Текст книги "Дети ясной ночи (СИ)"
Автор книги: Tesiya
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 50 страниц)
Следующей провалилась ступенька, на которую он как раз собирался наступить.
А затем оказалось, что в стенах зияют огромные дыры, сквозь которые видно только ночную, с легким намёком на звёздный свет темноту.
Он был действительно счастлив когда рука коснулась металла и, Аллен, подняв голову и не успев подумать о том, что гораздо проще сойти с ума, чем добраться до вершины, понял – его путь закончен. Небольшой квадратный люк вёл наверх, и, со всей силы цепляясь дрожащими руками за край, Аллен смог подняться туда, куда сам вряд ли бы пожелал забраться.
Вершина – круглая площадка, подставленная всем самым холодным, пробирающимся до костей ветрам и открывающая вид на темное, усыпанное огромным количеством звёзд небо. Мысль о том, что сейчас день, у испуганно застывшего на месте Аллена даже не возникла. По ощущениям он стоял где-то на вершине Эвереста, и делать даже шаг от люка не хотелось, несмотря на то, что он не мог быть уверен в том, что от лестницы, ведущей вниз, осталось хоть что-то. Пути назад, скорее всего, были отрезаны, но продолжать путь вперёд было гораздо страшнее. Да и куда? Прыгать в пропасть? Попытавшись сглотнуть образовавшийся в горле ком, он посмотрел в сторону города и с удивлением увидел обнажённые скелеты зданий далеко-далеко внизу. На такой высоте, что даже стоять здесь, в паре метров от края, становилось просто невыносимо, хотелось присесть, схватиться руками за что-нибудь и медленно начать искать спуск вниз. Со всех сторон одновременно дул ветер, ненастоящий, словно игрушечный город далеко внизу игриво подмигивал несколькими неестественными огнями, пол под ногами, жёсткий, холодный камень в его воображении или на самом деле ходил ходуном, мерно раскачивался: ррраз, дввва… рраз, дввва… – Красиво, не правда ли… Аллен?
Знакомый голос, знакомые интонации, подросток, уже оборачиваясь, знал, кого именно увидит. Но совсем не ожидал, что именно в таком виде: впервые за последние пару лет он видел блондина без каких либо повреждений.
Тёмные джинсы, затянутые ядовито зелёным ремнём, на пару тонов посветлее футболка, обнажающая смуглые, все в шрамах руки. Те же голубые глаза, в которых ничего невозможно прочесть, та же противная Аллену улыбка, адресованная только ему и обещающая что-то… – Джаред, – в голосе ни единой эмоции, он слишком вымотан для каких либо чувств. – Я так рад, что ты меня не забыл! – парень раскинул руки в стороны и сделал пару шагов в направлении Аллена. Тот отшатнулся назад, тут же оглядываясь и останавливаясь. Это площадка была слишком маленькой, для того чтобы спокойно на ней бегать. – Ты боишься меня? – мягко протянул Джаред, разочарованно опуская руки. – Ты мёртв. Весёлый смех едва не оглушил привыкшего к тишине Аллена. – Ого, а я и забыл! – Джаред согнулся пополам, продолжая безостановочно, самозабвенно хохотать, – Совсем забыл! – взмах рукой в сторону Аллена, – Тебе же... ты же… – Смех прекратился так же резко и неожиданно, как и начался, и Джаред без переходов задал вполне серьёзный вопрос, оборачивая покрасневшее лицо в сторону юноши. – Мой маленький Аллен, как ты вообще умудрился таким дожить до настоящего дня, а? – В смысле? – В прямом, Аллен, ты же не забыл, – Джаред сделал непонятный жест рукой. – Не забыл, да? Ты особенный! – А ещё избранный и наделённый силой, скажи. Спасибо, один тип меня уже просветил. – И он же тебя застрелит, – спокойно кивнул Джаред. – Уж лучше он, нежели моя галлюцинация. – Ты всё ещё веришь, что я мёртв… Аллен, вот дурак. Ты многое потерял, да, с тех пор как сбежал, – Джаред уверенно направился в сторону Уолкера, и тот всё ещё под воздействием сразу нескольких страхов не смог даже сдвинуться с места, когда парень замер всего в нескольких дюймах от него, внимательно всматриваясь в младшего юношу. – Да. А с чего, собственно, ты взял, что я мёртв? Ты видел моё тело? Ты видел, как меня убивали? Ты можешь мне сейчас это всё описать детально, можешь сказать о том, какой ужас выражало моё лицо в последние мгновения жизни? Или…. Или, может быть, всё, что у тебя есть, это чужие слова о том, что они нашли на том месте тело? И даже не рассказали тебе, как именно убили твоего несостоявшегося насильника? Как нехорошо с их стороны! Ай-яй-яй! – Джаред снова рассмеялся. – Ты и впрямь никогда не задумывался о том, что они могли тебе солгать? Решил жить в удобной иллюзии? Моё тело, то, что они за него выдали, знаешь ли, было изуродовано так, что даже к опознанию было непригодно. Так с чего же ты взял, что в тот вечер умер именно я? Аллен ударил, не подумав, ударил, направив в свой кулак всё своё желание немедленно прекратить это безумие, весь этот кошмар, но рука так и не долетела до цели, будучи перехваченная Джаредом, и в следующее мгновение его опрокинули на камень. Аллен едва успел вскочить на ноги и вновь отскочить, в ужасе оглядываясь по сторонам, ощупывая карманы и понимая, что бежать некуда, что нож он оставил Тикки и теперь совершенно безоружен. И что у Джареда гораздо больше шансов на победу. – А это ещё что сейчас было? – парень выглядел неприятно удивлённым. – Ты хотел меня… Ударить?
Джаред был материален. Он не развеялся, как кошмар, как галлюцинация, пока не превратился в безобразного монстра, и он был сильнее Аллена, и тот не имел ни малейшего представления о том, что теперь делать. Говорить с ним?
– Что случилось, Аллен, ты считаешь, что я покойник, и поэтому не доверяешь? Или же ты возомнил о себе невесть что, выслушав чьи-то россказни, забыв о прошлом и о том, что я ради тебя сделал? – Сделал? Мне? Ради меня? – Аллен нервно хмыкнул, – боюсь, я слишком не люблю вспоминать обо всём этом, Джаред! – О том, что я был единственным, кто заботился о тебе? Кто знал твою цену, кто пытался донести до тебя правду, но не смел прикоснуться? – яростно рыкнул молодой мужчина, в два шага оказываясь рядом с Алленом и нанося удар под дых, вновь опрокидывая Аллена на пол так, что тот приложился головой о каменный выступ. – В чём дело, Аллен? Ты недоволен мной? Или ты должен быть недоволен собой? Я столько времени, столько времени лишь наблюдал, лишь пытался тебе помочь. Я ведь сразу понял, кто ты такой, Аллен, как только они привезли тебя, и прикрывал с самого первого дня, до тех пор пока ты не сбежал… Я так любил тебя, особенного, удивительного и такого глупого. – Джаред мечтательно улыбнулся, но спустя мгновение его лицо ожесточилось. – Ты никогда не ценил этого! – Ценил, – хрипло выдохнул Аллен, упираясь ладонями в камень и пытаясь отползти и приподняться. Он не знал, почему так говорил, не мог мыслить логично, но подсознание, ещё работающее на полную мощь, утверждало, что проще со всем согласиться. – Неправда. Ты предпочёл решить, будто я мёртв.
– Мне так сказали, – он приподнялся на колени, всё ещё сгибаясь от боли и стараясь не дышать глубоко.
– Ты решил, что я псих и извращенец, что я постоянно.. я… С чего ты решил, что так хорош? С чего ты решил, что имеешь право? Аллен вновь отступил назад от всё более распаляющегося Джареда. – Всё это время я безумно был в тебя влюблён! Ты очаровал меня, я видел тебя другим, я ощущал твою мощь… ощущал то, о чём они, эти слепые идиоты, лишь только знали, предполагали. Ты знаешь, какого это чувствовать рядом человека, избранного Ими? Избранного нашими рыбаками… Аххх, ничерта ты не знаешь! И даже не желаешь! Тебе плевать, как обычно! А я, чёрт тебя дери, хотел тебя все эти годы!!
Джаред тяжело дышал, и его лицо искажала маска отчаяния и бессильной ярости, какая проступает, когда ты очень зол, но ничего не можешь сделать, всё свершилось, всё прошло, а вернуть утраченное время невозможно.
– Я не имел на это ни малейшего права. Да даже мои прикосновение к тебе, даже что-то подобное, касание… Это было удивительно! Я оставался рядом, продолжал наблюдать и лелеять надежду на то, что однажды ты вырастешь, что ты наконец-то отойдёшь от вживления, что наконец-то, наконец-то всё закончится, но понял, что все и эта сучка Ледора на деле и в подмётки мне не годятся, слышишь!! Они были никем по сравнению со мной!
Джаред, словно и не замечая того, сделал ещё несколько шагов в сторону юноши, и тот, дрожа и держа широко открытыми слезящиеся от ветра и ужаса глаза, отступил, вставая на неровную плиту.
– Ты неблагодарная тварь, Аллен, – тихо произнёс Джаред, кажется, вновь успокаиваясь, – Оказывается, тебе было плевать с самого начала. И знаешь, я решил, что это несправедливо оставлять всё просто так. Почему нам не решить всё прямо сейчас, а?
Джаред направился к нему, сердце едва не выскакивало из груди, сдавленное тисками паники. Аллен сделал шаг назад и в сторону, и…
И под его ногой ничего не оказалось. Он успел лишь махнуть рукой в сторону парня, пытаясь зацепиться, перевесить и опрокинулся спиной в пустоту и стремительность бесконечного падения. Боль, широкие ледяные объятия темноты, выбивающие дух, не дающие делать вздох, забивающие лёгкие водой. Он был под водой. Он всё ещё был жив, он пытался вырваться наверх, он видел, что поверхность не так уж далеко, и отчаянно тянул туда руки, всплывая, не отвлекаясь на то, что и плавать-то особенно не умеет, когда его ладонь не накрыла чужая, ещё более холодная ладонь, нежели даже вода. Она была тонкой и очень бледной, с длинными, музыкальными пальцами и парой изящных золотых колец.
Он перевёл взгляд в сторону и, несмотря на тьму, несмотря на воду, не смотря ни на что отчётливо увидел мертвенно бледное лице молодой девушки, а потом безглазое лицо заросшего, бородатого мужчины, а затем парня, чьи кудри расплывались вокруг головы, а остекленевшие глаза смотрели прямо на него. И все они приоткрывали губы.
Шёпот превратился крик. Шёпот больше не исходил откуда-то. Он был повсюду, так же как и бледные, тонкие и мощные, широкие руки, обхватывающие его со всех сторон, отчаянно цепляющиеся за его одежду, тянущие каждый в свою сторону, как бы Аллен не пытался вырваться. Они тянули его каждый к себе, они кричали что-то прямо в уши. Они тянули его всё ниже, глубже, когда Аллен, изгибающийся от режущей боли в лёгких и горле, вдыхал в себя ледяную воду, захлёбывался и всё хуже распознавал резкие черты их бледных кричащих лиц, проваливаясь во тьму…
====== Глава Тридцатая. Глубина отражений. ======
Глава 30.
Тикки Микк был обескуражен. После того как пропал Аллен, он не имел ни малейшего представления о том, куда отправляться теперь. А ещё Тикки был сильно утомлён. И дело было не только в том, что его порядочно изрезали, пропитывая одежду кровью. Дело было в том, что даже скитаться тут непонятно зачем и отчего всё это время было реально утомительно. А теперь ещё и израненному. К тому же в тревожном ожидании завершения истории. Или не завершения, а как раз таки начала? Кто знает, может Аллен застрянет здесь на года? А может ещё что плохое случится? Но сейчас, вдоволь набродившись по округе и приведя мысли в порядок, он застыл, глядя вперёд на фигуру одинокой девушки. Та встала на каменную ограду и, довольно сильно согнувшись, высматривала что-то в озере, кажется, бормоча неразборчиво себе под нос. Тикки подивился, как она ещё в воду не грохнулась-то. Но девушка оставалась невозмутима и продолжала высматривать что-то в воде, пока он подходил всё ближе, не показывая, знает ли она о приближении мужчины или нет. Девушка была занята. А Тикки всё сильнее ощущал нечто напоминающее тревогу, потому что эта девушка, этот человек, это... этот… Он не был уверен, что тот, кто сейчас разговаривал с чем-то в воде, был на самом деле человеком. Он был уверен в обратном. Но не был посвящен и не шибко-то разбирался в подобных вещах, а потому сказать с полной уверенностью не мог.
Стараясь разрешить свои сомнения, он довольно громко произнёс:
– Не ожидал увидеть здесь кого-то… подобного… Девушка обернулась, и Тикки понял, что это, скорее даже, подросток, и что она на деле не очень высокая. Тёмные волосы, тёмные глаза, кожаная куртка и тёмные же джинсы. Ничего особенного, только тот факт, что она стояла и разговаривала с кем-то в воде, а теперь совсем не удивлённо изучает его.
– А кого ещё здесь можно ожидать? Вы вовремя, – протянула она.
Затем вновь обернулась к воде, сделала непонятный жест рукой (помахала собеседнику?) и спрыгнула с ограждения на землю, громко цокнув при этом невысокими каблуками закрытых туфлей.
Тикки, с трудом переваривший её «вовремя», продолжал молча хлопать глазами, ожидая разъяснений, в то время как от него, кажется, ожидали хоть какой-то ответной реплики. – Вовремя для чего? – Для меня. У нас как раз есть время, – ответила девушка. – И я предлагаю вам короткое, но плодотворное сотрудничество. Вы ведь ищите его? – Как интересно, неожиданно и странно, – медленно произнёс Тикки. – Я даже почти ничего не понял. – Для вашей семьи тоже, кстати, что-то прояснится. Уверена, вам интересно было бы узнать. – Мою семью вот только поминать не надо. Я даже не посвящён, и почему болтаюсь здесь – неизвестно.
– Чего? – девушка смерила Тикки недоумевающим взглядом, затем нахмурилась, её лицо прояснилось, будто бы она до чего-то дошла, и, кивнув самой себе, она продолжила, уже перейдя к конкретным лицам: – Вам нужно найти Аллена? Я вам помогу, а взамен вы прямо сейчас сделаете кое-что.
– Что именно, и почему я должен сейчас этому верить? И с чего ты взяла, что мне нужен Аллен? – Я знаю это от тебя. И возможно, я единственная, кто может сказать, где Аллен! – отозвалась девушка и очертила пальцем небольшого диаметра круг, – он всё ещё носит маячок. Я знаю, где он, почти всегда. И могу помочь его найти. Только отправиться сразу туда не получится, сначала ты, – девушка ухватила Тикки за руку и развернула на сто восемьдесят градусов, указывая вперёд, – пойдёшь по этой дороге вверх и встретишь одного человека. Ей ты отдашь вот эту записку от меня, – девушка извлекла из кармана на груди аккуратно сложенный лист бумаги и, развернув, показала Тикки. – Какие-то палочки. – Она сможет это прочесть. Здесь написано, куда надо идти, чтобы найти Аллена, и вы вместе отправитесь туда. Она там очень нужна, потому что иначе как следует не распляшешься, а если придёт одна, то может провалиться в чужой пласт. Был здесь один чудак, – девушка экспрессивно замахала рукой, будто пытаясь побыстрее прокрутить эту историю. – Для него это место много значило. Поэтому пласт его тёмной стороны города очень… имеет и максимальное влияние на внешний, и имеет с ним самые тонкие границы. А вот ты сможешь провести её туда, где Аллен, просто потому что тебе туда действительно надо. Постановка цели иногда слишком сильно влияет на восприятие. – И мы успеем? – Если не будем болтать слишком долго, конечно, так что давай, поторапливайся! – Это довольно грубо, – раздражённо отозвался Тикки, только восприявший духом от того, что девушка, кажется, разговорилась и могла объяснить побольше. – А ваша семья тоже не особо любезничает! – А, а вы такая ранимая и для вас это так важно? – Что есть, то есть, – девушка отвернулась, делая несколько шагов вперёд, – говорят даже, что вежливость мой фетиш. – Ага, и сразу оживают сказки о том, как вежливый мальчик перевёл старушку через дорогу, и та одарила его огромным наследством. – Ну… иных могут и чем подороже одарить, – девушка задумчиво оглянулась куда-то на север усмехаясь. – Так вы идёте или нет? – А у меня есть выбор? – кисло поинтересовался Тикки, опуская руки в карманы и задумываясь о том, что он ещё хотел спросить. – А почему всё-таки я? Девушка демонстративно вздохнула, но обернулась. – Это всё твоя игра, Тикки. Просто не думай об этом больше, а действуй. А я пока подготовлю кое-что и пойду вперёд. Тикки кивнул, и девушка быстро зашагала прочь. Возникшее было желание проследить за ней было разрушено жестокостью реальности: стоило ему отвести взгляд, как девушка, с которой он говорил, просто исчезла, и он был уверен, что пойти и догнать её больше не получится. Оставался только озвученный план. Можно было лишь надеяться, что надпись на бумаге и впрямь всего лишь название места, в которое они должны будут пойти. Только она была подозрительно длинной. *** Холодный, злой ветер трепал тёмные выбившиеся пряди волос, и она тоже сегодня была очень зла. Сквозь слёзы шептала что-то про собственную ненависть и чертила палкой на земле слова о смерти. О своей смерти, о смерти своих обидчиков. Практически без разбору объединяя и разделяя. Не вдумываясь. Просто упиваясь и умирая от собственных чувств.
– Я не думала, что ты придёшь сегодня.
Тихий робкий голос рядом справа, и кто-то опускается по соседству. – Она не хотела меня видеть, – решительно стирая ногой всю свою писанину, отозвалась девочка. – И я только рада этому. Они обе замолчали, устремляя свои взгляды вперёд, туда, где за густыми ветвями и сочной листовой виднелась гладь озера Толука. – А твои друзья как?
– Никак.
– Ты не ходила к ним больше?
Девочка опустила руку на пристроенный рядом старый, потрёпанный альбом и отрицательно покрутила головой.
– Я не хочу больше видеть эту правду. Но они ничего не делали. Говорили, само со дня на день пройдёт. Прошло. – Это же хорошо, – подруга пододвинулась поближе к девочке, почти касаясь её плеча своим.
– Я всё ещё рисую их. И помню. А мама нашла альбом с этими рисунками, я думала, она будет злиться, а она ничего. Как обычно всё что-то спрашивала, что-то говорила. Она пугает меня.
– Может быть, так и должно быть? А ты должна испугаться, – подруга простодушно пожала плечами. Кажется, она так и не прочла корявые слова, выражающие ненависть, и продолжала жить в мире иллюзий, где даже всё самое плохое идёт во благо. Где благо произрастает из самого худшего.
Что же за благо может произрасти из ненависти?» – этот вопрос вплыл откуда-то изнутри, откуда-то не отсюда, и тот, кто видел это, на некоторое время потерял самого себя и происходящее здесь
– Может быть, твои друзья солгали, они ведь злые. – Да, наверное, – нельзя было сказать что девочка и впрямь так считает и верит в это. Выглядело так, будто бы она просто ищет себе отговорку. – Ты права. И впрямь они солгали, и это было злой шуткой. Она наконец-то посмотрела на заискивающе улыбающуюся подругу и, закусив губу, кивнула ей и самой себе. – Да. Это было неправдой. И я больше не буду ходить к ним.
Что-то здесь было не так.
Он точно знает, что помнит этих двух девочек, и даже понимает, о чём идёт речь. Только почему-то было очень больно, словно окружающий его мир раскалывался на части, и этим миром была его голова. Или даже весь он сам, раскалывающийся, разрывающийся, кровоточащий на краю собственной смерти. Раскалывающийся, кровоточащий…. Кровоточащий. Стук захлопывающейся двери, с размаху впечатавшейся в косяк, быстрое, взволнованное движение ручки, щелчок. Тяжёлое, сиплое дыхание, напоминающее задыхающегося астматика. И судорожные, отрывистые движения. Паника, застилающая глаза, воля, страх, долгожданный прорыв. Который может сорваться в любое мгновение. Тяжёлый кулак врезается в дверь с другой стороны. С губ срывается скулящий стон, и человек сползает к полу, отчаянно впиваясь пальцами в темнеющее дерево с такой силой, что, кажется, вот-вот сломает себе пальцы. С той стороны продолжают бить. Громко, безжалостно, сильно. Что-то кричат, что-то яростно, также громко и совершенно отчаянно. Отчаянно – это смешно. Смешит. Под следующим ударом дверь содрогается с такой силой, что кажется ещё немного, и вылетят косяки. Или дерево всё же окажется проломлено. Она оборачивается к двери спиной, отчаянно воет, впивается руками в прорванный, прожженный местами линолеум и начинает ожесточённо бить ногами по полу, будто в страшных судорогах. Крича во всё горло, завывая, выпуская наружу всю человеческую тьму. Потому что больше уже нет сил сдерживаться. Потому что страшно до невозможного, как не было страшно даже когда пламя пожирало её тело. Потому что ей обещали, и она должна продержаться. Всё изменится. Изменится. ИЗМЕНИТСЯ!!! Она так сказала!! Хриплое дыхание в полной темноте и тишине. Дверь за спиной всё ещё цела. Она не слышала, но знает, что совсем недавно там кричал кто-то, а затем был влажный, мерзкий звук, который хотелось повторить уже собственными руками. Куда более качественно. Куда более справедливо.
Очень тихо, если не считать того, что она задержала дыхание, и лёгким уже даже больно. Надо вдохнуть, и она делает это, осторожно, через нос, ощущая этот странный аромат старины и огня. Потухшего огня, что будто горел всего мгновение назад.
Небольшой бутылёк из тёмного стекла со стуком упал на пол и лениво покатился в её сторону. Тонкая девичья рука потянулась к нему. Тонкая, скрытая беспорядочно замотанными грязными бинтами рука… сквозь просветы виднеется обезображенная, испещрённая шрамами и черноватыми корками кожа, и о пол ударяется очередная капля крови. Так происходит постоянно, будто это тело гниёт, разлагается, но никак не может погибнуть, будто она каждый раз, проваливаясь в болезненный сон, вновь переживает один и тот же пожар. Тонкие пальцы сжимают бутылёк, жадные глаза впиваются в буквы, губы не шевелятся, слишком больно и глупо. Сейчас ей не с кем говорить. Она сжимает пальцы, и толстое стекло лопается так просто, будто тонкая ледяная корка. Он поднимает голову. Здесь темно. Воздух сухой, очень сухой и тёплый, такой удивительный и незнакомый. Нет больше вечной подвальной сырости. Только темнота, – то единственное, что было приятным и давно перестало быть страшным… Он жил в темноте. Пятна копоти на потрёпанном линолеуме, ржавчина на железных держателях негорящих ламп, пепел вырывается из старых вентиляционных решёток, будто зловещее дыхание демона. Ну и слава… Неважно кому. Теперь всё изменилось. Аллен чувствует облегчение, когда эмоции, чувства и ощущения наконец-то отпускают его на волю, лишь для того чтобы прибить к новому островку. Потому что он чувствует что-то нехорошее, что-то страшное, что-то, чего стоило бы избегать всеми силами в той девушке. Даже собственная смерть не ощущается так ярко. – Хей, разве ты знаешь, что такое смерть? – голос был мужским и похожим на что-то неопределённое. На далёкую дорогу, идущую через золотые поля чистой, колосящейся на ветру ржи, солнце, пекущее откуда-то сверху, и отчего-то рвущийся из глубины чистый искренний смех. Даже не скажешь, что эти двое разных возрастов, разных поколений, даже разного пола говорят о смерти. Ведь смерть должна быть грустной, а они смеются. А ещё здесь так солнечно и тепло. И говорящая обожает тепло. – Почему вообще наш разговор скатился на такую унылую тему? – Может потому, что тут впору свариться на этом пекле? – смех из женского, юного голоса так и не пропал. – Сколько там нам осталось ещё пути.. – Ты спрашивала это три минуты назад. – Неправда!
– Правда-правда! На этот раз я засёк на таймере и вот, посмотри сама!
Они странные. И они выжигают его золотым сиянием солнца и бескрайних полей ржи. Он ненавидит лето, ненавидит за его жаркие денёчки, за то, что руки в перчатках потеют, и ничего не поделаешь, за то, что люди пялятся на его седые волосы.* Оно растворилось. О да. Это было так странно, логично и правильно, что дрожащие пальцы не удержали зажатый пистолет, и тот с грохотом рухнул на железный, ржавый пол. А мог бы выстрелить от такого отношения. Наверное. Она отступила на шаг, ноги пошатывались, казалось, вся усталость и ужас последних суток внезапно навалилась на неё единым комом, и было так сложно, так страшно вздохнуть. Она сама сотворила Это. Это чудовище, монстр, который так напоминал её саму в прошлом. Что за злая усмешка?
Она упала прямо на задницу, подтягивая к себе колени. Вдали промелькнула мысль о состоянии её бедной юбки, но осознание того, о чём именно она думает, вызвало смех. Громкий, безумный смех, которым могла смеяться лишь она… Она же сама в далёком прошлом. Её безумие, её прошлое, её память и её страх, – страшный монстр, которого она только что… Убила?
Разве можно убить такое?
Победила?
Спина нещадно заныла, когда она упала на неё, раскинув руки уже не пытаясь выровнять дыхание и не плакать. И было так тихо, поразительно тихо… Музыки больше не было. Ни музыки, ни движения, ни непрекращающегося мельтешения, и сразу стало так хорошо, как будто это всё, что нужно для счастья – лежать здесь, раскинувшись в позе морской звезды. Карусель остановилась. Бой завершился. Бой с самой собой, с созданным ей же монстром. Даже новая она не может не порождать их, и так больно… так невыносимо больно… Знать!! – Так значит, это была я… – вздох на грани слышимости. – И создала её так же я сама… Хах, и как я не свихнулась после… После встречи с этим отражением? Отражением, выглянувшим в реальность? Отражением, которое желало ей смерти? Или сама девушка желала умереть? В таком месте думать о самоубийстве так просто…. – Это ещё не факт, – голос собеседника. Лёгкое удивление его присутствием тут же растворяется в слабом подобии безразличия. Слишком велика усталость. Непозволительная усталость. – А прошлое может принимать различные формы, особенно если мы его опасаемся. Был здесь один… – И ты здесь. – Пауза. Нужно продолжить путь. Грёбанный финальный рывок. Встать и вперёд. Взгляд упирается именно в того, кого она и ожидала увидеть, но всё равно вздрагивает. Он так похож на неё. И так похож на того монстра. Только стоящий сейчас перед ней гораздо хуже. – Поможешь мне? – Когда это я отказывал тебе в помощи? Сухой звук, маскирующий смешок. Такая очевидная ошибка!
– Отказывал?
Лицо собеседника исказилось от досады… – Отказывал, и что в этом такого? – темноволосая девушка протянула руку, и оставалось лишь схватиться за неё и наконец-то встать на ноги и… И не думать. Не помнить. – Что дальше? Продолжишь своё триумфальное шествие?
– Буду долго отчитывать тебя за непозволительное опоздание.
– Кто ж знал, что тебя притащат в город, – она развела руками. – Но теперь я здесь, и всё отлично. Или быть может, ты хочешь сделать что-то сама??
Проницательная зараза. Она прикрыла глаза, разворачиваясь и оглядывая каркасы обгоревших лошадок и смазанную грязную краску, смешавшуюся с ржавчиной.
– Мне достаточно знать, что ты со мной. – Ты ведь помнишь. Мы всегда поможем тебе. Так было решено. Ну, или, по крайней мере, я из нас. – Где я смогу найти её? – Церковь,– тёмная девушка махнула рукой, показывая на то, что раньше было небольшими воротцами карусели. За ними должны были быть ступеньки, но теперь огромные ворота, ведущие на огороженную с двух сторон дорогу. Надёжную дорогу, если сравнивать с тем, что она видела в этом парке ночью. – Только имей в виду: это яма, и мои силы… – Я буду там… Как давно она не делала что-то столь безумное?
– Не беспокойся… Как мне называть тебя теперь?
– Хизер. Это имя тоже будет поглощено во тьме. Оно же защитит её от тьмы, что рвётся из её первой жизни. И, может быть, ей, как и задумывалось, хватит сил, чтобы остаться в своём уме. – Не беспокойся, Хизер. Ты можешь мне верить. – Бесподобное утешение, – отворачиваясь и отлично зная, что с минуты на минуту Сэм просто исчезнет. – Я могу доверять демону…
– Духу. Я предпочитаю это название. Всё же я гораздо… как бы это сказать… – смех из-за спины, – гуманнее тех сущностей, что создают здесь люди… их… божков…
Он видел это. Да. Но не так. Не всё. И это так страшно, что у этой девушки есть силы и продолжать путь, и смеяться в глаза собственной тьме. – Чего я хочу? – опять слышится мужской голос, кажется, человек, который говорит это, довольно зол или на грани срыва. – Ну, вы две должны умереть, это было бы неплохо. Тогда я смог бы расслабиться. – Когда ты перестал верить в Бога? – голос женщины. Неприятный, но так же глухо доносящийся до него, словно говорящие находятся в другой комнате, и кто-то подслушивает этот разговор. Женщину почти не слышно. – Бог жив. Просто посмотри вокруг. – Но я верю в Него. По-своему. Я боюсь Его и обожаю Его. Но я не потерял разум, как ты. Ты и правда думаешь, это работа Бога? Быть может, это не более чем твой личный кошмар. Прямо как у Алессы семнадцать лет назад? Если это действительно работа Бога, то я скажу, что у Него отвратительный вкус. Тоже что-то странное. И всё более болезненное. Будто он приближается к чему-то опасному, и боль из последних сил сигнализирует о том, что не стоит этого делать, не стоит продолжать путь.
Но разве он куда-то идёт?
Разве он способен куда-то идти?
Это когда-нибудь прекратится?
Или, что ещё проще, разве он вообще жив, для того чтобы куда-то идти? Ведь даже несмотря на раздирающую боль, он помнит о том, что происходило с ним самим ранее, помнит обо всём и чувствует только страх и потерю.
Почему он не свернул, когда понял, что всё заканчивается? И разве конец именно такой? Почему ему всё ещё так невыносимо больно? Почему его раскалывает на куски, разбивает и продолжает наносить удары, дробя в мелкую крошку? Всё оказалось обманом? « Твой Тихий Холм, я уже упоминал его, говорил, что ты сможешь узнать его, потому что там будут осуществляться именно твои страхи, именно твоё представление о мире будет играть главную роль» – голос Тикки, его же слова. Свой город, построенный на страхах. Не более чем твой кошмар. Не менее чем твой ад. Чего он сам может бояться? Высоты…. И сколько времени он взбирался на этот старый маяк? Одиночества…. И почему последний спутник, Тикки, был отрезан от него? Джареда... И почему тот ждал его на вершине? Голосов из озера… Почему он упал вниз, попав в сотни разрывающих рук мертвецов, и вновь, уже вблизи услышал их наполненные злостью голоса?* «Так значит, это была я… – вздох из старого видения на грани слышимости. – И создала её так же я сама…» Это всё было создано им или с помощью него? Это был его Тихий Холм? Но в таком случае можно ли считать это правдой? Сразу десятком дрелей в разрывающиеся от боли сознание врезались последние голоса, многоликие, но единые: старческий, молодой, женский и мужской одновременно, вопрошающий: – Ты кто такая, девочка? Взмах золотых ресниц, блеск зелёных глаз с чёрным-чёрным узким зрачком. – Меня зовут… И всё оборвалось хлопком, ожёгшей щёку болью… Болью, ожегшей его щёку. Он открыл глаза и не увидел ничего.
А может быть, и не открывал глаз вовсе.
– Ни к чему тебе это, – мужской голос, отражающийся о стены этого пространства многократным эхом. Он вдохнул... ничего.
Или не вдохнул вовсе.
И провалился в беспамятство, для того чтобы, очнувшись на мгновение, наткнуться на собственное отражение, показавшееся чужим, (со старым, рассекающим лицо воспалённым шрамом) испугаться и успокоиться, испугаться вновь, обнаружив, что его руки связаны, а его приветствуют три неизвестных человека. Одна его половина кричала «ура» их появлению и готова была вопить от восторга. Вторая половина кричала о том, что люди порой бывают похуже различных тёмных городов.
