Текст книги "Маскарад (СИ)"
Автор книги: Sowulo
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 44 страниц)
Ну… тоже своего рода уловка.
Ки схватил Чжонхёна за шею, прижимаясь к нему изо всех сил.
Гнев погас так же быстро, как вспыхнул. И его место по новой заняла вина, ядовитое действие которой усугублялось нежностью.
«Время настало, юноша».
Настало. Что-то страшное и необратимое чудилось ему в этих словах. Наставал конец безмятежному и даже скучному ходу времени. Стрелки часов незаметно разгонялись до неимоверной скорости.
Он разорвал невесомый поцелуй. И где-то в глубине проскользнуло сожаление.
– Откуда ты знаком с этим стариком, дядей Лии?
– Этот вопрос настолько важен? – приподнятые брови говорили о недовольстве Чжонхёна.
– Да, – Ки выбрался из его объятий и засунул руки в карманы от греха подальше.
– У нас с ним дела.
– Какие у тебя с ним могут быть дела?
– А какие дела с ним могут быть у тебя?
– Никаких, – произнес Ки, жалея о том, что вопрос сорвался с губ, прервав более приятное занятие. – Нас Лия сегодня познакомила.
Полуправда и снова чувство вины. Он не врет, вот только Чжонхён усмехается уж слишком самоуверенно.
Ки запоздало сообразил, что допустил очередную оплошность. Обмануть того, кого не смогли обмануть и более изощренные лжецы. Не слишком ли он много на себя взял? Что еще знает Чжонхён? Или не так: как много он уже знает?
Недовольно запыхтев, Ки развернулся и вышел из неприметного закутка на безлюдную улицу. Коря себя за редкостный идиотизм, юноша не обратил на окружающую тишину никакого внимания.
Молодой человек молчаливой тенью следовал за ним, вслушиваясь в него и всматриваясь в напряженный профиль. За время их долгой разлуки Ки успел сменить свой гардероб. Вопрос средств отпадал сам собой: видимо, что-то от участия в спектакле ему перепало. Чжонхён был осведомлен о неудачных попытках юноши добраться до сбережений, хранящихся в банке. Иных способов добыть деньги у него не имелось, об этом молодой человек знал наверняка. Чего он не знал, так это причины подобных перемен. Ки менялся на глазах, это он чувствовал. Но менялся неуловимо – только трехмесячная разлука смогла показать насколько неуловимо.
Юноша недовольно повел плечами, словно услышав чужие мысли. Чжонхён улыбнулся, но промолчал. Рисковый врунишка, не раз выходивший сухим из воды благодаря везению и, чего греха таить, очарованию, которое засияло ярче, когда он приоделся. Его очарованию даже эта чертова прожорливая собака поддалась, что говорить о людях, всю трапезу невольно украдкой бросавших на него заинтересованные взгляды.
Тем не менее, вопросы компании, собравшейся за обедом, откровенно веселили Чжонхёна, ибо искренности в них не было ни на йоту, разве что девушка отличилась повышенной заботливостью. Неужели им и впрямь интересно узнать, какого композитора он причисляет к своим любимым? Знал бы мальчишка хотя бы одного.
Но забавнее всего оказалась реакция Ки – белый дым из его ушей не шел только потому, что он валил прозрачными клубами из его раздувающихся ноздрей. В этот момент юноша подходил на разозленного быка, того и гляди начнет копытом рыть землю и присматривать первую мишень.
Они остановились у дома Чжонхёна – Ки прямо рядом с низкой калиткой, молодой человек в паре шагов от него. Юноша задумчиво поглядел на окна его квартиры, витая где-то в своем мире и даже не осознавая своего местонахождения.
Братья, он снова думает о братьях.
Но юноша недолго задержался у калитки. Пройдя мимо, он продолжил путь по улице, немало заинтриговав Чжонхёна.
Даже не зайдет?
Они пробродили на морозе около трех часов. Не знай молодой человек город как свои пять пальцев, он бы побился об заклад, что они вдвоем истоптали все имеющиеся в нем улицы. Можно было бы облегчить свою участь и забраться в экипаж, следующий за ними чуть поодаль, но что-то удерживало его от этого поступка. Кто-то, необычайно глубоко погрузившийся в свои мысли. Такое поведение не очень вязалось с образом, сотканным сознанием Чжонхёна из тысяч мелких деталей. Посему, вполне возможно, младший братец вновь бесцеремонно пытается завладеть мыслями Ки.
Эта маленькая вечно голодная бестия начинала Чжонхёна раздражать. Она превращала его мальчика в неугомонного маньяка, стоило Ки уступить главенство над своим разумом. Но в последнее время попытки становились все слабее и слабее, поскольку некогда крепкая связь истончалась. Пусть эта тварь цепляется за старшего, который если и наведывается в голову Ки, то довольно редко и то в виде неуемных порывов к размышлениям.
Сумерки тихо опускались на заснеженные улочки. Воздух холодел и холодел. Чжонхён вдруг понял, что начинает замерзать. Скупые снежинки, закружившиеся в воздухе, запутывались в волосах и ресницах, щекотали кожу. Если ничего не предпринять, то они вдвоем окоченеют в этом бесцельном стаптывании ботинок. Их и без того неинтенсивная прогулка вовсе перестала согревать. Тем более, случай благоволил: Ки остановился напротив подъездной двери дома, в котором они с братом жили. Комната к слову, до сих пор оставалась за ними двоими и не столько по просьбе мальчика, сколько по его собственным словам, вскользь брошенным домоправительнице пару месяцев назад. Впрочем, Ки это знать не к чему.
Он схватил парнишку за руку и потянул в сторону двери. Ки беспрекословно повиновался, находясь в своеобразной прострации. Кончик носа и ушей принялось жечь, стоило им зайти в подъезд. Юноша попытался выдернуть руку из хватки, но слабо и скорее для вида. Коридор вновь пестрел детишками, шумевшими, галдевшими, ревущими и раздражающими все его естество. Порыв заткнуть уши пальцами был благополучно пережит еще до того, как они вдвоем оказались в комнате, тонущей в темноте: луна сегодня скрылась за облаками.
Ки сделал пару шагов вглубь и обернулся на молодого человека, прислонившегося спиной к закрытой двери. Бедлам за ней приглушенно доносился до них двоих, оставаясь фоном, но уже не досаждая. Встретив пристальный взгляд исподлобья, Ки стушевался и растерянно оглянулся, выхватывая из головы воспоминания их редких встреч в этой комнате. Глупо как-то получалось тогда. И сейчас глупо.
Он стянул шарф и бросил его на креслице, туда же через какое-то время полетело пальто – замерзшие пальцы плохо слушались, поэтому с пуговицами пришлось повозиться. Ки неуклюже снял ботинки ногами, одновременно пытаясь справиться с пуговицами рубашки и не оторвать их, наплевав на аккуратность. Ему нравились его новые вещи.
Чжонхён, поняв молчаливый намек, последовал его примеру.
Несколько минут спустя, отчаявшись расстегнуть рубашку полностью, юноша оставил свое дело на полпути и, тяжело вздохнув, забрался на кровать, издавшую жалобный скрип. Недвижный силуэт застыл у ее изножья в безмолвном ожидании разрешения. Нужно только протянуть руку. Однако вместо этого юноша откинулся на локти, проворчав:
– Не расстегивается.
– Помочь? – Ки скорее услышал, чем увидел незлобивую насмешку и… промолчал. Взгляд сам по себе переместился на упомянутую рубашку. Непослушные пальцы тоже запоздало начало жечь, а вот нос с ушами, похоже, успокоились.
За этими прохожими мыслями он не заметил приближения Чжонхёна и вздрогнул, когда за столь важное расстегивание пуговиц принялись чужие пальцы. Кровать не издала ни скрипа, словно молодой человек был невесом, хотя Ки не понаслышке знал об обратном.
Взгляд вверх и сознание растворяется в черноте.
Последовав порыву, Ки схватил Чжонхёна за шею и притянул его к себе. Не решаясь коснуться его губ плотнее, в легком, едва ощущаемом касании он словно просил разрешение на большее так же, как минутой ранее его просил и не получил сам молодой человек. Провел один раз по его губам, отстранился. Второй, снова отстранился. Чжонхён улыбнулся, и вновь Ки скорее почувствовал, чем увидел это. Прикрытые веки обостряли ощущения.
Так и не дождавшись желаемого, он углубил поцелуй, не сомневаясь, что получит жадный ответ.
И причем здесь вообще пуговицы? Чжонхён дернул его рубашку в стороны, и тех как не бывало. Горячие ладони заскользили по телу юноши, отчего по его коже обежали мурашки. Пальцы подергали за кольцо, погладили шрам над сердцем, крепко ухватились за цепочку и потянули ее вверх. Ки громко застонал в поцелуй и так же громко его разорвал.
– Я возражаю, – прохрипел он, неохотно отодвигаясь от Чжонхёна. Больше всего ему хотелось в данный момент наброситься на того голодным зверем и больше всего он боялся в данный момент снова потеряться.
– Против чего?
– Против… умерщвления ни в чем не повинных собачек, – брякнул юноша, краснея.
– Обратись к защитникам животных, – пробормотал Чжонхён, потянувшись к нему за новым поцелуем. Ки еще дальше отодвинулся и уперся спиной в спинку кровати. Он прижал кулаки к груди, будто опасался, что руки сами по себе потянутся в ненужную сторону.
– И все же я возражаю.
– Мне тебя приковать наручниками к кровати, дабы ты не смел возражать?
Ки шумно сглотнул, мотнул головой, подумал и вновь мотнул головой.
Самое оно. Быть беспомощно пристегнутым наручниками в лапах… то есть руках Чжонхёна. О да, все в нем возбужденно ликовало при этой мысли.
– Это не помешает возражать. Я умею пинаться.
– Я тоже много чего умею, могу устроить показательное выступление.
Чжонхён отпустил его цепочку и в свою очередь отстранился. Под его внимательным взглядом темные глаза Ки в панике заметались по комнате, выхватывая очертания предметов скупого интерьера. Ему отчаянно хотелось контакта, но он не желал ответственности.
Выбор, почему его не может сделать молодой человек напротив? Ведь он тоже тяжело дышит, он тоже хочет, но неподвижно ждет его… запоздалых возражений. Так не должно быть, его должны принуждать к этой связи, а получается, что с каждым разом свой выбор он делает сам. Ведь столько раз мог оттолкнуть, но не отталкивал или отталкивал и тянул обратно. И уже не скрыться за отговорками о том, что он, де, обязан втереться в доверие. Чжонхёна не обманешь. К чему тогда обманывать себя.
Юноша еще раз сглотнул и прикрыл глаза. Все получается очень и очень смешно. Его глупая бравада, сеть из лжи, укутывающая его в кокон, нежность Чжонхёна, из-за которой невозможно злиться, и боязнь отвечать за собственный выбор. Братья, бывшие где-то там, за гранью его реальности.
Чжонхён мягко провел пальцем по его скуле, откинув светлый локон. Ки вздрогнул и испуганно распахнул глаза. Он осязал внезапную злость Чжонхёна так же, как и его улыбку несколькими минутами раньше. Стало вдруг зябко и голову покинули все мысли о каком-то смехотворном, ей-богу, выборе.
– Надумал?
– Что?
– Насчет показательного выступления.
Ки пожал плечами. Чжонхён схватил его за предплечья и перекатился с ним, устраивая задрожавшего юношу на себе. Ки задохнулся от неожиданности и не сдержал мягкого стона. В дело вступил тесный контакт обнаженной кожи, и ручкой махнули все возражения, которые могли бы весьма не вовремя наведаться к нему в голову. Чжонхён грубо целовал его, вкладывая в свои действия всю ярость, распаляясь еще сильнее из-за отсутствия такой же по силе ответной реакции юноши. Кибом же в этот момент просто беззастенчиво ловил удовольствие, не в силах ответить. Он застонал от боли, когда его волосы чересчур сильно стиснули в кулаке.
– Бомми, ты, думаю, забыл о нашей договоренности.
– Запамятовал, – пропищал Ки, хлопнув ладонью по подушке аккурат рядом с лицом Чжонхёна.
– Я сегодня и без того весь остаток дня великодушно терпел твою редкостную задумчивость. Решил испытать мое терпение и на ночь глядя?
– Нет, – все тот же писк разрывал воздух, наполненный глухими воплями за дверью.
– Ты собираешься меня сегодня развлекать или мне уйти поискать девочку посговорчивее?
– Я не девочка. И за дверью дети, – Ки вспыхнул, на миг позабыв о боли. Но только на миг.
– С каких пор тебя беспокоит психическое состояние оравы малолетних крикунов, мое очаровательное бревнышко? – Чжонхён бесцеремонно спихнул его с себя и встал с кровати, застегивая рубашку. – Я ведь с легкостью могу связать тебя, как младенчика. Или повесить за руки до полного их онемения. Могу душить. Могу вырезать свой знак на твоем члене. Могу вставить трость прямо в твой зад. Вогнать иглы под ногти, залить раскаленный металл в горло. Но нет, я мягок так, как могу быть мягким с тем, чьи яйца принадлежат мне. Глажу твою нежную шерстку, вместо того чтобы хлыстать. Сосу твой член, лижу твою задницу и стойко переношу твои оскорбления. А ты этого совершенно не ценишь, котенок.
Чжонхён добился своего. Он никогда ничего из упомянутого не проделал бы с Ки, но юноша вдруг понял, что тот вполне может уйти. С него и впрямь станется найти развлечение на ночь, замену, более умелую и покладистую.
За этой мыслью последовали боль и разочарование. Наравне со злостью на самого же себя.
– Подожди, – выпалил Ки, прежде чем сообразил, что делает.
Приподнятые в усмешке брови заставляют его устыдиться собственного порыва, но за первым шагом идет второй. Он подползает к Чжонхёну, встает на колени и нерешительно притягивает его к себе за шею. Этот нерешительный поцелуй переходит в несдержанный и с течением секунд начинает отдавать собственным отчаянием Ки и желанием Чжонхёна наказать его. Юноше кажется, что он заживо сгорит, если не сделает передышку, но только проводит руками по плечам молодого человека, скидывая с них вновь расстегнутую рубашку. Шелковистая кожа под руками бугрится напряжением в мышцах и ему вдруг окончательно сносит крышу. Он может запросто взять, что хочет. А он очень этого хочет.
Ки опрокидывает Чжонхёна на кровать, устраивается сверху и продолжает яростно кусать его губы, не позволяя брать над собой главенство. Молодой человек, давно терпеливо ожидавший этой вспышки, охотно уступает ему. В паху нестерпимо ноет и, когда Ки перестает елозить языком у него во рту, он едва сдерживает стон. Юноша будто специально усаживается на проблемное место. Чжонхён с тихим стоном приподнимается на локтях, долго глядит в его блестящие глаза, слушает сбитое дыхание. Одно движение и он позорно кончит, дав мальчишке повод оторваться на нем в будущем за все прошлые подначки.
А затем все вдруг резко меняется, выливая на обоих по ведру ледяной воды.
Ки и впрямь горит, выгорает изнутри, задыхается, точно загнанное животное. Каждый вдох дается с трудом и перемежается с жутким кашлем. Мышцы безжалостно выворачивает, поэтому ослабевший Ки нависает над молодым человеком и мертвой хваткой вцепляется в покрывало по обеим от него сторонам, содрогаясь.
Чжонхён успокаивающе запускает пятерню в его волосы и видит, как прикрываются карие глаза, слышит, как с губ срывается хриплый выдох. Кашель, выдох, кашель, вдох, кашель. Кашель разрывает его грудную клетку. Пальцы Ки побелели от силы, с которой он вцепился в простыню.
– Полегче, Бомми, – Чжонхён не без сожаления ставит на себя слабый блок, поток эмоций через который не бьет фонтаном, а просачивается мелкими ручейками. Возбуждение сходит, оставляя после себя ноющую боль и тупое неудовлетворение.
Ки слабо улыбается чему-то. До того, как в голове юноши появляются первые отголоски новых мыслей, Чжонхён с досадой притягивает его голову к своей груди. Он удовлетворяется тем, насколько судорожно сглатывает Ки, прижавшись к его коже пылающей щекой. Последующая расслабленность, наполнившая все тело мелко дрожащего юноши, и вовсе приводит его в благодушнейшее из состояний. Иногда Чжонхён забывает о том, насколько этот ерепенистый мальчик хрупок. И невольно приносит ему боль.
В такой нелепой позе они просидят довольно долго. Руки, обнимающие его всего лишь за голову, покажутся Ки самыми уютными из всех, которые его когда-либо обнимали. Слепое доверие, молочным бальзамом укрывающее раны и ранки в душе юноши, станет для молодого человека самым ценным из всех проявлений любви Ки.
А позже Чжонхён долго будет изучать безмятежные черты спящего в его объятиях Кибома.
Будет думать о том, что ниточка Чжинки в этот день была необычайно активна, погружая Бомми в пресловутую задумчивость.
Он порадуется своей маленькой победе над этим бесенком: капризный мальчик уже принял его в свой круг, потому что ненамеренно из раза в раз давал это понять. Как бы изощренно Чжонхён не подзуживал Ки, каждый его искренний порыв он ценил чрезвычайно высоко.
Он подумает о позабытой заначке Ки, спрятанной под кроватью, и слабом запахе выкуренных сигарет, за месяцы въевшемся в стены этой комнаты – уютной только потому, что в ней живет это терпкое и сладкое существо, готовое бесконечно рвать его на части и вновь склеивать.
Несколько месяцев назад Чжонхён специально подослал своего человека к мальчику, устав до бесконечности ощущать его уныние, упрямо прорывающееся к нему в голову сквозь городские километры. Чжонхён сжалился над его слабостью к курительным смесям. Из его собственных рук Ки вряд ли принял бы подарок, другое дело – если мальчик будет думать, что сам отыскал нужного ему человека и добыл у него все необходимое. Упрямец – он и есть упрямец.
А еще он вспомнит о том, сколько раз Ки попытался воспользоваться слабостью Чжонхёна и поменяться ролями, пока тот в сладком забытьи наслаждался его весьма неумелыми, но крайне заводящими ласками. К счастью, каждый раз молодой человек успевал предупреждать его намерения, не позволяя этому случиться. В их паре только один ведущий и это, увы, никак не Ки. Чжонхён носит брюки, а Ки это делает лишь потому, что Чжонхён ему это позволяет. Это было совершенно ясно для самого молодого человека, но этого пока не мог понять юноша.
Чжонхён успеет даже ощутить вспышку ревности при мысли о новой знакомой Ки. Насмешка судьбы. Ведь раньше, нашептывая людям неверные мысли и бесстыдно упиваясь последствиями, чаще всего эстафетную палочку он передавал в руки именно этому чувству. Балом правила бездна ревности, в которой люди топили друг друга и окружающих. Все, что ему нужно было сделать, – спустить дело с тормозов и наблюдать за своим творением. А потом пристраивать новый кирпичик в свою Башню, кропотливо собираемую из разрушенных умов, сожженных судеб, потерянных надежд и прочей мишуры. Неужели не смешно? Теперь ревностью поглощен он сам.
Его мыслями властвует и разделяет какой-то мальчишка. Не человек, но и не потустороннее существо. Существо, застрявшее где-то посередине. Его часть. Самая сладкая часть.
Единственной мысли молодой человек будет избегать с завидным упорством: сможет ли он справиться, когда всему наступит конец. А он неминуемо наступит.
Сможет ли воспротивиться человеческой природе и не утянуть малыша Бомми за собой?
А утром случится то, чего не случилось ночью.
========== Часть 48 ==========
Тот факт, что он спит, Ки понял тотчас же, оказавшись в этом странном месте. Все вокруг казалось размытым и бесформенным, но стоило приглядеться и предметы обретали форму, четкость.
Первым делом юноша с любопытством оглядел себя. Штаны, брючины которых были намного шире обычного. Широкий пояс доходил до ребер и туго охватывал его живот. Ни сорочки, ни накидки, ни жакета. При этой мысли на нем тут же появилось нечто вроде жилета, которые так любит носить Чжонхён, разве что пуговицы на нем отсутствовали. Похожее облачение он видел в салоне, где ему когда-то довелось примерять бальное платье. Старушка-владелица тогда что-то рассказывала про испанские костюмы, но Ки слушал вполуха.
Юноша порыскал взглядом по окрестностям и тут же обнаружил зеркало, в котором узрел свой чрезвычайно непривычный вид. Волосы приобрели свой прежний цвет – вороного крыла. Глаза густо подведены черным, вследствие чего становились выразительнее прежнего: глядя в глаза своему отражению, казалось, он глядел себе в душу. Всю остальную часть лица закрывала причудливая маска, сплетенная из блестящих серебряных цепей, отходящих к ушам от каркаса, в точности повторяющего изгиб его носа и штырями крепящегося к его переносице. Поначалу Ки пытался снять эту маску, но некоторые из цепей проходили прямо через крылья носа и раковины ушей. Любое движение цепей бередило ранки, причиняло боль, алыми капельками выступавшую в месте проколов.
Юноша с трудом заставил себя отвлечься от лица. Плечи и предплечья изрисовали какие-то письмена – Ки этого языка не знал, но каждый завиток жил своей жизнью, непрерывно перемещаясь по его коже, заползая на грудь, охватывая шею. Запястья и лодыжки под брючинами сковывали широкие серебряные браслеты с петельками – юноша, поежившись, представил, как в эти петельки продеваются звенья цепей покрупнее. На гладкой поверхности браслетов также обосновались письмена, но эти уже статичные, хотя и навевающие мысли о неприятном. Несмотря на то, что он был бос, окружающая прохлада оказалась лишь в радость, поскольку Ки казалось, будто костерок горит внутри него.
Он приготовился внимать, поскольку происходящее наводило на мысль о том, что кто-то собирается о чем-то ему поведать. Возможно, даже он – сам себе. То есть, его память. А возможно, кто-то, решивший наконец вывести его из тумана, в котором он бродит годами.
Где-то сбоку появилась тропинка, и Ки не замедлил воспользоваться приглашением совершить занимательную прогулку. Туман, мягкими клубами перекатывающийся по ней, нежно гладил ступни, огонек внутри напротив – все сильнее разгорался…
***
Синяя бабочка, энергично махая хрупкими крылышками, пролетела над благоухающим кустом, и изящная рука женщины, нерешительно замершая до этого, осторожно прикоснулась к бледным лепесткам чайной розы тонкими красивыми пальцами. Тихое упоение чувствовалось в неспешных движениях. Счастье в нежности прикосновения.
Рядом совсем тихо раздался выдох и девушка в платье, прятавшем ее фигуру за наслоением высоких юбок, подняла голову. Ее красивые карие глаза прошлись по стволам растущих за садом деревьев и не обнаружили ничего. Хотя…
Какой-то юноша в странном одеянии, изрисованный письменами, почти невидный, словно приведение, имеющее невероятную схожесть с ее мужем, проговорил что-то на незнакомом языке, несомненно, обращаясь к ней, и даже протянул руки в кандалах. Но вдруг исчез.
Карие глаза встревоженно вновь оглядели сад и окрестности, однако на этот раз никого не обнаружили. Она не живет в этом месте и полугода, а уже наслышана про предков здешних правителей, в виде призраков приходящих время от времени к местным жителям.
Возможно, говорил призрак на ее родном языке, но нижнюю часть его лица прикрывали цепи, отчего слова звучали слишком приглушенно. Может быть, она просто плохо расслышала.
– Госпожа! Госпожа! – подхватив юбки, к молоденькой девушке на всех парах спешила нянечка. Пышное платье замедляло ход женщины, но та упорствовала в своей спешке.
Упомянутая госпожа не выглядела обрадованной, но изо всех сил старалась это скрыть. В последнее время ее думы были тяжкими, а временами, подгоняемые отчаянием, выходили за рамки разумного.
Недавно господин в очередной раз наведался к Госпоже, так же, как и сегодня прогуливавшейся по саду, и вновь поделился с ней своими восторженными ожиданиями и надеждами. Госпожа улыбалась, покорно кивала и внутренне беспокоилась.
Она выходила замуж с твердой уверенностью, что в отличие от предыдущих жен Господина сумеет родить ему наследника. И тогда с Господина спадет клеймо человека, проклятого на угасание рода. До последнего Госпожа питала полную, необоримую уверенность в своих силах. Однако судьба сделала свой выбор, о котором Господин не имел пока понятия, а прервать его счастливое неведение страшились обе женщины. Более того, юная Госпожа искала способы никогда не дать ему узнать о новой неудаче.
Глаза девушки невольно переместились на пышные юбки нянечки, узнавшей о своем счастье несколькими месяцами позже собственной Госпожи. Не бойся нянечка обратиться к шаманке в одиночестве, не узнала бы и Госпожа по случайности о том, что носит под сердцем не мальчика, а девочку. Юной Госпоже с детства местные знахарки твердили о том, что судьбой ей предначертано первому дать жизнь мальчику, и она не подвергала никогда сомнению их пророчества, сходящиеся в мельчайших деталях.
Не подвергала и сейчас. Способ должен найтись.
Грешным делом она даже подумывала под благовидным предлогом удалиться на какое-то время в горы. Пожить там с нянечкой, скрывая пол новорожденного. А после счастливого прибавления в семействе нянечки осуществить подмену. И хотя с нянечкой, своей верной компаньонкой, она еще не делилась этими ужасными мыслями, с приближением заветного дня все чаще и чаще она обдумывала жуткую идею всерьез.
Ныне, вновь пристыженная собственной совестью, Госпожа отвела глаза. С другой стороны, подмена детей ни к чему не приведет. Только может поставить под угрозу жизнь самого ребенка в будущем, когда формирующиеся черты наследника не будут иметь ничего общего с отцовскими и даже материнскими.
Возможно, на Господине и впрямь лежит проклятие. Но это не должно касаться ее. Она должна искать выходы, а не виновных.
– Госпожа! – запыхавшись, нянечка остановилась рядом с улыбнувшейся девушкой. – Есть возможность, Госпожа! – выдохнула она, глядя, как моментально приходит к хозяйке понимание, как меняется она в лице, как недоверие и робкая надежда появляются в ее красивых глазах.
Юноша, беспомощно слушающий разговор двух женщин, почувствовал, как сердце вдруг ухает в бездонную глубину воспоминания, настолько яркого, что слепнет взгляд. Он даже представить себе не мог, что способен был позабыть столь важный момент, хотя в тот момент он уже вполне осознавал, что происходит.
Он ревел навзрыд у кровати матери, глядя, как она прижимает к себе мертворожденный комок и с трудом выдыхает слово за словом, твердо уверенная, что ее умное чадо даже в таком возрасте ее понимает. Ее ласковые глаза, уставшие и болезненно покрасневшие, выражали скорбь от расставания с любимым мальчиком, но мысль о том, что дитя оказывается в надежных руках, грело ей душу. Маленький Ки, пухлощекий и зареванный, цеплялся за одеяла, а грозная нянечка терпеливо пыталась его пальчики отцепить, но упрямство мальчика раз за разом побеждало. Пока.
В глазах все еще говорящей какие-то ободряющие слова матери, уходящей после ночи тяжелых родов вслед за своим мертвым вторым ребенком, проглядывало огорчение. Огорчение от того, что она обрекла свое первое дитя на такую тяжелую жизнь, всего лишь желая угодить мужу, но на деле заполняя будущую жизнь наследника мучениями и неопределенностью. Судьба не поддержала ее, хотя поначалу и дала возможность втайне от мужа внести изменения в кропотливо составленный ею план. Даже колдунья, не желавшая проводить ритуал в отсутствие отца ребенка, в конце концов поверила, что отчаявшаяся Госпожа действует с одобрения мужа.
Поле того, как изменения были внесены, после того, как девочка в ее чреве стала мальчиком, все пошло наперекосяк. Теперь, лишившись отца, лишившись сестры, лишившись многообещающего будущего, юный наследник, толком не ведающий о своих потерях, напрочь отказывался лишаться вдобавок ко всему и матери. Но непреклонная нянечка, которой уже вверили заботу о нескольких детях, за руку пыталась оттащить мальчика от кровати к остальным четырем, один из которых и вовсе был новорожденным. Время поджимало, вот-вот могли ворваться и в эту тихую обитель. Тогда не поздоровилось бы всем присутствующим: и живым, и мертвым, и умирающим.
Тем не менее, маленький наследник проявлял невиданное упорство. За дверью гремели голоса, полыхал огонь, бегали вооруженные люди, а его заставляли силой покинуть островок спокойствия и уверенности. Ки не желал уходить.
Что случилось дальше, взрослый Ки не помнил. Продолжение этого дня вновь смазывалось, переходя в абсолютную белизну забытья. И все же то, чего не понимал маленький Ки, в какой-то степени начинал понимать он повзрослевший. Глядя в глаза ничего не подозревающей матери, все еще возбужденно переговаривающейся с его будущей нянечкой, он вспоминал трюм тяжело качающегося корабля, где они впятером прятались и куда при каждой возможности к ним спускалась нянечка, несущая что-нибудь поесть им самим и покормить младенца, за которым неусыпно глядели двое старших ребят – Чжинки и Чжонхён. Еще один мальчик – нянечка его звала Минхо, – был одного с Ки возраста, но его юноша припоминал весьма смутно, тот чаще всего молчал и только глядел на всех большими темными глазами.
А потом были скитания по незнакомой земле и попытки найти свое место, свой дом. Кто бы мог подумать, всех пятерых растили в одном месте до тех пор, пока обеспеченная семья не усыновила Минхо, вслед за которым позже сбежал маленький Чжонхён, один из постоянных участников проказ Ки. Темной ночью перед самым побегом он пообещал Ки обязательно вернуться и забрать его с собой, оставив на прощание письменное обещание на его тонкой коже.
С тех пор их осталось трое – трое, никогда не питавших друг к другу особой симпатии и внезапно ставших одинокими в этом огромном, незнакомом мире – после того как от тяжелой болезни скончалась нянечка, успокоившая себя перед смертью мыслью о том, что успела передать свое родное дитя в хорошие руки.
Все это Ки вспомнил за долю секунды, и воспоминание вынудило его отшатнуться от шушукающихся у высоких кустов женщин. Вспоминать остальное он не находил в себе смелости. Слишком шокирующим казалось его прошлое.
Синий чертенок, прячущийся за цветочной клумбой и нервно размахивающий тремя тонкими хвостами из стороны в сторону, заметил недоумевающий взгляд Ки, направленный в его сторону, и тотчас бросился наутек. Юноша не преминул воспользоваться возможностью удрать от прошлого, кинувшись ему вслед в плотный туман, жадно съедающий все звуки. Поначалу Ки несся на всех парах, не столько преследуя подслушивавшего, сколько удаляясь от того, что принесло ему боль. Затем его бег замедлился – с появлением ощущения, точно не он преследует, а преследуют его.
Туман клубился, скрывая от него тяжелый взгляд в сопровождении хриплого дыхания, но пропуская враждебность, исходящую от прячущегося в молочной белизне существа. Юноша уже давно потерял след чертенка и двигался вперед по инерции, а теперь его подгонял и неожиданный страх. Казалось, чего можно бояться во сне? Но окружающий его мир чувствовался настолько реальным, что заглушить вопящий в ужасе голосок не удавалось.
Подул ветер, прогоняя туман прочь, и юноша понял, сколько пользы ранее он на самом деле приносил. Таяла белизна и сквозь нее начали проступать очертания сотен и сотен существ, заключивших его в круг и давно двигавшихся вместе с ним. Дрожь пробрала его до самых костей, когда он увидел лица. Десятки и десятки существ, одетых в то же, во что в обычной жизни одевался он сам, но лица их масками прикрывали листы бумаги, на которых кто-то очень талантливый изобразил карандашом его лицо. Портреты были одинаковыми до последней черточки и тем больше жути наводили на его и без того утопающее в страхе сознание. Его портреты скалились и шипели, вынуждая его двигаться вперед, а те, что были спереди, двигались вместе с ним, не размыкая рядов, но и не мешая ему идти.
