сообщить о нарушении
Текущая страница: 49 (всего у книги 77 страниц)
Он сказал это спокойно и уверенно, но что-то в его взгляде и голосе было такое, что заставило девушку опасливо убрать свою руку с его плеча. Казалось, что Йен Томсон, обыкновенный парень не с самой простой судьбой, и Фенрир, древнее беспощадное божество, впервые за все свое существование вместе, заговорили слаженно, в унисон. Эти слова прозвучали весомо, непоколебимо, так, словно их только что выжгли клеймом на самом сердце. Джин уставилась на напарника, и впервые ей стало не по себе от взгляда на него так, что она даже поежилась. Это только больше убедило Йена в его правоте.
- Я помогу тебе, - уверенно сказала Джин.
Томсон хищно оскалился.
- На другое я и не рассчитывал.
========== Глава 11. Коллекция Зепара. ==========
Прислушайся к этой немой темноте. Прислушайся к своему существу. Что ты чувствуешь? Обследуй каждую свою клетку, каждую последнюю часть себя, что ты ощущаешь?
Ты чувствуешь, как отчаяние все ближе и ближе подкрадывается к тебе, скребя когтями по дощатому полу. Ты чувствуешь, как оно набрасывает на твое горло свою смертоносную удавку, как затягивает ее все туже и туже. Ты чувствуешь, как хрустят под ним твои беззащитные позвонки, им уже не долго осталось. Отчаяние везде, - оно повсюду, куда бы ты не посмотрел. Оно окружает тебя со всех сторон, оно наполняет своим омерзительным существом всю твою жизнь: оно в воздухе, который ты вдыхаешь, оно то, что ты видишь, оно звуки, что ты слышишь, оно – это все, чем ты теперь живешь. Чтобы ты ни подумал, чтобы ты не сделал, - у тебя ничего не выходит, а ему от этого только лучше, оно растет и ширится, приобретая силу, пока ты слабеешь за каждым своим провалом. Оно сильнее тебя, о, оно – настоящий монстр, против которого ты мелкая букашка. Что ему стоит раздавить тебя? Тебе труднее моргнуть, чем ему тебя уничтожить в мгновение ока, но нет… И не надейся. Эта тварь знает толк в развлечениях. Отчаяние желает насладиться своей победой, устроить настоящий пир на твоих обглоданных костях, и оно это получит. Оно будет пытать тебя изо дня в день, изо дня в день, высасывая из тебя все соки, по капле в минуту. О, ты продержишься очень, очень долго. Как только ты будешь на грани того, чтобы сломаться, как высушенный сук, оно подбросит тебе крупицы надежды, а затем выдерет их из твоего существа с ошметками плоти; оно достанет твое сердце и разотрет его с перцем. Стоит лишь пару раз оступиться, и эта тварь почувствует твой запах, словно акула кровь за несколько миль.
И оно приплывет за тобой.
Эта темнота. Она окутала меня с головы до ног, плотным саваном, что заставляет медленно задыхаться. Я чувствую, как дрожит все мое существо от этой тьмы вокруг, - если бы мои веки не двигались, я бы подумал, что глаз я не открывал никогда. Даже слепой видит больше, чем я последние дни… Дни. Недели. Месяцы. Я не знаю, сколько времени прошло, я сбился со счета, уже очень давно. Темнота… Она полна тревожных предчувствий, заставляющих меня зябнуть. Я чувствую запах крови. Запах смерти. Я никогда не привыкну к этому зловонию. В глубинах темноты, я знаю это, в глубинах ее что-то бурлит, что-то нарастает и воплощается во что-то нечеловеческое, ужасное, отвратительное… Мне хочется убежать или спрятаться. Именно так зарождаются монстры под кроватями и в шкафах. Страх темноты далеко не так иррационален, как мы привыкли думать. Боже, как же люди в древние времена были мудрее нас нынешних, они очень быстро учились на чужих ошибках, и уж кто-то услужливый их научил тому, что темнота – это первое, чего нужно опасаться всегда, и не напрасно, отнюдь не напрасно.
Голос в моей голове постоянно шепчет: «близится, близится, близится, близится». Даже он иногда срывается на визг, оглушая меня.
Веревки на руках и ногах стерли плоть, наверное, до костей, хоть я это уже и слабо ощущаю. Тело давно затекло в неудобной позе, и я перестал его чувствовать совершенно. В какое-то мгновение я стал ощущать себя призраком, фантомом, заблудившимся между мирами, застрявшем в нескончаемой ночи. Я не понимаю, что происходит, и мне очень страшно. А мысли, что я проведу так всю оставшуюся вечность – сводят меня с ума. Но я все еще жив, - изредка страшный голод напоминает мне это. Он говорит: Дин, ты не ел уже чертов десяток дней, так не пойдет, я не согласен. А я отвечаю ему: допустим, если мы полежим так еще парочку, я смогу наконец-то сдохнуть?
И отчаяние кивает мне в ответ.
Мы так и живем в последнее время, я, мой голод и отчаяние. Мы часто говорим вместе по вечерам. Голод жалуется. Отчаяние смеется и кивает. Мне обычно очень страшно.
Вы никогда не сходили с ума? Сойдите, это очень весело.
Часто на меня набегает холод – я начинаю трястись ни с того, ни с сего. И дрожать. Пол или то, на чем я лежу, всегда влажный и холодный, что ужасно нравится отчаянию. Ему вообще здесь безумно приятно проводить время со мной. Да, я уже понял, что со мной все ясно. Даже если бы я выбрался отсюда, никто бы не вытравил из меня эту заразу. В конечном итоге я бы не затащил всего этого, я бы сиганул с крыши, серьезно. Это очень тяжело. Вы удивитесь, но эта история про меня.
История о том, как я умер.
Но я еще жив. Это временно, - шепчет отчаяние, но все-таки пока еще жив. Поддерживаю отчаяние, - говорит голод. Что ж, мне нечего ответить ни одному из них на это.
Как я здесь оказался, почему я здесь оказался? Наверное, каждый нормальный человек спросил у себя это, когда он очнулся бы в подобном моему месте. Где я? Я не знал ответа ни на один из этих вопросов, и отчаяние шептало, что никогда так и не узнаю. Мне было плохо, мне было страшно, я буквально умирал, но и на этом еще не заканчивались все прелести моего положения.
Эрик… Я помню его отчетливее всего. Мы дружили с ним с самого нашего детства, как бы я смог забыть его?.. И когда он пропал, я не забыл. Никто не мог вспомнить даже его имени, никто, кого бы я тогда только не спросил. Его не было дома, его не было в колледже, его не было нигде, где я тогда только не искал. Почему все его забыли? Может, все только делали вид, что забыли?.. Тогда я познакомился с другой моей подругой и собеседницей в последующие дни, - паранойей. О, вы с ней даже не знакомы по-настоящему, только с ее призрачным подобием.
Она рассказала мне одну занимательную вещь: против тебя – весь мир, а за тебя – никто. Тебя уничтожат, если ты начнешь отсвечивать. Она сказала мне это, а после я открыл глаза и уже ничего не увидел, пошевелил пальцами, но не сдвинулся с места.
А еще мне снятся сны. Сны, после которых запах крови становится вокруг почти осязаемым. Сны, в которых всегда кто-нибудь умирает у меня на глазах.
- Ты в себе?
Я не представляю, как описать то, что происходит со всем моим существом, когда в ушах раздается этот голос. Наверняка вы испытывали что-то подобное, когда ваше тело в мгновение ока перестает принадлежать вам совершенно, - каждая мышца скручивается в тугой жгут до того состояния, что, кажется, вся ткань начинает трещать от напряжения и вот-вот порвется. Ваши легкие начинают работать в режиме особой опасности, что, в общем-то, не приносит никакого результата, потому что кислород вокруг исчезает внезапно и таинственно. Да, вам дышать больше нечем, теперь ваш статус приравнен к рыбе, которая выпрыгнула из аквариума на ковер.
Добавьте к этому жирного кота, которой стоит прямо около вас, капая слюной. И да, он очень долго ждал этого мгновения, так что будьте на стороже.
Этот голос я слышу впервые, хотя смутно припоминаю, что, когда-то раньше, он уже мне являлся. Это ужасное ощущение, когда ты не можешь точно определить, было ли это ранее или просто настолько ужасно, что ты совершенно теряешь рассудок? Этот голос вызывал у меня тошнотворные спазмы, как у прыщавого школьника, который впервые увидел девушку без майки и вывернул ей под ноги все содержимое своего желудка от волнения и страха. Этот голос, кажется, я слышал в своих мутных снах, а, значит, он совершенно не сулит мне что-либо хорошее.
Вот он, твой монстр, выползший из темноты.
- Это хорошо, что ты в сознании. Ты скоро понадобишься.
… И каждая клетка моего тела готова вздуться, вспениться, вспузыриться и взорваться от напряжения, изливая наружу субстанцию, запахом которой пропиталось все вокруг. У веточки сухого куста под натиском урагана Вирджиния больше шансов устоять, чем у вашего тела. Представьте, что какой-то ублюдок хватает вас за руку и заламывает ее за спину под таким углом, что вы ухом с противоположной стороны слышите тот звук, который ознаменует, как отныне и навсегда вы уже не возьмете этой конечностью ложку и не пожмете никому ладонь, а почему? Потому что у вас ее больше нет, вот почему. Именно такой звук издавало сейчас все мое тело.
Иногда ваша голова дает сбой. Иногда мозг перестает работать так, как ему положено. Что-то может переключиться от любой, самой маленькой детали, - и все моментально идет наперекосяк. Сегодня вы увидите что-то необычное… Возможно, встретите какого-то человека, который ворвется внутрь вас и перевернет там все вверх дном, наводя свой порядок. Вы завтра – совсем другой человек. Который будет мыслить иначе, делать по-другому. Все зло наше, все пороки наши, даже вся наша боль, - все в нашей голове. Мы можем даже забыть что-то. Это в порядке вещей, забывать что-либо. Вы войдете в комнату – и все. Зачем вы туда входили? Что искали? Кто просил вас туда идти?
Но тело, пережив что-то однажды, уже никогда не забудет. Тело всегда будет помнить. Оно помнит даже больше того. Если понадобится, оно вспомнит даже то, чего вы не переживали сами, но переживали ваши предки. Я не о родителях говорю сейчас. Я говорю о тех существах, которые еще не считались даже людьми, но были нами.
Мое тело помнило этот голос, и оно инстинктивно перестраивалось. Оно помнило больше, чем я в состоянии был просто осознать. Веревки лопались на моих конечностях просто от малейшего моего движения, хотя раньше, всего минутой раньше, казались прочнее металлических пут. Мое тело помнило этот голос и помнило то, что будет и что было. Все ушло: паранойя, отчаяние, страх. Ушли вместе с остатками моего измученного, изувеченного навсегда сознания. Но остался голод, который никогда не принадлежал голове. Как же я был глуп… Голод. Голод, который старше любого из моих чувств, голод, - древнейшее создание, которое появилось за минуту до рождения человека.
Голод. Я так изголодался.
Пока сознание дремало в стороне, пытаясь осознать тот ужас, что заставляли его переживать изо дня день, пока сознание латало раны, нанесенные ему, тело никогда не теряло бдительности. Оно переживало. Оно охотилось, оно выживало, как могло. Гонимое голодом, вечной и неутолимой жаждой к пропитанию, оно шло на охоту, за добычей. Человек придумал слова, записал их на бумаге. Человек дал всему свои имена. Человек любит давать очень много имен одним и тем же вещам.
Человек называет яростью, злостью, ненавистью, жаждой мести, азартом, жадностью, гневом и какими только другими именами одну единственную вещь, которая никогда не оставит его в покое.
Голод.
Как же мы глупы, как же мы все еще наивны и неразумны. Вот почему мы боимся темноты. Потому что в темноте всегда есть кто-то, кто сейчас, прямо сейчас, охотится на тебя. Скажешь нет? А ты оглянись и присмотрись. Этот мир создан так, здесь так заведено, это основы, которые глупо оспаривать.
Голод.
И сейчас из темноты раздавался голос, которого мое тело боялось больше всего на свете. Оно нетерпеливо дрожало, словно боевая псина на привязи, которую истязает хозяин и морит голодом, чтобы она была злее и страшнее в бою. Но я человек. Я человек. Я же человек?..
- Просыпайся, - заботливо сказал голос, отдаляясь. – Скоро я тебя позову на охоту.
Я голод.
***
Мокрые пряди волос едва касались кончиками влажного асфальта. Темно-алая жидкость струилась по ним вниз, медленно и лениво спускаясь на землю и растворяясь там в луже, в которой отражался небосвод, окрашенный в самые мрачные и пугающие бардовые оттенки, готовый вот-вот разразиться кровавым дождем, в этой же луже отражались и дома, нависшие по бокам, словно колья смятой клетки, и опухшее, круглое девичье лицо, полнившееся невыносимой болью и ужасом. Ее хрупкую, неширокую спину пробил насквозь зубец кованной решетки, окрасив заточенный наконечник стрелы в отливающий масленый оттенок. Позвонки синими болезненными пятнами выделялись на спине несчастной, ребра волнами натягивали ее желтеющую кожу. Руки, изломанные и истерзанные, словно они были последней преградой между чудовищем и девушкой, и та защищалась ими, прикрывая свое лицо, сейчас свисали бесполезными прутиками вниз. Мир вокруг был серым и бездушным, - все было серым, и вокруг ни единой живой души этим ранним утром.
Кроме двух охотников, нависших над безжизненным телом и взирающим на него своими суровыми глазами, полными профессионального безразличия.
Дождь заставал напарников врасплох каждый раз. Он то отступал, то вновь атаковывал людей раз за разом, обжигая их по плечам и лицам ударами своих водяных плетей. Волосы Джин промокли насквозь, и некоторые пряди прилипли к ее щекам и шее. Девушка скрестила руки на груди, насупившись, необыкновенно тихая для самой себя. Рядом стоял Томсон, натянув капюшон до самого носа.
Они стояли и смотрели на холодный труп невинной жертвы той твари, за которой они гонялись уже третий месяц.
- Двадцать шестая.
Йен не давал Джинджер сбиться со счету – он всегда знал точную цифру жертв их цели. Каждый раз он произносил это тихо и спокойно, но Уилсон ни на секунду не сомневалась, что с каждой новой цифрой ему это делать становилось все труднее и труднее. Ей было тревожно представлять, каким голосом он произнесет тридцатую цифру, к которой неумолимо двигался счет.
Томсон подошел к телу девушки, снизывая его с решетки и бережно опуская на асфальт. Кровь запачкала ему ладони. Юноша присел рядом на корточки, убирая с лица жертвы пряди волос. После он достал из кармана сигарету и как следует затянулся. Охотница крепче сцепила руки, прикрывая глаза от усталости. Пятый час утра.
Три месяца салок с самим дьяволом, и все это время он был безупречен, он был всегда на шаг впереди, он лидировал со счетом двадцать шесть – ноль, и, казалось, даже сейчас он стоял за их спинами, довольно скалясь своему совершенству. Эта картина повторялась вот уже в который раз, полностью идентичная предыдущим: дождь, охотники и свежая смерть. Все средства исчерпаны, все действия совершенны, а результатов по-прежнему не было.
Джин заметила, как Томсон перевел плечами, и это ей безумно не понравилось: она знала совершенно точно, о чем подумал в тот момент ее напарник.
- О, Томсон, - предупреждающе-тихим тоном сказала она, напрягаясь, - это очень дерьмовая идея...
Охотник поднялся, отбрасывая в сторону окурок.
- Мы это обсуждали, Йен, - продолжала она, пристально наблюдая за напарником, – это чертовски дерьмовая идея!
Томсон встал к напарнице лицом вплотную, немного повернув голову, избегая встречаться взглядом с девушкой.
- Она была дерьмовой, когда эта тварь убила десятую девушку, - понизив голос, прорычал Томсон.
Джин нахмурилась, немного отстраняясь назад.
- А после двадцатой я готов себе руку отгрызть, лишь бы поймать эту гниду, - добавил охотник, одарив девушку коротким, но красноречивым взглядом.
Джин буквально обдало волной непоколебимой решительности, исходящей от Томсона. Девушка бросила тяжелый и мрачный взгляд в сторону трупа и тихо вздохнула. С того последнего разговора на пляже Йен изменился до неузнаваемости: невыносимая ноша безысходности и тяжесть абсолютно решенного кем-то свыше конца его собственной судьбы, да и, к тому же, мрачного конца, давили на него, сгибая пополам. Прошел целый месяц, и с каждой новой неделей его Томсон становился все мрачнее и мрачнее. Говорил он мало, стал раздражителен и нетерпелив. Что-то страшное назревало внутри охотника, будто гнойный нарыв, и Джин тонко чувствовала это: она буквально слышала, как мечется Фенрир в маленькой клетке из угла в угол, как бросается на прутья и точит их своими чудовищными челюстями. Зверь воет и скалится, брызжа слюной в нетерпении.
И клетка вот-вот распадется на части.
Но Уилсон, хоть и опасалась этого сильнее прочих, не собиралась просто так потакать напарнику во всех его импульсивных идиотских решениях, которые тот был склонен принимать в последнее время не взирая ни на какие последствия.
- Тогда я дам тебе соль, чтобы рука была вкуснее, - вдруг раздраженно прошипела Джин, уставившись на Йена долгим взглядом, - потому что черта с два я пойду за помощью к твоей сестре!
Томсон продолжал стоять рядом и молчать, не встречаясь с напарницей взглядом. Та же не собиралась замолкать:
- Как до тебя еще не дошло, что нами с тобой этими девчонками просто манипулируют?! – завелась охотница. – Нас явно тащат силком в какую-то ловушку, а когда мы пойдем к Ли, которая не факт еще, что захочет оставить нас в живых, тогда коробка над нашими головами и захлопнется! Как ты этого не видишь? – воскликнула она, активно жестикулируя.
