Текст книги "Гитлер. Неотвратимость судьбы"
Автор книги: Александр Ушаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 60 страниц)
В конце речи он счел своей обязанностью – по-видимому, это была его внутренняя потребность, которую он не в силах был превозмочь, – сказать хоть несколько слов о заслугах императорского дома в Пруссии, Померании, да и во всей Германии. Тут он не смог удержаться и тихо заплакал. В маленькой аудитории воцарилась глубокая тишина. Все были страшно огорчены и тронуты. Плакали, думается мне, все до единого человека.
Оправившись, почтенный пастор продолжал. Теперь он должен нам сообщить, что войну мы вынуждены кончать, что мы потерпели окончательное поражение, что отечество наше вынуждено сдаться на милость победителей, что результат перемирия целиком будет зависеть от великодушия наших бывших противников, что мир не может быть иным как очень тяжелым и что, стало быть, и после заключения мира дорогому отечеству придется пройти через ряд самых тяжких испытаний.
Тут я не выдержал. Я не мог оставаться в зале собрания ни одной минуты больше. В глазах опять потемнело, голова горела в огне. Я зарылся с головою в подушки и одеяла. Со дня смерти своей матери я не плакал до сих пор ни разу. Но теперь я не мог больше, – я заплакал».
Известно, что Гитлер был весьма склонен драматизировать самые банальные ситуации. Но на этот раз он был искренен. Да и не он один плакал в тот проклятый большинством немцев день. Похожие эмоции испытывали все фронтовики, которые, как и Гитлер, чувствовали себя преданными.
«Нет больше нашей прекрасной Германской империи», – писал в ноябре 1918 года офицер Генерального штаба Хайнц Гудериан из Мюнхена жене. – Негодяи втаптывают все в землю. Все понятия справедливости и порядка, долга и порядочности, похоже, уничтожены. Я только сожалею, что у меня нет здесь гражданского платья, чтобы не показывать рвущейся к власти толпе форму, которую я носил с честью двенадцать лет».
«Кругом себя я почувствовал темноту, – вторил ему Гитлер, – когда, пошатываясь и спотыкаясь, брел назад в свою палату, где сунул разламывающуюся от боли голову под подушку и сверху накрылся одеялом. Я так не плакал с тех пор, когда стоял у могилы своей матери. Во мне росла ненависть – ненависть к виновникам этого подлого, трусливого преступления».
Эту ненависть он пронесет через все годы борьбы с Веймарской республикой и, став канцлером, накажет «ноябрьских» преступников. И как знать, не подумывал ли Гитлер в те тоскливые ноябрьские дни 1918 года о себе как великом национальном герое, который спасет Германию…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
21 ноября 1918 года отставной ефрейтор с двумя нашивками на рукаве за ранение, дважды кавалер Железного креста, обладатель грамоты «За храбрость перед лицом врага», приехал в Мюнхен. Еще числившийся в армии, он вернулся в казарму своего полка «Макс II» в Обервизенфельде. Да и что ему еще оставалось? Снова торговать открытками? После войны он уже был на это не способен, а ничего другого не умел. Да если бы даже и умел, то это ровным счетом ничего не значило. Экономика была разрушена, и в стране свирепствовала безработица.
Гитлер вернулся в Мюнхен не только обездоленным, но и озлобленным. Поражение Германии явилось для «железного ефрейтора» страшным потрясением, но еще больше потрясло его то, что хозяевами страны стали те, кого он ненавидел больше всего, – социал-демократы, большевики и евреи. Ненавидел он и союзников, навязавших немцам столь позорные условия мира, и кайзера Вильгельма II, и короля Людвига Баварского, которые, вместо того чтобы потопить революцию в крови, бежали из страны.
Как и на фронте, Гитлер в полковой казарме держался особняком. Что опять же объяснялось тем, что у него было больше мыслей в голове, чем у его сослуживцев. Некоторые его товарищи и сейчас считали Гитлера не совсем нормальным, поскольку после второго тяжелого ранения он стал впадать в истерику. Но именно такая психика имела свои преимущества, какими Гитлер и воспользуется, когда начнет поход к власти. Гитлеру никогда не импонировал банальный здравый рассудок, он будет излагать не избитые истины, а опровергать их и увлекать за собой своих слушателей с такой же беззаботностью, с какой нервное дитя терроризирует своих родителей.
Но все это будет позже, а пока Гитлер начал работать в вещевой кладовой полка, обстановка в котором ему все больше не нравилась: грязь, полный развал дисциплины и… Совет солдатских депутатов. Будучи не в силах выносить царивший в казармах революционный бардак, он нанялся охранником в лагерь для военнопленных в Траунштейне. Но и там было не лучше – те же грязь, уныние и одиночество. Стараясь вырваться из давившего на него окружения, Гитлер отводил душу в беседах со своим старым знакомым Поппом, который сохранил весь его гардероб, книги и рисовальные принадлежности. Гитлер много читал и подолгу беседовал с симпатичным ему портным о политике, которая все более властно притягивала к себе несостоявшегося художника.
А поговорить им было о чем. Новое правительство столкнулось с неразрешимыми проблемами, и Германии угрожала реальная опасность голода и распада на отдельные государства. Совет народных уполномоченных начал свою деятельность с тех преобразований, которых так жаждал народ. Были введены восьмичасовой рабочий день, пособия по безработице и страхование по болезни, гарантировано обязательное восстановление на работе демобилизованных фронтовиков. В стране было провозглашено всеобщее и равное избирательное право для мужчин и женщин с двадцатилетнего возраста, а также гарантировались все политические права и свободы. Была образована комиссия по социализации некоторых отраслей промышленности, которую возглавили такие известные теоретики марксизма, как К. Каутский и Р. Гильфердинг. На январь 1919 года были назначены выборы в Национальное собрание, на которое и возлагалось решение вопроса о власти и форме государства.
1 января 1919 года была создана Коммунистическая партия Германии (КПГ). Немецкие коммунисты ориентировались на российских большевиков, и на учредительном съезде царил дух революционного утопизма, что не добавляло стабильности в стране. Положение осложнялось еще и тем, что Совет народных уполномоченных не имел реальной власти. В государственном аппарате, в армии и хозяйстве не произошло никаких изменений, новое государство оказалось построенным на старом фундаменте и им руководили те же люди, что и при кайзере.
Отсутствие реального улучшения ситуации в стране вызвало всеобщее недовольство. Начались волнения и забастовки в Рурской области, Верхней Силезии, Саксонии, Тюрингии, Берлине, Бремене и Брауншвейге. Рабочие требовали не только повышения заработной платы и улучшения продовольственного снабжения, но и социализации предприятий, сохранения рабочих Советов и даже ликвидации капиталистической системы.
4 января член НСДПГ и глава берлинской полиции Э. Эйхгорн был смещен со своего поста. В его защиту выступили лидеры левого крыла НСДПГ, берлинские революционные старосты предприятий и коммунисты, создавшие Революционный комитет. Его члены призвали к свержению правительства Эберта и заявили, что берут власть в свои руки. Но сделать это было невозможно, поскольку возглавить активные боевые действия оказалось некому.
Напуганный Эберт обратился за помощью к Верховному командованию, которую ему и оказал тот самый фрейкор (добровольная военизированная организация), который демобилизованные офицеры начали создавать по призыву генерала Гренера еще в декабре 1918 года. Военные операции было предложено возглавить военному министру Г. Носке, и тот с радостью согласился, заявив, что не боится никакой ответственности, так как кто-то так или иначе должен был стать «кровавой собакой».
Бои в Берлине начались 10 января 1919 года, и совершенно неподготовленное восстание было разгромлено в считанные часы. Лидеров КПГ К. Либкнехта и Р. Люксембург арестовали и после недолгого допроса отправили в тюрьму Моабит. По дороге жестоко избитому Либкнехту из-за поломки машины предложили пойти пешком. Но едва он успел сделать несколько шагов, как сопровождавший его капитан выстрелил ему в затылок. В морг его тело доставили под видом «труп неизвестного». Розу Люксембург застрелили в автомобиле. Ее тело, завернутое в одеяло и опутанное проволокой, сбросили в Ландвер-канал. Оно было обнаружено только в конце мая. После Берлина наступила очередь Бремена, Дюссельдорфа и нескольких других немецких городов. Тем не менее 3 марта в Берлине началась всеобщая забастовка, которая быстро переросла в ожесточенные уличные бои. Носке приказал 42-тысячному фрейкору войти в столицу и уничтожать всех, кто будет замечен с оружием в руках. В крови были потоплены восстания рабочих в Брауншвейге, Магдебурге, Дрездене и Лейпциге.
Напряженная обстановка сложилась и в Баварии, где рабочие вместе с коммунистами попытались превратить буржуазно-демократическую революцию в социалистическую. 21 февраля 1919 года граф Антон фон Арко-ауф-Валлей в упор расстрелял главу временного баварского правительства Курта Эйснера. Свой террористический акт он оправдывал просто: Эйснер – еврей и большевик. Вслед за умеренными революционерами к власти в Баварии пришли фанатики-радикалы, которые попытались сделать из нее нечто напоминающее Францию эпохи якобинского террора. Они и провозгласили 13 апреля 1919 года совсем недолго просуществовавшую Баварскую советскую республику со всеми атрибутами советской власти. Состоявшее из членов КПГ и НСДПГ правительство национализировало банки, ввело рабочий контроль на производстве и в распределении продуктов. Началось формирование Красной гвардии.
Вожди советского режима в Баварии Евгений Левин, Курт Эглхофер и Густав Ландауэр не стали изобретать велосипеда – перед глазами были такие заразительные примеры, как ленинская Россия и белакуновская Венгрия. Революционный произвол, конфискация имущества «классово чуждых элементов», поражение в правах буржуазии и нелепые приказы, – все это очень напоминало Россию, где большевики во главе с Ильичом проводили чудовищный эксперимент над огромной страной.
В результате всех этих нововведений начался голод. Положение спасли те самые социал-демократы, которых так ненавидел Гитлер. «Кровавая собака» Носке направил в Баварию 20-тысячную армия рейхсвера, в считанные часы баварская революция была расстреляна, а сама Бавария, к величайшему огорчению Ленина, из колыбели немецкой революции превратилась в оплот контрреволюции.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Вернувшийся в марте 1919 года в свой полк Гитлер не принимал участия во всех этих событиях – вряд ли у него было желание выходить на площадь с оружием в руках, а потому и вел он себя в полном соответствии с предупреждением, написанным на плакате: «Тот, кто на деле выступит против представителей Советской республики, будет расстрелян!» Чего-чего, а быть расстрелянным Гитлер не хотел. Не для того он вышел живым из мясорубки Первой мировой войны, чтобы получить пулю в затылок в каком-нибудь полутемном мюнхенском переулке.
«В это время в моей голове стремительно один за другим сменялись бесконечные планы, – напишет он в «Майн кампф». – Целыми днями обдумывал я, что же вообще можно сделать в одиночку, и в итоге каждого моего размышления возникала трезвая констатация: у меня как одного из множества безымянных людей нет ни малейшей предпосылки для какого-либо целесообразного действия».
И все же уцелел Гитлер в водовороте тех кровавых событий случайно. На одном из митингов он выступил с речью, которая вызвала недовольство Центрального совета, а затем…
«27 апреля 1919 года рано утром меня попытались арестовать, – рассказывал потом Гитлер. – Трех молодцов, которые пришли за мною, я встретил с карабином в руках. У них не хватило духа, и молодчики повернули оглобли».
Так ли оно было на самом деле, неизвестно. В те шальные времена вряд ли какой-то ефрейтор мог напугать «трех молодцов», пришедших его арестовать. Впрочем, Гитлер рано радовался. То, чего не удалось революционерам, сделали их противники, и когда добровольческий корпус ворвался в город, его арестовали на улице. Но и на этот раз судьба оказалась благосклонной к нему. Двух спутников Гитлера расстреляли без суда и следствия, а его по неведомым причинам отправили в тюрьму. Следователь обвинил его в якобы написанном им заявлении о вступлении в НСДПГ и, пригрозив расстрелом, предложил выдать всех известных ему коммунистов. Однако офицеры 2-го Баварского полка вовремя вступились за него, и Гитлера выпустили на свободу.
Гитлер стал сотрудником правительственной следственной комиссии и вносил своими письменными материалами «полную ясность в вопрос о вредительском характере предательских действий в военной области еврейской диктатуры во времена существования в Мюнхене Советов».
«С уверенностью можно сказать, – вторил ему Мазер, – что Гитлер получил задание обнаруживать унтер-офицеров и рядовых, которые в пору Советов, созданных в Мюнхене, сочувствовали коммунистическим Советам».
Проще говоря, Гитлер стал самым обыкновенным доносчиком и помогал разыскивать тех, кто осмелился выражать симпатии коммунистам и насаждал советский режим. Его совершенно не волновало, что выданных им людей ждали расстрельные команды в Английском саду.
Впрочем, готовых «стучать» на кого угодно людей в Германии по тем смутным временам хватало. И сегодня уже никто не рискнет предположить, что было бы с Гитлером, если бы баварскими войсками не командовал один из самых реакционных генералов фон Эпп, а его ближайшим помощником и политическим советником не являлся капитан Эрнст Рем, являвший собой олицетворение вечной войны.
– Наверное, я плохой человек, – как-то сказал он. – Война всегда меня привлекает куда больше, чем скучный и пресный мир!
Революцию он ненавидел самой лютой ненавистью и после поражения Германии в войне заявил: «Я констатирую, что не принадлежу больше к этому народу. Припоминаю лишь, что некогда принадлежал к германской армии».
Отец солдатам и прекрасный организатор, он сделал очень много для создания нелегального военного аппарата – черного рейхсвера – который был образован в 1920-1923 гг. в Баварии. Политикой Рем занимался с непониманием ослепленного страстью человека и часто повторял, что смотрит на мир «со своей солдатской точки зрения».
Крепко сложенный, с перебитым носом и шрамом на широком лице, Рем олицетворял собой настоящего вояку. Во время войны он дослужился до чина капитана и был трижды ранен. Рем был гомосексуалистом, и все его ближайшее окружение придерживалось нетрадиционной сексуальной ориентации. Будучи законченным ландскнехтом, Рем проводил все свои дни в казарме, а ночи в мюнхенском приюте гомосексуалистов «Эльдорадо». После столь бесславного поражения в войне он мечтал о создании новой германской армии и стремился «завербовать побольше людей, которым было некуда деться после роспуска армии». Рем отвечал в рейхсвере за политическую обстановку в Баварии и в качестве агентов использовал уволенных в запас солдат и офицеров, от которых и получал необходимую ему информацию обо всех видах явной и тайной политической деятельности.
«И вот, – писал один из очевидцев тех событий, – Рему доложили, что среди демобилизованных солдат есть субъект по имени Адольф Гитлер, и этот Гитлер, хоть и полоумный, может ораторствовать в течение часа без перерыва, громя красных, разглагольствуя насчет «удара ножом в спину» и прославляя старую армию. Единственный его недостаток – скверный немецкий язык, смесь австрийского и баварского диалектов».
Рема мало волновал «скверный немецкий язык», и всего за две марки в день он взял к себе Гитлера в качестве агента по секретным поручениям. Он должен был докладывать шефу все, что ему удавалось подслушать в казармах. Так началось умопомрачительное возвышение Гитлера, который отплатит своему благодетелю весьма своеобразным образом… приказав расстрелять его.
* * *
В январе 1919 года состоялись выборы в Национальное собрание. 76% всех голосов было отдано трем партиям – Социал-демократической, Католической партии центра и Либерально-демократической. Собрание приняло так называемую Веймарскую конституцию, впервые в истории Германии провозгласившую демократический парламентский строй – Веймарскую республику.
28 июня 1919 года новые державы-победительницы – США, Британская империя, Франция, Италия, Япония, Бельгия и другие, с одной стороны, и побежденная Германия – с другой, подписали Версальский мирный договор. Читая его условия, Гитлер сжимал кулаки от душившей его ярости. Германия теряла все колониальные владения и 13% своей территории. Чтобы обеспечить Польше выход к морю, в районе устья Вислы был создан коридор, отделивший Восточную Пруссию от остальной Германии. Немецкий Данциг был объявлен «вольным городом» под управлением Лиги Наций, а угольные шахты Саарской области были временно переданы Франции. Левобережье Рейна оккупировали войска Антанты, а на правом берегу была создана демилитаризованная зона шириной в 50 километров.
Эти потери лишали Германию 10% ее производственных мощностей, 20% объемов добычи каменного угля, 75% запасов железной руды и 26% выплавки чугуна. Реки Рейн, Эльба и Одер объявлялись свободными для прохода иностранных судов. Германия была обязана передать победителям почти весь военный и торговый флот, 800 паровозов и 232 тысячи железнодорожных вагонов. Что же касается общего размера репараций, то его должна была установить позднее специальная комиссия, а пока победители обязали Германию выплатить Антанте контрибуцию на сумму в 20 миллиардов золотых марок в основном в виде угля, скота и различной продукции. Однако им и этого показалось мало. Версальский мирный договор практически разоружал ту самую Германию, которая всегда гордилась своей мощной армией. Ее армия не должна была превышать 100 тысяч добровольцев, а флот – 16 тысяч человек. Германии запрещалось иметь самолеты, дирижабли, танки, подводные лодки и суда водоизмещением более 10 тысяч тонн. Такая армия была способна только на полицейские мероприятия. Помимо всего прочего Германия объявлялась единственной виновницей в развязывании Первой мировой войны, а ее 895 офицеров во главе с кайзером были признаны военными преступниками.
Гитлера особенно возмутили слова французского премьера Ж. Клемансо, пообещавшего миру, что «боши заплатят все до последнего гроша». Конечно, бывшему ефрейтору и в голову не могло прийти, что именно этим «глупым и злым», по словам У. Черчилля, договором союзники прокладывали ему дорогу к власти и будущему завоеванию Европы. Та самая почва, на которой буйным цветом вырос нацизм, была возделана по большому счету уже в Версале. Именно там попытавшиеся навеки обезвредить Германию перегнули палку, превратив законное наказание в позорную казнь Германии со всеми вытекающими отсюда печальными последствиями. Гиперинфляция, закрытие военных заводов, сокращение армии и флота выплеснули на рынок сотни тысяч людей, и безработица превысила всякие пределы. На улице оказались сотни тысяч здоровых мужчин, умевших обращаться с оружием, и до предела обострилась криминогенная обстановка. Еще недавно богатая и процветавшая страна оказалась ввергнутой в нищету и беззаконие, а территориальные потери придали еще большую силу крайним националистическим настроениям, которые очень скоро переродились в ненависть к ненемцам.
Так перестаравшиеся союзники разбудили ту самую спавшую собаку, и, по словам известного философа и историка Э. Трёльча, Версальский мир явил собою «воплощение садистски-ядовитой ненависти французов, фарисейски-капиталистического духа англичан и глубокого равнодушия американцев». Как это ни печально для победителей, дальнейшую судьбу Германии будут решать не «глупые и злобные» статьи Версальского договора, а то чувство унижения, которое возникло в Германии и способствовало появлению национализма и реваншизма. Не случайно английский премьер Д. Ллойд Джордж пророчески заявил о том, что именно союзники «толкнули массы в объятия экстремизма».
Драма победителей заключалась в том, что Версальский мир был слишком мягок, чтобы уничтожить Германию, и слишком унизителен, чтобы просто наказать ее. Большинство немцев считали договор «Версальским диктатом» победителей и воспринимали навязанную им победителями демократию как чужеземный порядок. Так борьба против Версаля превратилась в борьбу против демократии. Ну а тех немецких политических деятелей, которые призывали к выдержке и компромиссу, в лучшем случае обвиняли в позорной слабости, в худшем – в предательстве. Эта и была та самая почва, на которой вырос тоталитарный и агрессивный нацистский режим. И будь Гитлер хотя бы немного подальновиднее, он не сжимал бы кулаки, читая унизительные для всякого немца условия Версальского мира, а хлопал бы от радости в ладоши. К его большой радости, рейхсканцлер Ф. Шейдеман отказался подписывать столь позорные условия. Союзники пригрозили начать военные действия, Шейдеман ушел в отставку, и сформированное социал-демократом Г. Бауэром правительство согласилось на все условия.
По извечной иронии судьбы церемония его подписания проходила в том же самом Зеркальном зале Версальского дворца, где в январе 1871 года была провозглашена Германская империя. Как тогда, так и теперь Версаль стал символом триумфа победителя и унижения побежденного, который был вынужден не только платить, но и пресмыкаться перед победителем.
Гитлер узнал об этом за столом Поппа. Несколько минут он молчал, а потом вдруг заявил:
– Ничего, наступит время, и лягушатники горько пожалеют об этом! Я заставлю их подавиться вонючими лягушками в этом самом Зеркальном зале!
Добрый портной воспринял это восклицание как крик израненной души и уж, конечно, не мог себе представить, что пройдет не так много лет, как французы на самом деле подпишут акт о полной капитуляции, бросив свою страну к ногам того самого ефрейтора, который теперь изливал душу в его столовой. И подписана эта капитуляция будет в том самом Зеркальном зале, где немцы были вынуждены пойти на самый позорный мир в своей истории.
* * *
Но все это будет потом, а пока Рем направил Гитлера на антикоммунистические курсы рейхсвера, которыми руководили «националистически настроенные» профессора Мюнхенского университета. Курсы финансировались рейхсвером и частными спонсорами из таинственного общества «Туле», о котором речь пойдет впереди. На курсах солдатам потерпевшей поражение армии старались привить «навыки государственного и гражданского мышления». На деле же из них готовили политических агитаторов, которые работали на правых. Надо ли удивляться тому, с какой охотой уже начавший было себя терять в водовороте трагических событий Гитлер ухватился за сделанное ему предложение! Он получил возможность высказывать свои политические взгляды и тот самый кусок хлеба, с добыванием которого в катившейся в экономическую бездну Германии становилось все труднее.
На курсах Гитлер познакомился с видными политиками и учеными, среди которых особенно выделялся правовед Александер фон Мюллер. Именно он и отметил первым риторические способности Гитлера. «По окончании моего доклада и последующего оживленного обсуждения, – вспоминал он, – я натолкнулся в опустевшем зале на небольшую группу, которая остановила меня. Она тесным кольцом окружила и слушала какого-то мужчину с на редкость хорошо поставленным голосом, который с возрастающей страстностью обращался к ней. Я испытал странное чувство, что сильное возбуждение этой группы было вызвано именно этим человеком и придавало его голосу такую силу. Я увидел перед собой бледное, худое лицо с не по-солдатски спадавшей на лоб прядью волос, с коротко подстриженными усами и привлекающими к себе внимание большими светло-голубыми, фанатически холодными и вместе с тем сверкающими глазами».
Новоиспеченного «офицера-воспитателя» отправили на практику в некое «инструкторское подразделение» при Лехфельдском лагере демобилизованных солдат, где ему надлежало шлифовать свой талант агитатора, что он в меру своих недюжинных способностей и делал. Не забыл Гитлер и о ненавистных евреях и подготовил своим руководителям докладную записку, в которой сообщал «об опасности, которую представляют в настоящее время евреи для германского народа».
«Антисемитизм чисто эмоционального характера находит крайнее выражение в погромах, – писал Гитлер. – Однако антисемитизм, основанный на логике, должен вести к спланированному и открытому противостоянию всяческим привилегиям для евреев и к полной их отмене. Вместе с тем его конечной целью должно явиться полнейшее устранение евреев. Лишь правительство национальной мощи, а не национальной немощи способно на оба эти шага».
Так считал Гитлер в 1919 году. Пройдет двадцать с лишним лет, и он напишет в политическом завещании, составленном им в подземном бункере в Берлине в 1945 году: «Превыше всего я требую от руководителей нации и от тех, кто находится у них под началом, тщательнейшего соблюдения расовых законов и беспощадного противостояния международному еврейству, этому всемирному отравителю всех народов».
Помимо своей непосредственной работы Гитлер попытался сочетать приятное с полезным и увеличить доход написанием статей для правых газет. Но ничего из его творчества не вышло, и в отличие от действительно интересных выступлений бывшего ефрейтора его статьи были написаны тяжелым и скучным языком. Гитлер отказался от журналистики, и в июле 1919 года его назначили в 41-й пехотный полк офицером «по просвещению».
В то смутное время в армии была установлена «добровольная дисциплина», и теперь, по словам самого Гитлера, «приходилось осторожно и медленно кончать с этим подлым наследием и восстанавливать настоящую военную дисциплину». Привлекала его и предоставленная ему возможность убеждать новых солдат «думать и чувствовать в истинно патриотическом духе». «С величайшей горячностью и любовью, – вспоминал он, – принялся я за дело. Теперь я имел наконец возможность выступать перед значительной аудиторией. Раньше я только инстинктивно догадывался об этом, теперь же имел случай убедиться на деле: из меня вышел оратор. Голос мой тоже поправился настолько, что, по крайней мере, в сравнительно небольших залах было достаточно слышно. Могу сказать также, что я имел успех. Мне, безусловно, удалось вернуть моему народу и моей родине сотни и тысячи моих слушателей».
Как это ни удивительно для фюрера, в его словах нет ни малейшего преувеличения. Все так и было. И дело было не только в его блистательных, как он сам считал, речах, а в той обстановке безнадежности и отчаяния, в которые впали очень многие немцы и которым больше всех остальных были подвержены солдаты старой императорской армии.
Единой почвой для всех правых стали национализм и стремление как можно быстрее стереть «позор» 1918 года, оскорбление национального достоинства и германского оружия, поражение которого большинство немцев отказывалось признавать. Но если до войны национализм был направлен против врагов внешних (Германия «опоздала к столу» великих держав, и следовало наверстать опоздание решительным утверждением собственных прав), то теперь активность националистических партий была направлена внутрь страны, против республики и тех самых «ноябрьских преступников», которые сначала предали свою страну, а потом безропотно взирали на ее унижение.
Гитлер преуспевал в работе, и все больше ценившее его начальство направило своего самого способного пропагандиста в разведывательный отдел баварского рейхсвера. Он занимался агитацией и посещал собрания различных групп, фракций и партий и докладывал своим начальникам, насколько они могут быть полезны рейхсверу. Так в жизни Адольфа Гитлера начался ее новый решающий этап…
