Текст книги "Иная Судьба (СИ)"

Автор книги: Steeless

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 36 страниц)

Намекая: хочешь – можешь вслед орать, что ты родился с крыльями. Что никогда не ходил без них.

Кроме того вечера, когда шагнул на зов Гестии. Не когда зажег огонь.

Танат потер лицо, уселся на зеленый олимпийский пригорок. Пригорок перекрасился в алый последними лучами солнца. Опять накатила слабость – странно, пока дрался, здоровым себя чувствовал. Нужно будет наглотаться нектара – и крови, что ли, чтобы побыстрее заживало.

За спиной была гулкая пустота и ничего не отзывалось – и это было страшнее боли.

– Брат ушел? – спросила она шепотом. Подошла, пристроилась рядом на траве. Потянулась ладошкой посмотреть – есть ли жар.

Танат молча кивнул. Хотел добавить что-то. То ли о том, что Кронид сволочь, то ли о том, что он безумнее Лиссы. Потом мысленно махнул рукой – маленькая-то блаженная уж наверняка знает.

А на лице у царевны был вопрос. Нет – море вопросов. Так и прыгали вокруг побледневших за последние дни веснушек. О чем они тут говорили? Аид сказал, да? Можно ли теперь как-то согреть…

Танат кивнул, закрыв глаза, чтобы в них не лезло алое солнце.

– В общем, я… посватался.

Гестия ойкнула и еще раз потрогала ему лоб. Наверное, полагала, что он бредит.

– И в общем, твой брат не против, – продолжил Танат спокойно. – Поэтому если вдруг ты не желаешь такого мужа, царевна…

Он приоткрыл глаза и успел заметить, как она вспыхнула до корней волос – ярче закатного солнца и собственного пламени. Потом вскинула на него ясные, лучащиеся глаза.

– Я вышла бы за тебя, даже если бы брат был против. Только… ведь будет война.

– Нет, – спокойно и звучно сказал Танат, вглядываясь в окровавленный закат. – Войны не будет.

– Но брат… то есть, Эреб…

Нужно будет научиться ходить по-божественному, – подумалось Танату. Скоро Мойры опять возьмутся за старое.

Ладошка Гестии согревала ладонь.

– Войны не будет, потому что твой брат не даст ей начаться.

Она встрепенулась – с робкой надеждой. Прошептала: «Как?»

Танат пожал плечами. Сердце выстукивало непонятное – «Будет, будет, будет». А в памяти договаривались слова. Его собственные слова, брошенные в лицо Крониду после первого боя.

Пророчеством – только теперь уже не для старшего сына Крона.

– Бездарно дерёшься.

– Почему это?

– Потому что однажды тебе встретится тот, кто решит пожертвовать собой. И ты проиграешь, даже не промахнувшись.

Комментарий к Монодия. Танат Дорогие сочувствующие персонажам читатели и особенно любители Таната. Пожалуйста, не кушайте автора сразу, тогда он не напишет проду. Персонажей автор любит тоже... и вы же еще не знаете, к какому концу мы идем, да?

====== Сказание 8. О меньшем зле и нерушимых клятвах ======

Оружие может быть – одно…

У меня было два. Еще однажды я взял кое-что – в случае надобности. Ничего. Мир не рухнул. Оказывается, чтобы драться бездарно, не нужно оружие. Как для невидимости не очень-то нужен шлем-невидимка. Случалось тебе исчезать по-настоящему, ты, который не-я? Тот, который смотрит на меня из зеркал, из заздравных чаш, из вод любой реки и озера? Очень надеюсь – что не случалось. Растворяться в тишине и забвении не так-то просто, представь себе. Бывает даже – некому похвастаться, что у тебя все так правильно начиналось. Или что ты победил, взяв вместо оружия три совета, данных тебе самому. «Тот, кто стоит близко, может ударить до того, как ты натянешь тетиву и возьмешь стрелу. Раньше, чем прицелишься…. Держи тех, кто может ударить, подальше».

У меня был противник, слышишь, я-иной? И я заставил его стоять близко, очень близко. Заставил забыть прописную истину: того, кто может ударить, нужно держать подальше.

«Ты слишком привык не промахиваться. Однажды ты встретишь того, кто умнее тебя. Быстрее тебя. И не успеешь выстрелить во второй раз».

У меня был противник. И я уверил его, что он уже почти победил. И он так привык не промахиваться, что не успел ударить во второй раз.

«Однажды тебе встретится тот, кто решит пожертвовать собой. И ты проиграешь, даже не промахнувшись».

У меня был противник, слышишь, я-иной? И он посмеялся бы, если бы услышал такую чушь: собой жертвовать, надо же. Потому что боги лишь принимают жертвы. Жертвуют – нам. Или мы – кем-то.

Никогда – собой.

Смотри, я смеюсь над этим третьим, глупым советом. Почему же ты не смеешься вместе со мной, не-я, у которого все началось неправильно?

Почему мне кажется, что ты киваешь с пониманием и отводишь, и прячешь взгляд? И все зеркала, где я вижу тебя – оборачиваются ледяными, черными водами. Оказывается, быть свергнутым царем – занятие хлопотное. Хотя, казалось бы: шастай себе невидимкой, где придется. Хочешь – за богом Смерти в подземный мир прогуляйся, притащи на Олимп (вызвав этим праведный ужас слуг: «Кого-кого он приволок?! Ну, все, это на него так свержение подействовало!») А хочешь – попытайся Эреба в обличии собственного братца выследить. Ну, а хочешь – задури себе голову повседневными маловажными вопросами. Например – кому бы на Олимпе править? Мне вроде как нельзя – то есть, не положено. Свергнут – значит, свергнут. Улетел вверх тормашками с горы (ну ладно, потом вернулся, еще и с Танатом под мышкой) – назад на трон дороги нет. И по всему выпадало, что править – Ифиту, под ноги которого доверчиво и радостно прикатился Олимп. Сыну, который сверг отца. Хотя – если уж совсем честно – то тогда выходило, что править придется Гере. Мальчик попытался сдать мне правление назад тут же после моего возвращения из подземного мира. В коридоре мыкался – ждал: в одной руке моя стрела, во второй – золотой венец, который Ифит явно только что стянул со своей головы. Вид у сына Левки был ошарашенный – может, из-за внезапного правления, которое на него свалилось. Гера говорила потом: желающие милостей тут же после моего отбытия начали сыну в ноги кидаться, чуть не удушили. Вот она как раз и осталась с ними разбираться, а Ифит сбежал в коридор – дожидаться свергнутого тирана-отца. Может, он был так ошеломлен этим самым отцовством. Или тем, что я явился с израненным Жестокосердным и вместо приветствия рявкнул:  – Пэона и Гестию сюда! Нектара… слуг призови.  – Призвать? – честно заморгал глазами отважный кифаред. Так, что пришлось напомнить ему: он тут в некотором роде теперь хозяин. Уже потом, когда над Танатом начали хлопотать сестренка Гестия, Пэон и служанки, Ифит спросил тихо:  – Кто его так?  – Посейдон, – ответил я, задумавшись. Навалилось в одночасье: война, которую я начал… Нужно вернуться в подземный мир, разведать у титанов, великанов – откуда Эреб будет набирать войска, посмотреть – не сможет ли он открыть Тартар… Вот тебе и свергся – папе-то в этом отношении было не в пример спокойнее. Впрочем, Ифиту повезло еще меньше, чем мне: ему-то в этом Хаосе первородном еще и править. «Я никогда не хотел править». Забыл, что сын может читать по глазам.  – Я никогда не хотел править, – повторил он и протянул мне на открытой ладони белую стрелку-молнию, а потом и венец. – Возьми, Климен… отец. Это твое по праву. Мое-то теперь по праву совсем другое, в этом-то вся и соль… Прислушался к беготне и шепоту из-за стен – там пытались исцелить Таната-Убийцу – первую жертву начавшейся войны. Махнул рукой сыну – идем, присядем уже где-нибудь. Только не в тронном зале, и так от него воротит.  – Я тоже не хотел править. После того, как сверг отца.  – Что же ты сделал тогда? Лгал сотню лет, пока остальные готовились к войне. Лгал – и готовился к правлению, а потом вот союзницу нашел, чудовище отыскал, взошел на трон…  – Я слышал о Климене Мудром, Климене-Страннике, – сказал сын. – Слышал, песни слагал… Просто не знал: кто…

В небольшом покое был полумрак, и оттого сидеть напротив Ифита было неловко: будто в кривое зеркало глядишься. Синеглазое, кудрявое, безбородое отражение, плечи – узкие, пальцы – тонкие: морской…

– Ты скитался по миру сотню лет… отец. Набирался мудрости. Узнавал народы. У меня ничего этого нет. Лишь песни и приливы в компании нереид.

– И ученичество у Прометея Мудрого. И разве не вещий Нерей – твой дед?

– Я не создан для трона. Для власти. Для… золота.

Жаль. То есть, жаль, что ты думаешь так, юноша-кифаред. Из справедливых, бескорыстных и чистых, бывает, получаются хорошие цари. Опыта тебе не хватает, так ведь у тебя же есть надежная союзница… советница. Может еще не хватает – жесткости, твердости для трона Олимпа, а так из тебя бы мог выйти отличный царь.

– Козу заведи.

– Ч-что?

– Козу, пещеру… распорядителя толстого – Эвклея можешь спросить, где он их берет.

Гера у тебя уже есть – будет, кому утку в меду готовить.

Отмахнулся в ответ на недоуменный взгляд сына. Показалось, примерещилось: свилась змея, кусает свой собственный хвост, двоятся строки в свитки Ананки-судьбы – где она, к слову, которая эта, за плечами?

Что-то я даже стал о ней забывать.

– Если начнется война с Посейдоном… с подземным миром, – прошептал кифаред. Запнулся на имени – видно, что-то у меня в глазах высмотрел, – на троне Олимпа должен сидеть не я. Должен – тот, кто знает, как править. Возьми. Прошу.

– Не могу.

Возьму венец обратно – не ослабнет ли мое право на подземный мир от этого? А стрела – давний подарок… О стреле пока что подумаю.

– Венец отдай кому пожелаешь. Стрелу не отдавай – если вдруг понадобится, я призову ее. И Ифит… прежде чем передать скипетр Владыки – посоветуйся с Герой.

Вдруг да придет к жене в голову – какие можно выставить условия Зевсу (конечно, Зевсу, кому ж еще на троне сидеть!)…

– Кли… отец. А… Гера…

Тартар в Хаос да Ехидне под хвост… жену вот еще отпустить забыл. Если оно так бывает у свергнутых царей, то спокойнее на троне сидеть.

Отпустил. Объявил при всех: да, даю свободу. Да, примирился со своим сыном. Нет, не с Аресом. Да, с тем, который меня сверг. И да, жену вот к нему отпускаю. Свадьба… когда решат, тогда и свадьба.

К вечеру перепилась большая часть Олимпа. От неспособности понять – что вообще творится. В их-то глазах это выглядело как-то иначе: раз-два-три, сын свергает отца, отец где-то в Тартаре болтается, сын всходит на трон… А тут, понимаете ли, свергнутый отец гуляет по Олимпу, мирится с сыном, жену вот ему – из рук в руки… А на троне – Зевс.

То есть, сначала приходила Деметра. И рыдала о том, что ее муж на самом-то деле свергать меня не хотел, и его тут самого чуть не свергли… «А меня вот свергли», – поведал я скучно. И донес, что нет, сестра, не собираюсь я никого карать… как я вообще это могу сделать?! Деметра немного подумала – пожала плечами. И заревела опять – уже по другому поводу: из-за Коры. Ах, да, Аполлон же в темнице Олимпа сидит, до того, как его участь решат, и получается: один жених на край света удрал, похититель и возлюбленный – уселся в темницу, сама Кора в материнских объятиях, плачет…

Ну, конечно, плачет. Наведаться, утешить, что ли – я, вроде как, нынче холост, а Аполлон вряд ли опять выйдет в милость…

Мысленно цыкнул на мысли – разлетелись роем пчел, соты оставили: скоро война, ты – свергнутый царь, она любит кифареда, куда ты лезешь, невидимка…

– Я попрошу Зевса за Аполлона, – бросил в сторону Деметры, сбежал, не слушая воплей: кажется, она не хотела, чтобы я просил за Аполлона, хотела – скорее совсем, совсем наоборот, только у меня не было времени вслушиваться – что там за просьба…

Проклятый Эреб, то есть Посейдон, не собирался появляться. Зашился в какую-то щель – кто там знает, в какую! – исподволь дергал за ниточки. И приходили в движение рати великанов, племена лапифов, какие-то драконы… союз с титанами? Конечно, союз с титанами, вон, Лелайтос и Кой-пошли на Олимп и не вернулись, так что их многочисленная родня беспокоится, наверное…

А младший влез на трон как-то незаметно. Сперва приходил убалтывать меня и интересоваться: я обратно влезать не собираюсь? Я пропадал в поисках Эреба – искал, не удастся ли шибануть Первомрака в спину из невидимости. Являлся, вглядывался в заплаканные глаза сестренки-Гестии – уходил опять… От Зевса отмахивался: не собираюсь. Так что тот, видно, принялся за Ифита, а может, за Геру, и как-то оказалось: Зевс на троне, Сила и Власть по правую и левую сторону, со всех сторон полно прихлебателей набежало, уже и кифареды какие-то песни сложили, когда успели только? Младший, кажется, сам был изрядно удивлен тем, что на него в одночасье свалилось. Даже нимфочкам забыл подмигивать, вызвав этим приступ подозрительности у неизменно заплаканной Деметры.

Не знаю, может, это было даже к лучшему. Зевс, конечно, не так опытен, но уж сковырнуть себя с трона не даст даже Эребу, хоть в виде Посейдона, хоть в каком другом.

Об Эребе я рассказал ему уже после разговора с Танатом. Когда узнал, что Посейдона больше нет. Когда Убийца подтвердил худшее: Эреб не станет встречаться со мной лицом к лицу. Сперва он сделает так, чтобы небеса заплакали кровью.

Поминали Посейдона на двоих и в оружейной. Во-первых – вытащить Зевса с трона удалось только в оружейную, потому что даже и на пирах младший восседал на символе власти. Во-вторых – вот и повод нашелся: меня тут свергли, я безоружен, так что не поможешь ли выбрать что-нибудь новенькое?

– Циклопам закажи, – заикнулся было Зевс. Вот тут я его и обрадовал. Тем, что у Циклопов уже побывал Эреб, который вовсю пользуется обликом Посейдона. Расписал, что мы творим с их братьями-титанами. Участь белоголового Офиотавра расписал, слезы Геи-матери… в общем, вряд ли мы теперь дождемся от Циклопов оружия: простодушные поверили Эребу безоговорочно. Вот он от них – чего угодно дождется, да.

– Вот же Тартар, – выдохнул Зевс, когда я начал расписывать ему тонкости подземного правления. Подумал, взвесил в ладони булаву работы тельхинов. – Точно нельзя брата избавить от этого? Если это только по словам Железнокры… а, да, забыл, теперь он без крыльев.

– У Гекаты я тоже спрашивал.

В подземном мире в первые дни после своего свержения я появлялся довольно часто. Наскоро напинал бунтовщикам, которые вздумали было дергаться и интересоваться – что это тут за новый царь появился. Поговорил с Трехтелой Гекатой – дождался смешка сквозь зубы в ответ на тот самый вопрос…

– Ну, знаешь, верить словам подземных, брат… впрочем, тебе виднее, ты ж у них теперь царь. Поэтому, что ли, Гестию собираешься за Железносердного выдавать?

– Не поэтому.

Потому что попробуй еще – не выдай. Да вижу я в твоих глазах эту проклятую укоризну, брат: зачем, спрашивается, я лез за Танатом в подземный мир, зачем бросал вызов Эребу, войну зачем начал?

Только вот ты ошибаешься, если думаешь, что война бы не началась и так. Теперь же… как начал, так и закончу, мне, знаешь ли, не впервой – чтобы меньшим злом.

– Мы в плохом положении, – качает головой Зевс, как будто я этого не знаю. – Среди титанов верить нельзя никому, среди богов и бойцов-то не отыщется, разве что вот Гефест, так он же больше кузнец… Твои – Арес и Афина – Тартар знает где шатаются – мои…

Ну да, скопом в темнице дожидаются участи, Гипнос им туда ежедневно вино таскает и спевки устраивает хоровые – на четверых.

– Бойцы нам сейчас нужнее судов. Я говорил тебе – примирись с сыном. С… сыновьями.

Показалось – Зевс сейчас мне в голову адамантовое копье отправит, которое в пальцах вертит.

– С этими…?!

Ну да, у Владыки же нет ничего, что важнее трона, а как раз трон они и пытались у тебя отобрать.

– Сам подумай – кого над морскими поставишь? Не меня же, в самом деле, – Зевс так и дернулся (очень нужен Климен Мудрый на соседнем троне, а как же!). – Нового рожать и времени-то нет – Посейдон может захватить и этот трон. Морской мир сейчас слабее всего: подземный держу я… Еще раз говорю тебе: примирись с сыном. Выдай за него замуж Кору – все равно ведь…

Пальцы стиснули рукоять клинка. Казалось – махайра со стены оружейной щерится улыбкой, выпевает: «Все равно ведь она его, его, его…»

Раз похитил – значит, его.

– Ты даешь мне странные советы, Мудрый.

Брат смотрел как-то уж слишком пристально. Пытался докопаться, найти, выяснить… я мотнул головой, ухмыльнулся невесело. Ничего там, братец, совсем ничего…

Отпустил клинок – нет, не тянет, не подходит, не ложится в руки.

– Это – меньшее зло, поверь мне.

Меньшее… меньшее зло. Новый мотив взамен надоевшего – «будет-будет-будет…»

«Меньшее зло, – сказала Геката, улыбаясь мне в лицо кровавой улыбочкой, – ты по сравнению с Эребом… мир понял это – и потому покорился тебе».

Это еще вопрос – насколько он там покорился. Норовит прыгнуть на плечи, к земле пригнуть – а мне как назло, нужно вслушаться в него. Понять – насколько Эребу нужен подземный мир?

Составить свою игру: так ребятишки из деревянных кубичков составляют. Вот один – Эреб, которого мне очень, очень нужно заставить встретиться со мной лицом к лицу. Потому что огромная мощь Первомрака в теле неслабого брата моего Посейдона может нам ой, как насолить, да и вообще, мне Первомрак нравится больше мирно спящим в своем дворце. А вот второй – подземный мир, в котором нынче Эреб не властен. Над собственным творением, собственной вотчиной, собственным… здравствуй, ловушка-подземный мир, ты мне очень и очень пригодишься, я поставлю тебя, как кубик, на место. Вот еще: рати, которые Эреб скоро поведет в опустошительную войну: даже не сталкиваться в боях, просто выжигать, выпаливать Золотой Век, просто заставлять плакать алым небо, пока я не сделаю ошибку, пока меня не выдадут ему отчаявшиеся родичи и союзники – как… малое зло в великой войне.

Погоди, Эреб. Вот еще кубик – Тартар, врата которого Эреб не может распахнуть, потому что в подземном мире нынче – другой царь. И значит, ему не просто нужен подземный мир, а очень нужен, значит… ах, как не хватает последнего кубика – приманки в ловушке!

Так, что опять вспоминается: вот Гера, давняя союзница, только сказал, что нужно чудовище – а у нее раз, и нашлось… Гера, у тебя, случайно, не завалялась там приманка для великого Эреба?

Оказалось – совершенно случайно завалялась.

Зевс (уже и забыл, что он здесь) снял со стены лук. Примериваясь, потрогал тетиву, напряг – пустую, без стрелы. Сказал задумчиво:

– А может, и правда. Прощу. Женю на Коре. Отдам подводный мир. И возьму клятву Стиксом – никогда не поднимать на меня руки. Никогда не выходить со мной в бой… Ты знаешь, что такая клятва нерушима, брат?

Еще бы не знать, когда Стикс получила способность принимать клятвы как раз при мне. Страшна, нерушима, вечна для всех, ледяные черные воды, девять лет зачарованного сна, девять лет еще более страшного – смертности.

– Я и сам дал такую недавно… Гере и Ифиту, в обмен на скипетр. Что не буду преследовать. Не пойду против них. Даже – что не попытаюсь посягнуть на ее… очаг, – улыбка у Зевса – колкая, но разочарованная. Добыча сбежала – желанная столько веков добыча! Заслонилась великой клятвой, загородилась как стеной – и теперь может чувствовать себя в безопасности…

– Не ты ли посоветовал ей это, Мудрый?

Да. Гера может чувствовать себя в безопасности. Клятва Стиксом нерушима и вечна.

Вечна. И нерушима.

И значит…

– Брат?

Сколько Зевс ждал, пока я размышлял, рассматривая стену, увешанную оружием? Показалось – века.

– Я не советовал ей этого. Но ты прав: это лучший выход. Клятву Стиксом Аполлон не осмелится нарушить.

И ты, как Гера, сможешь чувствовать себя за стеной. За уютной, нерушимой, черной ледяной стеной…

Зевс что-то хмыкнул, выходя – возвращаясь к родному золоту. О том, что он оставит меня наедине с моими мыслями. Кажется, говорил еще что-то о сборе войск.

Титаны, великаны, лапифы вооружались уже в открытую. Пошли набеги на поселения людей – и младший сын Нюкты повесил меч на пояс, вышел в поле – пожинать пряди. Без крыльев, просто так вышел, как крестьянин, готовый жать урожай. Гестия приходила, говорила: у Убийцы получается ходить по-божественному, только когда столько смертей – это трудно…

Золотой век рушился под откос – летел с каждым днем ниже. Зевс вооружал армию, готовясь к войне. Возле Зевса, блестя золотом волос, прохаживался Аполлон – образцовый сын, прощенный родителем. Ифит – еще один сын, прощенный родителем – говорил: Сребролукий его даже успел на соревнование вызвать – кто из них лучший кифаред. «Ну, вообще-то ему сперва вздумалось похвалить мою кифару и сказать, что я неплохо пою. А я в ответ ему сказал, что он неплохо стреляет – отец, ты не знаешь, почему его так перекосило?»

Еще на Олимпе появилась Кора – мелькала тут и там в коридорах, бросала осторожные взгляды, все смотрела с тревогой: то ли за Аполлона, то ли просто так, не разберешь. Поговорить как-то и не удалось: я мотался невидимкой из подземного мира в Средний, выслеживал Эреба, высматривал знаки скорой войны – и выжидал момент…

Нужно было – чтобы натянулась стрела невидимого лука Ананки. Чтобы под ноги прыгнула грань страшной войны. Чтобы от нас начали отворачиваться союзники, чтобы вокруг зашептались о новых силах Посейдона, чтобы стало ясно: мы можем проиграть…

И когда над селениями людей Медного века замелькали драконы, когда – неизвестно откуда – на города начали накатываться чудовища – тогда позвал Гипноса.

– Найди своего брата, – сказал я ему. – Пусть передаст Посейдону: мы хотим переговоров.

Белокрылый, который в последнее время все чаще ошивался на Олимпе, поскреб в затылке пестиком.

– Найти-то можно, Кронид… только вот с чего ты взял, что Убийца будет что-то передавать Эребу – после того, как тот с ним такое вытворил? Или в неверности подозреваешь?

Угол рта чуть приподнялся. Теряю улыбку в последнее время, наверное – царю подземного мира не положено…

– Не тот брат.

*

 – Не придет, – хмыкает Аполлон. – Эти подземные… И поворачивает голову, чтобы поймать прищур Таната Жестокосердного. Который стоит от Аполлона за два шага и желает знать – что там не так с подземными? А по правую сторону – за два шага Гипнос. Обложили Аполлона со всех сторон. Аполлон кривит губы. Аполлон полагает, что достоин лучшего места – не кто-нибудь все же, а почти что Владыка Морской! Вполне может стоять рядом с Зевсом, а приходится – торчать неподалеку от златого трона, в компании других детей Зевса… и всяких разных подземных. А неподалеку от Зевса стоит Ифит – олицетворение моря, гиматий пеной белоснежной вышит. Еще стоят Сила и Зависть – сынки подземной титаниды Стикс. И еще сама Стикс – в черном доспехе, будто на войну собралась. Серые глаза сверкают грозно. Должен бы быть еще Климен – свергнутый царь Олимпа. Да он ведь теперь – Странник, вот и странствует не пойми где. Может – далеко, а может – в зале за спинами, не разглядишь.  – Придет, – шепчет Гермес и от нетерпения взлетает на пару локтей на своих сандалиях. – Гипнос говорил: непременно придет… Ну, конечно, придет. От торжества над противниками не отказываются. Противники отказались мериться силой! Запросили переговоров, торговаться полезли! Тут не просто пойдешь – опрометью пролетишь, вон, шаги в коридоре – дробненькие, будто смешочки… Распахиваются двери. Щурятся глазки – мутные заводи в рыжих ресницах. Полыхают, отражая золото зала, реденькие волосы – как у полинявшего лиса. Ты явился, наконец, Мом Правдивый Ложью. Выступил на свет перед всеми – после того, как так долго свивал длинную, черную нить, ведущую в Подземный мир. Прошагал по коридорам – не кривляясь, важно и мерно: не кто-нибудь идет – сын будущего Владыки Мира! Только вот уже в тронном зале не утерпел – выдал прежнюю натуру. Подмигнул Аполлону – мол, извини, не вышло. На Ифита бросил взгляд искоса: видались? Нет, с тобой не видались, а с матерью твоей пришлось. С удовольствием перещупал глазами всех остальных в зале, а потом и до Таната добрался – расплылся в паточной улыбке:  – Радуйся, брат! Мало работы сегодня? Или без крыльев не успеваешь? Так я могу, если надо, передать – вдруг да обратно приделаете, у вас же мастера тут… Молчание в ответ. Гестия касается локтя своего жениха: не нужно, слышишь, не нужно… И Убийца вместо лезвия меча шлет вперед только взгляд – с размаху. Только что этот взгляд Мому Злонравному! Вон, ухмыляется, рассыпается в извинениях:  – Ах, простите-извините, Владыки, с родственником заболтался – давно не виделись, да и кто знает, когда придется… Хайре, о Великий Зевс! Скажи, величать ли мне тебя Громовержцем? Сестрица Осса-Молва утверждает, что Громовержцем нужно величать другого – того, у кого стрела… Хайре, о Ифит-Кифаред, хайре! Мом измывается. Ломает гнусную комедию, кажется даже – вынуждает ударить, да что там ударить – в Тартар себя забросить! Эй, три царя – прежний, нынешний и будущий – не хотите ли посланца оскорбить и потом с его господином побеседовать? А еще лучше – с войсками этого господина? Не хотим.  – С кем же мне здесь разговаривать, о великие? С кем переговоры вести? Тут… понимаете ли, глаза разбегаются. Может, уж на трон кто-нибудь сядет, чтобы полегче-то было? Или жребий бросите?  – Со мной. Выскочил все же из роли вечного шута – дернулись губы, ноздри раздулись… Зашмыгали мутно-болотные глазки: как поддеть? Над чем подшутить? Хитон вот небогатый, серый, да и гиматий темный, как на траур, да и венца не видать (вместо венца – седина влезла в волосы, я ее и не просил – а влезла).  – Можешь повыламываться еще, сын Эреба. Найди себе мишени для насмешек. Я подожду.  – Да где нам уж, – зазубоскалил, заюлил льстиво, – где нам уж, маленьким… Ох, не гневайся, Климен Мудрый… Климен Странник. Я только… ходят вот слухи, что тебя свергли, а переговоры с тобой… или ты – не как царь, как глашатай? Тогда, конечно… А сам – шмыг-шмыг мышами-глазками: не удалось ли рознь посеять? Зевс призадумался, Ифит… а, что Ифит. Морской, наверное, песню новую сочиняет. Только вот у Климена Милосердного физиономия какая-то уж слишком безжалостная, а ухмылка – того хуже.  – Тебе, верно, забыли сказать, что я нынче тоже Владыка. Владыка подземного мира, имеющий на него законное право. Проверим мое право, Мом, сын Эреба? Ответить Мом, сын Эреба, не успел. Безмолвный приказ царя – я хорошо научился приказывать за годы на троне! – острым ударом подсек коленки послу Эреба – и тот с размаху ткнулся носом в пол. Второй приказ придавил спину, прижал, притиснул к полу. Нерадивого раба – перед царем.  – Может, мне поискать еще доказательств, сын Нюкты? Ты, кажется, любишь забавлять народ – не хочешь ли сплясать? Или предпочтешь извиваться на этих плитах, показывая срам? Мы посмотрим и посмеемся. В болотной глубине глаз подняла головы, распустила капюшоны многоглавая злоба. Зашипела неистово: «Не прощщщщу, посчитаюссссь» – пока божок отлипал разбитым носом от белых плит пола, пока ихор утирал. Выплеснуться вовне, отравить воздух злобе мешал страх.  – Ты мастер доказывать… Владыка. Своему брату ты тоже хочешь что-то доказать?  – Не доказать. Предложить, – развел руками, делая шаг вперед и перекидываясь – из Климена Криводушного в Климена Милостивого. – К чему он хочет идти на нас войной? На нашей стороне немало славных бойцов. Потери понесут все. Разве не проще поступить разумно и договориться? Смешок запрыгал у Мома в глотке – вырваться побоялся.  – Ты отнял у Посейдона вотчину, которую сам ему отдал. Изгнал его и вынудил искать помощи на стороне. Что теперь ты хочешь предложить ему? Мом Злонравный все же не может без лжи. «Твоего брата больше нет», – сказал Танат, прозвучало в смешке Гекаты. «Твой брат еще здесь, – лживо глядит из глаз Мома. – Он тут, ты воюешь с ним». Только вот я бывший ученик Аты и различаю ложь издалека.  – Мир за мир, – получилось двусмысленно. – Пусть поклянется не посягать на небеса и землю. Не начинать войны. Взамен я откажусь от владычества и отдам ему подземный мир в вечное владение. Я поклянусь никогда не выступать против… брата и против подземных владык. Я поклянусь в этом Стиксом. Глаза у Мома, Правдивого Ложью, сперва полезли из орбит, потом блеснули алчно. Будто лис курицу увидел: такое предложение! Вотчина отца – с Вратами Тартара, со всеми подземными богатствами, со всеми ратями чудовищ! – возвращается обратно. Да что там – в руки плывет! Да что там – еще и основной противник, единственный противник с дороги сам убирается. Что, у этих Кронидов настолько все плохо?! Хуже некуда, – отвечаю я глазами. Хуже некуда. Мы не готовы к войне. Даже не так: мы ее не хотим, мы же не с кем еще не воевали по-настоящему, я всегда успевал предотвращать… Я готов на все, чтобы ее избежать – даже на то, чтобы оплатить это такой ценой. Меньшее зло – отдать подземный мир в руки его создателя, накинуть вечное ярмо рабство на всех жильцов, от чудовищ до Гекаты… и этим спасти Олимп и море. Два царства – за третье. Мир на земле и в воде – за подземный мир. Легкий шепот – ночной птицей скользит между присутствующими. Одобрительный – у олимпийцев и морских: да и правильно, войны не будет, в подземном мире сядет Посейдон, почему нет? Подземные – те, кто знает, чем для них обернется владычество Эреба – глядят пораженно, сурово, обвиняюще. Гипнос губами шевелит – слова связать не может. Стикс кромсает леденистым взглядом, ее сынки костяшками скрипят… Подлость – тяжкий груз. Вон, аж Мома пришибло: не ожидал, что я так откровенно… Да, Правдивый Ложью, я откровенен, я очень откровенен. Разве не подлость – драгоценное качество Владык? Получи: я олимпиец и ценю подземный мир куда дешевле, чем небо и море. И потому готов заплатить им – и еще своим невмешательством в то, что будет творить в нем Эреб. Я готов укрыть Эреба за лучшей из клятв. Оградить его от себя черной, ледяной стеной Стикса – как тебе такое?! Очень даже. Мом кивает – понимаю, как же. Олимпийцы… вы все такие… олимпийцы. К такому-то подлецу даже уважительно обращаться хочется.  – Я передам твое предложение… о Мудрый. Что еще?  – От своего брата я потребую той же клятвы. Клятвы, что он не пойдет войной на небо, землю и море. Ага, ага, кивает Мом. Посейдон уже точно никуда не пойдет. Посейдону через пару месяцев уже вообще ничего не надо будет – сколько там того Посейдона теперь осталось? А потом, когда его не станет совсем – мы и посмотрим.  – И это я тоже передам… о Мудрейший. Хочешь ли ты передать еще что-то?  – Такие договоры не заключаются через посланцев. Если Посейдон согласен с моим предложением – пусть явится во дворец отца к горе Офрис. И мы скрепим наш договор клятвами и пиром, как того требуют традиции. «Ну, так я и знал», – цветет на физиономии у посланца Эреба. Вот ведь коварный Климен – собирается выманить Первомрак к Офрису, когда тот совсем не собирается с ним лицом к лицу встречаться. Ага, сейчас. А такое видел?!  – О хитрейший! Но кто может поручиться, что это не ловушка?!  – Поручусь я. Я клянусь, что не подниму руку ни на своего брата, ни на подземных Владык, когда они прибудут во дворец к Офрису. И никто из зримых или незримых не посмеет сделать того же. Мом Правдивый Ложью вскидывает бровки – сейчас недоверие выкажет. Но тут падает последнее, неотвратимое:  – Стикс, услышь мою клятву, – и все возражения застревают у божка в горле. Льется, медленно падает ледяная вода из черной чаши в руках древней титаниды. Сама титанида смотрит пристальным, судейским взглядом: клятва принята. Нерушимая, вечная клятва, вернее которой нет – и значит, Посейдону или Эребу ничего не грозит во дворце на горе Офрис. И значит – Мом Правдивый Ложью, пораженный и с расквашенным носом донесет мое предложение до Эреба – самое лучшее, самое соблазнительное предложение, я ведь так хочу мира, что готов за него отдать целое царство… И значит, мы с моим бывшим братом заключим договор. И я куплю мир. Ценой меньшего зла.