Текст книги "Иная Судьба (СИ)"

Автор книги: Steeless

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 36 страниц)

– И приказал Гипносу усыпить меня, – ровным голосом прибавила Афина, накладывая на рану целительную мазь. – Вместо того, чтобы…

– … поступить мудро.

Арес развел руками. Показал: мол, хочешь прибить – давай.

– А ты бы меня отпустила?

– Еще чего, – отрезала Афина, – понесся бы в драку, не разбирая дороги. Хаос чего бы натворил.

А про себя подумала: нет, не из-за этого. Это ведь одна и та же кровь у нас в венах. Аида Странника.

Аида-Одиночки.

Отец все всегда стремился делать сам, даже вот борьбу с Посейдоном свел только к одной жертве. Наверное, нужно от этого отвыкать.

Арес молчал и потирал лоб – пытался найти слово, которое объяснило бы все. Потом нашел. Откинулся в кресло устало. И выдохнул:

– Флегры…

«Флегры. Флегры. Будет. Будет», – затукало было сердце, потом дрогнуло было – сменило ритм, выбило: «На-ча-лось…»

Флегрейские поля – когда-то плодородная почва на берегах вулкана. Вотчина Геи-Земли, в которой…

– Она опять родила? – спросила Афина – и получила кивок в ответ.

– Кого?

– Войну, – ответил тот, кого когда-то назвали воинственным. – Войну… царица моя.

Взял ее пальцами за подбородок – и распахнул взгляд, впуская туда – на черную, выжженную пустошь нового сада Геи.

Пылают костры. Возле них разгуливают фигуры, перешвыриваются валунами, взлетают на крыльях, перекрикиваются. Разные фигуры, странные – какие-то похожи на богов, а какие-то нет. Змееногие, многоглавые, многорукие… Один десяток, два… много, очень много.

И разворачивает перед глазами скользкие, змеиные кольца дорога: пойдешь по ней – и нет возврата, и лезет под кожу ощущение ничтожности, хочется закрыться, стать букашкой на скалах, только не видеть того, что будет.

Будет. Будет.

Только тонет и захлебывается где-то поблизости отчаянный девичий крик.

– Из пустоты, – сказал Арес, пытаясь ухмыльнуться. – Она, видно, просто от страха… кричит, а я не всё могу понять, где она. Твари эти еще подхватились. Ловить кинулись. Она по всем полям мечется, я за валунами пытаюсь на глаза этим не попасться…

– Не попался? – уточнила Афина, леденея. Арес пожал плечами, показал жестом: попался бы – не разговаривали.

– Много мне желания, чтобы меня жена потом за дурость прибила… Вот копье раз метнуть пришлось: там один… почти схватил Кору, она следы на пепле было оставила… метнул. Как иголкой уколол. Смотри дальше, моя царица.

В черных блестящих глазах – отблеск полированной бронзы. Нагретый металл в руке: вспомнить старые уроки отца – как бить из засады. Швырнуть – и тут же незаметно за другой валун. Потом еще, еще… и глянуть: ранил? Не ранил.

Но хоть отвлек. Один из нового племени – волосатый, с пудовыми кулачищами – хватает бронзовое копье как тростинку.

– Эй! – голосит радостно. – Плесени-то тут много! Эй! Айда травить!

И земля ласково стонет под топотом новых детишек – травить…

И время вспыхивает и прогорает в воздухе, оседает пеплом на сгоревшую землю – крутануться, за скалу, нет, еще за одну…

– Хо! Догонялки-пряталки!

– Братья-Гиганты! Играть!

…от костров тянет ароматным травяным настоем – запах перебивается горькой вонью самих Флегрейских полей – бескрайнего пепелища. Вливается в букет запахов аромат жареной дичины – видать, сыновья Геи решили ночью перекусить. Спрыгнуть со скалы, упасть по колено в душистые неизвестные травы. Только – по колено. Прятаться негде. Земля гудит. Случайно прилетевшее откуда-то копье – его же! – ударяет в икру, он стискивает зубы, выдергивает копье из раны… Запоздало мелькает мысль – вот Тартар, зря, сейчас ихор хлынет, весь воздух пропитается.

Поздно. По икре сползает струя божественной крови, аромат наполняет воздух, топот оживляется – ближе, яснее…

– Эй! Там он, чуете!

Все. Теперь уже только драться. Вспыхивает внутри коротко – хорошо, жену будить не стал…

Теплая ладонь из ниоткуда хватает за руку.

– Арес… тише, это я, просто невидимая… Бежим.

– Я ранен, учуют. Беги одна.

– Ничего, я придумаю, пойдём…

Под ногами Флегры – плодородная почва, давшая жизнь новым семенам. Поднимаются, раскрывают лепестки невиданные лилии – крупные, с одуряющим запахом, похожим на ихор.

– Вот так, – усмехается Арес. – Начинаю понимать, почему отец выбрал малышку-Кору. Афродита бы уже без сознания валялась… а эта еще и додумалась, как нас вытащить. Зарастила там все этими цветами. Со следа их сбила. Только вот обессилела совсем, так что нести пришлось. А добирались так долго, потому что пешком: оттуда не уйти по-божественному. Пока за границу сада… целую ночь и часть утра так и прошагали. Только когда за пределы Флегр зашли – выбрались. А если бы не шлем…

– Если бы не шлем? – эхом повторила Афина. Столкнулись взгляды – железо и бронза.

«Если бы не шлем – что, муж мой? У них есть способ убить бессмертного?»

«Еще и как есть, царица моя. И мне почему-то кажется, что удар бессмертного им нипочем. Любой удар. Любого бессмертного. Мать-Гея вырастила беду для всего живого…»

«Плесень, – покривились губы мужа, и от этого он постарел и стал похож на другого – того, который скитается среди смертных. – Мы для них – плесень».

Афина закончила повязку. Долила нектара в бокал мужа и призвала для себя второе кресло – теперь можно было сидеть так, чтобы их лица были на одном уровне.

Можно было задавать мудрые, правильные вопросы.

– Кто отец?

Арес жмет плечами. Он – не бог очага, не бог семьи. Под подол к Матери-Земле не заглядывал – так и дрожит на насмешливых губах мальчишки. Все-таки юнец еще, пусть и муж…

– Нужно будет спросить у кого-нибудь, кто может знать. Геру, Гестию… кто ведает всем этим.

– Или отправиться туда соглядатаями и узнать самим.

Вспыхивают глаза у Кронида – готов отправляться, только вот нога болеть перестанет. Вот глотнет еще нектара, возьмет шлем невидимости – и…

– Забудь. В первый раз вы едва ушли. Во второй… мать-Гея может оказаться на месте. Туда больше не пойдет. Никто.

Арес хмурится, сейчас спорить начнет – что вот, все равно нужна ведь разведка – кто они, эти Гиганты, или как их там, какие способности, точное количество, какие вожди… Афина кивает задумчиво – ты прав, муж мой. И все-таки…

– Думаешь, нас там могут ждать?

– Вы выдали свое присутствие. Мать-Гея неглупа. Она поймет, кто был в шлеме невидимости. Она поймет, что там был и кто-то еще. Копье. Ихор. Я только не знаю – почему она медлит с нападением на Олимп…

 – А чего ей торопиться? Юность бывает не хуже мудрости. Афина медленно кивнула. Мать-Гея спокойна за своих детей. Каждый бог, который попытается нанести удар по Флеграм, обречен. Были соглядатаи – пусть. Предупредят Зевса? Пусть… Тем хуже будет тем, кто поднимет руку на ее саженцы.  – А Зевса-то хоть предупреждать? Понятно, конечно, что нужно – а то еще войну проворонит. Как предупреждать будем, Мудрая? Между двумя скрещенными взглядами вспыхнуло послушно: «Гермес». Точно, Гермес, кто еще бы мог залететь на Флегры. Значит, побывал там случайно, в поисках Коры. Что увидел – не понял, чуть ноги унес по воздуху, очень встревожился, кинулся докладывать отцу…  – С Гермесом поговорю, – заверил Арес. – Распишет как нужно. Боюсь только – как бы не кинулся дядя ломать дрова после таких новостей. Он, конечно, не Посейдон, но иногда как выкинет…  – В кого только ты удался? – притворно удивилась Мудрая.  – В папу с мамой, – с достоинством отозвался Воинственный. – И соглядатай на Флеграх все же нужен. Скрестились взгляды – удар, еще удар. Копье – щит, стрела – мишень, клинок – клинок… Упрямство против упрямства. Служанки вздыхали: ну, что за парочка. Ссорится редко, но уж если поссорится – такое начнется…  – Туда… нужно вернуться. Афина вспомнила со смущением: они совсем забыли о Коре. О Персефоне, объявившей себя женой клятвопреступника, ждущей его… отца. Молодая царица приподняла голову. Не стала ждать даже, пока ужас сбежит с лица. Прошептала чуть слышно:  – Нужно вернуться туда скорее… как можно скорее. Сейчас.  – Вот, – сказал Арес тут же. – Понимает. Но и сам выглядел изумленным. Чтобы сразу – опять на Флегры? Вот так быстро, после того, как еле ноги унесли? Туда – и сейчас? Нет, – читалось в удивленных глазах Ареса, – конечно, меня жена считает взбалмошным мальчишкой. Порывистым и неосмотрительным. Но чтобы так…! Афина наполнила нектаром еще один кубок. Подошла, присела рядом с подругой, с которой не виделась почти двенадцать лет. Убрала с ее исцарапанного лица волосы, помогла напиться нектара. Спросила тихо:  – Почему?  – Потому что вот. Девочка с трудом села, провела дрожащей рукой по лбу – и вдруг отвердел мягкий овал лица, в глазах зажглась решимость. На ложе сидела царица подземного мира – приоткрывала ладонь, показывая черные, с прожилками серебра листья.  – Там, на Флеграх… там сад Матери-Земли. И Гиганты… я слышала, как они зовут себя… они – не только ее дети. Ее саженцы. Новые плоды. Войну она начнет, когда придет пора сбора урожая. А до тех пор они не должны покидать материнский сад, в котором их не взять ничем. Никаким оружиями и никакими силами.  – Значит, если вдруг их за пределы Флегр выманить… – оживился Арес. Кора взмахнула рукой, и он послушно замолчал.  – Мать-Гея ждет, пока саженцы вызреют. Но еще она хочет сделать их сильнее. Хочет дать им такую же неуязвимость, как и на Флеграх. И она вырастила это. Я закричала, когда увидела. Обрывок черного листа истекает серебром в горсти. Отдает невнятной горечью – то ли старым, запекшимся ихором, то ли полынью поражений…  – Они пили отвар из него. Чудесный отвар. Который сделает их неуязвимыми для ударов бессмертных. И потому теперь они… Задохнулась, откинулась на подушки, преодолевая усталость и страх. Афина смотрела на Кору с изумлением. Девочка же сбежала с Олимпа, где ее домогался Зевс. Угодила на Флегры. Выглядит перепуганной, измученной – как и должно быть. Но неукротимый зеленый блеск в глазах, твердость сжатых губ, бесстрашие… откуда?! Наверное, тем, кто столько ждал, не страшны уже даже Флегры. Молчали долго. Афина помогала Персефоне допить нектар. Арес тихо ругался в свой кубок.  – Они неуязвимы… совсем? – наконец спросила Афина. Кора тихо качнула головой. Показала: кто знает. Может, не совсем. Может – временно. Может, им нужно выпить еще с десяток котлов чудесного зелья из чудесного растения. А может – не десять котлов. Может – один. Тук-тук, – неосмотрительно, немудро сказало сердце. В наивной попытке подсчитать миги, которые, может быть, у них есть. Только вот – есть ли?  – Что будет, если отвар из этой травы выпьет бог? Девочка слабо пожала плечами.  – Станет сильнее. Может быть, будет неуязвим перед другими богами. А перед ними… перед Гигантами… перед ними мы все… Плесень. Зараза. Сорняки, которые нужно истребить с корнем. Арес встал из кресла. Попробовал опереться на раненую ногу – одобрительно кивнул. Сделал пару шагов – хромоты почти и незаметно.  – Знаешь, женушка, – заговорил почти что весело. – Меня ведь Гермес как-то спрашивал, чем я тут буду заниматься на краю света. Овец, что ли, пасти, сад-огород разводить или в чужом копаться? Оказалось – и впрямь, в чужом садике копаться. Только вот много ли смысла, если мы эту траву – под корень, а мать-Гея себе вдвое больше вырастит?  – Не сможет, – тихо отозвалась Кора. – Она сейчас должна быть… истомлена родами. И такое можно вырастить лишь раз. Такое – лишь раз. Тонкий девичий палец тихо вел по прожилкам. По серебру в черноте. По неуязвимости, до которой – рукой подать. Только вот есть садики, до которых легко дойти, но которые непросто покинуть.  – Царица моя… Афина отмахнулась – погоди, сама понимаю, что нужно туда идти. Что нужно – сейчас, потому что к следующей ночи будет поздно. Что Мудрость не поможет. Не поможет даже армия.

Поможет только кровь того, кто века невидимкой бил в спину. Пользуясь не мудростью – хитростью и изворотливостью. Набирая свою армию из себя самого.

«У тебя есть армия, – пришел голос того, кого нет среди бессмертных. – Вот она – смотри. Шлем невидимости. Богиня, которой покорны цветы и травы. Твой муж – воинственный. И ты сама. Разве этого мало?» Нет, – ответила Афина мысленно. Этого не мало. Этого просто недостаточно.  – Они бодрствовали ночью, – сказала вслух. Девочка на постели – царица подземная? – кивнула устало. Арес понял быстрее: за годы они отлично научились слышать друг друга, даже не глядя в глаза.  – Сейчас позову, – согласился муж, уже стоя на пороге спальни. Не удержался, фыркнул: – Может, яблочек с собой взять – под щеки им подкладывать?

*

Утро влилось в день, как в ручеек в реку. Колесница Гелиоса где-то там, вовне, весело мчалась над головой – лила золотое сияние на все, на вся…

Сада матери-Геи на Флеграх ее лучи не достигали. Сад должен быть – спокойным, тихим. Тенистым, удаленным от любопытных глаз.

Чтобы нежные саженцы не побеспокоили плесень раньше времени.

Плесень – она ведь тут как тут. Дождалась затишного полдня, подползает, невидимая, к нежным саженцам. А саженцы…

А саженцы храпят. Так, что грудь роженицы-Земли сотрясается – наверное, от умиления. Так, что скалы дрожат, а камни подпрыгивают. В пятьдесят глоток… или все-таки больше? Ну да, тут же у некоторых – по десятку голов.

Слитный, монолитный храп висит над выжженными пустошами Флегр – над когда-то плодородной, а теперь взрытой и перепаханной почвой. Детишки матери-Земли разбросали игрушки – улеглись спать. Игрушки лежат вокруг безмятежно, пылятся: вот тяжкая булава, которую с места не сдвинут вместе Гефест со своими помощниками, а вот гладкие копья блестят адамантом, вот мечи – что-то много, россыпь, палица, дубина, дротик…

Плесень выводить – нужно много игрушек.

Зазеваешься – подкрадется. И сожрет.

Правда, плесень не торопится жрать пока что. Плесень смотрит издалека. Зоркими глазами воина – из невидимости. Соизмеряет противника, оценивает – сколько там рогов? Голов? Хвостов?

– Копейщик… – шепчет плесень. – А этот против Ареса… вот Зевс, а это кто же… Ифит?

Плесени, кажется, скверно. Если бы ее не держали за руку – давно подошла бы, вгляделась вблизи, догадки свои какие-то проверила. Только вот – держат.

– Пора, – шепчет голосок Персефоны, царицы, ни дня не сидевшей на троне. – Идем же.

И вторая ладонь, мужская, мозолистая, напоминает: пора, идем, насмотрелись.

И Афина с усилием вспоминает: нужно идти, должна. Отворачивается от вязкой, затягивающей дороги, от которой нет возврата. От умоляюще распахнутых в немом крике глаз, которые мерещатся там, за дорогой.

– Веди.

Кто там знает, сколько отвар Гипноса будет действовать на Гигантов. Бог сна висит сейчас над Флеграми, отдувается и кропит, но все равно – лучше поторопиться.

Храп. Едва слышный шепот Ареса: «Перерезать бы им глотки, пока спят, и дело с концом». Одернуть мужа: хватит безумств на сегодня. Еще непонятно – получится ли перерезать им глотки. Получится ли это вообще у кого-нибудь. И всем разом глотки уж точно не перережешь. А остальные – как только проснутся, двинутся на Олимп.

Мстить плесени – насмерть.

– Ты успел увидеть – чем они бьют?

– Вообще ничего особенно не успел… а что – собираешься проверить, царица моя?

Качнуть головой – не хотелось бы. И вообще – давай уже… тише.

За скалами, по осыпям и мягкому пеплу. Между костей животных, смертных… может, и богов. Тихо… тихо…

– Вот.

Трава кажется знакомой: продолговатые, темные листья. Горьковатый аромат. Только пальцы Коры стискивают запястье все сильнее. Девочка шагает в траву, оставляя их с Аресом видимыми – и ее пальцы перебирают, колышут стебли.

– Постойте, это же не то, не то…

Прожилки листьев горят не серебром – багрецом.

– Не то место, – бормочет и Арес. – То было к северу, вон там.

– Взгляну, – шепчет Афина и под прикрытием скал пробирается на север.

Воздух скрипит на зубах, давит грудь, сыплется внутрь прогорклым пеплом.

Смотреть не на что – на севере выпаленная земля. Остатки стеблей разлеглись между трещин на почве, из которой выпили все соки. Земля отдала что могла. Растения тоже.

Теперь вернуться туда, где Кора бродит по колено в «не-тех» цветах – если не те, почему их Земля вообще вырастила?

– Поздно, сжали урожай. Может, конечно, еще не выпили, сложили где-нибудь…

Осмотреть котлы? Подойти к кострам? Это значит – нужно близко, совсем близко… Арес качает головой, в запальчивости открывает рот: не позволю.

– Ты после раны, – шепчет в ответ она. – Будь здесь. Ее вот защищай.

Кора-Персефона мимоходом сует ей в руки отцовский шлем. Без страха отдает невидимость, усмехается взрослой, безразличной усмешкой – кого другого защищайте… Потом отворачивается. Бормочет что-то траве – или спрашивает у нее? Афина Мудрая принимает шлем и становится – Афиной Невидимкой.

Мудрость отходит на второй план.

Сандалии почти не оставляют следов на легком, сыпучем пепле. Храп Гигантов валит с ног, еще сильнее валит с ног вонь: сладковатый запах падали, смрад немытых тел, запах чего-то горелого – нарастают с каждым шагом. В огромном костре валяются части целых деревьев, куски плоти – вот торчит копыто сатира, а вот нежное предплечье нимфы…

«Мать-Гея, – шевелятся губы. – Что ты сделала, что ты сделала?!»

Перевернут котел – душистый отвар со знакомым запахом утекает в землю, последние капли. Наваливается дремота: ну, конечно, там же Гипнос в воздухе – и на плечи будто падает остров Флегры. Вздор – я выдержу, выдер…

Плывут косматые тела, запрокинутые шеи искусно подставляются под меч – нет, нельзя, теперь уже правда, их не возьмет простой удар, теперь уже – только знания. Соберись, Мудрая. Смотри, Мудрая. Вглядывайся в лица, тела, оружие. Пытайся понять – чем бьют?

Перебирай, будто отточенные клинки в оружейной.

Они и есть отточенные клинки. Серпы, которым предстоит сжать бессмертных: неуязвимые, неотвратимые, порожденные плодоносностью Земли… и Тартаром.

Великая Бездна распахивает приветственный ощер за каждым из них – Хаос, как же просто, Мать-Гея, разозлившись на своих внуков и правнуков, собирается освободить своих детей. Те, которые – в Тартаре. Те, которые ждут.

Бездна смеется, лезет в глаза Мудрой: гам! Гам! Раскрывает рот там, за плечами спящих детей, будто голодающий птенец. И нужно встряхнуть головой, убрать из груди липкий ужас, нужно – понять.

Тартар нельзя открыть, пока за ним стоит воля его царя. Пусть себе царь шатается где-то между смертными: великая Бездна будет закрыта, пока такова его воля. Пусть себе на подземном троне разместился кривляка-Мом – все знают, кто одолел Посейдона. Все знают – чье это место.

Да, пока что Тартар держит еще и Зевс – после ухода брата в Стикс Владыка Олимпа может распоряжаться и подземным миром как своей вотчиной. Но Зевс – легкая задачка. Как орешек щелкается. Вот лежит и спит решение – яростное, с трезубцем, с крыльями. Оружие против тирана-Громовержца.

Но Тартар… Тартар не откроется просто так даже если и Громовержца не станет. Значит, должен быть ключ. Должен быть…

Ноги врастают в землю.

Афина стоит и смотрит на молодого Гиганта – не огромного, просто высокого, мускулистого. Тот спит тихо, тревожно – укутавшись в пятнистые шкуры. Лицо скрыто черными волосами – только проступает неявно острая скула. А пальцы сжимают оружие. Древнее, потертое, знакомое оружие, от которого сразу же нужно отвести взгляд – будто это оружие тут же проткнет горло. И уходить, уходить быстрее, не задумываясь, обо всем можно подумать после, а теперь – бежать отсюда…

Поздно. Гигант подхватывается, будто кто-то шепнул ему на ухо: опасность! Прикрывает глаза, прислушиваясь к дыханию братьев – и Мудрая замирает, не смея ступить. Увидит, почувствует, а тогда уже…

Древний, тусклый металл приковывает взгляд.

– Кто здесь? – спрашивает Гигант почти что весело. – Эй, покажись, невидимка!

И поворачивает голову, и черные, пронзительные глаза нашаривают, ищут, ощупывают воздух.

Только бы Кора успела уйти, – взмолилась Афина мысленно. Только бы Арес…

Боевой клич ударил вовсе с неожиданной стороны: она оставляла мужа на севере острова, а клич раздался на юге. Весело прокатился между скал.

– Эй, сони! Привет из подземного мира! Давно гостинцев-оплеух не получали?

Черноволосый Гигант обернулся на клич, перетек в боевую позу. Ног у него не было – ниже пояса шло черное змеиное тулово.

Пальцы сжали страшное, старое, истертое оружие. Разжались неохотно.

Вокруг, потревоженные криком Ареса, уже вставали другие Гиганты. Расправляли крылья, разевали рты в зевках.

– Это что это еще? Из подземного мира? А?

Молодой Гигант дернул плечами. «Так, мелочишка», – пробормотал разочарованно.

– Эгей! Убогие! – радостно крикнул Арес, и Афина чуть было не застонала в голос. – Что-то вы там медленно – может, пинком под зад поторопить?

Саженцы матушки-Земли задвигались, загомонили.

– Да мы тебя… самого пинком… пле-е-е-есень!

Повскакивали на ноги, загрохотали горным обвалом навстречу одинокой фигуре, стоящей между скал.

«Чего ждешь? – издевательски спросил голос отца из-за плеч, и Афина чуть было не обернулась, чтобы посмотреть – не стоит ли Аид за спиной. – Овдоветь захотела?»

Обогнать лавину трудно. Афина бежала, превращаясь в вихрь, и чувствуя, зная, что проклятые Флегры вытягивают из нее силу, неслась – вперегонки с гибелью своего мужа, не слыша собственных шагов из-за топота позади.

Бежала, забыв о мудрости, слыша только – иступленный стук выскакивающего из груди сердца.

Успела – схватила за руку за мгновение до того, как Арес, размахнувшись, метнул копье.

И тут же, под разочарованный вой позади, дернула мужа за скалы, за камни: шлем скрыл обоих, и теперь нужно было уходить, как можно тише…

Уходить – пока за их спинами почему-то смыкается темнота.

– Ночь, что ли? – взревели за спиной негодующе. – Нечестно, плесень!

– А-а-а, подземные! Искать их надо!

– Хотел драться – дерись!

– Трусы! Вернись! Пинков надаем!

Грохот столкновений, грохот искрошенных скал. Грохот – скрывает следы. Грохот – и каменистая почва под ногами, пальцы стиснуты ладонью Ареса, из-под отцовского шлема скользят капли пота, стекают по щекам, на лбу мешается проклятая прядь – вылезла, непокорная! Отрежу, в Тартар заброшу – хотя очень может быть, что они тут сейчас вместе с Аресом в Тартар…

Всей семьей.

Но погоня кричит и мечется позади – погоня отстает, только швыряет валунами вдогонку так, что долетает каменная крошка. С небес тоже слышны растерянные крики: потеряли из виду, теперь негодуют, да еще и спать хочется…

– Где Кора?

– С Гипносом. Уходим.

Шепот – в ответ шепоту. И тишина – только легкое шуршание сыпучего пепла под ногами невидимок.

Заговорили они позже. Заговорили – через час, а может, два пути к окраине Флегрейских полей: до того шли молча, под невидимостью, не размыкая рук, следя только – чтобы мокрая ладонь не выскользнула из чужих пальцев.

– Дурак, – наконец выбросила сквозь зубы Афина, поперхнулась едким пеплом и закашлялась.

– Сама не лучше, – огрызнулся муж. – М-мудрая, тоже. Я как увидел, что этот поднимается, вот-вот тебя учует…

– Я могла бы быть уже на полпути к вам.

– Ага. А головой он водил туда-сюда просто так, со сна зазевался.

Скрипит под ногами пепел. Скалы ощериваются. Каждая – черным маленьким Тартаром.

– Спасибо, Гипнос понял, что пора уходить: слетел, подхватил Кору… отнесет ее к нам.

– А если эти увидят?

– Увидеть – не догнать. У сна быстрые крылья. И все равно отвар его действовать перестал – так хоть какой прок…

Паузы – длинные, тягучие, будто загустевшее оливковое масло. Воздух не хочет идти в грудь – лежит камнем. Будто в колесницу впряглась.

И впрямь, колесницу бы, а то шаги Ареса звучат неровно: опять хромать начал.

– Откуда тьма? Которая нас укрыла?

– Думаю, от малышки Коры. Я не мастер в темные облака перекидываться. Хотя отец… учил. Значит, они с Гипносом ушли не сразу: девочка следила… Хорошо подыграла, а? Услышала про подземный мир…

– Зачем ты крикнул про подземный мир?

Пожатие плечами она определила на слух.

– А чего б нет. От нас подозрения отвести. Пусть Гея погадает – какие подземные гости и зачем к ней шастают. Повезет – еще с Гекатой или Нюктой передерутся.

Одна кровь, – вспомнила Афина сумрачно. Бьющего в спину. Пусть себе – разные матери, только…

– Это было мудро.

– Ну, надо ж мне было хоть чего-то нахвататься. Не только – на мечах…

Путь кажется бесконечным. Минуты застыли – не хотят бежать, воздух колышется вязким, колдовским варевом. Ничего, Арес же шел. Еще и раненый, еще и Кору нес. Ничего.

Путь вдвоем – легче.

– Что там с той травой?

– Разобрались. То есть, Кора разбиралась, я все больше смотрел – где там ты. Заставила увять, а после вырастила похожее – но не то. Думаю, не разберутся. Только вот они ведь выпили отвар, да? Из той травы, которая дает неуязвимость от бессмертных?

– Выпили.

– А эта травка была иной. Давала неуязвимость от смертных. Понимаешь? Так что смертный, может, и смог бы их одолеть, только где ты возьмешь такого смертного?

Невидимый голос, который Афина так часто слышала, засмеялся за плечами. Предложил: а давай кого-нибудь из сыновей Зевса в герои возьмем. Вон у него, много сыновей, можно даже всех собрать – вдруг на что-то сгодятся?

– У них отец – Тартар, – прошептала Афина в ответ. То ли Аресу, то ли отцу, голос которого слышала. – Гея хочет с их помощью освободить сыновей.

– Скверно, – сказал Кронид и чихнул.

– Там есть двенадцать… оружие против каждого из нас. Тебя. Меня. Зевса. И есть один. Который может открыть Тартар. Который…

Арес сжал ладонь, прося помолчать. Понял, мол. Догадался – против кого оружие этот, который один. Который не будет участвовать в битве и шагнет прямо с Флегр – открывая врата Тартара.

Который неуязвим – ибо не может быть уязвим тот, чьи пальцы сжимают гладкий, вытертый металл лука Урана.

Муж молчал долго – час, два, три. Только поглаживал ее ладонь пальцами, будто рукоять меча ласкал.

Заговорил уже когда они достигли окраины Флегр – и сделали шаг по-божественному, изламывая мир вокруг себя. И упали в вечерние тени, в душистые травы у своего дома.

 – Значит, – сказал тогда муж, тяжело дыша, – значит, здесь нужен тот, кто мог бы принести им смерть. А потом уже – наше дело. Смертный… герой.

Афина глядела в поблескивающее звездами небо. Звезды мигали, суетились – видно, строили созвездие героя. Самой фигуры не было видно – проступала только сложенная из звезд тетива.

– Нет, – заговорила Мудрая со странной уверенностью. – Не смертный герой.

Смертный лучник.

====== Монодия. Персефона ======

Вдруг оказалось, что у героев куча дел, с которыми надо разобраться. Так что пришлось тут позакрывать гештальты – к невидимке вернусь уже в сказании. Глава посвящается Алисе – с Днем рождения!

Однажды Аполлон показывал ей оракул. Свой храм в Дельфах. Расселину, из которой поднимался ядовитый пар – свивался в диковинные пары и плыл, плыл… Она ежилась, слушая бормотание пифии, а Аполлон улыбался покровительственно: «Не бойся, на бессмертных этот туман не действует». И потом еще не мог понять: почему она дрожит? Почему прижимается к нему?

Потому что там, в клубах тумана стояла тень. Худая, будто изглоданная кем-то, высохшая, с безумными гноящимися глазами. Тень тянула костлявую руку, разевала рот в безумном крике – и на запястьях у нее были следы от цепей.

– У меня нет детей, – шептала тень и все пыталась дотянуться дрожащими пальцами. – У меня нет детей, а я так хотела. Но она изгнала меня и родила сама. Ты представляешь это – никогда не иметь детей?!

Нет, – хотела она сказать. Не представляю. У меня непременно будут дети. Но мне тебя жаль. Кто обидел тебя?

– Моя сестра, – шепчет тень искусанными губами. – Моя сестра, с которой мы родились в один день. Она решила, что мне не место в мире. Растерзала меня и обрекла то, что от меня осталось, на вечное заточение. На вечное заточение среди чудовищ и бед. Ты представляешь, что это – вечное заточение?!

– Нет, – покачала она головой. Рядом со мной мой возлюбленный, и я могу радоваться солнцу, и так будет всегда. Но мне очень, очень тебя жаль. Могу ли я помочь тебе?

– Сможешь, – шепчет тень со впалыми щеками, с язвами на ногах. – О, ты сможешь, Персефона, ибо лишь та, кто уничтожает разрушение и приносит весну может победить ее. Потому что весна всегда приходит с моим именем!

Я не Персефона, – хотела она сказать. Я просто Кора, и я не понимаю, о ком ты говоришь. Я не хочу никого побеждать. Никого не хочу убивать. Кто ты, несчастная?

Но тень отходит, растворяется. Бормочет что-то жалкое, захлебывающееся о том, что лишь отголоски ее пребывают в мире, и все повторяет о заточении среди самых страшных бед и чудовищ, и о каком-то сосуде. И о своей сестре, которая настигла ее обманом и лишила ее всего, потому что знала…

Что знала – этого не слышно, только горькая жалоба о том, что безжалостная сестра родила. Трех девочек. Трех дочерей, которые любят прясть. И о том, что ей всего мало, этой сестре, и она все выбирает себе приемышей-любимчиков, так почему бы и ей самой не выбрать?

И Коре страшно даже сквозь годы: все кажется, что потухшие, отчаянные глаза смотрят сквозь ядовитый дым на нее с последней искрой надежды.

Чёрный пёс ей снился часто. Всегда – одинаковый: огромный, остроухий, с мощной грудью и крепкими лапами. Казалось почему-то – не охотничий, сторожевой. Такие хорошо сидят у порога дома, облаивают ночью воров, нежданных гостей к хозяину на крыльцо не пускают.

Только вот ни крыльца, ни порога, ни дома у пса не было. Очень может быть – хозяина не было тоже. Наверное, не было и вообще больше ничего, вот он и заладил являться в снах: исполинской тенью восседал где-то поблизости. Следил огненными точками глаз.

Когда она во снах искала своего мужа – следил. И когда танцевала во сне по зеленым лужайкам – сидел. Смотрел пристально, иногда головой крутил – внюхивался, будто желая уловить знакомый запах. Иногда подходил – и всматривался пристальнее. Щерил предупредительно клыки – не подходи, мол.

Наверное, прежняя Кора испугалась бы ночного спутника. Персефона не боялась. Пса ей, было, пожалуй, жаль – он был какой-то бесприютный, заброшенный. Может, выбросили, забыли, вот – сидит, дичает. Наверное, выть хочется, только вот не воется – где подземному чудищу луну отыскать, чтобы обвыть как следует?

– Ты тоже ищешь, – как-то сказала ему Персефона во сне. Пёс поднял голову с лап, недовольно рыкнул. Нестрашно. – Я понимаю. Я тоже потеряла. Своего царя. Полюбила его и пошла за ним, а потом сразу же его потеряла. Найти вот не могу. Наверное, мне не хватает чутья.

Пес слушал молча, глядел внимательно – алыми точками.

– Еще я не могу плакать, – сказала она тогда. – Мне очень хочется… но я не могу. Царицы не плачут – может быть, поэтому. Мне даже некому сказать. Мать… не слышит меня, она теперь все чаще с Гебой, и они не верят мне, не верят, что я пошла за ним… только Гестия, она славная. Но ее жених…