Текст книги "Дети ясной ночи (СИ)"
Автор книги: Tesiya
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 50 страниц)
Тогда, они, эти всё понимающие люди отправили её обратно, в пустую квартиру, к гулкой тишине и не желающему рассеиваться до конца мраку, что имел обыкновение прятаться в углах и наблюдать за апатичной девушкой во все глаза. Каждый раз, проходя через прихожую, она должна была сталкиваться с чужой и опустевшей гостиной, тупо пялиться в тёмный экран телевизора и обходить по дуге кресло. Потому что стоило подойти поближе, и в памяти вставали события того дня и бездыханное тело отца.
Ей хотелось выть от отчаяния.
Каждую ночь, каждую ночь ей снились кошмары. Но страшнее их всех вместе взятых был тот сон, где она, усталая и перепуганная, прибегала домой и бросалась в объятия живого и невредимого отца. Отца, который одним словом мог разрешить все её самые страшные проблемы. А затем она понимала, что что-то с её отцом не так, оборачивалась и обнаруживала позади в кресле его тело. А тот, что оставался за спиной, оказывался очередным монстром. Вариаций было несколько. Отец либо погибал в то же мгновение во сне от выстрела или ножа в спину, либо… либо она просыпалась и понимала, что счастливое воссоединение это всего лишь сон. В реальности отец был мёртв. Она разгромила гостиную на седьмой день своего подобного пребывания. Она рыдала, кусалась, била всё, что попадалось под руки, а затем на цыпочках прошла к двери, за которую не решалась заглядывать всё это время. Нерешительно надавила на ручку и такой же смазанной тенью скользнула в кабинет. Тогда она полностью осознала, что его больше нет. Глупые люди вокруг продолжали жить своей жизнью. Глупые люди подсовывали ей рекомендации сходить туда и туда. Глупые люди утверждали, что необходимо хоть иногда выходить на улицы и забивать холодильник едой, ведь не умирать же от голода. Глупые люди не понимали, что она не слышит. Глупые люди не понимали, что она уже мертва. И так странно вспоминать, что за создание вытянуло её из этой вязкой депрессии. Странно было вновь начинать жить, не так как все, привыкать к тому, что она сама не такая как все. Ей пришлось учиться жить заново. И она, Хизер Мейсон, справилась с этой задачей очень даже неплохо. Возможно, отец бы гордился своей дочкой, которую любил и защищал, несмотря на все свои сомнения в её происхождении, не смотря на потерю его «Шерил». Несмотря на трагедию, разыгравшуюся два десятка лет назад в Сайлент Хилле при его участии. И она любила его, своего единственного родителя на все её жизни. Звонок телефона вырвал девушку из размышлений, и та, не задумываясь, тут же приняла вызов. – Привет, Мейсон, тебе звонила эта старуха? Звонкий голос не сразу, но всё же заставил полностью вернуться в реальность. – Рен? – Да. Я. Так миссис Клеймор звонила тебе насчёт темы твоей работы? Не слишком ли большая опека с её стороны, год ещё не начался, а она уже вовсю бушует!! – Она надеется на тебя, отличница, – хмыкнула Хизер, поднимаясь и отряхиваясь. Кажется, она и вправду задумалась, и солнце успело опуститься к горизонту. – На тебя тоже, но ведь тебе она не названивает... как отдохнула? – Если расскажу – не поверишь, – решительно отвернулась и отправилась вперёд по дороге девушка. Туман редел и расступался, ещё лишь полчаса назад пролегавший поперёк дороги провал исчез без следа, в верхушках сухих деревьев шептался ветер. Приближалась осень, пришло время вернуться к жизни. И девушка без каких-либо проблем покидала место, которое никогда и никого не отпускает просто так. Покидала город, зная, что вновь вернётся, зная, что её судьба навечно связана с этим туманным городом-призраком. Знала так же, как и все они, дети тихого холма. Разве люди так умеют? Разве они люди? Ну, вот оно и законченно... Эта часть, я имею в виду)) Но спасибо всем, кто прочёл это, нашёл интересным. Пришло время для некоторых объявлений, ведь так? Не то чтобы окончание было каким-нибудь фееричным или удивительным, не то чтобы сюжет был так уж оригинален… Не то чтобы он, сюжет этот, вообще закончился уже… Можно даже сказать, что Аллена (Главного-то Героя!) здесь любить не за что… Можно ли любить за маленькие победы и большие страхи? Но ведь это было лишь начало его пути, начало, во время которого он всё же избавился от паразитов прошлого и нашёл смелость посмотреть в лицо правде и будущему. Да и дело не только в Аллене!! Это я всё к тому, что это всего лишь короткая (ну, для меня – короткая) предыстория, подготовка к чему-то новому, в чём будет и больше участников и, соответственно, больше заморочек. Остались нераскрытые тайны, и половина их будет раскрыта во второй части. Во второй же части появится ещё столько тайн, и я постараюсь не захлебнуться в них… И что важно, вторая часть плавно отправит нас в путь вслед за Лави и Юу, а Аллен, вроде бы, отойдёт на задний план триумфально (дайте мне на то сил) вернувшись в третьей части. Да. Но разговор о второй. Я расписывалась, выдыхалась, ловила себя на сотнях ошибок в сюжете и стилистике, но добралась до этого момента… чтобы сказать. Во второй части я точно оправдаю рейтинг Эр за жестокость... Хотя… главные персонажи тут довольно живучи. По сути, часть фика получилась не слишком качественной, и мне далеко до совершенства, однако что об этом писать? Не лучше ли написать о том… О том… О том, как темно и сыро вокруг. О том, как постоянный глухой звук капель, некогда сводивший с ума, а позже погружавший в почти медитативный транс, перестал казаться естественным вновь. О том, что стеклянные глаза загадочно смотрят на него, приоткрывая сморщенные веки. И паренёк уже привык к тому, что это создание лишь притворяется мёртвым и недвижимым. О том, что постоянное нахождение рядом с трупом уже не кажется ему странным. Он уверен, что связан с телом невидимыми кандалами, сталь которых однажды блеснула в пробивающемся сквозь трещины огне. О том, что подросток стоит у двери в длинном-длинном коридоре, чьи стены покрыты чем-то влажным и тёмным, и эта странная краска исчезает лишь в метре от двери, где начинаются оббитые мягкими подушками стены. О том, что подросток прижимается к двери и уже не знает, сколько времени был он здесь или будет, но надеется на то, что мальчик, которому он попытался подсказать дорогу, всё ещё жив. Что он, в отличие от запертого, прячущегося здесь паренька, не просто останется жив. Можно написать о том, что этот паренёк очень устал быть один. И о том, что Алма Карма всё ещё не потерял веру в то, что где-то там, за бесконечным заслоном дверей, стен и улиц будет живой, настоящий мир. Он всё ещё верит….
====== Вступление. ======
Вернуться б к той черте,
где я был мной.
Где всё впервые:
светлый дождь грибной,
который по кустарнику бежит.
И жить легко.
И очень надо
жить!
Роберт Рождественский
Где-то и когда-то.
Дорога превратилась в одну сплошную водную преграду, по краям ещё и смешанную с грязью. Думать о том, насколько развезло тропинки и не укрытые асфальтовым покрытием пути, совсем не хотелось. Было немного холодно от ветра, а промокшие насквозь хлюпающие ботинки превращались в ледяную тюрьму для ног.
Подросток то и дело шмыгал носом, оттягивал пониже длинные, растянутые рукава кофты и, похоже, совсем не собирался переходить на бег или хотя бы ускорять шаг. Он наслаждался этим смачным хлюпаньем, этой ледяной водой, окатывающей его в иной раз по самые колени, этим холодным сырым ветром.
Ему здесь действительно нравилось и спешить домой не хотелось.
Пусть там была и любящая его, скорее, даже помешанная на нём мать и маленькая сестрёнка, которая только начала произносить первые слова, кое-чего всё же не хватало. Но мать сказала, что никто не хочет его видеть, что их просто выгнали, и ни отец, ни брат больше не хотят его видеть.
Не хотят…
Не то чтобы мальчишка верил в это, но и проверить правдивость подобных слов никак не удавалось.
Оставалось только ждать подходящего момента и наслаждаться редкими часами полной свободы. Как вот сейчас. Когда он, видите ли, опоздал на автобус и возвращался домой под дождём, по лужам, огибая водную громадину озера. Дорога была длинной, пустынной, безлюдной и от того самой любимой.
Подросток никогда не любил оставаться надолго на месте, и, пожалуй, нельзя было найти для него хуже наказания, чем домашний арест или вынужденное стояние в углу. Вот и размышлять о том о сём лучше всего удавалось, когда он куда-нибудь ходил, особенно по этой длинной, длинной дороге…
Иногда ему казалось, что если идти по ней в туман, который в этих краях бывал почти каждый день, то можно попасть в некое другое пространство, из которого он иногда слышал голоса и даже видел образы.
Эта мысль захватывала и будоражила мальчишеское воображение, но он предпочитал молчать и никому об этом не рассказывать. И тогда он осознал, что больше на этой пустынной дороге не один: ему навстречу медленно, не обращая внимания на накрапывающий дождь или воду под ногами, шёл мужчина лет тридцати в строгом костюме кобальтового синего цвета. И взгляд этого мужчины так же был направлен вдаль, будто он пытается увидеть там что-то. И тогда он поравнялся с подростком, слегка нахмурился, остановился и спросил, что здесь делает ребёнок.
Но ребёнок уже давно не считал себя ребёнком и обиженно ответил, что идёт домой и что ему здесь нравится.
– И тебе здесь не страшно? – ладонь мужчины в тонкой шёлковой перчатке опустилась мальчику на плечо, и тому показалось, что он где-то его уже видел.
– А чего здесь бояться? – мальчишка вызывающе задрал подбородок.
– Действительно… У каждого из нас, в общем-то, свои страхи, и, что самое печальное, мы даже не знаем, чего боимся больше всего до тех пор, пока оно не постучится в нашу жизнь. Или не выбьет дверь с ноги, – мужчина рассмеялся, убирая руку с плеча подростка, и тот улыбнулся в ответ.
А мужчина, развернувшись, вновь продолжил свой путь, в места, которые, возможно, доступны для понимания только ему...
А подросток уже знал.
Он знал красивый особняк, в котором раньше жил этот мужчина, знал, какие слухи ходят о нём в последнее время, знал, что этот мужчина – Эрнест Болдуин. И что мужчина почти десять лет как мёртв.
Подросток знал, что это дорога, даже освобождённая от искажений тумана, всё ещё таит в себе необъяснимое направление, скрытый путь, по которому он когда-нибудь пройдёт.
Он не знал лишь одного – собственного страха.
Небольшой хронологический ориентир данной кроссоверной истории. Почти тот, каким пользуюсь я. В моём больше отметок «на полях». Смешение событий, придуманных мной и описанных в канонах. Только основные даты.
1969 – Рождение Алессы Гиллеспи.
1970 – Рождение Клаудии Вульф.
1975 – В Сайлент Хилле вспыхивает большой пожар, уничтоживший шесть зданий делового района. (Далия Гиллеспи проводит ритуал).
1978 – Распространение в Сайлент Хилле наркотика, известного как “PTV”. Сначала следователь, а потом и мэр, пытавшиеся восстановить контроль, друг за другом погибают от загадочных причин.
1984 – Гарри Мейсон со своей приёмной дочерью Шерон отправляется в город Сайлент Хилл, но ожидает его там вовсе не милый туристический городок, а один сплошной кошмар. Едва не сбив загадочную девушку, он съезжает с дороги и, очнувшись, не может найти дочь. А дальше… начинаются поиски.
1989 – Дело об убийстве в Портленде. Действия обвиняемого Гарри Мейсона признаны самозащитой.
1989 – Рождение Аллена Уолкера, мать которого умирает совершенно измученная сложной беременностью и родами всего через два дня.
1991 – Автомобильная авария, после которой спустя три дня в больнице погибает мать Канды Юу, и пятилетний мальчик попадает в приют.
1994 – Возрождение религиозного культа вдыхает новую жизнь в жителей Сайлент Хилла. Мана Уолкер по каким-то причинам откладывает на неопределённый срок приготовления к переезду из города. (шантаж или угрозы?).
1995 – Юу девяти лет и Алму шести лет забирает из приюта одна и та же пара.
1995 – 10 убийств в Портленде, Сайлент Хилле и Эшфилде, за десять дней совершены серийным убийцей Уолтером Салливаном. (Позже был задержан и покончил жизнь самоубийством, зарезав себя заточенной ложкой).
1997 – Леонард Вульф – глава культа попадает в психушку окончательно после религиозного спора, который вылился в жестокую драку. Оппонент Вульфа был серьёзно ранен, а самого старика заключают в Брукхевене не без помощи со стороны его дочери Клаудии, которая мечтает избавиться от него. Из постановления в больнице: «Страдает небольшими аудиовизуальными галлюцинациями, эмоциональной неустойчивостью, навязчивыми идеями. Подозрение на лёгкую шизофрению».
1998 – Клаудия Вульф при поддержке молодого священника Винсента возрождает культ в его обновлённом обличье и грезит рождением бога и приходом рая для всех. Некоторые принципы культа меняются, и религиозная организация становится всё более популярной, привлекая всё больше сподвижников и спонсоров. Однако эти изменения нравятся не всем.
1999 – Статьи Джозефа Шрайбера о Доме Желаний. Неожиданное последовавшие за этим разбирательство, спровоцированное давлением мэра Камелота, с успехом строящего свою политическую карьеру. Закрытие приюта.
1999 – Развод родителей Канды и Алмы. Переезд Алмы с матерью в Сайлент Хилл. Юу остался с отцом. Спустя всего полгода рождение Алисии – сестры Алмы, чей отец неизвестен. (Юу 14 лет, Алме 12)
2000 – Происходит так и не раскрытое убийство Маны Уолкера. Согласно официальным бумагам, его осиротевшего сына отправляют в Портландский приют, однако Аллен попадает в официально закрытый Дом Желаний.
2000 – Тайлер Керр сбит скрывшимся с места происшествия автомобилем. Опека над его тринадцатилетним сыном Лави переходит к деду по материнской линии, проживающему в Эшфилде.
2001 – Хизер Мейсон, возвращаясь домой из торгового центра, оказывается невольно вовлечённой в череду очень странных событий после встречи с детективом и женщиной, болтающей чепуху о возвращении обещанного рая и просьбами вспомнить что-то….
Ее отец оказывается убит. Хизер отправляется в Сайлент Хилл в поисках мести.
2002 – ( Юу 16, Алма 13,Алисия 2 года) Смерть семьи Алмы в результате несчастного случая (обрушение здания).
В Эшфилде – дело «Уолтера Салливана “раунд второй”». Несколько убийств, продолжающих дело покойного убийцы. Полиция выдвигает версию о подражателе, но так и не ловит преступника.
2002 – Джеймс Сандерленд получает письмо от покойной супруги, которая призывает его вернуться в их любимое место в Сайлент Хилле. Но он не единственный человек, отправившийся туда. Сила города разрастается и начинает призывать новых жертв извне в прошлом, связанных с ним.
2003 – Въезд в Сайлент Хилл запрещён, город огорожен и признан опасным и непригодным для жизни.
2003 – Возвращаясь из длительной командировки по практически заброшенной трассе, молодой предприниматель Дэвид Беркс обнаруживает у обочины избитого, окровавленного седовласого подростка, о чём тут же сообщает в полицию и скорую. Позже Аллен был признан последней, несостоявшейся жертвой кем-то убитого педофила Джареда Тринти, промышлявшего в окрестностях Эшфилда уже почти полгода, выросшего и работавшего в Доме Желаний.
Окончательный развал Дома Желаний.
2004 – Дело Уолтера Салливана “раунд три”. Продолжение таинственных убийств, будто привидением совершённых в Эшфилде.
2006 – Аллен Уолкер решает вернуться к старому приюту, дабы посмотреть своим страхам в лицо.
Лави – 19 лет. Канда – 20 лет. Аллен – 17. (Алме должно было быть 16-17, Алисии 5-6).
====== Глава 1. Звонки. ======
Сквозь грязное стекло едва-едва пробивался тусклый свет. Раздражающий, молочный, пыльный, от него даже начинало неприятно першить в горле, а кожа на руках свербела так, что хотелось впиться в неё ногтями и начать сдирать сухими, неприятными даже на ощупь полосками. Пальцы сжимались и разжимались, тревожа твердую, сковывающую движения корку, воздух почти машинально вдыхался через потерявшие чувствительность губы и сухое до одурения горло.
Это был новый приступ, новый поиск величайшего в мире обезболивающего – чужой боли. Что осталось от неё? И что будет теперь, когда она… победила? Какая жалость, что не сумела сдохнуть!
Хотелось кричать, а потом снова плеваться кровью, раздумывая над тем, когда же уже придёт этот мифический конец. Конец этого проклятого тела, в котором она заперта, словно в клетке, которое разваливается на части, но всё ещё работает! Думать, злобно, жестоко разглядывая саму себя в осколках давно разбитого зеркальца. Думать..
О, Боги, черти, духи, как же она устала думать!
Свет раздражал.
Он снова превращал всё вокруг лишь в уродливое подобие самого себя. То есть не совсем так, но в свете всё было ненастоящим, бесполезным, скрытым. Тьма была жестока в своём величавом обнажении, но она была настоящей.
И отражение тоже было жестоким, болезненным, но настоящим.
Она всё-таки закашлялась. А так хотелось смеяться, кричать. Так хотелось встать вопреки всему и отправиться туда, где её всегда ждут, туда, где всё продолжится, влиться в хоровод грязно-красного цвета, исполняя роль… Или даже существуя режиссером.
Тело сводила судорога, напряжённые нервы, будто не раз уже лопавшиеся струны, жалобно отзывались даже на легчайшее прикосновение, а ей так хотелось… она не знала чего.
Она отчаялась. Должна была отчаяться. Должна была, вернув к себе потерянное, отыскав даже силы отпустить того человека… Она желала успокоиться, но не могла более. Это сильнее её. Сильнее и страшнее.
– Ненавижу этот свет, – губы едва приоткрываются, даже не произнося это, а лишь нашёптывая что-то подобное.
– Я могу принести сюда шторы.
В одно мгновение она, не обращая внимания на боль и собственную неуклюжесть, вскочила на колени и обернулась, с облегчением наблюдая за деловито проходящим в комнату гостем. И спустя ещё лишь миг она уже вжимается лицом в грудь пришедшей девушки, впивается пальцами в грубую ткань платья и, кажется, плачет без слёз. И гостья, которую очень сложно назвать человеком, приобнимает её в ответ, совсем легонько, невесомо, не делая больнее того что уже есть, но давая понять, что она… по крайней мере, старается поддержать.
Но ей всё равно больно. Она сжигает саму себя изнутри пламенем, которое поселилось в собственном теле, которое калечит его из ночи в ночь, от которого нет исцеления. Пламя, что вырывается в этот мир чёрной ненавистью…
– Хиз? Эй! Хизер! Лекция кончилась, нам вроде домой, эй!
Странно понимать себя, слышать собственное имя.
Приоткрывая глаза, понимая, что уснула неуклюже на столе, уткнувшись носом в собственную распахнутую тетрадь.
На свете немало людей, чьё количество имён отличается по тем или иным причинам от стандартного. В других странах и другие времена так было даже принято – давать человеку несколько имён. Это было и показателем статуса. Впрочем, в некотором смысле, имя так и осталось показателем статуса, если ты принадлежишь к какой-нибудь известной фамилии, к примеру. В прошлом так же, бывало, давали детям истинные, тайные имена, оберегая от злых духов, или принимали новые имена, вступая во взрослую жизнь. Сейчас певцы, писатели, художники берут себе псевдонимы, женщины, выходя замуж, по десять раз меняют фамилию. А кто-то так развлекается.
Много имён – это не странно.
Странно ощущала себя именно она. Потому что её имена были приобретены особым способом, о котором вряд ли догадывались здравомыслящие люди.
У неё было три имени.
То самое имя, которым её звала одногруппница, а девушка лишь лениво отмахивалась, словно от надоедливой мухи, протирала глаза и пыталась нашарить ногами задвинутую под стол сумку. Это имя – Хизер. И ей не хотелось говорить об этом имени.
Второе имя дал ей её же отец при их «первой встрече». Хотя она до сих пор сомневалась, что это можно было считать полноценным знакомством. Но тогда её звали Шерон.
Третье и самое первое, по сути, имя она предпочитала не вспоминать.
Третье имя было её внутренним кошмаром, и стоило хотя бы про себя произнести его, как внутри что-то оживало, начинало ворочаться и неудобно биться о рёбра, открывало её собственные глаза во тьму… В обнажающую этот мир тьму.
Нет, она предпочитала не думать об этом. Не вспоминать, не давать тому ощущению оживать слишком часто. Она не могла позволить. Она слишком хорошо понимала, как трудно было вначале. Это сейчас она улыбается подруге и даже впопад отвечает на её подколки – практика, практика и ещё раз практика – закидывает сумку на плечо и, морщась от выдуманной головной боли, жалуется на неё и утверждает, что немедленно едет домой.
Да, получается настолько хорошо, что и несколько человек из компании, в которой она «живёт», действительно расстроены.
Когда она только вернулась оттуда, когда она, Хизер, вернулась оттуда живой, отчаянной, кажется, сходящей с ума, она не выносила людей. Впрочем, толпа студентов в коридорах радости ей не прибавляет и сейчас.
Наконец – возможность вырваться на свежий воздух и ослепляющий свет.
Она, Хизер, тоже теперь не любит его. Теперь, когда внутри неё ворочается тёмная нелепая клякса, память, будто в издёвку, оказывается слишком ясной. Наверное, людям с раздвоением личности даже легче, чем ей. Она не знает точно почему, но знает, что за такими хотя бы наблюдают, и иногда даже получается уничтожить новые личности.
Наверное, она бы тогда попыталась убить Алессу… или обеих. Лишь бы она не вырвалась наружу. Потому что она тоже не желала этого. Или потому что ей страшно, что она останется собой в любом случае?
Да и разве та, первая она, не желала как раз таки смерти?
Солнце сияет так, словно на дворе не середина осени, а самый разгар купального сезона. Разморенные, потеющие люди с красными недовольными лицами толпятся у остановки, и Хизер направилась туда же, распрощавшись с друзьями и приостанавливаясь у магазинчика с холодной газировкой. После мучительных поисков хоть одной бутылки минеральной воды (жара такая, что любую воду раскупают со скоростью света), она всё же взяла сладкую воду и замерла в стороне от основной толпы, дожидаясь своего автобуса.
Натянув на уши висевшие до этого на шее наушники, в которых так же слишком жарко, девушка справедливо решила, что лучше уж помучится с жарой, чем с набившимися на остановку людьми. Однако плеер выскальзывает из потных рук, не желая включаться, какая-то женщина совсем рядом источает приторный аромат отвратительных духов. И Хизер почти убеждена, что лучше бы она сходила с друзьями пообедать, вплетаясь в привычную беседу. Наверняка сегодня они бы продолжили обсуждать, кто, где и с кем будет отмечать день благодарения.
Хизер собиралась отмечать его в одиночестве. Так что много слов от неё бы не потребовалось.
Довольно грубо ответив на просьбу подсказать время, девушка снова поморщилась, наконец-то включая музыку. Музыка – вот настоящий друг молодёжи. А темнота… Темнота это темнота, впрочем, и она была полезна.
Она слишком нервничает после этого странного сна. Периодически ей снится, конечно, что-то из её прошлого, но не на парах же! А если бы это было что-то пострашнее, или, проснувшись в аудитории, она бы не сразу поняла, где находится, и, всё ещё пылая гневом, натворила бы дел?
Она не могла забыть об этом.
Она слишком боялась, а бороться со страхами эффективными методами человечество ещё не научилось. И неизвестно, чьими именно страхами было вызвано то «чудовище» на сверкающей огнями, кружащейся в сумасшедшем вихре адской карусели. Да и можно ли назвать это Алессой?
Или же это был страх Хизер? Здоровой, счастливой, не знающей бед, той, что столкнулась с болью и яростью своего куда более сильного, но обезумевшего прошлого?
И «Хизер» сдалась.
Да, сдалась ещё тогда, в больнице – она прикрыла глаза, неожиданно ясно осознавая это и с удивлением замечая подъезжающий, нужный ей автобус.
Она сдалась в больнице, когда искала некую печать у некоего Леонарда. Когда её направляли в пути, и она сама ещё ничего почти не понимала. Она осознала это там, перед большим зеркалом, – поняла девушка, на автомате заходя в салон и падая на первое попавшееся место. Стоило только уткнуться взглядом в окно, отвернувшись ото всех, сосредоточиться на мелодии в наушниках и продолжить понимать то, что уже давно было понято.
Где ещё она могла бы вспомнить своё прошлое, если не в больнице? В какой – не имело значения. Она и так вспомнила. Она, уже принявшая первый удар, светлая, любимая Хизер вспомнила и… И, встретив то зеркало на пути, создала его – нового монстра, сотканного из частиц её прошлого. Тогда это прошлое было слишком тяжёлым, чтобы нести его на плечах своих и не сходить с ума.
И на карусели против неё выступила не она сама, разумеется. Против неё выступило её прошлое, для которого она была слишком слаба.
Алесса никогда не желала себе смерти.
Мстить, жить, крушить…
Как ухватилась она за возможность начать всё заново! Вернуть себе всё. Здоровое тело, ясный ум! Даже любящего родителя, проверенного, уже вырастившего её светлую часть…
Она жаждала жить тогда даже больше, чем потом, когда была правильной.
Звонок телефона Хизер ощутила только по настойчивой вибрации, хотя некоторые пассажиры уже на неё косились. Пришлось снимать наушники и…
И жаловаться на собственные мысли. Только такого звонка и не хватало.
– Рефлексируешь? – раздался голос с той стороны несуществующего провода. Впрочем, Хизер отлично знала, что провод там как раз таки имелся, наверняка.
– Нет. То есть да. Чего тебе надо?
– Довольно грубо…
– Не сезон ещё, – слегка понижая голос, отозвалась Хизер.
– Ну я как бы… – голос девушки на том конце смялся. – Слушай. Помнишь, я упоминала, что у нас проблемки с Брукхевеном?
– У вас проблемки.
– Ну… а как же альтруизм во славу искупления грехов свершённых?
– Моя совесть для тебя не спит только летом, если ты о ней.
– И всё-таки…. У нас тут забавная связь наклёвывается с внешним миром. И действительно чужой слой.
– А подробнее?
– А ты сейчас можешь?
Хизер подняла взгляд от собственной серой туфли и напряжённо уставилась на усаживающегося впереди мужчину.
– Нет. А что от меня-то нужно, если вкратце?
– Ну, пока не совсем ясно, но, кажется, это наш знакомец. Смотаешься в Эшфилд?
Молчание Хизер было слишком красноречивым.
– Эм… И я в курсе, что ты сейчас даже не в том штате.
Хизер медленно выключила телефон, убрала его в карман сумки, водрузила обратно наушники и, сложив руки на груди, прикрыла глаза. Её совесть ещё поспит. Хотя бы сегодня.
Который раз за которую ночь Юу проснулся от раздражающего до дрожи звонка. Самый обычный звонок, на первый взгляд, успевающий обычно проиграть первый куплет мелодии раз этак двадцать, тридцать, а порой и сто. Телефон звонил всегда в разное время. При этом каждую ночь мелодия звонка менялась, сам телефон так же менял своё местоположение и ни разу не давался в руки. Парень на полном серьёзе мог бы подумать, что сходит с ума, если бы не знал и верил в то, что порой происходят события просто воплощающие в себе вселенскую чушь… и всех её прародителей.
Потому он стал относиться к таким звонкам гораздо проще.
Но иногда они становились слишком назойливыми!
Юу даже начинало казаться, что это Лави, обиженный на то, что Юу не переносит громкую музыку. Вот теперь каждую ночь и донимает его. Но только кроме самого Канды этих звонков никто не слышал, а если он целенаправленно будил Лави, то музыка тут же умолкала.
Поэтому Юу предпочитал игнорировать эти идиотские звонки-будильники. Но голос сегодняшней певицы был противным настолько, что зубы сводило, и японец, подчиняясь невыносимости происходящего безумия, мысленно обещая невидимому нарушителю покоя самые страшные муки, всё же был вынужден резко подняться. Только с первого раза не получилось, а со второго он таки выдернул край одеяла из-под тут же возмущённо пробормотавшего что-то Лави и завис на пару минут, рассматривая в тусклом свете фонарей завернувшегося в одеяло парня, протянувшего руку на половину вставшего любовника. Керр выглядел настолько младше своего настоящего возраста и настолько глупым и беззащитным, цепляющимся, словно ребёнок, в одеяло, будто эта преграда спасёт его ото всех монстров, что хотелось опуститься обратно, прижать парня к себе крепко-крепко и наслаждаться покоем…
Покой нарушал проклятый рингтон.
О возвращении обратно в постель не могло быть и речи.
Юу медленно поднялся, слегка морщась от сквозняка и прохлады, врывающейся из приоткрытого окна. Всё-таки за окном уже октябрь, а в их квартире всегда очень жарко. Подобрав со стула халат и накинув его на себя, Юу, продолжая отчаянно игнорировать холод, в первую очередь прошёлся до окна, устраняя главный источник холода, и только после этого попытался определить, откуда именно звучит мелодия. На сей раз это был не верх и не низ. Звонок шёл почти из-за стены, но проблема в очередной раз заключалась в том, что эта была соседняя квартира. И в том, что Юу никогда не мог определить, почему и при каких условиях этот невидимый перемещающийся телефон замолкает. Всегда происходило по-разному, так что сейчас у него было всего два реальных варианта действий: разбудить Лави, чтобы телефон тут же умолк, или продолжить бодрствовать, потому что спать ему не дадут.
Легче, конечно, было бы разбудить Лави, но, скосив на него взгляд, вглядевшись в расслабленное, наполовину прикрытое отросшими, непослушными прядями лицо, Юу понял, что не способен на подобное. В последнее время рыжее, безусловно притихшее и уже не такое надоедливое, как раньше, создание не могло спокойно выспаться. Ему постоянно что-то мешало.
Так что Юу предпочёл дать парню поспать, припоминая, что, кажется, завтра у того пары до самого вечера, а сам удалился в зал, пытаясь сообразить, что вообще можно сделать в такой час и сколько сейчас времени. На часах было всего-то полпервого ночи, Юу не так давно лёг спать и, после некоторого колебания рухнув в кресло, открыл ноутбук и притянул к себе моток наушников Лави. Выбрав практически первый попавшийся фильм и мечтая только о том, чтобы хоть что-нибудь заглушило вопли надрывающегося мобильника, мечник натянул наушники, тут же отрешаясь от приглушённых воплей.
Открывшийся фильм оказался комедией. Комедией с поистине американским юмором, наполненной доброй тысячей плоских и откровенно тупых шуток на тему девственности, секса, малолеток, наркотиков и негров, будто бы снимать больше было не о чем, но это было всё равно лучше, чем слышать этот проклятый рингтон.
Юу даже начал засыпать под неуместные шуточки трёх прыщавых болванов над первой красоткой класса, которая почему-то оказалась верхом на баскетбольном кольце…
Впрочем, будто бы кто-то требовал от подобного фильма логики!
