Текст книги "Маскарад (СИ)"
Автор книги: Sowulo
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 44 страниц)
– Я искал Кима, раньше его часто видели рядом с хозяином этого дома. Вы пропали, Чжинки, и мне пришлось немного поволноваться.
– Простите, я думал, что наша договоренность касалась только одной передачи.
– Все верно, – кивнул мужчина. – Я всего лишь не ожидал, что вы исчезнете так внезапно без предупреждения. Раньше за вами подобной привычки не водилось. Если бы вы в ближайшее время не объявились, мне бы пришлось устроить новые поиски. Но все хорошо, что хорошо кончается. Вы нашли своего брата? Вы живете в этом доме?
Чжинки открыл было рот для ответа, но его перебил голос Минхо:
– Вижу, вы познакомились с моим гостем, – голос Минхо звучал сухо, но реплика его была адресована вовсе не Чжинки. Хозяин дома величаво спускался по широкой лестнице, держа одну руку за спиной, и, мягко улыбаясь, не сводил темных глаз с беседующей пары. Прожив рядом с Минхо довольно продолжительное время, Чжинки тотчас же распознал злость в его шоколадных глазах, а в улыбке – фальш.
– Познакомился, – Тамаринье улыбнулся, заметив с какой настороженностью возница изучает лицо Минхо. – Но, по правде сказать, мы с Чжинки уже знакомы.
– Это…
– Мы друзья, – предвосхитил мужчина реплику Чжинки. Возница недоуменно поглядел на него, но не стал перечить его словам, поскольку взгляд подошедшего к ним Минхо тотчас же обратился в его сторону. И в шоколадных глазах при этом вспыхнул неподдельный интерес, вызвавший в душе возницы ехидное ликование.
Минхо не ожидал, что у Чжинки могут быть такие богатые друзья?
Вполне возможно.
Слопай, вредная кляча, гнилой морковки.
Может быть, Минхо примет его за темную лошадку и станет относиться иначе. Может быть. По крайней мере, перестанет утаивать важную информацию и отмахиваться, как от назойливой мухи.
– Чжинки и его брат Тэмин гостят в моем доме, – сообщил хозяин дома Тэмаринье.
– Надеюсь, с вашим братом все обернулось благополучно, – мужчина обратился к Чжинки, и последний молчаливо кивнул.– Что ж мне необходимо идти, будьте здоровы. Мы с вами как-нибудь еще встретимся, Чжинки.
– Конечно.
Возница был слишком сбит с толку встречей, поэтому неприкрыто ротозействовал, вместо того чтобы подыгрывать Тамаринье и изображать верного его друга. Он как никто другой знал, что его бывший работодатель ни разу не имел встреч с упомянутым Кимом и встречаться в целом с ним вряд ли был намерен. Чжинки пришел к такому выводу после сотен попыток Тамаринье избежать встреч с вышеупомянутым человеком еще в те счастливые времена, когда молодой человек работал у него конюшим и настоящего отчаянья не попробовал на вкус.
Хорошенько подумав, Чжинки не мог его винить. Его собственные случайные и намеренные встречи с Кимом были весьма напряженными и оставили крайне неприятный осадок. Этот человек смотрит на людей так, будто видит их насквозь, ведает про все их потаенные желания, нескромные мечты и ужасные секреты. Неудивительно, что по городу слава о нем плывет, как о человеке, которого невозможно обмануть. Это не в последнюю очередь вызывает суеверный страх. Впрочем, страх у многих возникает и при одном единственном простом взгляде на него.
Мог ли Тамаринье изменить своим привычкам и искать встреч с этим человеком? Вряд ли.
Значит, Тамаринье и впрямь беспокоился о нем, это беспокойство вынудило его покинуть дом и поехать на его, Чжинки, поиски. Эта мысль пристыдила Чжинки тем сильнее, чем больше деталей неожиданной встречи он невольно припоминал. Тамаринье казался невероятно оживленным и искренне радующимся встрече с возницей, но беспокойство свое по привычке утаивал, как мог. Этот человек, склонный ко всяческим показным жестам, мог устроить феерическое представление, охать и ахать в лучших традициях театральных выступлений, но если он что-то испытывал по-настоящему, то предпочитал эти чувства утаивать. Вряд ли он считал их недостойными себя, скорее, ощущал себя неуютно.
Найдя приемлемое объяснение, Чжинки выдохнул и поглядел на дорожку, ведущую мимо беседки к дому. Ухоженные кусты, покрытые каплями недавно прошедшего дождя, скрывали от его глаз саму дорожку, но не того, кто по ней шел уверенным бесшумным шагом, крепко сжимая казалось бы абсолютно ненужную трость в руке.
Вознице показалось, что в кои-то веке его маленькие глаза стали не в пример огромнее, настолько он удивился.
А вот и еще одна неожиданная встреча.
***
– Ты меня тревожишь, Минхо.
Мужчина средних лет важно расхаживал по кабинету упомянутого, пока сам хозяин сидел за массивным письменным столом и делал какие-то записи. На миг Минхо оторвался от своего занятия и поднял пустой темный взгляд на стоявшего к нему спиной человека, но только на миг. Не произнеся ни слова, он продолжил прерванное занятие.
Его гость, важно топорща моржовые усы, обходил комнату и удовлетворял собственное праздное любопытство, то задерживаясь перед какой-нибудь картиной, то изучая книги, выстроившиеся на книжной полке, то вдыхая аромат цветов, раскрывшихся на растении-деревце. Его огромный живот выпирал из шитого на заказ костюма, словно старался во всем опередить своего обладателя, в том числе в созерцании элементов чуть гнетущей обстановки. Редкие седые волосы, обрамлявшие лысую макушку, точно деревья полянку, блестели в послегрозовом солнечном свете, рассеивавшем мрачность комнаты. Зима выдалась на редкость теплой, полной сплошных дождей и редкого мягкого снега.
Обилие тяжелых материалов и темная массивная мебель перегружали кабинет, но именно такое место как нельзя лучше располагало к плодотворной работе. Хозяин кабинета на первый взгляд был полностью поглощен своим делом, тем не менее, пристальный взгляд сумел бы выхватить незначительные детали в его облике, говорившие в пользу напряжения, не отпускавшего его тело.
– Давно бы разобрался с этими двоими и дело с концом, – вновь подал голос гость.
– Дядя, – в глубоком голосе Минхо растворилась небольшая капля угрозы. Но голову хозяин дома не поднял. Лишь глаза его шоколадные уставились в одну точку, венчавшую законченное письмо, аккуратными буквами лежавшее на листе дорогой бумаги.
– У тебя на все одно: дядя, – проворчал мужчина, не заметив напряжения собеседника. – Бога ради, Минхо, почему ты этого еще не сделал? Что тебя так держит? За пацанят много бы предложили. Что за чистоплюйство тобой вдруг овладело?
– О боже, – выдохнул Минхо, покачав головой. – Опять ты за свое.
– Я еще могу понять твое отношение к этой кудрявой прелести, но второй-то на что тебе сдался? Продал бы его к чертям собачьим.
– Я не могу.
– Ага! Дурак ты, Минхо.
– Ну, это как посмотреть.
– Нечего тут смотреть. И первого бы продал, если уж на то пошло. Он из тебя соплежуя делает, хотя мозги у него окончательно набекрень. Через твои руки проходят сотни детей, а ты за одного мальчишку трясешься! Стыдно.
– Ничего постыдного не вижу.
– Подумай о продаже, за него дорого дадут. Маурисио проявлял к нему большой интерес.
– Тэмин под моей защитой, дядя. И никто к нему не притронется без моего разрешения!
Мужчина обернулся через плечо и смело встретил потемневший от гнева взгляд Минхо.
– Я знаю, – пожал он наконец плечами. – Но попытаться стоило.
– Твои попытки действуют мне на нервы, – присущая Минхо холодность возобладала над внезапным гневом, и на красивое лицо вновь легла нечитаемая маска.
– С чего ты взял, что сумеешь его вытащить? О чем ты вообще думаешь?! Это же двуличная тварь, она тебя с потрохами сдаст, как только придет в себя. Ты себе яму роешь!
– Я думаю – достаточно на сегодня, дядя, – Минхо не повысил голос, но затаившимся хищником в нем все же прозвучало предостережение.
– Ладно бы просто дурак был, – пробормотал мужчина, потерев ладонью живот. – А ты еще и влюбленный в мужика дурак к тому же.
– Ты меня сделал таким дядя.
– Я? – мужчина воскликнул в изумлении и наигранно расхохотался, показав здоровые белые зубы. – Каким «таким»? Ты думаешь, это вирус, что ли? Чихнул и заразился? Бога ради, Минхо, что за чепуха.
– Как скажешь, дядя.
– Как ска-ажешь, – передразнивая Минхо, протянул гость. – Я скажу, что ты пытаешься откреститься от того, кто ты есть. И это крайне глупо. Не стоит искать виновных там, где виновных нет. Не вижу ничего предосудительного в том, чтобы питать слабость к мужчинам.
– Многие с тобой не согласятся.
– Но ты уж согласись, будь добр.
Минхо только вздохнул, устав за долгое время от непрерывных препирательств на одну и ту же тему.
– У тебя рыльце в пушку, сынок, и не думаю, что эта прелесть, за которую ты так трясешься, оценит твои потуги. Ведь ему ведомо о многих твоих делишках. Бьюсь об заклад, как только он выздоровеет, – если только! – его и след простынет. Он не окажет тебе той же милости, скорее бросит подлянку напоследочек и ты закончишь свои дни за решеткой, такой крепкой, что лишь молитвы помогут тебе отпереть замок. А ты же у нас неверующий.
Минхо настолько терпеливо выслушал тираду, будто ее слушателем ему приходилось быть как минимум несколько раз в неделю.
– Не вижу смысла поклоняться тому, кому нет до меня дела.
– Богу монотеистов есть дело до своих детей.
– Но на всех его все равно не хватает, – едко проговорил Минхо. – Судя по тому, как лихо они гибнут.
– Его пути неисповедимы.
– Кто бы сомневался.
– И какого лешего, спрашивается, ты еще и со старшим братом его возишься? – помолчав немного, мужчина решил вернуться к излюбленной теме. – Убрал бы и все. Но нет, наша святость и постельку ему стелит, и покушать приносит!
– Дядя. Вот тебе радость трепать другим нервы.
– А еще этот третий, от которого я все никак не могу отвязаться, – дядя сел на своего любимого конька и неприкрыто смаковал каждую мысль, уже стоящую на очереди. – Мелкая собачонка, прямо нюх на меня взяла и преследует день и ночь. Я еле от этого босяка сегодня отвязался. И не привел этот хвостик сюда! Будь мне благодарен!
– Поверь мне, я тебе очень благодарен, – хмыкнул Минхо.
– Ну хоть что-то. Этот сумасшедший порядком надоел мне. Куда ни пойду, везде его морда.
Хозяин дома отнесся довольно прохладно к жалобам собственного дяди вопреки ожиданиям последнего.
– Мне не в чем его винить, – отозвался он, не оправдав тайных надежд пожилого мужчины. – Я бы на его месте вел себя так же. Он ограничен магическими стенами, причем добровольно, и все же он умудряется обходить запреты. Им скорее восхищаться стоит.
– Уж не местное ли пугало эти запреты поставило? Плохо ставило.
– Не стоит давать Ким Чжонхёну такие клички. У стен есть уши, как ты знаешь, и если эти уши донесут ему, ты можешь крупно нарваться. И в этот раз я тебя выручать не буду.
– Что у вас за любовь такая.
– Нет у нас никакой любви.
– Странный люд эти детдомовские оборвыши. Я поначалу чуть не пропал по неосторожности, не узнав третьего брата. С какой стати этот мальчишка вдруг решил перекраситься в блондина?!
Вопрос был скорее риторическим, но у Минхо неожиданно нашелся на него ответ.
– Это проделки Тэмина.
– Причем здесь этот недоумок?
– Я бы попросил выражаться помягче, дядя. Тэмин весьма умен даже в таком состоянии. Через меня он умудрился научиться магии, касающейся насекомых, и уже не раз втихаря проворачивал свои братские делишки с ее помощью, – казалось, слова Минхо должны были звучать осуждающе, на деле же в них слышалась гордость. – Это он надоумил среднего брата изменить цвет волос. Думаю, не ты один был одурачен новой внешностью, что ненадолго дало ему преимущество. Не понимаю, каким образом Тэмин умудряется влезть к нему в голову, но он это делает. Ким Чжонхён как-то упоминал о жажде крови, которой иногда поддается средний брат. Что ты об этом знаешь?
– Бабку свою спроси лучше, она у нас ходячая энциклопедия противоестественных явлений. Тебе предоставлен еще один аргумент, Минхо. Еще один аргумент в пользу продажи обоих братьев. Избавься от улик. Если тебя поймают – пиши пропало.
– Меня не поймают.
– Ах, прямо-так! Я уверен, что найдется какая-нибудь дамочка в летах, которая будет не прочь заиметь таких молодых рабов. Хотя бы лошадника.
– Боюсь, ты не понял, дядя. Чжинки – такой же боец, как и остальные братья. Он не оставит все просто так. Пока у него есть цель, он будет бороться. И вырвется. А потом явится по мою душу вне зависимости от того, случится ли что с Тэмином или нет. А если с ним самим что случится по дороге, он извернется, но превратится в угрюмое привидение и будет являться мне каждую божью ночь.
При этих словах Минхо слабо улыбнулся. Он вполне серьезно считал, что Чжинки способен на подобное. Сложные магические дорожки могут сделать жизнь Минхо еще невыносимее нынешнего, а Чжинки тому только поспособствует.
– Кроме того, хочется мне того или нет, но он тоже под моей защитой.
– А догадывается ли этот твой Чжинки о твоих делишках, Минхо? – вдруг произнес дядя так, словно эта мысль только что пришла в его голову. – Или сообразительность – достоинство только младшего безумца?
– Надеюсь, что не догадывается, – покачал хозяин дома головой.
– О-о, как же все… Раньше мне просто казалось временами, а теперь я даже начинаю питать уверенность. Ты случаем не влюблен и в старшего брата? Ого! Из вас вышел бы прелестный тройничок.
Мужчина пожалел о своих словах тотчас же, как они сорвались с его губ. Мертвый взгляд, которым наградил собственного дядю Минхо, пугал его куда больше темных делишек, о доброй половине которых он имел крайне туманное представление. Его племянник мог щедро осыпать собеседника комплиментами, а мог удостоить такого взгляда, после которого даже самая захудалая жизнь казалась глотком свежей воды. Редко приходилось мужчине ощущать на себе подобный взгляд, и ни один из этих взглядов не был предан забвению.
Где-то внутри дома раздалась звонкая трель, сообщавшая о приходе посетителя.
– Врач еще не приходил осматривать своих пациентов? – мужчина воспользовался возможностью переменить опасную тему. Он слегка неуклюже нахмурил брови и выглядел так, словно изо всех сил пытался заработать одобрение почтенного собеседника. Пусть даже это и был малец, выросший на его глазах в весьма опасную личность.
– Еще нет, – Минхо неспешно возился с бумагами.
– Отдай своих оборвышей Киму, он найдет, куда всех троих пристроить, – вновь принялся за старое мужчина. – Хотя нет. Этот психованный с одним-то из братьев не может никак справиться, куда ему всех троих, – он насмешливо улыбнулся собственным мыслям.
– Не очень ты его уважаешь, дядя.
– А чего его уважать? Вся его репутация только и построена что на одних слухах, на них же и держится. Без нее он пшик, жирный ноль.
– Весьма прискорбно слышать подобное мнение о моих способностях, – раздался в комнате новый голос, в котором сквозила своеобразная ленца.
Минхо слабо улыбнулся, точно заранее знал о том, какой гость пожаловал в его дом, и желал поглядеть на реакцию собственного дяди.
– Я тут, видите ли, рву волосы на голове, прикрывая вашу мохнатую задницу… о-о, прошу простить мне грубость, вашу одетую в меха персону, и вдруг узнаю, что этого недостаточно, – гость с наигранным расстройством процокал и завершил свое небольшое представление саркастичной полуулыбкой. – Моя беда, нужно стараться лучше. Господин Крафт, – приветственный поклон был пропитан издевательской театральностью.
– Господин Ки-им! – голос мужчины зазвучал взволнованно, по мановению волшебной палочки растеряв малейшие признаки недовольства и бравады, лишь недавно искрами вспыхивавшие в нем. – Какая приятная встреча!
– Приятная? Отрадно слышать. Я, было, подумал, что мне не рады в этом доме.
– Бог с вами, – господин Крафт деланно рассмеялся. – Конечно, вы всегда будете нашим почетным гостем!
– Бога, пожалуй, поберегите для себя. Минхо.
Хозяин дома безмолвно кивнул на лаконичное приветствие и продолжил наблюдать за суетящимся дядей.
– Проходите же, проходите. Присаживайтесь.
– Как поживает ваш протеже, господин Крафт? – Чжонхён вольготно устроился на половине софы, закинув ногу на ногу, одну руку пристроив на спинке, а вторую – на собственном колене. На другой же стороне кабинетного диванчика к подлокотнику жался упомянутый господин, в этот момент лелеявший мечту оказаться как можно дальше от этого человека и широкой улыбки, вдруг расцветшей на его губах.
– Мой протеже чувствует себя великолепно, – мужчина всплеснул руками, пожалуй, излишне жизнерадостно, заставив молчаливого Минхо поморщиться.
Чжонхён кивал с видимой искренностью и некоторой снисходительностью на лице, но ни первого, ни второго, ни тем более улыбки не виделось в его черных глазах.
– Вы не подумайте, я вовсе не то имел в виду, – попытался извиниться дядя Минхо за свои неосторожные высказывания в сторону нового гостя.
– О нет, вы были совершенно правы, – Чжонхён остановил надоедливое словоизвержение небрежным движением руки. – В последнее время мои руки позорно чисты. Пора бы немного их испачкать. Можно начать прямо сегодня, к чему откладывать дело в дальний ящик?
Кровь отлила от дряблого лица. Крафт открывал рот подобно выброшенной на берег рыбе, не находя достаточно веского ответа, и наконец беспомощно поглядел на Минхо в поисках поддержки.
– Благодарю за то, что приняли мое приглашение, – вдоволь насладившись воцарившимся неловким молчанием, хозяин дома перетянул на себя все внимание.
Господину Крафту, осмелившемуся в этот момент взглянуть наконец в лицо своему страху, почудилось, будто он услышал, как захлопнулись ставни. Лицо гостя превратилось в абсолютно бесстрастную маску, еще нечитаемее прежнего.
– Ты выпускаешь своего питомца погулять?
– Какого питомца? – Минхо, казалось, был сбит с толку.
– Того, которого я только что имел удовольствие встретить в саду. Вид у него был такой, словно он что-то замышляет. Я бы на твоем месте держал ухо востро.
– Благодарю за совет.
– Не принимай это за совет. Я всего лишь случайно обмолвился.
– Наш мастер прибыл в город.
– Ты меня предупреждаешь?
– Всего лишь случайно обмолвился.
Господин Крафт, которому вовсе нельзя было отказать в наблюдательности, внимательно прислушивался к коротким репликам, вглядываясь меж строк, и пытался прочесть выражения лиц. Если первое ему удавалось с переменным успехом, второе оказалось пустой тратой времени, ибо маски на красивых лицах крайне надежно прятали всякие эмоции. Словно бесконечное соревнование в способностях – кто первый даст слабину, кто точнее метнет фразу, кто кого переглядит. Мужчина пришел к выводу, что сам он, пожалуй, воздержался бы от участия в подобном состязании, ибо глупостью от него веяло на многие километры вокруг.
– Значит, старый хрыч окончательно вылез из норы, – лениво протянул Чжонхён, не сводя глаз с Минхо. Во взгляде последнего появилось какое-то новое выражение. Если до этого он пытался нахрапом разбить крепкую стену, то теперь ощупывал ее в поисках прорех, словно не верил тому, что услышал и выискивал в лице соперника признаки, которые подтвердили бы его догадки. Однако преуспел он ровно настолько, насколько преуспел его дядя. Либо фраза являлась простой незначительной фразой, либо победа в битве характеров осталась за Чжонхёном.
Ненадолго комнату заполнила тишина.
– С какой целью меня пригласили в этот дом? – разорвал ее Чжонхён.
Профессора Крафта вдруг вновь охватило суетливое настроение и, непрерывно кланяясь, он поспешил покинуть комнату. Насколько бы велико ни было его любопытство, страх перед обоими беседующими начисто прогонял всякое желание быть в курсе их страшных делишек.
– Третий брат очень быстро растет, – Минхо первым подал голос после его ухода. – Если я не ошибаюсь, способность брать запах принадлежит демонам из низшей касты. Вам обоим нужно быть осторожнее, поскольку он подходит к рубежу между мирами и ваш демон берет верх над его человечностью. Однако, быть может, он уже готов к большему и не рискует при этом лишить вас обоих жизни, как то вполне могло произойти до.
– Только «быть может»?
– У меня недостаточно опыта, чтобы утверждать с полной уверенностью.
– Твоя честность делает тебе честь, – Чжонхён выбирал слова тщательно, следя при этом за выражением на лице собеседника. Минхо почтительно кивнул на похвалу. – Не буду скрывать, Минхо, для меня до сих пор остается невероятной загадкой, каким образом ты сумел вырасти в нечто большее при таком неумелом учителе, как твоя бабка, и в окружении, подобном уважаемому господину, покинувшему нас только что.
– Комплимент и оскорбление. Я бы назвал это ребячеством, но и сам веду себя не лучше, – Минхо покачал головой, не пряча усмешку, и резко сменил тему, продолжая ранее начатый разговор. – Среднему брату нужно обязательно питаться, если он не хочет потерять свою человеческую сущность.
– Меня весьма умиляет твоя забота, Минхо. Помнится, средний брат нисколько с тобой не связан. Разве что желанием вынуть твое сердце из твоей грудной клетки.
Минхо вздрогнул, точно нарисовал в своем сознании описанное, но ответил спокойным голосом:
– Моя забота – это дань уважения ко всему, что связано с Тэмином.
– Дань уважения, – эхом повторил Чжонхён, насмешливо склонив голову. – Если хочешь, чтобы я убрался отсюда побыстрее – так и говори. Я и впрямь слишком здесь задержался. Хотя оно стоило того. Потискать Бомми – величайшее удовольствие, особенно, когда он отбивается.
– Прошу, без подробностей, – хозяин дома чуть отвернулся и прикрыл ладонью глаза, будто старался отгородиться от того, что слышал. И голос его при этом звучал устало.
– Прости мне мою забывчивость, – на лице гостя не отразилось ни капли сожаления. – Запамятовал, что тебе доступна лишь возможность стоять и наблюдать со стороны, как двое остальных братьев обнимаются, не принимая тебя в свой милый кружок.
Минхо угрюмо промолчал, ни отрицая, ни подтверждая сказанное, тем самым не ухудшая свое положение, но и не улучшая в той же мере. Чжонхён напирал и напирал безжалостно, даже несмотря на тот факт, что соперник его обладал силой большей, чем его собственная. Однако слова имеют свойство ранить сильнее физической силы и нанесенные ими раны кровоточат подчас годами.
Минхо как никто другой имел прекрасное об этом понятие, потому защищался единственным известным ему способом – молчанием. Отсутствие какой-либо реакции, был уверен он, сводит все подколки на нет, охлаждает пыл нападающего. Впрочем, по опыту он знал, что охладить пыл Чжонхёна – занятие весьма нелегкое. Тяжелее всего оно становится в те моменты, когда тот задается целью высмеять не только окружающих, но заодно и себя самого, как Минхо подозревал, – за свои человеческие слабости.
В этот момент фигурировавший в разговоре Чжинки прятался за кадкой цветов, обрамляющих двери в кабинет, и не решался подойти ближе из страха обнаружить свое присутствие. Он вертелся то так, то эдак, однако долетали до него лишь приглушенные дверями обрывки, не дающие каких-либо твердых намеков. Он мог бы приблизиться к заветным дверям и в случае чего состроить самый невинный вид, притвориться, что просто проходил мимо. Удерживала его от этого поступка неловкость – его действительно смущала необходимость вот так бесцеремонно лезть в тайны Минхо. Чжинки не мог назвать ни одной причины подобной щепетильности, а не считаться с ней также не мог – собственные принципы не позволяли ему уподобляться бесчестности хозяина дома.
Дверь вдруг распахнулась так же, как совсем недавно, но показался в ней уже не ушедший Крафт. Чжинки глубоко втянул в себя воздух и уставился в черные глаза гостя, стоявшего по ту сторону растения-дерева. Чжонхён прошелся по нему взглядом серийного убийцы, снявшего мерки со своей следующей жертвы, и усмехнулся какой-то мысли.
– Твой домашний питомец вновь шляется где попало, Минхо.
Несмотря на недобро екнувшее сердце, возница смело вышел из своего укрытия, не отводя взгляда от насмешливых глаз.
– Чжинки, Бога ради, что вы здесь делаете?
Чжинки медленно перевел взгляд на Минхо, появившегося за спиной гостя.
– Шпионит, – ответил за возницу Чжонхён, чем вновь заслужил внимание последнего. – Это у них, видимо, семейное, – с этими словами он разорвал визуальный контакт и прошел мимо застигнутого на месте преступления молодого человека, обдав его каким-то терпким цветочным запахом.
Чжинки набрал в грудь воздуха и… выдохнул его, так ничего и не сказав. Он сдулся, словно проколотый воздушный шарик.
В шоколадных глазах Минхо появилось нечто, походившее на беспокойство. Под тревожным взглядом возница молча развернулся и демонстративно отправился в комнату Тэмина.
Может быть, что-то Чжинки все же услышал. Что же именно – вот это волновало Минхо.
========== Часть 40 ==========
– Иди же сюда, иди ко мне, – юная леди выпростала руку в сторону статного юноши.
Ки скучающе зевнул и переступил с ноги на ногу, вполуха слушая разворачивающееся на сцене действо.
В одночасье его жизнь сделала крутой разворот. Словно осенний съежившийся листик, его захлестнуло лихой волной и в водовороте унесло куда-то в синие воды. После памятного дня прошло всего ничего, а по его ощущениям выходила целая жизнь.
Появление брата встряхнуло его и мягким укоряющим происшествием устроилось в углу сознания, на время не давая кому-то вновь вычеркнуть из памяти Ки важные вещи. Тэмин исчез так же внезапно, как и появился, не забыв при этом перенести брата в реальный мир, уже не угрожавший ему быть разорванным на части тысячью рук или съеденным этим назойливым жужжащим нечто. Совершенно чудесным образом младший брат сумел вдобавок разорвать ненужные связи и избавить Ки от вездесущих поклонников. Больше столкнуться с Тэмином ему не посчастливилось.
Ныне юноша не на шутку обеспокоился тем фактом, что до этого постоянно забывал о чем-то весьма насущном, словно его память была не в состоянии удержать все воспоминания и с легкостью избавлялась от всех, которые имели первостепенную важность. Он даже знал, кто является виновником этого. Дедушка из конюшен был прав, связь между ним и Чжонхёном была довольно необычной. Это не та связь, которая соединяла его и братьев. Это было нечто иное. То, от чего Тэмин не смог помочь ему избавиться.
Поэтому Ки решил поступить по-своему. Поскольку сам он в ближайшее время не собирался укладываться в гроб, а пытаться лишить жизни Чжонхёна – дело абсолютно гиблое, то он планировал ослабить эту связь настолько, чтобы она не оказывала на него своего разрушительного влияния. Пусть кукловод отыщет себе новую марионетку.
Бродя в тот день по залитому дождем городу, он мучительно старался отвязаться от нежеланных, но назойливых мыслей и образов. Несомненно, чем больше усилий к этому он прилагал, тем мощнее становился их поток. И тем сильнее его тянуло обратно в терпкие возбуждающие объятия.
Он очнулся на рассвете – мокрый от дождя, погребенный под грудой цветов, полузавядших от его способности питаться природной энергией, тем не менее, все еще прекрасных. Один цветок даже оказался в его руках, но больше походил на веточку гербария. Поизображав недоумевающего покойника пять минут, Ки взлетел на ноги, обнаружив себя в каком-то цветнике, ныне походившим на усыхающую поляну.
Внимательно глядя по сторонам, он голодной мышкой осторожно крался по дорожкам парка, в котором находился цветник. Город все еще был овеян сонной дымкой, влажный утренний туман стелился по гравию, скрывая его беззащитную фигурку от посторонних глаз. Однако в голове у Кибома творился настоящий фейерверк бессвязных мыслей. И, несмотря на это, вызревал целый план. Не искать ненароком с Чжонхёном встреч, быть холоднее прежнего и ни в коем случае не допускать о нем и мысли. Юноше казалось, что чем больше он думает об этом человеке, тем чаще тот является пред его взором, словно мысли Ки – этакий береговой маяк.
На следующий после принятия тяжелого решения день юноша по случайности столкнулся с Лией. С момента их недавней встречи болтливость девушки, казалось, увеличилась в несколько раз. Ки не успел и оглянуться, как получил прекрасную возможность поменять свою жизнь кардинально и отсечь от себя все то, что мешало ему сосредоточиться на поиске братьев.
Таким образом он и оказался на сцене, за бутафорской стеной, ожидающий своего выхода. Остальные участники впереди и позади него тихо шептались и нетерпеливо переминались с ноги на ногу, а он думал о том, как знакомо пахло от Лии в тот день, когда она снова предложила ему поучаствовать в массовке их самодельного театра.
Новая работа пришлась весьма кстати, поскольку сбережения, которые они с Чжинки положили в банк, он снять не мог по все той же вездесущей причине. Каждый раз, когда он видел знакомые шрамы на открытых запястьях, его пробирала дрожь и он стремился как можно быстрее убраться с глаз ищеек долой. Свой же собственный шрам каждый божий день он заклеивал пластырем.
Желание увидеть Чжонхёна, пошпионить за ним росло с каждым днем, но пока Ки удавалось бороться с прихотью. На первых порах он, бывало, грезил о нем наяву. В чужих лицах он видел его лицо, повсюду чудился знакомый будоражащий запах, мысли о том, что было и что могло быть, мучили его даже во время репетиций. Все его желания ограничивались настоятельной потребностью следовать за изменившими ему инстинктами. Но затем он насильно возрождал в памяти тошнотворные сцены изуверств, и пристыженное сознание на какое-то время прояснялось.
Со временем Ки научился блокировать волнующие мысли, и все же в моменты, когда он был наиболее уязвим к ним, какая-нибудь из них нет-нет да прорывалась в его сознание и начинала разрастаться, подобно сорняку, захватывая весь его разум. И тогда он с трудом начинал все сначала.
Однако ломка начала утихать, как будто зараза решила наконец сдаться и покинуть его тело. Теперь, если он и видел Чжонхёна, то только во снах, которые сразу после пробуждения отодвигал подальше – на задворки памяти. Впрочем, временами казалось, что сны не были его тайными желаниями, но являлись некой альтернативной реальностью, в которую он вступал, стоило только подсознанию взять бразды правления в свои неудовлетворенные руки. Потому что по утрам юноша с неохотой обнаруживал следы на своем теле. Вполне реальные последствия в виде синяков, царапин, ссадин и манящего запаха Чжонхёна, привязавшегося к нему навечно. Ненавистные последствия, которые невзирая ни на что все-таки грели ему душу.
Тем не менее, насколько досаждающими бы не были утренние открытия, он не сумели затмить радость от мысли, что поиски братьев наконец начали приносить плоды. Как ни странно, в отсутствие Чжонхёна голова Ки работала яснее и плодотворнее. Он прошелся по всем подозрительным местам вновь и в этот раз обнаружил драгоценные зацепки. Пару раз ему пришлось отклеивать свой пластырь и невзначай обнажать скромный шрам на запястье. И в таких ситуациях он старался как можно тщательнее замести свои следы. Наверняка до Чжонхёна доходили известия об этих происшествиях, и он посылал ему вслед еще горстку своих людей. Особенно после того, как Ки докопался до огорошившей его новости о том, что Чжинки и Чжонхён имели удовольствие когда-то побеседовать! Ох, с каким бы удовольствием Ки зарядил бы Чжинки за молчание.
