Текст книги "Гитлер. Неотвратимость судьбы"

Автор книги: Александр Ушаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 60 страниц)

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

2 декабря 1932 года новым рейхсканцлером Германии стал фон Шлейхер – первый в истории Германии генерал, назначенный на этот пост. И, может быть, только тогда до него по-настоящему дошло, какую огромную ответственность он взвалил на свои плечи. Одно дело плести интриги и совсем другое – стать канцлером активного национализма и осуществить социальную перестройку страны. Хотел он того или нет, но именно в поединке с Гитлером теперь должен был определиться тот, кому надлежало провести в жизнь великую миссию национал-социализма. Положение осложнялось тем, что любые переговоры с Гитлером были обречены. Лидеру нацистов нужен был пост канцлера и ничего другого. И Шлейхер решил расколоть нацистскую партию изнутри с помощью Грегора Штрассера, который давно уже поговаривал о коалиции. По некоторым данным, рейхсканцлер устроил свидание Штрассера с президентом, на котором лидер левого крыла нацистской партии дал согласие войти в правительство. Канцлер посчитал дело выполненным, и на следующий день в беседе с австрийским министром юстиции К. Шушнигом заметил, что судьба нацистского движения решена, а сам герр Гитлер канул в прошлое.

* * *

Пока фон Шлейхер готовил раскол нацистского движения, Гитлер переживал очередную личную трагедию, на этот раз связанную с Евой Браун. Это были те самые «переломные», как их назвал Геббельс, годы, предшествующие приходу нацистов к власти. В то время Гитлер, которому пресса и радио уделяли особое внимание, уже никого не оставлял равнодушным, и Еве стало ясно, что «господин Вольф» не только обходительный мужчина, но и самая что ни на есть выдающаяся личность. Конечно же, она очень ждала, когда этот выдающийся человек снова появится у них в ателье. А чтобы еще больше понравиться ему, подкладывала в бюстгальтер носовые платки, чтобы грудь казалась больше. Трудно сказать, сыграла ли пышная грудь Евы решающую роль, но Гитлер увлекся ею и каждый раз, приезжая в Мюнхен, первым делом интересовался:

– Как поживает малышка Ева Браун, с которой нам всем так весело и хорошо?

После очередного посещения оперы он спросил девушку: «Не соизволите ли вы поужинать со мной? Я бы очень хотел появиться в вашем обществе в «Остерия-Бавария». Ева согласилась. С тех пор их часто видели вместе. И когда Гитлер оказывался рядом с ней за столом, он всегда сжимал ее руку. Но на любовников они не походили. Гитлер относился к девушке по-отцовски и строго следил за тем, чтобы она возвращалась домой не позднее полуночи, и избегал в ее присутствии разговоров на скользкие темы. По всей видимости, и сам Гитлер, у которого был в то время бурный роман с Гели, не хотел сильно привязываться к Еве. Он не уставал повторять, что к политическому деятелю нельзя подходить с обычными мерками.

– Женщины, – как-то заявил он, – всегда играли роковую роль в жизни политических деятелей. Вспомните Наполеона! А танцовщица Лола Монтес? Разве не она погубила короля Баварии Людвига I? Если бы не она, это был бы воистину вьгдающийся монарх. А безумная мадам Чан Кайши? Ненависть и честолюбие – вот что двигало ею, когда она спровоцировала войну с Японией и навлекла несчастье на свою страну… Умному человеку следует иметь примитивную и глупую женщину, – не раз говорил Адольф Гитлер в тесном кругу соратников по партии. – Вы только на минутку представьте: что может случиться, если у меня будет женщина, которая вдруг начнет вмешиваться в мою работу?

Сама Ева вела себя весьма сдержанно. Она очень боялась, что о встречах с человеком, который был старше ее на 23 года, узнает отец и устроит скандал. А Гитлер уже сделал свой выбор. Будущему диктатору весьма импонировало, что Ева не лезла в политику, в его присутствии держалась в тени и беспрекословно подчинялась его воле. Нравилась она ему и тем, что в ее лице он нашел благодарную слушательницу. Он говорил с ней буквально обо всем, начиная от Шекспира и заканчивая полетом на Луну, который обязательно устроит. И каждый раз, возвращаясь домой после таких бесед, Ева набрасывалась на художественную и научно-популярную литературу, дабы выглядеть в глазах своего кумира надлежащим образом. Постепенно проникалась она и идеями национал-социализма, о котором ей столько рассказывал Гитлер. Как знать, не поверила ли она окончательно в предсказание, что рано или поздно, но мир обязательно заговорит о ее великой любви к не менее великому мужчине!

Однако ее увлечение перерастет в настоящее чувство только после самоубийства Гели. Ведь теперь у нее появилась возможность бывать на Принцрегентплац и в Оберзальцберге, куда при жизни Гели дорога ей была заказана. «Когда Гитлер приезжал в Мюнхен, – вспоминала Анни Винтер, – Ева Браун часто приходила к нему на Принцрегентплац. Она прямо-таки сгорала от любви к нему». Более того, она стала подражать покойной: носить такие же платья, сделала себе такую же прическу и даже попыталась говорить так, как говорила Гели. Любовницей Гитлера, со слов той же домоправительницы, Ева стала только в начале 1933 года. Подтвердила это и сама Ева. Рассматривая через несколько лет фотографию участников переговоров в Мюнхене, с важными лицами сидящих в квартире Гитлера, она с улыбкой сказала подруге: «Если бы только Чемберлен знал историю этого дивана…».

1932 год потребовал от Гитлера немыслимой политической активности, он почти не появлялся в Мюнхене и все реже писал своей возлюбленной. Но все эти объяснения не устраивали Еву, она не верила Гитлеру и отчаянно ревновала его к вымышленным соперницам. Одиночество и ревность переполнили чашу терпения Евы и, прекрасно зная, какое ужасное впечатление оказала на фюрера смерть Гели, она написала ему прощальное письмо и выстрелила в себя.

«В ту ночь было очень холодно, – рассказывала сестра Евы Ильзе. – Родители уехали, и некому было даже растопить камин. Ева лежала на диване, раскинув руки. На полу валялись оконные стекла. Розовая подушка, простыня и одеяло забрызганы кровью. Пуля застряла рядом с артерией. В обойме оставалось еще пять патронов, и возникло предположение, что на Еву было совершено покушение. Якобы защищаясь, она уронила с туалетного столика стакан, а потом выстрелила в нападавшего. Наконец я выяснила, что просто в стакане замерзла вода,и потому он треснул».

Несмотря на ранение, Ева сохранила присутствие духа и, придя в себя, тут же позвонила доктору Плате, который отвез ее в больницу. Почему она не вызвала шефа ее сестры доктора Леви, чья клиника находилась гораздо ближе? Да только потому, что знала: так быстрее сообщат Гитлеру о случившемся. Доктор Плате был шурином Генриха Гофмана.

Ее расчет оправдался. На рассвете Гитлеру передали прощальное письмо Евы. Он тотчас же приехал в больницу с огромным букетом цветов и поинтересовался у заведующего отделением, не инсценировала ли Ева самоубийство.

– Она целилась в сердце, – пожал плечами врач. – Мы вовремя удалили пулю, и теперь ее жизни ничто не угрожает…

Вряд ли Ева собиралась на самом деле покончить с собой, и, стреляя в себя, она намеревалась прежде всего еще сильнее привязать к себе Гитлера, что ей в конечном счете и удалось. Потеряв Гели, он не хотел лишиться так страстно любившей его Евы.

– Она хотела умереть из-за большой любви ко мне, – со слезами умиления заявил он Гофману, – и теперь я просто обязан позаботиться о ней. Не должно повториться ничего подобного.

После выписки из больницы Ева постаралась убедить родителей в том, что случайно нажала на курок, и те сделали вид, что поверили ей. Рана быстро зажила, и Ева могла быть довольна: ее отчаянный поступок заставил Гитлера изменить свое отношение к ней. Как бы теперь ни был занят фюрер, он не оставлял Еву без внимания. Однако даже страх потерять столь беззаветно любившую его девушку не заставил Гитлера жениться на ней. На вопрос одного из своих будущих адъютантов Фрица Видемана, не кажется ли ему холостяцкая жизнь лишенной смысла, он откровенно ответил: «У нее есть свои преимущества. А для любви я содержу девушку в Мюнхене…»

Как и при Гели, Гитлер по-прежнему раздражался, когда в его присутствии заводили разговор о женитьбе, и он повторял своему окружению набившую оскомину фразу: «Я просто должен всегда оставаться холостым! Я принадлежу немецкому народу, и он в любой момент должен видеть: все время и все свои силы фюрер Национал-социалистической рабочей партии отдает Германии! Она – его единственная невеста…»

Судя по всему, сама Ева думала иначе и продолжала страдать. В таком подвешенном состоянии она проживет до апреля 1945 года, когда, наконец, станет фрау Гитлер. Но только для того, чтобы сойти под этим громким именем в могилу вслед за своим возлюбленным…

* * *

В начале декабря 1932 года нацисты потерпели очередное поражение на выборах в ландтаг в Тюрингии, потеряв 40% голосов. Движение заметно ослабло, в то время как правительство поддерживали все не правые партии. Замучили Гитлера и постоянные проблемы с деньгами. Партийная жизнь требовала огромных вложений, и к ноябрю 1932 года долг партии достиг громадной суммы в 12 миллионов марок. Нищенствующие штурмовики заполнили улицы. Только теперь вместо винтовок и пистолетов в руках у них были кружки для пожертвования. Голодные гитлеровские ландскнехты были готовы служить кому угодно и оптом и в розницу торговали партийными секретами. Но самое печальное заключалось в том, что очень многие из этой огромной массы отчаявшихся людей считали себя обманутыми Гитлером, который только и говорил о великой национальной революции, но как только доходило до дела, он мгновенно умолкал и делал все возможное, чтобы не выступать.

Штурмовики стали покидать отряды. «Среди периферии, – писала «Ангриф» Геббельса, – все больше распространялось настроение отчаяния. Многие говорили: все равно нам не достигнуть цели, поэтому нет смысла строго придерживаться наших требований, было бы лучше принять любой министерский пост, который нам предлагают».

Что говорить о голодных штурмовиках, когда сам Геббельс пребывал в отчаянии, считая, что движение идет к своему концу. Многие политические обозреватели были едины в своем мнении: это – агония, и очень скоро нацисты превратятся во второразрядную политическую партию, с которой никто не будет считаться. И новый канцлер очень надеялся на то, что в такой патовой для нацистов ситуации в высшей степени честолюбивый Грегор Штрассер будет куда сговорчивее и согласится на все его предложения. А ему удастся сделать то, что еще не удавалось никому: расколоть нацистскую партию и взять лидера нацистов на поводок. Он с пониманием отнесся к предложению Шлейхера войти в его правительство и стать вице-канцлером, о чем и говорил на совещании партийной верхушки. 12-миллионный долг, заявил он, может раздавить ослабевшее движение, и надо сделать все возможное, чтобы сблизиться с канцлером. По его словам, какой-нибудь министерский портфель мог вернуть отвернувшихся от нацистов кредиторов, да и сам канцлер мог уменьшить долг с помощью своих полуофициальных средств, предназначенных на «трудовую повинность» или какое-нибудь физкультурное движение. С министерским портфелем можно было выступить и в качестве просителей у промышленников.

Однако Гитлер и слышать не хотел ни о каком участии в правительстве обманувшего его Шлейхера. Вместо делового разговора он завел старую песню о грозившем всем им насилии со стороны политических противников. И, когда Штрассер заметил, что насилием страна обязана в первую очередь штурмовикам, а отнюдь не их противникам, Гитлер закатил очередную истерику.

Грегор Штрассер больше не спорил. Он окончательно убедился в том, что Гитлер не собирался принимать ответственного решения и целиком находился под влиянием Геббельса. Однако со Шлейхером он встретился, а затем еще раз попытался убедить Гитлера позволить ему войти в правительство. Гитлер обвинил Штрассера в предательстве и устроил жуткий скандал. Думается, ему очень хотелось верить в неверность Штрассера. Подлили масла в огонь и Геббельс с Герингом, сообщившие ему о намерении канцлера создать правительство Шлейхер-Штрассер-Лейпарт, которого якобы пригласил уже сам Штрассер.

– Господин Гитлер, – спросил Грегор, выслушав все обвинения, – неужели вы думаете, что я способен на подобные поступки?

– Да! – прокричал Гитлер. – Я верю в это! Я убежден в этом! У меня есть доказательства!

Штрассер резко повернулся и вышел из комнаты. В тот же вечер он покинул все свои посты. Отставка первого помощника Гитлера и руководителя партийной организации произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Уход Штрассера усилил и без того царившую в нацистской партии тревожную атмосферу. Как это ни покажется странным, больше всех был потрясен сам Гитлер. Но уже утром следующего дня он убедил себя в том, что Штрассер является самым настоящим Иудой, «вонзившим ему нож в спину за пять минут до окончательной победы».

9 декабря 1932 года Гитлер созвал всех своих ответственных партийных работников и депутатов в Берлин, где во дворце Геринга поведал им о предательстве Грегора Штрассера.

– Я никогда не допускал, – обливаясь слезами, заявил фюрер, – что Штрассер может так поступить…

Вылив на «предателя» целый ушат грязи, Гитлер предложил всем старым товарищам Штрассера пожать ему руку и отречься от Иуды. После чего ненавидевший Штрассера Геббельс записал в дневнике: «Это был громадный успех для единства движения… Штрассер сейчас полностью изолирован. Он мертв». Назначив самого себя руководителем Организационной структуры партии и поделив ту власть, которой пользовался в партии Штрассер, между теми, кому верил – Лею, Дарре, Гессом и Геббельсом, – Гитлер окончательно разрушил созданную «предателем» централизованную партийную организацию.

Гитлер довольно безболезненно вышел из партийного кризиса, вызванного уходом Штрассера. И тем не менее Геббельс отметил в своем дневнике: «Этот год принес нам постоянные неудачи… Прошлое печально, будущее смотрится мрачным и темным, все надежды и возможности полностью исчезли».

Как это ни печально, но победителем в долгой борьбе со Штрассером оказался Геббельс, поскольку именно его политическая линия была признана единственно правильной. По сути дела это была игра без ничьей, которая могла окончиться только поражением или победой. Теперь лозунг звучал так: «Если Национал-социалистическая партия распадется, число коммунистов в Германии увеличится на 10 миллионов человек».

«Таким образом, – писал К. Гейден в своей книге «Путь НСДАП», – национал-социализм, словно истерическая женщина, угрожающая покончить с собой, заставил руководящие германские хозяйственные круги поставить его у власти и тем самым спасти его».

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Изгнав Грегора Штрассера из партии, Гитлер так ничего и не предложил для выхода из тупика, в котором оказалось движение. Неизвестно, как развивались бы дальнейшие события, если бы 15 декабря 1932 года фон Шлейхер в радиообращении к нации не объявил, что своей главной задачей считает снижение безработицы и стабилизацию экономики. Назвав себя «социальным генералом», он пообещал не допустить повышения налогов и сокращения заработной платы, провести отчуждение земли у разорившихся прусских помещиков и передать ее 25 тысячам крестьянских семей. Заверив нацию, что он «пойдет социальным путем», Шлейхер попытался привлечь на свою сторону рабочих и крестьян.

Но… ничего из этого не вышло. Шлейхер не сумел договориться с лидерами профсоюзов, которые, зная о коварстве «кардинала цвета хаки», не верили ему. Что же касается промышленников и аграриев, то они в один голос осудили его за «большевистскую программу». Его социалистическими высказываниями был встревожен и сам Гинденбург. К программе Шлейхера настороженно отнеслись даже «центристы», и ни одна политическая партия не соглашалась войти в коалицию Шлейхера после того, как он отправил в отставку Гренера, Брюнинга и фон Папена. Не учел Шлейхер и того влияния, какое все еще имели крупные помещики в Германии.

Сброшенный фон Шлейхером фон Папен воспрянул духом и попытался использовать предоставленный ему самим же Шлейхером шанс снова занять канцлерское кресло. Он по сей день оставался в прекрасных отношениях с президентом и очень надеялся на успех. То, что делал фон Папен, называлось «политикой с черного хода», или обыкновенным шантажом. В январе 1933 года пройти через черный ход было достаточно легко, так как президент очень боялся разоблачений в связи с аферой «восточной помощи», в результате которой были присвоены огромные средства, выделенные на помощь разорившимся помещикам, в которой был замешаны он сам и его сын. Этим во многом и объяснялась его необыкновенная покладистость.

Гитлер, у которого нашлись хорошие заступники в лице ведущих промышленников и банкиров Германии, снова воспрянул духом. Все они были встревожены ростом левого движения и задавались вопросом: кто, если не нацисты, будет теперь сдерживать социалистов и коммунистов, которые заметно усилили свои позиции после выборов, на которых Гитлер потерпел. провал? Но именно это поражение и заставило капитанов немецкой экономики и финансов по-настоящему помогать Гитлеру. И осенью 1932 года промышленники Германии начали свою борьбу за передачу власти Гитлеру.

«Кружок промышленников» во главе с Кепплером собирался каждую первую пятницу и обсуждал все насущные вопросы. 20 октября 1932 года Гитлер имел долгую беседу с Тиссеном и еще несколькими влиятельными промышленниками в замке Ландсберг. В результате этой беседы большинство долгов нацистской партии оказалось оплаченным. Это не было подкупом. Подобное поведение объяснялось переплетением целого узла различных интересов, и прежде всего тем, что после всех обрушившихся на Германию политических бурь даже самые крупные дельцы уже не были такими самоуверенными, как до войны. Вместо того чтобы взять под контроль Гитлера и его движение, они сами в известной степени испытывали потребность в руководстве и грезили о создании сильного государства, способного обезопасить их от политических потрясений. Так в 1932 году случилось то, что, наверное, и должно было случиться: намереваясь выбраться из затянувшегося кризиса, ослабленный капитализм протянул руку ослабленному национал-социализму. «Социальный канцлер» смертельно напугал всех, кто имел отношение к большим деньгам, что и дало повод известному промышленнику Шольцу Брахту заявить: «Почти вся промышленность желает позвать Гитлера, безразлично на каких условиях. Если еще несколько недель назад они с восторгом поддерживали Папена, то теперь пришли к заключению, что было бы крупнейшей ошибкой, если бы, даже несмотря на серьезные причины, Гитлеру не поручили сформировать правительство».

«Всеобщее стремление ведущих лиц промышленности, – скажет в июле 1947 года Шредер на одном из допросов, – заключалось в том, чтобы к власти в Германии пришел сильный фюрер, который мог бы образовать сильное и стабильное правительство. Когда НСДАП 5 ноября 1932 года потерпела свое первое поражение и стало ясно, что ее звезда начала клониться к закату, поддержка со стороны промышленников стала особенно настоятельной, все они были связаны страхом перед большевизмом и надеждой на то, что национал-социалисты – коль скоро они придут к власти – установят в Германии прочный политический и экономический фундамент. Надо упомянуть в этой связи, что Гитлер проектировал увеличить немецкий вермахт с 100000 до 300000 человек… Было широко известно, что одним из важнейших программных пунктов Гитлера был разрыв Версальского договора и возрождение сильной Германии как в военном, так и в экономическом отношениях».

«Экономика, – говорил Крупп в тюрьме, – нуждается в спокойном поступательном развитии. В результате борьбы между многими немецкими партиями и силами беспорядка не существовало возможности для производительной деятельности. Мы – члены семьи Круппа – не идеалисты, а реалисты… у нас создалось впечатление, что Гитлер обеспечит нам необходимое здоровое развитие. И он действительно сделал это… Нам было необходимо суровое, крепкое руководство». Ему вторил Функ, который на Нюрнбергском процессе говорил, что все промышленники были убеждены, что именно Гитлер предотвратит коммунизм и гражданскую войну.

В ноябре 1932 года президент Германии фон Гинденбург получил секретное обращение 12 германских промышленников, среди которых были Шахт, Шредер, Тиссен, Верман, Оппен, Кастль и Рострег. «Национальное движение нашего народа, – говорилось в нем, – является залогом своеобразного начала эпохи, которая путем преодоления классовой борьбы создаст необходимые предпосылки для возрождения экономики… Передача руководства… кабинету во главе с фюрером крупнейшей национальной партии уничтожит слабости и ошибки, которые неизбежно сопутствуют массовому движению, и превратит миллионы людей, которые сейчас стоят в стороне, в позитивную силу». Промышленники не называли Гитлера, но президенту и так было понятно, кого они имеют в виду.

Надо полагать, что подобное воззвание заставило бы задуматься любого президента, к которому обращались с просьбой самые влиятельные люди страны. Да это была и не просьба, а самый настоящий ультиматум. Президент получил предложение, отказаться от которого не мог даже он. Тем более что всего через несколько дней Гинденбург получил еще два послания с требованием назначить Гитлера рейхсканцлером, и подписаны они были такими влиятельными промышленниками, как Фридрих Рейнгард, Альберт Феглер, Фриц Шпирнгорум, и еще пятью их коллегами. Затем к президенту прибыло письмо от Бруно Линднера. «Наступила настоятельная необходимость, – писал Бруно, – помочь национал-социалистам прийти сейчас к власти, не то будет слишком поздно, ибо коммунизм уже энергично стучит к нам в дверь».

Выяснить «настроение старого барона и наилучшие способы преодолеть его продолжающееся до сих пор сопротивление» было поручено фон Папену. Вестфальский барон и крупный промышленник, он был всем этим господам куда ближе, нежели фон Шлейхер со своими социальными идеями. Общее мнение прекрасно выразил в своем письме банкиру Шредеру Кепплер: «Надо пустить в ход все рычаги, чтобы заставить старого барона принять единственно правильное решение… Господин фон Папен окажет величайшую услугу немецкому народу, если сумеет, добиться соответствующего решения старого барона».

* * *

4 января 1933 года Гитлер в сопровождении Гиммлера и Гесса отправился на виллу влиятельного кельнского банкира Шредера. Но впустили к Шредеру только одного фюрера. Помимо хозяина в кабинете находились фон Папен и Кепплер. Фон Папен, который на этой встрече выступал как представитель тех самых хозяйственных кругов, которые приблизились к нему еще во времена его канцлерства, заговорил о том, что Гитлеру следует примкнуть ко всем правым силам, начиная с президента и кончая «Стальным шлемом». Затем Гитлер изложил свою программу. Да, он все еще настаивал на получении поста канцлера, но согласен вступить в коалицию с фон Папеном и националистами Гугенберга и восстановить Харцбургский фронт. Шредер согласно кивнул, и судьба Шлейхера и его правительства была решена.

Конечно, Гитлер прекрасно понимал, что кресло канцлера может опять ускользнуть от него. Но что он мог поделать? Можно запугивать кого угодно, но только не Шредера. Он и сам мог испугать кого угодно. Ну а пока он принял участие в избирательной кампании в небольшой провинции Липпе-Детмольд. Если бы совсем еще недавно ему сказали, что он будет ездить по селам и выступать на митингах с двумя сотнями человек, то он посчитал бы такого шутника сумасшедшим. Но теперь ему было не до смеха, и успех даже в такой маленькой провинции был для него намного важнее любых переговоров. И как это ни удивительно, но ему удалось увеличить количество голосов, и многие уже отвернувшиеся было от него партийные функционеры снова стали поглядывать в его сторону. До полной победы, правда, было далеко, и, стараясь преодолеть тяжелейший партийный кризис, Гитлер работал как проклятый.

Нелегкие времена переживал и фон Шлейхер, который, по словам Отто Штрассера, оказался «излишне самоуверенным типом». В ослаблении его позиций сыграла близость к Гинденбургу фон Папена, который постоянно нервировал его намеками на намерение Шлейхера устранить его с помощью рейхсвера и на разоблачение его «восточной аферы». Внес свой вклад в падение генерала и сын Гинденбурга Оскар, распускавший слухи о якобы моральной распущенности канцлера, всячески настраивал против него отца.

12 января 1933 года Гинденбург принял делегацию ландбунда во главе с его председателем. Речь пошла об ограблении сельского хозяйства в пользу «денежных мешков» интернационально настроенной экспортной промышленности, чему якобы способствовал канцлер К. Шлейхер. Президент отнесся к «ходокам» с явным сочувствием, и положение канцлера еще более осложнилось. Произвела на Гинденбурга впечатление и победа нацистов на выборах в Липпе, которую стараниями Геббельса гитлеровская пропаганда раздула до вселенских масштабов.

Шлейхер сопротивлялся слабо и в свою очередь пригрозил предать гласности секретный доклад о многочисленных злоупотреблениях при выделении «восточной помощи», в счет которых сотни юнкерских семейств незаконно получили безвозвратные государственные кредиты. Этим он еще больше насторожил замешанного в этом скандальном деле Гинденбурга, который зарегистрировал подаренное ему поместье на имя сына, что освобождало его в будущем от налога на наследство.

* * *

Поздним вечером 22 января 1933 года сын президента Оскар и статс-секретарь Мейснер отправились в загородный дом пока еще мало кому известного нациста И. Риббентропа, где встретились с фон Папеном, Гитлером и Герингом. Если верить Мейснеру, то вплоть до этой самой минуты Гинденбург-младший был против соглашения с наци. Об этом, судя по всему, знал Гитлер, который предложил Оскару поговорить с ним наедине. Он пообещал отблагодарить Оскара и его семью в случае поддержки и угрожал разоблачением аферы с «восточной помощью», если тот не найдет с ним общего языка. Но как бы там ни было, он сумел произвести на сына президента неизгладимое впечатление. И теперь оставалось только сломить сопротивление Гинденбурга-старшего. Но это было уже не так трудно. Все планы Шлейхера терпели неудачу, и он быстро терял свое влияние. Но он все еще рассчитывал на роспуск парламента, чем надеялся припугнуть нацистов, которым были не выгодны новые выборы.

23 января 1933 года Шлейхер посетил президента и потребовал распустить рейхстаг, в котором он так и не получил поддержки, и предложил управлять страной с помощью президентских декретов. Заодно он попросил временно упразднить парламентскую демократию и установить военную диктатуру. То есть сделать то, о чем еще раньше просил фон Папен, который теперь уверял всех, что сумеет уговорить Гитлера войти в правительство, которое сможет получить поддержку рейхстага.

Президент отказался, и теперь фон Папену для решения возложенной на него задачи надо было, во-первых, преодолеть нежелание Гинденбурга видеть в кресле рейхсканцлера Гитлера, во-вторых, смягчить требование Гугенберга о предоставлении ему диктаторских полномочий для управления экономикой и, в-третьих, найти нового министра обороны, который опирался бы на ту самую армию, от имени которой так долго выступал Шлейхер.

27 января 1933 года Гитлер с подачи фон Папена встретился с Гугенбергом, однако их напряженная беседа закончилась скандалом, и Герингу с большим трудом удалось уговорить Гитлера не уезжать в Мюнхен и не прерывать переговоры. И все же демарш Гитлера возымел успех, фон Папен уже окончательно удостоверился в том, что при таком раскладе канцлером ему не бывать и без обиняков заявил президенту, что все проблемы могут быть разрешены только в том случае, если канцлером будет назначен Гитлер. Он обещал Гинденбургу, что займет пост вице-канцлера, что в правительство войдут всего два нациста и что соотношение консерваторов и нацистов в нем будет три к одному. Помимо самого Гитлера в правительство должны были войти бывший государственный чиновник Фрик и боевой летчик Герман Геринг.

Президент согласился на все, кроме предоставления Гитлеру должности рейхскомиссара Пруссии, которую фон Папен намеревался занять сам – это давало ему возможность сохранить контроль над сильной прусской полицией. На пост министра обороны фон Папен и Гитлер предложили злейшего врага Шлейхера генерала фон Бломберга, которого тот изгнал в 1929 году из министерства обороны, где он был начальником законспирированного Генерального штаба, после чего Бломберг командовал дивизией в Восточной Пруссии. Близкие к нацистам начальник штаба дивизии генерал фон Рейхенау и дивизионный священник Мюллер, который после прихода Гитлера к власти станет рейхсепископом, без особых проблем завербовали фон Бломберга. Предварительные переговоры показали: честолюбивый генерал рвался в Берлин и считал, что именно он является выразителем мнения всей армии.

А затем случилось то, что разными авторами описывается по-разному. По версии Отто Штрассера, Гинденбург заявил, что дальше так продолжаться не может, «красный генерал» Шлейхер должен уйти, а пост канцлера занять фон Папен. Что же касается Гитлера, то ему можно только в самом крайнем случае предоставить пост вице-канцлера.

«Той же ночью, – пишет Отто Штрассер, – состоялась встреча, в которой приняли участие Гитлер, фон Папен, Гугенберг и лидер «Стального шлема» Зельдте.

– Я должен стать канцлером, – настаивал Гитлер, – или я отказываюсь поддерживать новый кабинет.

Однако Гугенберг был непреклонен.

– Гинденбург доверяет фон Папену, мы доверяем фон Папену, поэтому фон Папен и должен быть канцлером.

Гугенберг и Зельдте не собирались уступать. Их поддержали Мейснер и Оскар фон Гинденбург. Гитлер был в отчаянии. Его голос дрожал, а в глазах стояли слезы. Никто не заметил, как фон Папен неслышно выскользнул из комнаты.

– Я не позволю отодвинуть себя на вторые роли! – возмущался Гитлер.

Тут неожиданно вошел фон Папен и что-то прошептал Адольфу на ухо.

На рассвете в комнату ворвался фон Альвенслебен.

– Мы должны действовать немедленно! – кричал он. – Шлейхер отказался уйти с поста канцлера. Он поднял по тревоге потсдамский гарнизон на случай непредвиденных осложнений.

Поднялась настоящая паника, поскольку ярые реакционеры Гугенберг и Зельдте больше всего боялись левой диктатуры, опирающейся на армию.

Это известие заставило запаниковать и старого Гинденбурга, а за ним и всю его свиту. Только фон Папен посмеивался, пока Гитлер демонстрировал решимость и мужество бороться с угрозой. Разве не он самый сильный человек в Германии? Разве у него нет отрядов СА, которые он может бросить на усмирение потсдамского гарнизона? Ни у кого не возник вопрос: а был ли в действительности мобилизован потсдамский гарнизон? И хотя фон Папен был в известной степени скомпрометирован связями со Шлейхером, чтобы надеяться тут же вернуться к власти, его уловка оказалась успешной.