сообщить о нарушении
Текущая страница: 48 (всего у книги 50 страниц)
Северус ощущает бешеную дрожь в руках. Он сцепляет их в замок перед собой и сжимает челюсти. В глотке встает страшный ком слез, глаза щиплет.
Он кивает, несколько раз кивает, потому что знает, что не сможет сказать ничего в ответ. Он мучает себя все месяцы после ее смерти. Он приходит в ее спальню каждое утро и просит у нее прощения.
Ему нужно было это услышать.
Смерть случается. От этого не убежать. Она внезапная, к ней нельзя быть готовым. Главное, не позволять ей держать тебя в прошлом, потому что жизнь, так или иначе, следует дальше.
И нам всем приходится поспевать за ее ритмом.
Дверь в комнату открывается, и Розамунд с Северусом реагируют на звук. Дейзи выходит из спальни, потирая глаза. Темные волосы растрепаны после сна, один носочек скатился до щиколотки, штанина пижамы задрана.
Дейзи зевает и, убрав руку от лица, тут же замирает, распахнув глаза.
— Папочка, — шепчет она, во все глаза глядя на родителя. — Папочка приехал!
И невозможная зелень смотрит на него с той же неиссякаемой, бесконечной любовью, которой Северус больше не находит в себе сил пренебрегать. Он сдается.
Сдается и отпускает.
Свое тяжелое детство, жестокого отца, несносных гриффиндорцев, свою первую любовь с зелеными глазами, смерть, боль, Темного Лорда, две магические войны, вторую смерть зеленых глаз.
Он отпускает все это, позволяя себе вздохнуть полной грудью.
Вздохнуть, упав на колени и раскрыв руки. Вздохнуть, когда маленькое тело с размаху врезается в него, обвивая руками шею. Осознать, сколь много ошибок он сделал.
Понять, что никогда не поздно исправлять их.
Сделать первый шаг.
И обнять свою дочь, крепко прижав к груди. Прикоснуться щекой к ее темным волосам, зажмурить глаза и дышать ее светом, ее теплом и детской наивностью. Держать в руках эпицентр собственной жизни, маленькую Ахиллесову пяту. Принять тот факт, что он сам не сумел бы этого понять, если бы не она.
Если бы не его жена.
— Мы домой едем, да, папочка? — смотрит Дейзи в лицо родителя и тут же перестает улыбаться. — Папочка, ты плачешь?
Северус обессиленно улыбается, не представляя себя, что действительно не может контролировать это впервые за очень долгое время. Нельзя было отключать эмоции, напрасно говорят, что человек становится уязвимым. Он просто становится живым.
Девочка ведет ладошкой по щеке родителя.
— Не плачь, пожалуйста, — просит она.
Северус ловит маленькую ладонь девочки и накрывает ее своей, закрывая глаза. Он снова не может сдержать улыбку, хотя слезы по-прежнему бегут по щекам. Северус открывает глаза и смотрит на дочь.
— Прости меня, Дейзи, — шепчет он, глядя в невозможно зеленые глаза дочери, обрамленные темными ресницами.
И Северус не может понять, кому он это говорит на самом деле. Дейзи, Мелоди, себе или всем сразу. Но он говорит, вот что самое важное. Дейзи улыбается и гладит ладошками по щекам родителя.
— Хорошо, — просто кивает она, сияя улыбкой и не представляя себе, на что отвечает и почему именно так.
Дейзи снова обвивает руками шею родителя, и Северус обнимает ее в ответ, закрыв глаза. Розамунд смотрит на них издалека и не скрывает своих слез, доставая с полки сумку для вещей девочки.
Разумеется, она отпускает Дейзи. Разумеется, девочка вернется домой в свою настоящую семью. Сумасшедшую временами, несносную порой, но семью.
Где у нее будет два родителя. Где ее будут любить с каждым днем только сильнее.
Розамунд не умеет прощаться.
Она только помогает Дейзи одеться, собирает ее сумку, кормит завтраком перед дорогой и остается на пороге, скрестив на груди руки. Дейзи целует Розамунд в щеку на прощание, и женщина всеми силами держится, чтобы не расклеиться снова.
Северус усаживает Дейзи в автомобиль и застегивает ремни безопасности, после чего оставляет сумки и возвращается к крыльцу, где все еще стоит Розамунд. Солнце давно встало, весь двор залит светом. Розамунд морщится на солнце.
— Спасибо, Розамунд, — произносит Северус, остановившись возле крыльца и глядя на женщину снизу вверх.
Я не умею прощаться.
— Иди уже, на поезд опоздаете, — фыркает она.
Северус ухмыляется и опускает на мгновение взгляд, после чего снова смотрит на Розамунд.
— Приезжай на выходные, — просит он, — только…
— Заранее писать, на какие именно, — машет она рукой. — Знаю я все, знаю.
Розамунд отворачивается, скрещивая руки на груди, и смотрит куда-то в соседний двор. Северус видит, что у нее снова блестят глаза. Мужчина кивает и возвращается к автомобилю, усаживаясь на сидение и закрывая дверь.
Он видит, как Розамунд провожает их машину взглядом, пока она не скрывается из виду.
Дорога пролетает незаметно. Дейзи занимается своими делами, рисует и показывает результаты Северусу, за что он ее хвалит, потому что получается все лучше и лучше. Дейзи засыпает прямо у него на руках, и это кажется таким новым и странным, что этому не подобрать слов.
Северус просто смотрит на то, как она спит, как трепещут ее ресницы, и размышляет. Дочь. У меня есть дочь. Маленькая девочка, которая носит мою фамилию и спит на моих руках. Дочь.
Я отец.
От вокзала до дома Северус снова просит транспорт, потому что не стал бы подвергать опасности Дейзи и втягивать ее в трансгрессию. Это может быть опасно для жизни. Уже почти подъезжая к дому, Северус задумывается о бытовых вещах.
В доме холодно, он не был там долгое время. И за продуктами следует сходить. И Моди нет. Сначала все эти бытовые неурядицы здорово его пугают, но в скором времени он берет себя в руки.
Нет ничего такого, что нельзя было бы решить. Он справится.
Северус уверен, что справится.
Добравшись до поместья, Северус платит водителю и отпускает его домой. Взяв сумки Дейзи в одну руку, а ладонь дочери в другую, Северус входит на участок. Он помнит, что не ставит защитное заклинание на ворота, поэтому спокойно проходит к дому.
Занимается закат. Дейзи устала и наверняка хочет есть, этому стоит уделить большее внимание. Северус достает ключ из кармана мантии и вставляет в скважину.
И хмурится, когда даже не успевает провернуть ключ, а дверь уже открывается.
— Встань за мной, — заводит Северус дочь за ногу и, оставив сумки на крыльце, достает волшебную палочку, осторожно открывая дверь.
Из дома на улицу идет тепло. Пахнет жареным картофелем и шарлоткой. Северус открывает дверь сильнее и замирает. Она стоит возле статуи спиной к ним и протирает ее от пыли, суетливо прикасаясь к каждой детали.
— Мамочка!
Голос Дейзи эхом разбивается под потолком просторного холла, и Гермиона оборачивается. Водопад ее пушистых волнистых волос падает за спину, и девушка лучезарно улыбается, присаживаясь на корточки и раскрывая руки, когда Дейзи мчит к ней со всех ног.
— Мамочка, ты здесь, — задыхается от счастья Дейзи, крепко обнимая ее за шею.
— Конечно, здесь, — обхватив ее лицо ладонями, звонко целует она дочь в обе щеки и гладит по волосам. — Где же мне еще быть? Я же обещала, что скоро вернусь.
Дейзи обнимает ее снова, и Гермиона, подняв взгляд, замечает на пороге застывшего супруга, который смотрит на нее во все глаза. Сердечный ритм тут же сбивается.
— Тебя еще кое-кто хочет видеть, — выпуская дочь из объятий, сообщает Гермиона.
Эльфийка появляется на пороге кухни, тепло улыбаясь.
— Моди! — вопит Дейзи, срываясь с места.
Гермиона провожает девочку взглядом, зная прекрасно, что Моди о ней позаботится, поэтому поднимается с места и, обхватив себя руками, медленно направляется к своему мужу, не отрывая от него взгляда.
Лишь когда она проходит близко к нему, направляясь к выходу из дома, им приходится оторвать друг от друга взгляд. Гермиона проходит чуть вперед и разворачивается на каблучках туфель.
Северус стоит в двух метрах от нее.
Они оба молчат, собираются с мыслями, а сказать ведь надо. Столько всего надо сказать, что даже слегка подташнивает. Их слова висят в воздухе, руку можно протянуть да сжать между пальцами, но сил нет на это ни у одной, ни у второго.
Разве что…
— Я сказал много глупостей тогда, — начинает Северус.
Разве что кто-то из них наконец начнет.
— Это все потому, что я… — Северус задыхается словами, глядя на нее.
Такую утонченную, взрывную и нежную. Импульсивную, жесткую, сердечную и живую. Он всегда лишь думал о ней. Теперь он хочет сказать ей то, о чем целый год думал.
— Я клянусь, — решается он, глядя ей в глаза, — я не любил так никогда в своей жизни.
Гермиона смотрит в глаза мужу, насмотреться не может. Моргать боится, вздохнуть лишний раз, только бы не пропустить ничего. Только бы слышать каждое его слово, только бы видеть каждую черту его лица.
— Я никогда не знал чувства ревности так сильно, как это случалось с тобой, — продолжает Северус. — Меня никогда так не тянуло к человеку.
В животе все сжимается, сердце стучит в груди так сильно, что потеют ладони, а все тело бьет дрожью. В глазах встают слезы от осознания, как долго они оба молчат о том, о чем стоит говорить.
— Я знаю, что бываю груб, — чуть хмурится Северус, — что бываю несносен и жесток, — он замолкает на мгновение, а после опускает взгляд. — Я знаю, что не достоин тебя, но, пожалуйста… Если бы ты дала мне шанс доказать тебе, что я готов сделать все, — поднимает он взгляд, — чтобы…
Ее тепло врывается в его личное пространство, а мягкие губы накрывают его собственные. Она сжимает пальцами его мантию на груди, прижимаясь к нему всем телом, а он обхватывает ее лицо ладонями, утягивая в поцелуй.
Северус целует сам. С бесконечным трепетом, с бушующей нежностью и горячим сердцем. Целует свою жену и понимает, что целовать в этом мире хочет только ее и никого больше.
Гермиона целует его в ответ, зажмурив глаза и мягко втягивая в себя его верхнюю губу. В легкие попадает запах его одеколона, от чего сердце начинает заходиться в сумасшедшем ритме. Ее разрывает от безмерного счастья.
Они прикасаются друг к другу лбами, когда прекращают поцелуй, и не открывают глаза. Гермиона медленно расцепляет дрожащие пальцы с его мантии и теперь плавно водит по материалу ладонями. Северус опускает руки вниз и мягко касается ее талии пальцами, прижимая к себе ближе.
Он чувствует пульс у нее в солнечном сплетении и по линии живота прямо через ткань одежды, когда она чуть прогибается ему навстречу.
— Прости мне мою импульсивность, — негромко произносит он, когда продолжает водить пальцами по ее спине, — мне не следовало говорить то, что я сказал на вокзале.
— А ты прости, что не сказала про учебу, — сразу отзывается она, чувствуя дыхание мужа на своей щеке. — Ты имел право знать, просто я…
И все, и нет слов.
Гермиона не знает, как объяснить ему, почему она молчала. Почему боялась все потерять. Северус не представляет, как объяснить ей, что он боялся ее неискренности и ухода сильнее всего на свете. Впервые за долгое время он понимает то, о чем она не может сказать. И она тоже.
Теперь они оба чувствуют друг друга на иной волне и понимают причины своих поступков.
И Северус кивает:
— Я понимаю.
— И прости мне мою наивность, — на мгновение зажмурившись чуть сильнее, произносит она, — я ведь почти поверила твоим словам…
Гермиона поднимает голову и открывает глаза. Весь мир становится яркий, подернутый синеватой дымкой, потому что солнце успевает пригреть ей веки. Северус смотрит на нее в ответ.
— Каким?
Смотрит в ее распахнутое карее море. И как ее зрачки жадно пульсируют навстречу ему. Он не представляет себе, даже предположить не может, что выдает себя точно таким же образом.
— Что я не нужна тебе, — шепчет она.
Они друг другу много глупостей наговорили, оба признают это. Это была глупость, была ложь. Такая неумелая, глупая ложь, что диву даешься. Сейчас они стоят рядом, смотрят друг другу в глаза и своими извинениями говорят вслух о том, что любят друг друга.
Даже Гермиона, которая эти слова всегда боялась вслух сказать.
За этот год многое случилось. А их прощание на вокзале… Что ж, они оба погорячились. Поторопились с выводами. Оступились. Это нормально. Нормально совершать ошибки. Это жизнь, мы не можем быть ко всему готовы.
Главное, научиться наступать на горло собственной гордости, когда это требуется, чтобы не ранить близкого тебе человека и пойти ему навстречу, чтобы вместе работать над совершенными ошибками.
Северус поднимает руки и снова мягко обхватывает ее лицо ладонями. Гермиона опускает пальцы на его запястья. Она скучала по биению его сердца.
— Я хочу спросить тебя, — смотрит он ей в глаза.
— Что угодно, — мягко отзывается она, рассыпаясь в его ласке.
Его дикий зверь снова высовывает морду из клетки и идет на ее ласку, тычась мокрым носом в сухую ладонь.
— Если бы я спросил…
— Если бы? — прерывает его девушка. — Снова задаешь вопросы не напрямую? Ты уже как-то задал мне вопрос, который начинался на «если бы».
…и я вышла за тебя замуж.
— Ты невозможна, — вздыхает Северус и отводит на мгновение взгляд в сторону, после чего снова смотрит на Гермиону.
— Я знаю, — улыбается она.
И я люблю тебя за это так сильно, что ты и представить себе не можешь.
— Хорошо, — сдается Северус. — Задам вопрос напрямую.
Гермиона вопросительно вскидывает брови, продолжая гладить его запястья. Северус смотрит ей в глаза, мягко касаясь подушечкой большого пальца ее скулы.
— Ты выйдешь за меня? — произносит он.
Гермиона смотрит ему в радужки, замечая, что они снова того прелестного оттенка шоколадной патоки, после чего опускает взгляд.
— Мы женаты, Северус, — чуть поворачивает она голову и прикасается губами к его участку ладони под большим пальцем. — У нас годовщина через полтора месяца.
Не зря говорят, что первый год в браке самый сложный.
— Я знаю, но, — она поднимает на него взгляд. — Я хочу спросить тебя об этом сейчас, — смотрит он на нее. — Именно сейчас спросить тебя об этом еще раз.
Когда мы оба изменились. Когда оба чувствуем себя совершенно другими людьми.
— Ты выйдешь за меня? — снова спрашивает он.
Гермиона вновь опускает взгляд и задумывается. Северуса в дрожь бросает от ее молчания и сосредоточенности. Гермиона держит бесстрастное выражение лица, чем пугает его еще сильнее, как вдруг распахивает губы.
— Ладно, — шепчет она.
А затем поднимает взгляд и улыбки сдержать не удается. И происходит то, чего Гермиона никогда в жизни не видела. Северус улыбается. Искренне, широко, ярко. Так, что смешинки путаются в уголках его глаз, а на щеках играют ямочки.
Он сокрушенно качает головой и склоняется к ней, утягивая в поцелуй.
Входная дверь поместья открыта, теплый июньский ветер врывается в дом и мчит по комнатам. Забегает в столовую, где Дейзи ест за столом, болтая ногами, мелькает на кухне, где готовится ужин.
Снует в подсобке с зельями, где стоит холодный котел, и снова мчит в холл, чтобы ворваться в следующие двери. В комнату с фортепиано, стульчик которого поставили на положенное ему место, в библиотеку, где в камине мелькают языки пламени, а на софе лежит открытая книга Джейн Остин.
Ветер мчит лентой вдоль перил, поднимаясь на второй этаж. Забегает в спальню хозяйки дома, играя со шторами, в комнату хозяина, потушив огонек свечи, и в комнату Дейзи, уронив с полки плюшевую мышку.
А затем ветер направляется в правое крыло дома, куда ковыляет Моди, придерживая рукой поясницу. Пожилая эльфийка выполняет поручение хозяина и щелкает пальцами, в результате чего густая темнота коридора растворяется и взмывает ввысь, исчезая под потолком.
Моди открывает дверь спальни в вишневых тонах, зажигает канделябры и начинает делать уборку.
Комментарий к 18.
Книга II. «Тёмная магия оставляет шрамы»: https://ficbook.net/readfic/11227212
Вся информация о работах на моем канале: https://t.me/onceuponadominikasmind
На случай, если вы захотите порадовать меня парой шекелей на стики: 4276 2900 1685 6730
========== Prequel. Mélody Todd ==========
Комментарий к Prequel. Mélody Todd
"Почему он стоял? Почему бездействовал? Это не несчастный случай. Он виноват. Он ее не спас. Как можно было просто стоять? Что значит "парализовало от страха"? Он обязан был!"
А обязан ли? Я осознала, что совершила непростительную вещь. Я не рассказала вам первоисточник всего случившегося. Не рассказала о самой Мелоди Тодд, биологической матери Дейзи. Это все было в моей голове, и я искренне поражалась, когда меня спрашивали: "А ПОЧЕМУ ТАК?"
А я ведь не рассказала. Теперь рассказываю, ведь лучше поздно, чем никогда.
Читать с: Balder - Power-Haus feat. Christian Reindl, Lucie Paradis
Можно простить ребенка, который боится темноты. Настоящая трагедия жизни — когда мужчина боится света.
Платон
Если бы хоть одной живой душе было известно истинное горе Северуса Снейпа, то никто не удивился бы, если бы он утратил свое хладнокровие и самообладание. Однако все случилось иначе: он стал неприступной крепостью, поражая окружающих своей внешней невозмутимостью.
Не был он похож на человека, который похоронил жену.
