Текст книги "Маскарад (СИ)"
Автор книги: Sowulo
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 44 страниц)
Двое, стоявшие у двери, подбежали к Чжонхёну, с трудом удерживающему яростно дергающегося и выкрикивающего какие-то ругательства Кибома. Один из них, перехватив тонкие руки, завел их за спину юноши и, не обращая внимания на уродливые болячки, заломил, заставляя Ки переключить все внимание на боль, прострелившую предплечья и запястья. Не подготовленный к такому повороту событий Ки не успел сгруппироваться и, едва не рухнув на колени, заорал на всю необъятную аудиторию.
– Полегче, – предупредил своего перестаравшегося помощника Чжонхён. – Ты мне из него инвалида сделаешь.
– Простите, Босс, не рассчитал, привычка, – мужчина чуть ослабил хватку, ровно на столько, чтобы злобно пыхтевший юноша не смел предпринимать каких-либо попыток высвободиться.
– Наружу оба, ждите меня, – дал им указание Чжонхён. – Ян, останься, – обратился он ко второму своему помощнику. Тот с готовностью кивнул.
Последнее, что увидел извивающийся Ки перед тем, как дверь аудитории медленно закрылась за ним и его непреклонным провожатым – это сидящий на стуле профессора Чжонхён, с видом хозяина закинувший ноги на его стол, и присевший на край стола Ян, с неумолимым видом сложивший руки на груди.
– Может, ты меня в конце концов отпустишь? Мои руки, если еще не понял, не резиновые, – прошипел Ки, когда терпеть стало невмоготу.
– Дойдем до места, там и поголубишь свои руки.
– Что?! – вполне справедливо возмутился Ки. – Я не баба какая-нибудь, чтобы над руками охать, – его гневный вопль волной прокатился по пустым коридорам, но был проигнорирован. Мужчина ухмыльнулся, продолжая толкать перед собой юношу за заломленные руки. В полусогнутом состоянии Ки все время так и норовил споткнуться, не забывая сопроводить каждое неуклюжее движение отборной бранью.
Дойдя до экипажа, стоявшего у ворот Академии, мужчина бесцеремонно запихнул в него запыхавшегося юношу и захлопнул за ним дверцу. В очередной раз споткнувшись, Ки полетел лицом прямо в упругое сидение, обитое красивым материалом, шелковистым и мягким на ощупь. И он испытал бы неподдельное удовольствие, оказавшись среди подобного роскошества, если бы не был настолько зол. Еще раз нарочито громко выругавшись для стоящего снаружи человека, он раздраженно насупился, потирая запястья, и уставился на задернутые небольшими бордовыми шторками окна.
Бордовый, бордовый, везде бордовый. Этот цвет его преследует с очевидным намерением свести с ума.
Ки чуть подался в сторону второй дверцы.
Очень ли сильно он разозлит этих людей, если попытается тихо через нее улизнуть?
Юноша с максимальной осторожностью отодвинул плотную, тяжелую ткань и наткнулся взглядом на еще одного человека, стоявшего вплотную к двери. Ки яростно задернул штору и вновь плюхнулся на мягкое сиденье, сердито пнув стенку экипажа. Снаружи послышался ответный стук и недовольная просьба успокоиться. Или ему грозит ожидание возвращения босса в связанном состоянии.
Из-за язвочек, в которые превратились некоторые из красных точек, столь любезно украсивших его кожу неделю назад, Ки не мог работать ни в салоне, ни в кафе, ни где-либо еще. Он ожидал, что Мадам окончательно рассердится и распрощается с ним раз и навсегда, но к его вящему удивлению, не только наказания не последовало, более того, Мадам самолично выписала ему недельный оплачиваемый отпуск. Впрочем, оплата была не очень большой.
С одной стороны, Ки был рад отдохнуть от напряженной атмосферы непрерывного соперничества, царившей в комнатах Салона, а также от кривотолков, которые с завидной скоростью ползли среди местного населения, подозрительно относившегося к тому, что холостой парень работает в абсолютно женском коллективе. С другой же, реакция Мадам не на шутку встревожила мнительного юношу, во всем ищущего талантливо замаскированный подвох. Но в целом он был доволен ситуацией, будучи освобожденным от необходимости отвечать каждому встречному, что случилось с его кожей и не заразна ли его болезнь.
Вместо этого у него появились иные заботы. Занявшись поисками Тэмина плотнее, Ки был вынужден мотаться пешком по всему городу, вследствие чего отчетливо ощущал за собой постоянную ненавязчивую слежку. У него будто внезапно вырос хвост, огромный и очень пушистый, поскольку теперь следило за ним, по его предположениям, не один и не два человека, как это было вначале, но три-четыре, как минимум. Юноша лишь смутно догадывался, с чем было связано подобное внимание к его скромной персоне. Может ли быть, что его преследуют похитители Тэмина?
Ки находился в замешательстве и беспокоился в первую очередь о Чжинки, который ничего не подозревал и которого он не видел уже почти неделю. Домой брат приходил в то время, когда Ки, набегавшись за целый день, уже спал без задних ног. Уходил же он настолько рано, что о его ночевке дома Ки узнавал только по смятым простыням на второй стороне огромной кровати. И Ки был полностью уверен, что брат ведать не ведает о его легком недомогании. Впрочем, последнему факту Кибом лишь радовался, не желая докучать самому ответственному члену семьи лишними проблемами. А нынешней его проблемой была еще к тому же и необходимость каким-нибудь образом проникнуть на бал, который вскоре должен был состояться в одной из чьих-то загородных усадеб. Пока никакого способа сделать это ему отыскать не удалось – за всеми дверями, в которые он решительно стучался, оказывалась добросовестно выполненная кирпичная кладка, в которую он, будучи довольно нетерпеливым человеком, со всего размаха впечатывался лбом.
Снаружи послышались взбудораженные голоса, но в этот раз Ки не решился приоткрыть шторку, разобрав среди гула ледяной голос Чжонхёна. Почерневший камень-амулет, который юноша все еще по обыкновению носил на шее, наглухо перекрывал все чужие эмоции, заключая его в своеобразный вакуум без окон и дверей, в котором работали лишь привычные пять чувств, поэтому он не мог проанализировать ситуацию при помощи своих способностей. И хотя теперь от него словно отсекли часть тела, Ки упрямо вешал амулет на шею, поскольку хождение без него было подобно сумасшествию.
Дверца широко распахнулась, и в душный сумрак экипажа хлынул жаркий солнечный свет, который лизнул пропыленные штанины Ки и с хлопком двери исчез. Развалившийся на сиденье юноша весь подобрался, с подозрительностью во взгляде следя за Чжонхёном, неторопливо усаживающимся на противоположное сидение.
Поздно опомнившись, Ки принялся разворачивать закатанные рукава, стремясь прикрыть обезображенную кожу.
– Оставь, если тебе жарко, – остановил его Чжонхён, снимая свой сюртук и аккуратно складывая его рядом с собой на сиденье. На какое-то время Ки нерешительно застыл. – Вспотеешь, еще хуже будет.
– Они уже почти прошли, – буркнул юноша, продолжив свои действия, но почувствовав тяжелый взгляд, тут же прекратил суетиться.
Что-то его сегодня ждет, подумал он чуть испуганно. Что-то неприятное, если Чжонхён умудрился узнать, а он всегда каким-то невероятным образом умудряется это делать, про то, что Ки сдал в ломбард шейный платок из легкой, совсем воздушной материи, присланный Чжонхеном в начале недели. Поначалу юноша сердито сопел, справедливо полагая, что это был один из изощренных способов подколоть или унизить его, показать ему его место. А иначе с чего этому богатею раскидываться столь дорогими вещицами?
Не имея возможности хранить платок в их пропахшей плесенью съемной комнате, защищающей содержимое от воров всего лишь при помощи хлипкой сарайной двери, он не мог оставить его и на рабочем месте. Из чисто природной жадности опасаясь, что шейный платок умыкнут прямо у него из-под носа. Впрочем, жадность эту он предпочитал деликатно именовать здравомыслием.
Отчасти испытывая стыд и злость из-за того, что с ним обращаются совершенно не так, как положено обращаться с мужчиной, и абсолютно не понимая мотивов поступков Чжонхёна, юноша вдруг смекнул, какую пользу можно извлечь из происходящего. А именно, он решил обменять подарок на деньги в ломбарде, расположенном на другом конце города, недалеко от общежития Академии, в котором когда-то квартировал Тэмин. Администратор ломбарда, сухощавый и высокий человек строгой наружности, косо посмотрел на его поношенный вид, очевидно, приняв бедно одетого юношу за мелкого воришку, но молчаливо принял принесенное, выдав взамен довольно внушительную сумму.
Ныне же Ки повязывал на шею старый чуть потрепанный платок, фактически одолженный им у соседа, однако на деле же юноша не верил, что Финик рискнет принять платок обратно после того, как случайно увидел язвочки, покрывшие тело Ки.
Теперь юноша чрезвычайно досадовал на свою случайную оплошность. Когда Ки легкомысленно решил обменять платок на деньги, вопреки обыкновению ему совсем не пришла в голову мысль о том, что Чжонхён может попросить его надеть или показать свой подарок.
Знает ли тот, как с ними поступил Ки?
Безусловно, юноша считал себя вправе распоряжаться подарком так, как ему заблагорассудится, но вряд ли того же мнения придерживался и даритель. За все их недолгое знакомство Ки успел уяснить, что своевольничать с Чжонхёном себе дороже. В таком случае его ждал, как минимум, неприятный разговор, грозившийся вылиться в нечто более травмоопасное. Впрочем, на этот счет его внутренний голос молчал, не сигнализируя о какой-либо возможной угрозе его здоровью, и физическому, и моральному. Тем не менее, пока Ки не убедился в том, что со стороны Чжонхёна ему ничто не грозит, он не мог полностью расслабиться и все время был охвачен легкой нервозностью.
О чем же юноша по-настоящему жалел, так это о том, что так и не успел выжать необходимых сведений из того университетского прохвоста, с таким трудом пойманного на рабочем месте. Не меньше Ки досадовал и на то, что не свернул ему его жирную шею, отожранную на барских харчах. Или на деньгах ни в чем не повинных студентов. Теперь Ки придется ждать следующего удобного случая и вновь ловить изворотливого профессора.
– Что за пришибленный вид? – поинтересовался Чжонхён, изучая забившегося в угол юношу, в который раз погрузившегося в мраморную неподвижность. Молодой человек нахмурился, заметив язвы, выглядывающие из-под сбившегося платка. – Бомми, ты себя хорошо чувствуешь?
– Лучше не бывает, – проворчал Ки, сложив руки на груди и испепеляя взглядом бархатную шторку. Чжонхён подался вперед и, застав сердившегося Ки врасплох, сдернул сбившийся платок с его шеи. – Что за?.. – пролепетал юноша.
– Не мучай свое тело, – сдержанно объяснил Чжонхён свой поступок.
– Мое тело – мое дело.
– Все еще упрямишься. Ты совсем не учишься на своих ошибках.
– Ха-ха.
– Бомми, – предостерегающе произнес Чжонхён и ненадолго замолк, обдумывая свои слова. Ки с любопытством поглядел на него исподтишка, но, столкнувшись с задумчивым взглядом, тут же поспешно перевел глаза на тяжелую ткань штор. – Для чего ты сюда прибыл? – поинтересовался Чжонхён, все так же продолжая изучать насупленного юношу.
– Ну, опять двадцать пять, – проворчал Ки, как можно дальше отодвигаясь в угол от собеседника напротив.
– Что тебе нужно было от профессора?
– Ничего.
– Ничего – подраться с другом за длинноногую конфетку. Чем тебе не угодил профессор? – Чжонхён с доверительным видом подался в его сторону. – Людей калечишь?
– У него грязный язык!
– У тебя не чище.
– Он оскорблял моего брата! – нечаянно проговорился Ки и хлопнул ладонью по губам.
– В брани ты дашь ему фору, – удовлетворенно улыбнулся Чжонхён.
– Знаеш… те что? – яростно процедил Ки, отняв руку от лица. Его собеседник в удивленной насмешке приподнял брови. Ки запнулся, не зная, как продолжить и при этом не нагрубить. – Иди… те-ка-вы… наружу! – вывернулся он.
– Ты меня выгоняешь?
– Да.
– Из моего собственного экипажа?
– Да!
– Отлично.
Ки, совершенно не ожидавший повиновения со стороны Чжонхёна, с открытым ртом невежливо таращился на него, невозмутимо открывающего дверцу кареты и спускающегося на землю. Тотчас же рядом с ним словно из воздуха материализовался тип, пару десятков минут назад едва не вывернувший Ки руку. Он помог молодому хозяину продеть руки в рукава захваченного из кареты сюртука, и на этом дверца мягко закрылась, заключая сидевшего в экипаже юношу в новые объятия столь привычного для него одиночества.
– Что происходит? – задал Ки риторический вопрос кружившимся в полумраке пылинкам и оглушительно чихнул. Ему очень не понравилась улыбка, нарисовавшаяся на губах Чжонхёна при упоминании Ки своего брата. Слишком довольной она выглядела. По-недоброму довольной. Словно Ки попался на чем-то. Но ничего лишнего сказано не было. Он не опроверг свое предыдущее утверждение о том, что приехал в столицу один. В чем же тогда дело? И поправима ли эта ненамеренно сделанная ошибка?
Экипаж мягко тронулся, отчего Ки чуть качнуло в сторону. В окружающем его тумане все отчетливее проступали очертания вопросов, бесконечной вереницей грозно надвигающихся на него – одиноко стоящего посреди пустыря и беспомощно наблюдающего за происходящим.
Было ли случайностью то, что Чжонхён оказался в Академии в то же время, что и он? Какие у него дела с тем самоуверенным хрычом? И что ему нужно от самого Ки?
Вопросы кружили у юноши в голове, подобно снежинкам в канун прошлого Нового года, который они с Чжинки вопреки обыкновению отмечали вдвоем, без Тэмина. В тот раз традиция отмечать все хоть сколько-нибудь значимые даты впервые была нарушена.
Ныне слишком много всего происходило вокруг Ки. Разрозненные происшествия были связаны между собой тонкой, но прочной невидимой нитью, которую ему не удавалось нащупать.
Тогда, находясь под действием момента, он вдруг решился на немыслимое. Камень, до сих пор висевший у Кибома на груди, практически блокировал его способности, превращая юношу в обычного невежественного простолюдина, заставляя его чувствовать себя калекой. Однако в последнее время, снимая амулет перед сном, первые минут десять Ки воспринимал все даже намного ярче привычного, точно он, соскучившись по своим способностям, на первых порах бросался в омут с головой, стремясь утолить жгучую жажду. В пределах их ночлежки глубокой ночью, когда уже засыпал почти весь город, когда посапывали даже шумные соседские дети за стенкой, Ки мог делать это без опаски погрузиться в десятиминутное безумие. Но средь бела дня на запруженной людьми площади, через которую неспешно прокладывал путь экипаж, такой поступок был чреват проблемами для его психического состояния. Тем не менее, он рискнул сделать это, ведомый упрямым желанием приблизиться хотя бы на шаг к ответам на интересующие его вопросы.
Осторожно развязав несколько узелков на черном протершемся шнурке, он остановился на самом последнем и замер, крепко сжимая между пальцев бахромчатые концы. Глубоко вдыхая и медленно выдыхая воздух, Ки подготавливался к тому, на что сам себя безжалостно обрек. И хотя он готов был в любую минуту бросить идиотскую затею, мысль о слабохарактерности всякий раз останавливала его.
Он не слабак и, разумеется, все выдержит.
Собравшись с духом, Ки едва начал разбивать замкнутый круг, как экипаж остановился, а через какое-то время приоткрылась и дверца. Он подозрительно поглядел на Яна, просунувшего в образовавшуюся щель голову.
– Ты что делаешь? – с той же подозрительностью поинтересовался он у застывшего как истукан юноши, держащего в руках потрепанные кончики шнурка.
– Не твое собачье дело, – огрызнулся Ки, даже не думая менять своего положения.
– Сиди здесь и даже не думай высовывать нос, тебе ясно?
– С какой стати я должен тебе повиноваться?!
– Это тебе пожелание всего наилучшего от Босса.
– В гробу я видел его пожелания.
– Воля твоя, жизнь твоя, будет тебе и гроб, – безразлично пожал плечами мужчина и, не рассчитав силы, с размаха захлопнул дверь.
Кибом скрипнул зубами и сердито запыхтел, тщетно пытаясь успокоиться и вновь поймать правильный настрой. Голова не желала очищаться от сорных мыслей, вызванных небрежно брошенным предупреждением.
Чего они все к нему привязались? Что им от него нужно? Какого черта он вообще делает в этом экипаже?
Немало разозлившись, он резко развязал последний узелок, разрывая глухую защиту амулета, и тот немедля соскользнул с шеи. Словно в замедленной съемке Ки глядел, как непроглядно черный камень, рассекая багровую дымку, падает ему на колени. Он оказался внутри плотной воздушной подушки, не дающей свободно дышать и беспощадно душащей его своей настойчивой мягкостью.
Юноша зашелся в лихорадочном кашле, поскольку в горле нещадно запершило. Ему срочно нужна была вода. Но это желание было отодвинуто на второй план, а позже и вовсе забыто, когда он все-таки осмотрелся вокруг. Ки рефлекторно сглотнул, однако стенки пересохшего горла походили на нетронутый шершавый лист бумаги, и вместо облегчения это действие принесло лишь досадное неудобство и очередное желание хорошенько прокашляться.
Все внутренности кареты было пропитаны остатками чужих страданий и боли, принесенных сюда из самых разнообразных мест. Они забились во все углы и складки и пугающе пульсировали в них. Они медленно ползли по поверхностям, словно склизкие, тошнотворные улитки. Они сочились из щелей, словно из ран. Даже на него осела пара багряных капель, похожих на извивающихся червей. Это был маленький ад на колесах, вобравший в себя весь человеческий ужас. И теперь бордовый цвет отделки уже не выглядел чужеродным, а скорее наоборот, усердно работал на ошеломляющий эффект, утяжеляя и без того гнетущую атмосферу.
Ки передернуло от контраста, который составляла внешняя оболочка, видимая лишь обычным людям, и истинный вид изнутри, скрытый от их глаз. Он принялся с отвращением отряхиваться, чувствуя, как что-то тянется к нему со спины и пытается незаметно оплести. Совершенно позабыв про то, что после снятия почерневшего амулета он обычно видел окружающее в слегка гиперболизированном свете, юноша дернулся к двери и зайцем выпрыгнул из экипажа, стоявшего в какой-то подворотне в тени невысокого дома. Совершенно не разбирая дороги, он бегом направился к единственному подъезду. Непрестанно отряхиваясь, точно побывав в земляной яме, он взлетел по лестнице, стремясь как можно сильнее увеличить расстояние между ним и тем жутким, что обитало в экипаже.
Не стоило ему снимать камень под влиянием эмоций. В этом действии не было никакого смысла, раз все сопровождающие его люди исчезли, оставив Ки наедине с самим собой. Но все дельные мысли имели досадную привычку приходить в его голову уже после того, как глупость сделана. Пулей вылетая из экипажа, Ки даже не обратил внимания, на месте ли был возница или карета стояла без присмотра. Может статься, что никто и не заметил его исчезновения.
По мере приближения к последнему этажу здания кожу юноши покрывала невидимая ледяная корка, волосы на руках и загривке вставали дыбом. По печальному опыту Ки уже знал, что ждало его впереди, но продолжал подниматься, избавляясь при помощи интенсивных движений от испуга, полученного в экипаже. Все двери, мимо которых он проходил, были наглухо заперты. Все, кроме одной. Она была приглашающе приоткрыта, точно специально для него, и источала пробирающий до костей холод. За ней слышались знакомые голоса, хныканье, зовущие его внутрь, за руки тянущие его в комнату.
Ки тряхнул головой, сбрасывая навязанные ему мысли.
Никто его не зовет, глупости, никому он там не нужен.
Тем не менее, не думая бороться со своим любопытством, он тихо проскользнул в находящуюся за дверью комнату. Голубая пыль разрухи облюбовала все горизонтальные поверхности и уже пустила корни в виде маленьких бледных грибов, гроздьями выглядывающих из пыльных горок. Эту квартиру давно не освещали солнечные улыбки, и жуткими голубоватыми мазками в ней успела расплодиться угрюмость, мелкой дрожью отозвавшаяся в теле юноши.
Иногда Ки не просто не любил, но по-настоящему ненавидел свою способность видеть окружающий мир с иной стороны, недоступной взору обычных людей. Однако в состояние, подобное нынешнему, он впадал нечасто: обрывочно и неконтролируемо, кратковременными вспышками, доводящими его своей непредсказуемой внезапностью до сумасшествия. Еще ни разу он не видел изнутри свое рабочее место или съемную комнату, зато с регулярной частотой – места незнакомые. Разумеется, в тех случаях, когда амулет не висел на его шее, чего в последнее время почти не случалось. Временами ему начинало казаться, что он один единственный такой счастливец во всем мире – получил бесплатную путевку в безумие.
Неуклюже завозившись, непослушными пальцами Ки кое-как завязал шнурок с камнем на шее и облегченно прислонился спиной к стене, едва слышно выдохнув, когда дело было сделано. Сбоку вновь послышалась возня, и глухо зазвучали тихие голоса. Раздался вопль, затем все опять стихло.
Ки подошел к ближайшему дверному проему и, осторожно заглянув внутрь, испытал горькое чувство дежавю при виде лежащего животом на полу окровавленного человека, над которым возвышался один из прихвостней Чжонхёна. Тот самый, который чуть не свернул ему руку. Стоя прямо над спиной покалеченного мужчины и склонившись к его мокрому затылку, он держал в руках концы цепи, обмотанной вокруг шеи жертвы, и со змеиным шипением шептал ему что-то. В силу своих возможностей, человек помотал запрокинутой головой.
Выглядывающий из-за угла юноша вцепился побелевшими пальцами в косяк двери, не в состоянии сделать и движения. Его слабеющие ноги приросли к полу, когда его глазам предстала ужасающая картина кровоподтеков, багровой сеточкой расходящихся по коже шеи от толстых звеньев цепи.
– Эти досадливые несговорчивость и упрямство, – послышался скучающий голос Чжонхёна откуда-то из сумрака комнаты. – Одни из худших черт, с которыми мне приходится в последнее время сталкиваться.
Ки испуганно сглотнул, не замечая, что делает это в унисон с тем человеком на полу. Однако ему это сделать было в разы легче, чем последнему, хрипящему и задыхающемуся в металлическом плену цепи.
– Что ты с ним церемонишься? – Чжонхён подошел к двоим и присел на корточки рядом с посеревшим грязным лицом жертвы. – Мы будем говорить? – мягко поинтересовался он.
Мужчина поглядел на него с беспомощной злостью, горящей в водянистых глазах.
– Мне… ничего… не известно… – прохрипел он сдавленно, сплевывая собравшуюся во рту кровь.
Чжонхён устало вздохнул и, выхватив цепь из рук своего помощника, затянул ее еще туже, глядя своей жертве прямо в мутные глаза. Помощник, держащий измученного человека за волосы, издал тихий смешок.
– Известно, – тихо возразил Чжонхён, продолжая безжалостно затягивать цепь, принося этим неописуемые мучения мужчине, валяющемуся на полу почти без сознания. Что-то вязкое и темное стекало из его нервно дергающегося рта по небритому подбородку на грязный неровный пол. Хотя через плотную ткань костюма Чжонхёна этого не было видно, но Ки буквально чувствовал, как вспухают вены на его руках от используемой им силы.
Юноша заткнул уши и с тихим стуком вновь лихорадочно прижался спиной к стене.
Он слышал хруст? Он слышал его? Как так можно? Этот человек едва жив…
Ки метнулся к двери, сдерживая рвотные позывы. Он не помнил, как добрался до кареты, краски калейдоскопом кружили перед его взором, пока он пропыленный и потный валялся в ближайших кустах и выблевывал на землю весь свой обед. Слезы самопроизвольно текли из его глаз, облегчая состояние близкое к шоковому, смягчая давление ужаса. Его желудок выворачивался наизнанку, и при каждой судороге Ки глубже зарывался пальцами в землю, отчаянно сжимая прохладные горсти в руках.
Этот человек мертвец. Его жизнь висела на волоске уже тогда, когда Ки заглянул внутрь. Как он продержался столько времени?
Как у этих людей хватает совести жить после подобного?
Устало забираясь в экипаж, он даже и не вспомнил, по какой причине ранее из него сбежал. Его сознание было разбито вдребезги и мелкими осколками валялось там – у входа в еще один персональный ад.
Кучер все так же отсутствовал на месте. Вполне возможно, его и не было, а лошадьми управляли те люди сверху. Юноша упал на сиденье, чувствуя себя еще хуже прежнего. Можно было бы сбежать, но в таком случае даже не стоило надеяться на какую-либо пощаду.
Вытирая слезы испачкавшимся рукавом, Ки вдруг понял, что, несмотря на всю свою неприязнь и отвращение к этому миру, невзирая не недовольство своим в нем положением, он все равно безумно хочет жить, он не до конца этот мир распробовал, он слишком молод для смерти. Для того чтобы жить спокойно, ему нужно расшибиться в лепешку, извернуться угрем, но научиться не перечить Чжонхёну. Он должен сделать все возможное для того, чтобы тот не добрался до его брата… братьев.
Ки никогда не откладывал дела на день завтрашний и приводил план в исполнение в минуту его одобрения, поэтому во избежание неприятностей в этот раз юноша решил притвориться спящим или на худой конец действительно заснуть. Все, что угодно, лишь бы избежать необходимости контактировать сегодня с Чжонхёном.
Он глубоко вдохнул, черпая из душного воздуха успокоение, и подосадовал на отсутствие воды. Во рту было кисло. По телу проходила мелкая нервная дрожь, совершенно неприемлемая в данной ситуации. Он ничего не видел, он ни о чем не знает, его не должна сотрясать неоправданная дрожь. Он обязан взять себя в руки и сыграть роль безупречно. Он сотрет из памяти все неугодные воспоминания и постарается исчезнуть из поля зрения Чжонхёна.
***
Тридцать минут спустя Чжонхён открыл дверцу кареты и забрался внутрь. Ки сидел, забившись в дальний угол, и довольно ненатурально на взгляд молодого человека изображал из себя спящего. Его подрагивающие ресницы слиплись и казались угольными мазками намного чернее бровей, подбородок был чем-то испачкан. Грязными были и ладони, которые он сжал в кулаки.
Чжонхён сел рядом с Ки и его же шейным платком принялся вытирать лицо юноши, серое от остывшего пота и налипшей пыли. Юноша чуть заметно вздрогнул. Белые соленые разводы наподобие гусиных лапок в наружных уголках глаз подсказали Чжонхёну, что недавно из этих глаз текли слезы. Скупые или безудержные, но текли.
Напряженная поза юноши выдавала безраздельно владевшую телом нервозность, отчего весь спектакль, несомненно, разыгранный специально для Чжонхёна, шел насмарку.
Боится, чертенок.
И совершенно правильно боится.
Отбросив шарфик в сторону, молодой человек с усталым выдохом откинулся на сиденье, а затем аккуратно опустился головой на колени застывшего в напряжении Ки. Он неимоверно устал от всего и готов был надолго закрыть дверцу во внешний мир, вновь запершись со своим лисенком в четырех стенах.
Но лисенка больше нет в живых, он позабыл.
– Бомми, детка, не стоит притворяться, – сонно пробормотал Чжонхён.
Ки поморщился, но не шелохнулся, лишь приоткрыв глаза и поглядев вниз на профиль лица человека, безмятежно лежавшего головой на его коленях. Чжонхён нащупал его руку и положил ее себе на волосы, намекая на желание ощутить ее животворное действие, однако, юноша только крепко зажмурился, не в силах справиться с собой и продолжая бездействовать.
Сила, скопившаяся на дне ладони Ки и в кончиках его дрожащих пальцев, давила на Чжонхёна, но не переходила к нему, точно отгороженная прочным стеклянным листом. Молодой человек приподнялся и, увидев забавно скорченную рожицу юноши, невольно улыбнулся.
Это было прямое неповиновение его приказам, но отчего-то он не испытывал совершенно никакого желания наказывать это смешное существо. Его скорее хотелось поощрить на еще большие чудачества, чем жестокостью навсегда от них отвадить.
Чжонхён провел ладонью по щеке Ки, бархатной и чуть шершавой от засохшей пыли, и вдохнул слабый аромат его туалетной воды – выбор столь неординарный для мужчины, но немало ему шедший, вынужден был признать молодой Господин.
Ки испуганно распахнул покрасневшие глаза и уставился на него, словно ребенок на опасного хищника в зоопарке.
– Бомми, ты был когда-нибудь в зоопарке? – спросил Чжонхён, приподняв голову юноши за подбородок и заглядывая в его дерзкие, ныне заплаканные глаза. Ки безмолвно помотал головой, словно проглотив язык, и крепче вцепился рукой в край сиденья. – Значит, нужно будет тебя туда сводить, – произнес Чжонхён так, точно дело было уже решено. Ки дышал мелко, точно запыхавшееся животное, и не смел даже моргнуть. – Успокойся, иначе тебе светит гипервентиляция легких, и мне придется тебя тащить на руках до твоей комнаты. Или до моей? – спросил он чисто из желания потешить себя очередным забавным выражением на лице юноши. И ничуть не ошибся с предположениями. Ки еще сильнее забился в угол и вжал голову в плечи, настороженно на него поглядывая из своей оригинальной норки. – Тебе не нужно меня бояться, – едва слышно пробормотал Чжонхён, погладив большим пальцем его нижнюю губу, и ощутил, как юноша весь мгновенно подобрался, готовый в любую минуту дать отпор.
Этот мальчик невинен, понял вдруг Чжонхён. Как первые тающие снежинки в начале зимы. Как невесомый пух одуванчиков, еще не созревший и не разлетевшийся под порывом ветра. И он собирается испортить эту чистоту. Окропить белоснежное полотно алыми брызгами.
Этот мальчик еще не был тронут тленом. А у него руки по локоть в крови. Он пропитался ею, и, судя по тому, как все время морщится носик Ки, тот чувствует этот металлический запах, въевшийся в его одежду. В его тело. В его душу.
Он его боится. Но и правильно. Его нужно бояться.
Больше всего Чжонхёну хотелось податься вперед и опрокинуть пузырь с черными чернилами на тонкую и ломкую белоснежную бумагу. Без зазрения совести глядеть, как она послушно впитывает растекающуюся кляксу. А позже корить себя за совершенное.
– Больше не обменивай на деньги мои подарки, – произнес он и вышел из экипажа.
========== Часть 14 ==========
Выйдя из душной конторы на свежий вечерний воздух, Чжинки облегченно выдохнул. Дело было сделано, посылка отправлена, хотя не обошлось без щекотливых ситуаций, в которых его выполнение висело на волоске. Тут-то Чжинки и пришлось вспомнить свое детство и врать напропалую. И хотя лгать он, при всей своей наивности, умел мастерски, он редко пользовался этим и вообще не одобрял подобных действий. Но в нынешних обстоятельствах ему не оставалось ничего иного, раз он решился на столь рискованную авантюру.
– Да-а, это тебе не нянечки, – тихо выдохнул Чжинки, вспомнив, как, бывало, прикрывал частые шалости своих подопечных перед строгими детдомовскими воспитателями и наставницей.
Работник таможни на железнодорожном вокзале, откуда Чжинки было необходимо отправить партию запрещенных товаров, недоверчиво сверлил молодого человека своими почти желтыми глазами. И даже после тщательной проверки самого груза и приложенных к нему документов не желал отпускать его с миром, чуя подвох, но не в состоянии оный отыскать. Чжинки старался избавиться от нервозности, пытался выглядеть как можно невиннее и беззаботнее и со всей искренностью уверял мужчину в чистоте своих намерений. Он толком и не помнил, что наврал суровому дядьке, и, кажется, в отчаянии даже приют и детдомовских детей приплел, за что сейчас себя немало бранил. Но этой его глупости находилось слабое оправдание: человек, у которого он сегодня принял груз, своим видом буквально вытряс из него всю смелость, оставив убежденность в том, что он обязан все правдами или неправдами отправить товар. Иначе ему несдобровать.
