Текст книги "Гитлер. Неотвратимость судьбы"
Автор книги: Александр Ушаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 60 страниц)
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
После столь успешных выборов нацистская партия, возможно, впервые в своей истории переживала настоящий взлет. Число желающих вступить в партию резко возросло, улучшилось ее финансирование, а проведение «насыщенных избирательных кампаний» привело к новому успеху на региональных выборах 1931 года. Оправдывал доверие фюрера и Геббельс. Именно с его подачи были введены ежемесячные сообщения о настроениях масс, агенты нацистов засылались в пекарни, мясные лавки, магазины и пивные и докладывали о настроениях людей, что, конечно же, помогало на любых митингах и собраниях. Продолжали оказывать содействие Гитлеру Шахт, Тиссен и другие капитаны германской промышленности и банковского дела. Хотя основная масса крупных промышленников и банкиров все еще с некоторой опаской взирала на быстро набирающую силу нацистскую партию.
Однако Гитлера волновало другое. Да, сила его партии основывалась на сплоченности ее рядов, но в то же время существовала опасность, что активизация их действий перейдет зыбкую грань между законным и незаконным. Особенно это касалось штурмовиков, которых готовили к революции, но пока еще не собирались ее совершать. И Гитлеру приходилось проявлять чудеса изворотливости, чтобы поддерживать баланс между «незаконностью», которая, выйдя из-под контроля, могла бы вызвать сомнения в его надежности у руководителей армии и советников президента, и «законностью», усиленное соблюдение которой могло разочаровать многих членов партии и прежде всего тех же штурмовиков, вступивших в нее с убеждением, что общенациональные вопросы должны решаться силой, а не большинством голосов, и мечтавших о марше на Берлин и насильственном захвате власти.
В такой ситуации Гитлеру не оставалось ничего другого, как оставлять некоторую недоговоренность, уверяя в законности своих действий, с тем, чтобы, с одной стороны, поддерживать уверенность консервативных элементов, с которыми он надеялся вести переговоры, в том, что он оказывает сдерживающее влияние на партию. С другой стороны, он старался не разочаровать радикалов в своей партии, уверить их, что его разговоры о законности – обыкновенное притворство, скрывающее намерение осуществить путч, когда настанет время. Тот же Геринг во всеуслышание заявлял:
– Мы боремся против государства и существующей системы, потому что намереваемся полностью уничтожить ее, но законным образом, чтобы не возбудить подозрений шпиков. До того как был издан закон о защите республики, мы говорили, что ненавидим это государство. При этом законе мы говорим, что любим его, и все-таки каждый понимает, что мы имеем в виду…
Да и сам Гитлер время от времени «забывался» и говорил то, что думал, как это было на лейпцигском суде, куда Ганс Франк вызвал его в качестве свидетеля. А случилось это так. Прекрасно понимавший силу армии Гитлер уже с 1929 года пытался усилить свое влияние на рейхсвер. Его речь произвела сильное впечатление на молодых офицеров, продвижение по службе которых было крайне затруднено из-за наложенных на армию Версальским договором ограничений. Гитлер же обещал в случае своего прихода к власти увеличить армию и вернуть Германии ее законное место в Европе.
Нацистам удалось завербовать трех армейских лейтенантов – Шерингера, Людина и Вентца, которые были связаны с СА и стремились привлечь на свою сторону других офицеров. Через несколько дней после выборов 1930 года все они предстали перед судом, и вот тогда-то защищавший их Франк вызвал фюрера на процесс.
Конечно, Гитлер не отказался от такой прекрасной возможности выступить перед всей страной. А вот сидевших на скамье подсудимых лейтенантов он разочаровал, и вместо защиты они услышали заверения Гитлера в его лояльности к армии.
– Я, – говорил вождь нацистов, – всегда защищал ту точку зрения, что любая попытка разлагать рейхсвер бессмысленна… Да и зачем? Когда мы придем к власти, то сделаем так, чтобы из существующего рейхсвера выросла великая армия немецкого народа. Тысячи молодых людей думают так же! Что же касается СА, я еще раз повторяю, что наши штурмовые отряды созданы только для политических целей и ни о какой замене ими армии не может быть и речи…
Председатель суда ответил, что нацисты вряд ли могут рассчитывать на достижение этих целей законным путем, однако Гитлер только махнул рукой.
– Если партийное решение приходит в противоречие с законом, – с необыкновенным пафосом произнес он, – значит, его нельзя выполнять! Это мой принцип! И все несогласные с ним, вроде Штрассера, который носился с мыслью о революции, уже изгнаны из партии… Если я приду к власти законным путем, то создам нацистский суд, мы отомстим за ноябрьскую революцию 1918 года и много голов полетит с плеч законным путем!
Услышав это заявление, заполненная до отказа галерка устроила бурную овацию.
– И что же вы имеете в виду под «немецкой революцией? – продолжал провоцировать Гитлера председатель суда.
– Можете успокоиться, – ответил тот, – никакого отношения к внутренней политике эта самая революция не имеет и означает лишь немецкое патриотическое движение против условий мирных договоров, которые мы рассматриваем не как обязательный закон, а как нечто навязанное нам извне… Наша пропаганда пробуждает духовную революционность в германском народе. Наше движение не нуждается в силе… Мы примем участие в легальных организациях и, таким образом, сделаем нашу партию решающей силой. Однако, как только мы получим конституционную власть, мы изменим форму государства таким образом, каким сочтем это нужным…
Гитлер высказался более чем откровенно! Впрочем, удивляет не то, что говорил Гитлер, а то, почему никто не вспомнил его обещания «сменить форму государства» в конце января 1933 года, когда фон Папен и Гинденбург усадили его в канцлерское кресло. А может быть, именно поэтому и усадили, что помнили? Кто знает…
Как это ни удивительно, но тому, о чем говорил Гитлер под присягой на суде в Лейпциге, верили многие. И бывший начальником Генерального штаба во время Второй мировой войны Йодль признался на Нюрнбергском процессе, что до лейпцигского суда, с одной стороны, он не верил Гитлеру, что тот действительно не допустит никакого вмешательства в дела армии. С другой стороны, как не верить политику, который после успешных выборов сентября 1930 года получил абсолютное руководство в партии? Символом этого стал огромный кабинет в Коричневом доме, на стенах которого висели три портрета Фридриха Великого и фотография самого Гитлера за письменным столом с надписью: «В движении ничто не проходит мимо моей воли…» И именно с того времени миф о Гитлере как о «неоспоримом единственном вожде НСДАП» стал той объединяющей силой, которая сплотила партию больше, чем когда бы то ни было, и заменила собой программу партии.
Впрочем, Гитлер редко бывал в своем роскошном кабинете. Он разъезжал по стране, привлекая сторонников на массовые демонстрации, которые одновременно являлись источником доходов партии. Образ фюрера как олицетворение партии был усилен новыми назначениями на посты в совете партии, который руководил повседневной работой и решал организационные вопросы, хотя Гитлер имел абсолютное право на любое вмешательство в работу совета. Гитлер стал публичным политиком и не собирался останавливаться на достигнутом: перед ним стояла все та же грандиозная задача по завоеванию власти…
* * *
Прорыв Гитлера и его последующие успехи чаще и охотнее всего объясняют тяжелым экономическим положением и разочарованием масс в партийной системе Веймарской республики. Все же, думается, это не совсем так. Да, многие немцы не разделяли идеалы национал-социализма, но вместе с тем считали, что именно он внес живую струю в тусклую повседневность веймарской Германии, а вместе с ней и невиданный доселе накал драматизма и страсти. По своей сущности нацизм являлся своеобразным эмоциональным протестом против бездушной рационализации человеческого бытия.
«Желание избавиться от угнетающих претензий буржуазного мира олицетворять долг и порядок еще до того, как наступит внушающее ему страх включение в гражданскую жизнь, – вот что решающим образом определяло шаги этого человека, возвратившегося с войны…», – писал И. Фест в своей знаменитой биографии Гитлера. И как знать, не это ли самое желание «избавиться от угнетающих претензий буржуазного мира» заставило миллионы немцев поставить в избирательном бюллетене имя Гитлера? Да и с чего начинается путь к внутренней свободе, как не с крайнего индивидуализма, с уединения и бунта против внешнего миропорядка?
«Человеческая природа, – писал в своей книге о Достоевском Н.А. Бердяев, – полярна, антиномична и иррациональна. У человека есть неискоренимая потребность в иррациональном, в безумной свободе, в страдании. Человек не стремится непременно к выгоде. В своеволии своем человек сплошь и рядом предпочитает страдания. Он не мирится с рациональным устроением жизни. Свобода выше благополучия. Но свобода не есть господство разума над душевной стихией, свобода сама иррациональна и безумна, она влечет к переходу за грани, поставленные человеку. Эта безмерная свобода мучит человека, влечет его к гибели. Но человек дорожит этой мукой и этой гибелью».
Не это ли «иррациональное» влекло миллионы немцев за «поставленные человеку» грани? Да еще в такое время, когда еще вчера незыблемые ценности рушились, и многим уже начинало казаться, что они на самом деле сходят с ума, и продолжаться так дальше не может! Особенно если вспомнить, что всю духовную атмосферу послевоенной Германии пронизывало постоянное ощущение нестабильности, и скорее тревожного, чем радостного ожидания перемен. Тревожное ожидание вело к тому, что люди стремились отгородиться от реального и злобного мира. Все чаще в поисках спасения немцы обращали взоры к своему прошлому, черпая из него силы для противостояния гнетущей современности и безрадостному будущему.
Принявшая общенациональные масштабы депрессия сопровождалась стремительным падением нравов. Угрожающих размеров достигли наркомания и проституция. «Каждый вечер, – пишет в своей книге «Германия в XX веке» А.И. Патрушев, – по берлинской Тауенцинштрассе и соседним улицам прогуливалось множество уличных женщин. Среди них были и совсем девочки, зябнущие в потертых пальтишках, и гордые кокотки в меховых шубах, и свирепые матроны в высоких сапогах из красной или зеленой кожи с непременным хлыстом в руках. Многие из этих женщин вовсе не были профессиональными жрицами любви. Их, потерявших под Верденом и на Сомме отцов или мужей, вынудили выйти на панель голод и нищета. Кокаин и голые танцовщицы, морфий и американские сигареты, французское шампанское и проститутки – удовольствия и жестокая нужда уживались рядом. В оккупированных победителями рейнских областях обыденным явлением стали иностранные «друзья» немецких женщин. Чаще всего это были чернокожие солдаты французских колониальных частей, оставившие своим «подругам» множество «шоколадных» детей, обычной судьбой которых становились воспитательные дома.
И, конечно, отцы и мужья тех женщин, которые были вынуждены ради куска хлеба идти на панель, а дети стремились забыться с помощью кокаина и морфия, ненавидели тех правителей, которые довели до всех этих ужасов некогда спокойную и сытую страну.
Известную роль в падении Веймарской республики сыграло и то, что значительная часть немецкой интеллигенции в штыки встретила парламентское правление. Против республики и чуждой немцам демократии выступали преподаватели университетов и практически все известные немецкие писатели. Далеко не случайно в литературе и театре на первый план вышли фигуры мошенников и авантюристов, что уже само по себе являлось признанием того, что политическая система, при которой процветают такие «герои», обречена.
Сыграло свою роль и появление идеологии так называемой «консервативной революции» – антизападного, антилиберального, антидемократического и антисемитского движения. В него входили самые яркие философы и писатели тогдашней Германии, которые направили свою деятельность на возрождение национальных мифов на фоне жесточайшей критики современной цивилизации. Они даже не сомневались в том, что рано или поздно в стране обязательно грянет новая революция, которая сметет старую систему, произведет переоценку всех ценностей в духе Ницше и создаст новый и еще более могучий рейх.
Успехам нацистов способствовали и иллюзорные надежды, какими себя продолжали тешить представители старой элиты, на то, что они сумеют приручить Гитлера и использовать его в своих интересах. Они так и не поняли самого главного в новом движении – того, что Гитлер и его движение уже не только наиболее радикальное выражение идей врагов республики, а новая и еще не виданная в истории разрушительная сила.
Национал-социалисты были, по сути, первой по-настоящему народной партией. В 1930 году среди ее членов насчитывалось 25,6% служащих, 14,1% сельских хозяев, 9,1% ремесленников и кустарей, 8,2% торговцев, 3% лиц свободной профессии, 1,7% учителей, 28,1% рабочих. В определенном смысле нацистскую партию можно было назвать «межклассовой», и большинство ее составляли люди, испытавшие социальное падение и превратившиеся в маргиналов, которые не могли (а некоторые уже и не хотели) искать свое место в обществе.
Во многом на Гитлера сыграло и то, что нацистская партия являла собой в значительной степени движение немецкой молодежи, что только усиливало впечатление динамики нацеленности партии в будущее. И не случайно одна из статей Грегора Штрассера называлась «Старичье, уступите дорогу!»
Мировой кризис экономики и идей либеральной демократии затронул все европейские страны, и тем не менее из всех цивилизованных европейских стран только Германия скатилась в пропасть тоталитаризма. Почему? Наверное, прежде всего потому, что кризис затронул Германию сильнее всех других европейских стран. И немцы, полностью утратив веру в существующую систему, стали искать пути выхода из кризиса в построении общества на тоталитарной основе. В отличие от Соединенных Штатов, которые тоже пережили тяжелые времена, но все же сохранили демократию, Германия находилась после войны в непрекращающемся кризисе. Постоянное напряжение сказывалось прежде всего на психическом здоровье нации, и многим немцам начинало казаться, что из того тупика, в который их завели, уже не было выхода.
Процесс модернизации на рубеже XIX-XX веков проходил в Германии стремительнее, чем в других европейских странах, и привел к формированию в стране общественных настроений, которые отличались сочетанием хвастливого имперского мышления и страха перед непредсказуемыми последствиями социально-экономических перемен. Военные потрясения, разруха и постоянный кризис вели к разочарованию в демократическом устройстве и негативному отношению к техническому прогрессу. Именно поэтому очень многие немцы видели выход из тупика в ломке политической и социально-экономической структуры, а идея построения «народного общества» по мере нарастания кризиса приобретала все большую популярность. Подобные процессы происходили и в других странах, но лишь в Германии, где ни монархический режим, ни республика так и не добились легитимности, фатально совпали все кризисные факторы. Война, революция, жесточайшая инфляция, национальное унижение вели к неизбежному разрушению социально-моральных норм и ценностей, и все большему числу людей хотелось верить в обещания коммунистов и нацистов. Вопрос был лишь в том, кто из них сулил более радужные перспективы.
После столь успешного начала Гитлер не сомневался, что и дальше его ждут только успехи. Он купался в лучах славы и наслаждался наконец-то наступившим для него желанным периодом «легальности». Мало того что на него обратили пристальное внимание крупнейшие промышленники Германии (некоторые из них уже отчисляли на счет его партии определенные средства), теперь он мог так или иначе влиять на власть и делать это совершенно на законных основаниях. Гитлер был уверен, что представляет собой силу, от которой зависело решение многих государственных интересов. Более того, опираясь на армию штурмовиков, Гитлер мог в какой-то мере совершенно справедливо утверждать, что именно он удерживает состояние социальной смуты в стране от куда худших событий. На обывателей это действовало, и постепенно у них складывалось впечатление, что они на самом деле принимали участие в управлении государством.
* * *
На одной из вечеринок осенью 1930 года в Берлине Гитлер познакомился с 29-летней Магдой Квандт, и ее красота и благородная внешность с первого же взгляда приковали к себе внимание фюрера. Магда была подругой берлинского гауляйтера Йозефа Геббельса. До 20 лет она носила фамилию своего еврейского отчима Фридландера, а в январе 1921 года вышла замуж за промышленника Понтера Квандта. Она родила ему сына, и тем не менее в 1929 году они разошлись. Квандт обязался выплачивать бывшей жене по 4 тысячи марок ежемесячно до тех пор, пока она не выйдет замуж. И теперь Магда снимала семикомнатную квартиру в западной части Берлина. На одном из митингов она познакомилась с Геббельсом. Неожиданно для себя Магда увлеклась «доктором философии», вступила в нацистскую партию и стала заниматься общественной работой.
Гитлера не смущала любовная связь понравившейся ему женщины с его подчиненным, и после недолгих ухаживаний он вступил с Магдой в интимную связь. Теперь уже никто не скажет, как на самом деле развивались события в этом «берлинском треугольнике», но в конце концов «колченогий» выиграл и 19 декабря 1931 года женился на своей любимой Магде. Тем не менее Гитлер остался близким другом новоиспеченной семьи. А насколько он был ей близок, на самом деле знали только он и Магда. Знал ли о его «близости» Геббельс? Если даже и знал, то это ничего не меняло. Он настолько боготворил и Гитлера, и Магду, что готов был закрыть глаза даже на ее измену. Да и чего бы он добился, вступив в спор с могущественным вождем нацистской партии, кроме изгнания? Без партии он своей жизни уже не мыслил и в любом случае должен был терпеть. Даже после того как Гитлер приказал удвоить должностной оклад Геббельса (вступив в брак, Магда потеряла пенсию, которую ей выплачивал бывший муж), он молча проглотил эту подачку. Да и вряд ли он считал эти деньги подачкой. Говорить о какой-то морали и уж тем более духовном аристократизме Геббельса бессмысленно. Деньги ведь не пахнут, и Геббельс и не думал расставаться с прекрасной Магдой.
Несмотря на три проведенных в Берлине года, он все еще не был своим в высшем берлинском свете, в то время как его супруга всегда была желанной гостьей в любом берлинском обществе. Именно она ввела Гитлера в замок принцессы Цецилии, где тот познакомился со многими своими спонсорами. По извечной иронии судьбы, в том самом замке, где Гитлер строил планы на будущее, в июле 1945 года состоялась Потсдамская конференция, на которой СССР, США и Великобритания решали судьбу поверженной Германии.
По всей видимости, Магда и на самом деле оказалась женщиной необыкновенной. В отличие от других любовниц Гитлера, которые после расставания с ним либо кончали с собой, либо погружались в печаль, она не ревновала фюрера и вместе с мужем знакомила его с эффектными женщинами, благо вкус Гитлера она хорошо изучила. Она и свела Гитлера с Гретль, дочерью знаменитого оперного певца Лео Слезака, от которой фюрер был одно время без ума. И любить эту поистине очаровательную женщину ему не помешало даже то, что Гретль была на четверть еврейкой. Она на сто процентов соответствовала тому типу «фигуристой» женщины, которые так ему нравились, а все остальное для него уже не имело значения.
Что же касается Магды, то она, по всей видимости, относилась к тому типу женщин, для которых на первом месте стояло личное благополучие, а любовь и страсти являлись лишь дополнением. Быстро сообразив, что Гитлер никогда не женится на ней, она «наступила на горло собственной песне» (если она у нее, конечно, была) и вышла замуж за подававшего надежды Геббельса. Вполне возможно, что Магда была единственной женщиной в жизни фюрера, которая вышла из романа с ним не только без каких-либо потерь, но и приобретя очень многое.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
13 октября 1930 года фракция 107-ми впервые появилась в рейхстаге, и ее лидер Грегор Штрассер произнес блестящую речь. Но куда большее впечатление на обывателей произвел погром, который в тот день устроили участники нацистских демонстраций во многих еврейских магазинах. Однако это не помешало Гитлеру обвинить в беспорядках «хулиганов, воров и провокаторов из коммунистического лагеря».
Ему было не до еврейских магазинов. Ворвавшись словно метеор в большую политику, он подумывал о нацистском правительстве и кресле рейхсканцлера. Туда его могли привести два пути: через парламент и государственный переворот. При этом оба имели свои минусы. Через парламент он мог стать канцлером только при наличии большинства в рейхстаге. Однако никаких гарантий, что он и на следующих выборах одержит столь же блестящую победу, у него не было. В случае переворота он неизбежно бросал вызов высшим силам государства и мог потерпеть поражение в уличных боях. И хотя Гитлер всегда с презрением относился к канцлеру, который зависел от рейхстага, он очень боялся повторения 9 ноября. Как и тогда, в 1923-м, он намеревался провести свою революцию при поддержке государства, и ни о каком военном выступлении не могло быть и речи. Во всяком случае, пока.
Но был и третий путь, о котором Гитлер пока только догадывался. С марта 1930 года Германия управлялась канцлером и министрами, которые назначались президентом и пользовались его чрезвычайными полномочиями. Иными словами, канцлера выбирала небольшая группа особо приближенных к президенту советников. Они же предоставляли ему способ правления. И лучшим примером тому являлся нынешний канцлер Брюнинг. Если все предыдущие канцлеры опирались в рейхстаге на так называемые веймарские партии – социал-демократов, «Центр» и демократов, то Брюнинг занял свой пост в результате сговора между монархистом-президентом и руководством рейхсвера. Депрессия нарастала, опасность гражданских беспорядков усиливалась, и именно поэтому президент и крупные промышленники нуждались в сильном канцлере. В армии тоже опасались повторения событий 1923 года и одновременного выступления левых и правых экстремистов.
В такой сложной политической ситуации у Гитлера было два преимущества. Успех на выборах позволял ему надеяться на то, что его пустят в большую политическую игру, и угроза организованного насилия со стороны СА и новая революция, если Гитлер будет оставлен в стороне. Таким образом, тактика Гитлера состояла в использовании революции, которую он не хотел делать, и массовой поддержки, которую он никогда бы не смог получить в подавляющем большинстве, – первое использовалось как угроза, а второе как обещание для того, чтобы убедить президента и его советников принять его в правительство в качестве партнера. Переход от парламентской системы правления к президентской позволял Гитлеру прийти к власти как без большинства голосов, которого он никогда бы не получил, так и без риска второго путча. Именно этим объясняется тактика, которой Гитлер придерживался с конца 1930 года до своего прихода к власти. Конечно, не все было так просто, и сам Гитлер не мог знать, чем закончатся все эти рискованные политические игры.
В отличие от очень многих видных политиков того времени Гитлер, несмотря на свою экзальтированность, обладал удивительным упорством в преследовании личной цели. Не менее удивительной оказалась и его способность удерживать доверие своих последователей, оставшихся рядом с ним даже в самые тяжелые для движения дни. Лишний раз они продемонстрировали это весной 1931 года, когда штурмовики попытались сбросить его. Причиной их выступления стало недовольство политикой «законности», которую проводил Гитлер. В конце марта 1931 года правительство в своем указе потребовало разрешения полиции на политические митинги за 24 часа до начала, и Гитлер приказал всем партийным службам подчиниться. Однако руководитель берлинских штурмовиков капитан Вальтер Стеннес был не согласен с фюрером.
Со Стеннесом Гитлер познакомился в 1920 году в берлинском салоне фрау Бехштейн, где Гитлер выступал перед группой немецких политиков. Спустя три года он вступил в партию, стал ее фюрером в Северной Германии и занялся организацией штурмовых отрядов. Близкий родственник канцлера Брюнинга и кардинала-епископа Кельна, Стеннес установил близкие отношения с руководством влиятельных центристских партий Германии и сблизился с католическими кругами. Он и раньше проявлял вольнодумие и постоянно требовал от Гитлера верности провозглашенным им национал-социалистическим идеалам. Более того, он отказывался подчиняться назначенному Гитлером начальнику штаба штурмовых отрядов Рему, чем вызвал недовольство Гитлера. И вот теперь он открыто выступил против него.
Изгнав политическое руководство партии из Берлина, Стеннес установил контроль над партией. Офицеры СА в Померании поддержали капитана, заявив, что «партия отступила от революционного курса истинного национал-социализма и предала чистый идеал, за который все они сражались». Мутил воду и Отто Штрассер со своим «Черным фронтом», который то и дело разоблачал закулисные маневры Гитлера. Его пропаганда действовала, и многие начитавшиеся о партийных махинациях фюрера и его окружения штурмовики глухо ворчали.
В Страстную пятницу 1931 года берлинские штурмовики во главе со своим бравым капитаном штурмом взяли здание, в котором жил Геббельс и печаталась его газета «Ангриф». Геббельс успел убежать и сообщил о вооруженном бунте заместителю начальника берлинской полиции еврею Вайсу, против которого он написал скандально известный памфлет «Книга Исидора». Однако тот вмешиваться не спешил. Тогда доблестный Геббельс укатил в Мюнхен, откуда и давал указания оставшимся в Берлине сторонникам.
В конце концов Вайс начал принимать меры, и озабоченный Отто Штрассер приехал в редакцию «Ангрифа».
– Что будем делать? – спросил его Стеннес. – Мы планировали мятеж с согласия Геббельса, но в последний момент он предал нас, предупредил полицию и бежал в Мюнхен, где ищет защиты у Гитлера…
Фраза, прямо скажем, странная. «Мы планировали мятеж с согласия Геббельса…» О каком мятеже и о каком согласии идет речь? И против кого? Если Стеннес и Отто Штрассер в самом деле планировали мятеж «с согласия Геббельса», то неизбежно возникает вопрос: а против кого же тогда выступал сам Геббельс? Против Гитлера? Маловероятно. Значит, если Штрассер не лжет, он и здесь выступил в роли провокатора. Но как в таком случае могли поверить Геббельсу те же Стеннес и Штрассер, которые уже успели узнать его далеко не с лучшей стороны. Да и зачем все это надо было Гитлеру, который рвался во власть и любой неблаговидный поступок мог его скомпрометировать? И не крылась ли истина в том ответе, какой сам Штрассер дал Стеннесу на его вопрос: «Что же теперь делать?».
– Мятеж, – сказал он, – который не перерастает в революцию, обречен. Мы должны держаться до конца…
А если речь идет о революции, то не попытался ли Штрассер, у которого со всем его «Черным фронтом» не было никаких надежд на успешную борьбу с Гитлером, повторить в 1931 году то же самое, на чем сломал себе голову Гитлер во время пивного путча? То есть устроить бунт с надеждой на его перерастание в революцию? На что он надеялся? На этот вопрос теперь уже никто не ответит…
Штурмовики держались в здании редакции три дня и даже выпускали свою газету. Через нее они объявили, что Гитлер и Геббельс сняты со своих постов. По словам Отто Штрассера, все гауляйтеры Северной Германии, за исключением Роберта Лея из Кельна, поддержали Стеннеса в борьбе за всеобщую национальную революцию и в своих газетах подробно описывали новое предательство Геббельса.
Тем временем в Мюнхене уже готовилось вооруженное выступление людей, которым Гитлер доверял. Для разгрома мятежников Рем пригласил оберлейтенанта Пауля Шульца, убийцу по призванию и члена «Феме» – организации, одно название которой заставляло содрогаться всю Германию.
– Мятежникам и мученикам не место в наших рядах, – напутствовал идущих в бой штурмовиков Рем. – Не стесняясь, применяйте силу и обещайте щедрое вознаграждение тем, кто будет сдаваться!
Шульц провел операцию по избиению своих товарищей с превеликим знанием дела, и мятеж СА, который так и не удалось перевести в русло национальной революции, был безжалостно разгромлен в послепасхальный понедельник.
Не обошлось и без репрессий, и, после того как Геринг провел чистку СА, Гитлер приказал проводить занятия по политическому просвещению для руководителей СА в Школе руководства рейха. Что же касается всех высших партийных чиновников, то Гитлер сместил их со своих постов.
К удивлению многих, Гитлер не стал наказывать Стеннеса и предложил мятежному офицеру мировую. Хотя ничего удивительного в этом не было: Гитлер очень надеялся через него сохранить поддержку канцлера и стоявших за ним деловых кругов.
Однако Стеннес не только отказался от какого бы то ни было примирения с Гитлером, но и вошел в созданный Штрассером Национал-социалистический революционный союз, с помощью которого и собирался бороться с Гитлером. И все же Гитлер не спешил расправляться с ним. За ним и по сей день стояло около 20000 преданных и готовых на все боевиков. Кроме того, он пользовался большой популярностью в офицерских кругах и среди ветеранов НСДАП.
Гитлер накажет непокорного капитана только после «ночи длинных ножей». И накажет весьма своеобразно, в отличие от Рема, которого расстреляют. Что же касается Стеннеса, который был далек от Рема и его замыслов, то Гитлер на всякий случай отправит его военным советником к Чан Кайши в Китай.
* * *
Время шло, никто из высшего эшелона власти не спешил сближаться с Гитлером. Эйфория постепенно сменялась отчаянием. Гитлер недоумевал. Неужели, даже став лидером второй по влиянию партии, он так и остался тем же провинциальным политиком, каким был до встречи с Гугенбергом? С некоторым недоумением посматривало на своего вождя и ожидавшее дальнейшего прорыва в большую политику его окружение. И каждый раз в узком кругу Гитлер призывал к терпению. Ведь ждали же они целых тринадцать лет…
Но волновался он напрасно. Само время работало на него, и в стране уже складывалась благоприятная обстановка для нацистов. Усиление депрессии в 1931 – 1932 гг., когда число безработных превысило 6 миллионов, что было намного больше, нежели в любой другой индустриальной стране, неизбежно вело к общему недовольству существующей системой. Конец временной стабилизации сопровождался обострением политического кризиса, и все больше людей прислушивалось к тому, о чем вещали коммунисты и нацисты.
