокации и «идею плана стратегического развертывания на Востоке для операций против России». Именно они легли в основу принятого в декабре приказа о подготовке операции «Барбаросса». По словам Гитлера, он намеревался покончить с Советским Союзом «еще до конца войны с Англией».

Конечно, вся подготовка проходила в условиях полной секретности. Даже союзники фюрера полагали, что.войска вермахта перебрасываются на Восток в целях лучшей охраны границ перед началом решительной операции против Британии. Сталину Гитлер всячески старался внушить мысль о том, что все передвижения его войск предназначены только для того, чтобы запутать английскую разведку. А в ответ на недовольство кремлевского владыки в своем письме к нему, которое он продиктовал Риббентропу, фюрер возложил всю вину за случившееся в течение последнего года, включая действия Германии в Финляндии и Румынии, на англичан, которые «делали все возможное, чтобы столкнуть его со Сталиным». Дав определение Трехстороннему пакту как антианглийскому и антиамериканскому, он предложил Сталину Присоединиться к «оси».

«Мой дорогой герр Риббентроп! – писал в своем ответном послании Сталин. – Я получил ваше письмо. Искренне благодарен за доверие, а также за поучительный анализ последних событий… В. Молотов считает себя обязанным сделать вам ответный визит в Берлин. Он просит передать вам, что принимает приглашение… Что касается обсуждения некоторых проблем с участием японцев и итальянцев, я придерживаюсь мнения (не отвергая этой идеи в принципе), что этот вопрос следовало бы представить на предварительное рассмотрение».

Переговоры Молотова с А. Гитлером и И. Риббентропом проходили 12-13 ноября 1940 года. Гитлер сразу же заговорил о прекрасных перспективах, которые открывались перед двумя странами. Высказав твердое убеждение, что отношения между Германией и Советским Союзом «должны быть выше всяких мелочных соображений», Гитлер предложил выступить против англичан и установить своего рода доктрину Монро для всей Европы и Африки, разделив при этом все колониальные территории. Не забыл он и про США, призвав Молотова сделать все возможное, чтобы предвосхитить наращивание их мощи.

Молотов был весьма далек от столь грандиозных исторических задач и заговорил о вполне конкретных вещах, которые прежде всего касались германо-советских отношений. Особенно волновало его, что делают немцы в Финляндии, которая входила в сферу советских интересов. Полюбопытствовал относительно того, как Германия собирается блюсти интересы России в Болгарии, Румынии и Турции, что означает задуманный «новый порядок» и какую роль Гитлер отводит в нем Советскому Союзу.

Так ничего толком и не ответив, Гитлер стал уверять Молотова, что у него и в мыслях нет делать что-то за спиной Сталина и ставить его перед свершившимися фактами, и главные трудности он видел в установлении нормальных отношений между Германией, Францией и Италией. И только несколько упорядочив стоявшие между всеми этими странами проблемы, он счел своим долгом обратиться к Советскому Союзу для обсуждения «первых конкретных шагов в направлении всеобъемлющего сотрудничества».

Это самое «всеобъемлющее сотрудничество» было на самом деле обширным и касалось не только проблем Западной Европы, которые должны решаться Германией, Францией и Италией, но и Азии, в которой лежали интересы Японии и России. А вот США, по твердому убеждению фюрера, «нечего было делать ни в Европе, ни в Африке, ни в Азии». Относительно Румынии и Финляндии Гитлер заявил, что только потребности армии в сырье заставили Германию проявить активность там, где у нее нет постоянных интересов. И не надо заострять на этом пустяке внимание, убеждал он, их ждет успешное сотрудничество, если только Советский Союз «не будет добиваться преимуществ на территориях, которые составят в будущем интерес Германии».

– После завоевания Англии, – закончил Гитлер, – Британская империя будет разделена как гигантское обанкротившееся всемирное поместье площадью в 40 миллионов квадратных километров. В этом обанкротившемся поместье для России найдется выход к незамерзающему и по-настоящему открытому океану. Какое-то меньшинство в 45 миллионов англичан правило 600 миллионами жителей Британской империи. Я собираюсь поставить это меньшинство на место… – Сделав небольшую паузу, фюрер продолжал: – В этих условиях появляются перспективы глобальных масштабов… Нужно договориться об участии России в решении этих проблем. Все страны, которые могут оказаться заинтересованными в этом обанкротившемся поместье, должны прекратить все споры и заняться исключительно дележом Британской империи. Это относится к Германии, Франции, Италии, России и Японии…

Молотов согласился со всем сказанным и все же попросил Гитлера внести Ясность в германо-советское сотрудничество. При этом он очень хотел бы знать, что думает сам рейсхканцлер по поводу Балкан и германских гарантий Румынии. А затем поведал о намерении СССР заключить договор с Болгарией, который позволит советским войскам выйти к Проливам.

– Если бы Германия искала трений с вами, – недовольно ответил Гитлер, – то уж поверьте мне, она нашла бы что-нибудь еще помимо Проливов!

Фюрер и на самом деле начал раздражаться. Он, победитель Европы, должен был оправдываться и искать совершенно не нужные ему аргументы с министром иностранных дел обреченной на заклание страны. Он был до того разгневан, что больше участия в переговорах не принимал. Не имело смысла вести беседы с человеком, который не имел ни одной собственной мысли и заученно твердил только то, что вбил в его голову «товарищ Сталин». Он ожидал не вопросов, а согласия войти в «тройственный пакт» и воевать против Англии, а вместо этого от него требовали объяснений по поводу какой-то Румынии, о которой он и думать позабыл! Он хотел говорить о завоевании мира, а его то и дело возвращали в Финляндию! Поднималось озлобление и против Сталина. Ладно Молотов – что с него возьмешь, попугай! А о чем сам-то думал? Неужели до него с его азиатской хитростью так и не дошло, что он должен не требовать, а просить и подчиняться! Судя по всему, не дошло. Что ж, тем хуже для него…

Разозленный Гитлер даже не явился на прием, который Молотов давал в советском посольстве. Едва начался банкет, как послышался сигнал воздушной тревоги, и гости поспешили в бомбоубежище. Там-то Риббентроп и показал Молотову проект соглашения, которое делало СССР участником Трехстороннего соглашения. А вместе с ним и два секретных протокола, которые очень четко разграничивали сферы интересов каждой из четырех держав, подобно тому, как это было сделано с германо-советским договором о ненападении. Из этих протоколов Молотов узнал о предполагаемом пересмотре границ в Европе после заключения мира, о наличии германских интересов в Центральной Африке, итальянских – в Северной и Восточной Африке, японских – в Юго-Восточной Азии. Интересы же Советского Союза предполагалось определить к югу от его границ в направлении Индийского океана. Что же касается европейских границ, то они будут установлены только после победы над Англией.

– Но и это еще не все, – с таинственным видом улыбнулся Риббентроп, когда Молотов закончил чтение. – Если ваша страна присоединится к Тройственному пакту, то можно считать решенным пакт о ненападении с Японией, которая пойдет на включение Внешней Монголии и Синьцзяня в сферу советских интересов…

– Хорошо бы, конечно, – ответил Молотов, но вместо Внешней Монголии… завел старую песню о Румынии, Венгрии, Турции, Болгарии и других европейских сферах интересов Советского Союза.

Разочарованный Риббентроп снова заговорил о Британской империи и заверил, что с нею уже покончено.

– Если это так, – усмехнулся Молотов, – то почему мы в убежище и чьи тогда бомбы рвутся над нашими головами?

Не дождавшись ответа, Молотов поставил последнюю точку в разговоре.

– Конечно, – произнес он, – все это очень интересно, но мне бы хотелось еще раз напомнить вам, что все эти великие проблемы завтрашнего дня даже при всем желании невозможно отделить от тех вопросов, которые стоят перед нами сейчас…

Риббентроп поморщился. Как видно, и он переоценил этих чертовых русских. Вместо согласия на участие в Трехстороннем пакте со всеми вытекающими отсюда последствиями Молотов опять вернулся к Финляндии. В конце концов он махнул рукой и сказал Молотову, поскольку ничего другого ему не оставалось, что Финляндия остается в сфере советских интересов, а вступление Советского Союза в «ось» они обсудят в рабочем порядке. Советский министр напоминал ему увязший в грязи грузовик, который буксовал, но так и не мог повернуть в сторону.

Так ни о чем и не договорившись, Молотов неизвестно зачем встретился с Г. Герингом и Р. Гессом и отправился домой…

Немцы были правы: Молотов действительно был опутан, словно цепями, сталинскими инструкциями и при всем желании ничего не мог сказать по поводу предложений, которые обрушили на него немцы.

Не совсем понятно, что думал по этому поводу сам Сталин. Непонятно, какой смысл был во всей этой поездке в Берлин, если красный вождь так и не ответил на самый главный для Гитлера вопрос, присоединится ли он к «оси». И если бы Молотов сразу же по прибытии в Берлин произнес твердое «да», никакой войны в июне 1941-го не было бы и в помине. Сталин автоматически превращался в союзника Гитлера и врага Англии и Франции. Чем закончилась бы вся эта эпопея, сейчас (да и тогда) знать никто не мог. Но отсрочку Сталин получил бы. Вместе с тем ему было ясно, что Германия не видела для Советского Союза места в Европе и уж тем более на Балканах, где все связанное с ними являлось внутренним делом «оси». Об этом красноречиво говорило нежелание фюрера считаться с безопасностью Советского Союза и его отказ прекратить фактическую оккупацию Финляндии и Румынии.

Что же касается самой «оси», то Сталин, по всей видимости, и не собирался к ней присоединяться, иначе бы не потребовал за «вход» в нее тех уступок, на которые Гитлер никогда бы не пошел. «Попросил» же он вывода немецких войск из Румынии и Финляндии, заключения русско-болгарского договора с последующим предоставлением Турцией Советскому Союзу базы на Босфоре и контроля за прохождением судов в Черное море и обратно.

Зоной советских интересов должна была стать огромная территорию в направлении Персидского залива, и одновременно Япония должна была отказаться от своих прав на нефтяные и угольные месторождения на Сахалине. Все это представлялось, конечно, весьма заманчивым, непонятно было только одно: на что надеялся Сталин. Турция, Ирак, Болгария и Румыния уже были тесно связаны с Берлином, и обижать их у фюрера не было ни малейшего желания. Да и по Японии, которую Сталин предлагал с его помощью лишить столь важного для нее сырья, ему бить тоже не хотелось. И, говоря откровенно, Сталин явно переоценил свои силы: Гитлер не только отказался пойти на все эти уступки, но еще больше озлобился. А может, переиграл, до самой последней минуты считая себя столь необходимым для Гитлера партнером?

Был ли разочарован таким исходом переговоров с Москвой Гитлер? Вряд ли. Скорее, он был доволен, поскольку теперь точно видел: он не ошибся, и аппетит к Сталину приходил во время еды. «Сталин, – заявил он своему окружению, – хитер и коварен. Он требует все больше и больше… Победа Германии стала непереносимой для России. Поэтому надо как можно скорее поставить ее на колени…» После чего поведал Герингу о намерении напасть на Советский Союз весной 1941 года и, несмотря на все уговоры Геринга не делать этого до 1943 года, 18 декабря подписал печально знаменитую Директиву №21 об операции «Барбаросса».

«Германские вооруженные силы, – говорилось в ней, – должны быть готовы раздавить Советскую Россию за одну быструю кампанию, даже до завершения войны против Англии…

Приготовления, требующие большего времени, следует начать сейчас, если этого еще не сделано, и должны быть завершены к 15 мая 1941 года…

Масса русской армии в Западной России должна быть уничтожена выступающими вперед бронетанковыми клиньями; необходимо предупредить отступление боеспособных частей в необъятные просторы русской территории…

Конечной целью является создание оборонительной линии против Азиатской России, начиная от реки Волги до Архангельска. Затем последний оставшийся у России промышленный район на Урале может быть уничтожен люфтваффе».

Решение Гитлера напасть на Советский Союз держалось в секрете – было разослано всего девять копий, и тем не менее в течение всех последующих месяцев все было подчинено исполнению великой мечты Гитлера…

Как много раз говорил сам Гитлер, одной из основных причин, по которым он решил завоевать Россию, было его желание «выбить из рук Британии «континентальную шпагу» и заставить ее подписать мир. Особенно актуально это стало весной 1941 года, когда президент США Ф. Рузвельт получил неограниченные полномочия оказывать любую помощь сражающимся против диктаторских режимов странам. Но, прежде чем идти на Россию, Гитлеру пришлось решать балканские проблемы.

Все началось с того, что в октябре 1940 года Муссолини направил свои войска в Грецию. Во многом это произошло из-за того, что Гитлер установил сотрудничество с румынским лидером – генералом И. Антонеску. Дуче очень не понравилось подобное сближение, поскольку до сих пор Румыния традиционно входила в сферу итальянских интересов. Однако румынская нефть имела для Германии столь важное значение, что фюрер решил действовать за спиной итальянского диктатора. Муссолини увидел в этом наглом, на его взгляд, демарше желание Гитлера ущемить его собственные интересы и нежелание считаться с ним как с равноправным партнером и, точно так же, не поставив его в известность, начал оккупацию Греции. Это привело фюрера в бешенство. Помимо всего прочего Гитлер очень опасался, что известные своей солидарностью Балканские страны выступят в защиту Греции, и Англия получит прекрасный шанс создать себе мощную опорную базу в столь важном со стратегической точки зрения регионе мира.

Так оно и случилось: уже очень скоро англичане заминировали все греческие проливы и построили военную базу на Крите. 2 марта 1941 года в Греции появились английские войска. Конечно, фюрер делал все для того, чтобы уладить итало-греческий конфликт, но в то же время готовил удар по Греции из Болгарии, которая стала участницей «оси Берлин – Рим».

В марте 1941 года немецкие войска вошли в Болгарию, затем наступила очередь Югославии, руководство которой попросило Сталина о помощи. Но тот даже не пошевелил пальцем, еще раз продемонстрировав Гитлеру, что «не сердится» на него и готов к сотрудничеству.

6 апреля 1941 года началось итало-германское вторжение в Грецию и Югославию. Немецкие бомбардировщики обрушили на Белград тысячи бомб, а через слабо укрепленную югославо-венгерскую границу в страну устремились немецкие танковые армии. 17 апреля югославы капитулировали, и Германия, Италия, Венгрия и Болгария поделили их страну между собой. Профашистски настроенная Хорватия получила в общем-то формальную независимость, а в той самой Сербии, которую так ненавидел Гитлер за развязывание Первой мировой войны, широким фронтом развернулось партизанское движение, с которым Гитлеру так и не удалось покончить до конца войны.

А вот с Грецией ничего не получилось. Внутрь страны вела только одна дорога – через лежавшие на севере труднодоступные горы, на перевалах которых закрепился 65-тысячный британский экспедиционный корпус, который уже успел изрядно потрепать итальянские войска. Положение осложнялось еще и тем, что все подходы с моря были блокированы британским флотом, ни о каком соперничестве с которым не могло пока быть и речи.

Однако у Германии было то преимущество, что ее войска могли начать наступление из Южной Югославии, обойти греческие укрепления на Метаксасе и окружить ее защитников, которые сдались после падения Салоников 9 апреля. Прикрывавшие греков британские войска сумели перебраться на Крит. С моря взять остров немцы не смогли, и тогда Гитлер приказал высадить на остров мощный воздушный десант. А после того как Крит был захвачен, боявшийся увязнуть на Балканах Гитлер не решился развить свой успех в Средиземноморье, решив сосредоточить все свои силы на войне с Россией, до которой оставались считанные недели.

Гитлер масштабно готовился к войне и приказал заморозить выполнение советских заказов. Сталин удовольствовался несерьезными отговорками и… продолжал гнать в Германию все, в чем та нуждалась. В своем стремлении сдержать Гитлера он совершенно неожиданно для немцев принял немецкий вариант советско-германской границы от реки Игарки до Балтийского моря, вокруг которой шли бесконечные и ожесточенные дискуссии. В апреле он пошел еще дальше и назначил себя Председателем Совета Министров СССР, в связи с чем Шуленбург писал в Берлин: «Сталин будет использовать свой новый пост для поддержания хороших отношений с Германией». Более того, для поддержания этих самых хороших отношений Сталин намеревался весной 1941 года встретиться с Гитлером. Но из этого ничего не вышло. Для Гитлера он был отработанным материалом.

Ничего не добившись от Гитлера, Сталин решил по возможности ослабить «ось», для чего намеревался заключить пакт о нейтралитете с Японией. «Надо нейтрализовать Германию, – говорил Сталин. – Вместе с тем надо усилить военно-экономическую помощь китайскому народу. Нам надо вести дело на ослабление гитлеровской коалиции, привлекать на нашу сторону страны-сателлиты, попавшие под влияние и зависимость гитлеровской Германии».

Сталин решил сыграть на обиде, которую Япония вынашивала в отношении Берлина из-за тайного пакта о ненападении с Советским Союзом, который стал для нее весьма неприятной неожиданностью.

В апреле 1941 года в Москву прибыл министр иностранных дел Японии Мацуока. К этому времени творцы японской политики уже связали себя явно просматривавшейся связью между тем тупиком, в который они зашли в войне с Китаем, и событиями в Европе. Больше всего их интересовали германо-советские отношения, поскольку уже ясно были видны наметившиеся между Сталиным и Гитлером расхождения.

Гитлер уже вынашивал планы нападения на СССР, и тем не менее Сталин пока еще не видел особой опасности в концентрации немецких войск вдоль западной границы страны. По всей видимости, он, по мнению японских политических аналитиков, все еще питал иллюзии о войне Гитлера на Западе. В какой-то мере они были правы. И все-таки Сталин уже окончательно пришел к выводу, что для избежания втягивания в конфликт сразу с двумя сторонами ему необходимо поддержать инициативы кабинета Коноэ, который снова предлагал начать переговоры.

Сталин явно рассчитывал отвлечь внимание Японии от советского Дальнего Востока и сделать все возможное, чтобы заставить ее вторгнуться в сферу англо-американских интересов в районах Юго-Восточной Азии. Именно поэтому он был готов подписать пакт о нейтралитете в ответ на обязательства Токио передать Москве свои угольные и нефтяные концессии в северной части Сахалина.

С первой же встречи Мацуока попытался уговорить Сталина заключить договор о ненападении, который, по его словам, дал бы Японии столь необходимую ей свободу в войне против США и Британии. А затем предложил «разрешить вопрос, исходя из более широкой точки зрения».

– Если вам понадобится доступ к теплым водам Индийского океана через Индию, – сказал министр, – то, думаю, подобное требование будет встречено нами с пониманием. Окажись порт Карачи в распоряжении Советского Союза, Япония закроет на это глаза. Когда приезжал специальный посланник Генрих Шамер (агент гестапо и будущий посол Германии в Токио), я заметил ему, что если Москве захочется подойти к Индийскому океану по территории Ирана, то Германия должна будет воспринять действия Советов так же, как и мы…

Рассуждая на свою излюбленную тему «устранения англосаксонского контроля над странами Азии и выхода из-под влияния британского и американского капитала», Мацуока очень надеялся услышать от Сталина обещание прекратить помощь Чан Кайши. На что Сталин заметил: он готов терпеть «сотрудничество между Германией, Японией и Италией в решении глобальных вопросов», но в данный момент будет говорить только о проблеме японского нейтралитета, поскольку условия для этого давно созрели.

Затем он выдвинул целый ряд практически неприемлемых для Японии условий, и Мацуока уже собирался домой ни с чем. Но вдруг… Существует две версии того, что было затем. По одной – Мацуока сам согласился на все условия Сталина, по другой – тот вызвал его в Кремль и устало сказал:

– Вы душите меня! – с этими словами Сталин взял себя за горло. – Ну что ж, я готов подписать соглашение о нейтралитете…

Заметив некоторое беспокойство посланника микадо, он улыбнулся:

– Все будет хорошо… Я убежденный сторонник «оси» и противник Англии и Америки…

Как бы там ни было, 13 апреля Мацуока и чрезвычайный посланник генерал Ё. Татэкава в присутствии Сталина подписали с Молотовым договор о нейтралитете. Стороны обязались «поддерживать мирные добрососедские отношения и уважать неприкосновенность территорий друг друга. В отдельной декларации Советский Союз обещал уважать независимый статус Маньчжоу-Го, а Япония признавала сферой интересов Москвы Монгольскую Народную Республику.

Тем не менее, когда 5 июня посол Японии в Берлине Хироси Осима сообщил императору и высшему военному командованию о готовности Гитлера напасть на СССР, оперативный отдел Генерального штаба сухопутных сил почти мгновенно представил монарху черновой вариант плана начала боевых действий против СССР с одновременным выдвижением войск в Индокитай.

Но все это будет только через два месяца, а пока Сталин изумил еще не видевший ничего подобного мир, появившись вместе с Молотовым на вокзале, где японского министра провожали дипломаты и представители прессы.

Слегка обняв японца, Сталин сказал:

– Европейские проблемы могут быть решены естественным путем, если Япония и Советы будут сотрудничать…

Потом он подошел к стоявшему в нескольких шагах от Мацуоки послу Германии графу Шуленбургу.

– А с вами, – улыбнулся Сталин, – мы останемся друзьями, и вы теперь должны сделать все для этого!

Но и этого вождю показалось мало, и он, взяв руку военного атташе полковника Ребса двумя руками, с заговорщицким видом произнес:

– Мы останемся друзьями, что бы ни случилось…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю