сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 50 страниц)
Гермиона закрывает за собой дверь и прислоняется к ней спиной, заложив руки назад, чтобы не видно было, как ее трусит. Она впервые заходит в его комнату за эти месяцы без приглашения. Она впервые здесь не потому, что надо ему, а потому, что надо ей. Надо им.
Им обоим.
Северус сглатывает, рассеянно глядя на нее.
— Я, — он чуть кашляет; голос подводит, — я не… Не ожидал вас сегодня.
Гермиона слышит собственный пульс. У нее еще по сердцу в каждом ухе. Она чувствует, как от бешеного сердцебиения у нее всякий раз подскакивает кулон, висящий на шее. Девушка смотрит на него в ответ и распахивает губы.
— Я знаю, — негромко произносит она.
Гермиона не понимает, что еще ей сказать и нужно ли это делать. Она отталкивается пальцами от двери. Кажется, будто у нее в каждом из них по дюжине иголок. От нервного напряжения все покалывает. И это если не брать во внимание, что внутри у нее все горит, а по факту она ледяная.
Девушка делает несколько несмелых шагов вперед, глядя на него. Северус неотрывно смотрит на нее в ответ. Гермиона впервые видит, как быстро и ярко меняются эмоции в его глазах. Это и смятение, и некоторая неуверенность, и восхищение, и… Что-то еще, чего она не может разобрать.
Кажется, по предмету «Снейп» у нее есть все шансы получить долгожданное «Превосходно» в недалеком будущем.
Она останавливается возле него, не поднимая взгляд. Чувствует только его неровное дыхание в своих волосах. Ладони дрожат. Гермиона зажмуривает на мгновение глаза и делает еще полшага вперед, врываясь в его личное пространство, после чего осторожно поднимает руки и кладет их на его грудную клетку.
Гермиона чувствует, как он замирает, и видит, как подпрыгивают подушечки ее пальцев на его хлопковой рубашке. Кажется, нарушенное сердцебиение не только у нее. Гермиона нерешительно поднимает голову. Северус смотрит на нее все это время, не отрываясь.
Сказать бы хоть что-то. Хоть что-то. Однако язык не слушается, да и мысли превращаются в кашу. Гермиона не знает, как ей быть дальше. Она смущена, она почти не контролирует то, что делает.
Помоги мне понять тебя, чтобы я смогла помочь себе.
Он словно слышит ее мысли.
Подняв руку, он медленно ведет ладонью по ее предплечью, спускается к локтю, ведет по внутренней стороне руки и осторожно обхватывает ее пальцы. Потянув девушку за собой, Северус, не отрывая от нее взгляда ни на мгновение, идет спиной вперед к постели.
Гермиона следует за ним.
Он даже моргать боится, смотрит на ее эмоции так, словно это самое важное, что только существует в этом мире. На ее едва подрагивающие губы, редкое дыхание, взволнованно распахнутые блестящие глаза, ямочку на подбородке.
Северус помогает ей улечься на постель, приподнимая подол ее сорочки и не отрывая от нее взгляда, а после делает снова все так, как это происходит обычно. Он уже хочет перевернуть ее на живот, как вдруг Гермиона прерывисто вздыхает и ловит его руку, чуть сжимая пальцы.
От неожиданности он замирает.
— Нет, — качает она головой, поджимая губы, — нет, не так…
Северус хмурится, старается понять ее. Гермиона берет его за руку и спускает ноги с постели, поднимаясь на них, после чего теперь сама ведет его за собой. Он слепо следует за ней. Гермиона подводит его к софе и побуждает сесть. Северус слушается.
Как бы странно это ни прозвучало, но Гермиона привыкает к сексу с собственным мужем в обыденном смысле этого слова. А вот что касается желания, тактильности и поцелуев… Здесь сложнее. Над этим следует работать, только постепенно, не все и сразу.
Гермиона делает шаг вперед и, приподняв подол сорочки, садится на него сверху, обхватив ногами бедра. Северус обескуражен всем, что происходит. Сам процесс — вещь несложная, сейчас Гермионе хочется почувствовать Северуса. Они оба в одежде, оба смущены и оба скрывают свои истинные эмоции.
Им предстоит огромная работа.
Гермиона нервно облизывает губы, устраиваясь ровнее. Лицо мужа непривычно близко, от чего сердце заходится все быстрее. Девушка смотрит ему в глаза.
— Я хочу, — она говорит тихо, знает прекрасно, что он слышит, — видеть твое лицо…
Первое откровение срывается с языка далеко не непроизвольно, Гермиона вынашивает эту мысль долгое время. Она хочет теперь видеть его, хочет слышать, хочет чувствовать. Хочет, чтобы он испытывал то же, что и она.
— Мне погасить свечи? — негромко спрашивает он.
Они всегда делают это в темноте, только ночью, только в постели, а она всегда лежит животом вниз. Пора с этим заканчивать.
Сегодня все будет иначе.
— Нет, — качает она головой.
Я хочу видеть тебя.
Неожиданный ответ вынуждает Северуса удивленно распахнуть глаза. О, Мерлин, что же происходит с ними обоими?
Гермиона сжимает пальцами спинку софы по обеим сторонам от его лица, чтобы была опора, и, удерживая равновесие пальцами ног в мягком материале, начинает плавно двигаться на нем, качая бедрами. Северус рвано выдыхает, закрыв глаза.
Девушка покрывается мурашками от ответной реакции. Мерлин, значит, все правда. Значит, он действительно что-то чувствует к ней. Он чуть откидывает голову на спинку, когда она проделывает это снова, и касается пальцами ее щиколоток, слегка сжимая их пальцами.
Гермиона чувствует, как мурашки бегут снова по всему телу, даже на коже головы. Обычные прикосновения вызывают у нее такой трепет. Ей не кажется, что все дело в недостатке любви в последние годы ее жизни, просто она наконец получает прикосновения от необходимого человека.
Она смотрит на него, наблюдает за эмоциями. Смотрит на распахнутые губы, на то, как он слегка морщится от переизбытка незнакомых чувств, как смотрит на нее в ответ. Гермиона чувствует, как тянет внизу живота.
Разум еще можно обмануть, а вот с собственным телом все куда сложнее.
Гермиона распахивает губы, вырисовывая бедрами восьмерку, и шумно выдыхает, понимая, что так просто у них все сегодня не закончится. Она понимает, что хочет Северуса. И чувствует, что он тоже хочет ее.
Остановившись, Гермиона тянет руки вниз и, приподнявшись, продолжает смотреть в глаза мужа, не прерывая с ним зрительного контакта. Это кажется ей куда интимнее того, что происходит между ними сейчас.
Гермиона насаживается сама, резко выдохнув одновременно с Северусом от неожиданно накрывших с головой ощущений. О, Мерлин, неужели это происходит… Гермиона, не сдержавшись, искренне улыбается, когда начинает двигаться.
Кажется, она наконец расслаблена. Она чувствует себя комфортно. Она мокрая и радуется этому так сильно, что ей становится неловко. Северус почти задыхается от увиденного. Гермиона улыбается. Открыто, ярко и искренне.
Улыбается ему. Улыбается из-за него.
Гермиона двигает бедрами, сжимая руками спинку софы, и чувствует бешеный жар по всему телу. Она убирает рукой за ухо волосы и хватается за спинку снова, часто и рвано дыша. Северус обхватывает пальцами ее бедра, слегка их сжимая.
Желание накрывает сильнее. Гермиона склоняет голову вправо, останавливаясь невозможно близко возле его губ, но не предпринимает попытки поцеловать его первой. Это странно, это, в некоторой мере, удивительно, но поцелуй с ним Гермионе кажется самым важным этапом из всего, что может быть.
Это единение не физических составляющих, а столкновение душ. Гермиона не уверена сейчас в том, что поцелуй должен случиться. Нет, это другое. Это странно, но это так. Поэтому она лишь дразнит.
Дразнит себя и его, оставаясь непозволительно близко к нему, чувствуя его дыхание на своих губах, но не позволяя ему к ним прикоснуться. Жар становится невыносимым, хочется быстрее, ярче и искреннее.
Он словно в очередной раз слышит ее слишком громкие мысли. Ладони Северуса скользят по ее бедрам, он поддевает большими пальцами сорочку и тянет ее вверх. Гермиона поднимает руки, позволяя ему снять ее с себя.
Северус с восхищением смотрит на изгибы ее тела, на аккуратную грудь, тонкие руки. Она насаживается еще раз, но ей тоже мало. Ей мало его. Она комкает в руке его рубашку на груди и чуть тянет на себя, побуждая отодвинуться от спинки.
Он понимает ее намерения, сам поднимает руки, помогая ей снять с него рубашку, которую она сразу бросает в сторону. Горячие тела обдаются волнами прохлады комнаты, мурашки лишь на мгновение появляются на коже, но тут же исчезают обратно.
Северус сжимает ее бедра, впиваясь в них пальцами, и насаживает сам, чуть склоняясь вперед и прикусывая кожу на ее ключице. Гермиона, не сдержавшись, стонет в голос, распахивая губы и запрокидывая вверх голову. Она жмурится, когда обхватывает Северуса за шею одной рукой и снова склоняется к нему.
Они дразнят друг друга, доводят до края своими способами.
Северус то отдается тактильности и ведет руками вдоль ее спины, сжимая нежную кожу на лопатках, то хватается в поисках опоры за софу, словно снова вспоминая о том, что прикосновений не выносит. Однако очевидного он отрицать больше не может.
К своей жене он хочет прикасаться. Хочет смотреть на нее, хочет открыться ей.
Гермиона не позволяет сознанию отключиться только в тот момент, когда она снова рассыпается в ощущениях и тянется к его губам. Прикосновения собственного мужа вызывают незнакомый до сегодняшнего дня трепет, ее это и немного пугает, и доводит до бешеных эмоций глубоко внутри.
Гермиона чувствует, как подрагивают ноги от усталости. Обычно они никогда так долго не занимаются сексом. Это вызывает еще одну непривычно искреннюю улыбку.
— Идем, — сбивчивым шепотом выдыхает она, хватая его за руку, — давай.
Северус помогает ей подняться, видит, как покраснела с непривычки кожа девушки под коленями. Она оглядывается по сторонам в поисках подходящего места, но никак не может определиться. Северус делает выбор сам.
Потянув девушку на себя, он подхватывает ее под бедра, вызывая сдавленный вздох, и несет на руках к туалетному столику. Гермиона обхватывает его шею рукой в поисках опоры и не прекращает смотреть в его блестящие, наполненные искренним желанием глаза.
Северус усаживает ее на столик, сбросив какие-то склянки на пол, и устраивается между ее разведенных в стороны ног, обдавая жаром своего тела. Гермиона почти скулит от бешенных ощущений, когда он входит в нее, сразу задавая ритм.
Всякие склянки и баночки дребезжат, большая часть падает с туалетного столика вниз, а само зеркало вот-вот упадет и разобьется на сотни осколков, но они оба словно не замечают этого. Северус подхватывает ее под коленом левой ноги, меняя угол входа, и девушка стонет ярче, зажмуривая глаза от удовольствия.
И оно срывается с языка само.
— Ох, — едва цепляется она одной вечно соскальзывающей рукой за край столика, — Северус…
Он замедляется почти сразу, с немым изумлением в глазах и сбившимся ко всем чертям дыханием глядя на Гермиону. Он до последнего думает, что ему это просто кажется. Девушка и сама от себя не ожидает такого, потому что… Потому что прошло больше четырех месяцев после брака, а она только сейчас впервые к нему обращается.
По имени.
От неоднозначности ситуации изнутри разрывают эмоции. Он все еще смотрит на нее, изучает каждую черту ее лица в этот момент. Она сказала это, потому что… Она счастлива? От осознания в глотке встает ком.
Северус смотрит на бисеринки пота на ее ключицах, на растрепанные волосы, искрящиеся жизнью глаза, алые щеки и… И на ее улыбку. Мерлин, она так прекрасна. Так прекрасна. Девушка видит его состояние, она его… Ошеломила?
Приятное чувство. Потрясающе приятное чувство.
Гермиона настолько сейчас преисполнена всем, что происходит, что решает не останавливаться на достигнутом. Убрав прядь темных волос мужа за ухо, Гермиона чуть склоняется к нему, обхватывая ногами сильнее, и, облизнув губы, тихо произносит:
— Не останавливайся, — она слышит его прерывистый выдох, — Северус…
Он чувствует, как от ее голоса по телу бегут мурашки. Это взрывает все остатки самоконтроля, и несчастный туалетный столик определенно будет вынужден отправиться в утиль, если они еще хоть раз решат выбрать его в качестве опоры.
Гермиона больше совсем не сдерживается, она выпускает все эмоции разом. Она жмурится, скулит, стонет, выгибается навстречу своему мужу. Северус сжимает пальцами ее кожу, вбивается ярко и резко на всю длину, сам того не ожидая. Он порой замедляется, проверяет, не делает ли ей больно своей непонятно откуда взявшейся жесткостью, но она только кивает, несколько раз кивает, а затем…
Просит еще, подаваясь навстречу ощущениям.
В этот раз его помощи почти не требуется, он совсем недолго стимулирует ее, чтобы Гермиона достигла пика, после чего позволяет и себе закончить начатое. Гермиона прикасается своим лбом к нему, опустив левую руку на его плечо. Дыхание сбито ко всем чертям.
Они оба задыхаются от горячего воздуха в комнате, оба мокрые и липкие, Гермиона даже чувствует, как по кончику носа стекает бисеринка пота. Она не торопится ее убирать, только старается нормализовать дыхание, прикрыв глаза, пока сама все еще находится в его руках.
Северус медленно выходит из нее, опускает руки по обеим сторонам от нее, опираясь на туалетный столик. Он все еще прикасается к ней своим лбом, не намереваясь прекращать это неожиданное единение так скоро.
Он чувствует ее дыхание, жар ее тела. Чувствует отдачу, которой прежде почти никогда не было. Мерлин, как же это случилось с ними? Как такое случилось с ним? Он прежде не испытывал такого всепоглощающего желания. Никогда, Мерлин свидетель, никогда в жизни. Северус долго бегает от этой мысли, но…
Я что, влюблен в свою жену?
— Мне надо к себе, — первой нарушает молчание Гермиона, когда первичная пелена желания спадает, и грязная реальность возвращается на место.
Гермиона чувствует безбожную липкость всего тела, на внутренних сторонах бедер влажно, ей надо в душ, ей надо все обдумать и, черт возьми, ей надо одеться! Северус словно ощущает ее смущение, убирает одну руку и не хочет смущать ее сильнее, поэтому не поворачивается к ней лицом.
Гермиона на дрожащих ногах подходит к софе и берет с пола свою сорочку, накидывая на себя и вытаскивая волосы из-под ворота. Глядя в спину своему мужу, Гермиона сначала сильнее смущается, заливаясь краской, а затем в какой-то момент думает о том, что… Душ и у него есть, а у нее есть возможность уснуть в постели не одной.
Она прикусывает губу.
Нет, нужно думать о последствиях. Надо все сначала переварить.
Северус все еще стоит спиной к ней, вслушиваясь в каждый ее шаг. События сегодняшнего вечера обескураживают его, выбивают напрочь из колеи. Его руки по-прежнему подрагивают. Северусу кажется, что он все еще чувствует мягкость ее кожи.
Она негромко желает ему спокойной ночи и выходит из комнаты, тихо закрыв за собой дверь, а он желает ей того же в ответ. Оба понимают всю бессмысленность этих слов почти моментально. Северус оборачивается назад.
В комнате слышится непривычная смесь из запаха ее духов, его одеколона и секса. Северус впервые за долгое время решается проветрить комнату сам. Обычно этим занимается Моди, пока он на работе, но сегодня следует сделать исключение.
Он надевает на себя рубашку, потому что тело постепенно успокаивается, начиная ощущать прохладу, и идет к окну, отдергивая штору. Северус замирает, глядя на длинные рамы сверху вниз. Повинуясь внезапному порыву, он тянется пальцем к стеклу и рисует первую букву ее имени.
Все стекла комнаты запотели. С кривоватой «H» медленно стекают вниз ручейки никогда ранее не знакомого этой комнате конденсата.
Наутро Гермиона просыпается намного позднее обычного. Она садится на постели, приоткрыв один глаз, и смотрит по сторонам. В какой-то момент она расширяет глаза и с размаху шлепает себя ладонями по лицу.
О, Мерлин, так это был не сон!
Едва подумав об этом, собственное тело дает Гермионе подсказки. Чуть подняв руки, она чувствует, как их слегка ломит. Поерзав на простыни, она понимает, что и бедра у нее побаливают. Гермиона вылезает из постели.
Ей приходится схватиться за матрас, чтобы удержать равновесие. Черт возьми, да у нее ноги не ходят! От комичности ситуации и смущения Гермиона непроизвольно тихо смеется, снова закрывая лицо ладонями. Это самый необычный момент во всей ее послевоенной жизни.
Гермиона старается успокоиться, но получается у нее так себе. Ей просто не дают покоя собственные мысли! Все возвращается к вчерашней ночи. Девушка рассеянно одевается, выбирает странное сочетание одежды и чуть в нем не выходит, но вовремя успевает себя остановить.
Волосы в пучок она не забирает, оставляет распущенными. Так у нее есть возможность скрывать свои временами заливающимися стыдом щеки, а это преимущество. Как бы то ни было, Гермиона побаивается видеться сейчас с Северусом, потому что она крайне, бесконечно смущена.
